༄༄༄
Как только я покидаю Мариселу с её ягуарами и выхожу в холл, понимаю, что тут меня ждёт Лоретто. Все советники и стражники разошлись, и мой куратор теперь один в пустом коридоре, замер украдкой в тени колонны, чтобы не попасться на глаза, если кто вдруг пойдёт мимо. Тэйен выглядит напряжённо, стоит неподвижно как статуя, и аурные лампы на стенах разливают своё бледное сияние на складки Лореттовой мантии, окутывая силуэт многослойными, призрачными тенями. Заметив меня, однако, Лоретто забывает о своей неподвижной позе. — Пошли, — говорит, развернувшись и зашагав прочь до того, как я успеваю раскрыть рот. — Куда? Молчание. Не нравится мне это. Но оставаться у императорских дверей, где меня полчаса назад чуть не отправили за решётку, мне нравится ещё меньше. Так что, сделав усталый вдох и ссутулившись, засовываю руки в карманы и волоку ноги следом. В тишине мы минуем галереи и лестницы, и длинные коридоры, и ничего кроме эха наших шагов не слышно. И не видно. Уже давно за полночь, свет вокруг приглушили, чтобы не тревожить ночь. Знаю, этот храм мои предки однажды называли дворцом, родным домом, когда правили и жили здесь, но я не чувствую ни капельки уюта. Или покоя. — Куда мы идём? — повторяю я, когда ловлю на себе очередной взгляд Лоретто, брошенный через плечо. Сложно прочесть выражение лица во мраке. Может, там упрёк. Или обида, или злость. Спустя натянутый момент, Тэйен всё же отвечает: — В мои апартаменты. Ты не можешь жить на месте преступления. И спать на улице до того, как тебе подыщут новое жильё, тоже не можешь. — Пауза. Эта явно с упрёком. — К тому же, я за тебя теперь ручаюсь. Твои неприятности будут моими, а только неприятности ты и способен найти, когда остаёшься один. «Неприятности». «Один». Останавливаюсь посреди лестницы, по которой мы поднимаемся, нарочито и упрямо топнув ботинком, прежде чем замереть. — Но с чего тебе вообще захотелось за меня ручаться? — Если Марисела права, и Лоретто использует некое тёмное ремесло, требующее кровавых жертв, чтобы усиливать свою магию, я не пойду. И если они действуют сообща, я тоже не согласен покорно стать их марионеткой. Даже если мне не выиграть в войне с шаманами, я всё равно не подарю им удовольствие уничтожить меня без боя. Не оборачиваясь на меня, Лоретто тоже замирает. Мои руки инстинктивно сжимаются в кулаки, стиснув в кармане сломанные часы. Чудо, что я их до сих пор не потерял на самом-то деле, потому что вечно всё где-нибудь забываю. Чем дольше Лоретто стоит неподвижно, тем сильнее мои ногти впиваются в золотой футляр часов и в ладони, будто предчувствуя угрозу, ожидая удара. Не знаю даже почему: может, из-за хладнокровного поведения Лоретто во время собрания или попыток игнорировать меня всё это время, или же беспричинного обещания взять ответственность за меня. Однако того, что происходит дальше, я точно не предчувствовал. — Скажи, что не убивал Валто, — говорит Лоретто. Тихо. Почти что в мольбе. — Ч-чего? Тэйен наконец поворачивается. Резко и хлёстко, и длинные волосы рассекают воздух за плечами точно шёлковая вуаль черней самой ночи. Когда наши взгляды встречаются, от выдрессированного спокойствия Лоретто уже ни следа. Если о возрасте Мариселы я мог хотя бы догадаться по её лихой, независимой манере держать себя, у Лоретто каким-то образом получилось растерять всю свою уверенность и чувство превосходства в мгновение ока. Нечто новое, юное, незащищённое блестит теперь в глазах моего куратора. Уязвимое. Страх. «Лоретто думает, что я убил Валто, — понимаю, опешив. — Лоретто боится меня». Я прибыл на совещание последним, а значит, у Мариселы было предостаточно времени, чтобы наговорить Лоретто всё то, что она наговорила мне, когда всех выпроводила. «Сказала мне, что убийцей может быть Лоретто, и похоже, сказала Лоретто то же самое про меня». Нет, не действуют они сообща. Никогда не будут. Вижу это кристально ясно теперь в Лореттовой хрупкой осанке. И всё же, у Мариселы почти получилось настроить нас друг против друга: мы теперь косимся, подозреваем, боимся, поведясь на её провокацию. Может, я последний, кто способен ранить шамана, но все мои недавние выходки наделили меня дурной славой человека, который сначала делает, а потом думает. Кроме того, мы оба знаем, что каждая сила имеет слабость — слова Лоретто. Может, мой наставник думает, что я вычислил таковую и у него. — Не убивал, — говорю я, заставляя себя разжать кулаки и отпустить успокаивающе знакомые грани часов. — Я не убийца. Плечи Лоретто расслабляются, совсем чуть-чуть. — Говоришь так, будто себе веришь. — Но голос у Лоретто всё равно какой-то сомневающийся. — Полагаю, я тоже могу. Пока иного выбора нет. — А ты? Ты же не из тех, кто мог бы спутать меня с Валто в темноте, так? — Нет. Если б мне хотелось от тебя избавиться, ты бы давно уже лежал в могиле. — Тогда почему Марисела соврала нам обоим? Внимательно на меня посмотрев, Тэйен внезапно улыбается. Улыбка выходит кривая и такая циничная, какой на губах Лоретто я ещё ни разу не видел. Она ни в коей мере не равнодушная, какой была на собрании, и сопровождается теперь чем-то, что похоже на щедрую порцию нецензурной брани на языке, который мне вряд ли когда-либо вообще приходилось слышать. Улавливаю лишь своё имя, пролитое среди слов, как скисшее молоко. — Думаешь, ты всё ещё жив после того, как тебя с поличным поймали с аурой, потому что ты особенный, да? — спрашивает Лоретто, спускаясь на пару ступенек, но замирая на безопасном, недоверчивом расстоянии от меня. Недостаточно близко, чтобы любой из нас смог дотянуться для потенциальной атаки и, например, сунуть серебряный нож меж рёбер незаметно. — Да если бы ты и правда был далёким родственником шамана, ничего не смыслящим в магии, необученным и обладающим иллюзорным талантом, от тебя бы избавились в тот самый момент, как ты ступил на наш порог, Елисей. Шаманы, может, и являются видом на грани исчезновения, отчаянно жаждущим увеличить свою численность, но не настолько отчаянно! — шипит Тэйен. — Простокровные, наделённые силами, но не получившие должной подготовки с рождения, не живут долго. Они случайно сами себя поджигают, или камни на голову роняют, или молния их насмерть бьёт. Пытаться их обучить в сознательном возрасте — почти наверняка пустая трата времени и сил. В мыслях пустеет. Никогда не думал обо всём этом. — Тебя взяли из-за твоей родословной, — продолжает Лоретто, растягивая последнее слово с насмешкой. — Может, ты и носишь нынче другое имя, Елисей Тамм, но предков своих ты изменить не в силах, Монтехо. Если Мариселе удастся доказать, что ты потомок старых королев и королей, чудом унаследовавший магию от забытого родственника, то из тебя выйдет нерушимое доказательство — извечный враг, ставший одним из нас. По своей воле преклонивший колено пред шаманской властью, признавший её величие, присоединившийся к нам вопреки всему, за что боролась поколениями твоя семья. — Но… Лоретто вскидывает палец, обрывая меня: — А если одним из нас сделать тебя не получится, то можно повесить на тебя преступление, тем самым напомнив народу о проступках и твоих предков и заткнув всех простокровок, которые до сих пор желают восстановить прежний режим. Марисела тебя казнит, избавится и от тебя, и от неугодного шамана, не сумевшего взрастить из тебя что-то годное. Два дела разом. «Значит, они не знают, что мои братья задумали переворот», — однако эта новость теперь не утешает, и встревоженный озноб бежит колючими иголками по затылку. Я до сих пор жив не потому, что такой выдающийся обманщик, а потому, что единственное выдающееся во мне — имя предков. Я не обвёл шаманов вокруг пальца — они обвели меня. «Снова». Вот почему советник Тихон расспрашивал о моей матери, когда я очутился здесь: вовсе не для того, чтобы похвалить сшитые ею мантии, а убедиться, что я нужный им человек — дочь последнего сидящего на престоле Кабракана Монтехо и впрямь была прабабкой прадеда моей матери. А убедившись, что я тот, кто нужен, шаманы не дали мне иного выбора, кроме как остаться и изучать магию. И Лоретто, очевидно, тоже не дали возможности отказаться от шефства надо мной. Вот почему и сегодняшнее собрание закончилось так быстро: это был лишь спектакль, разыгранный, чтобы припугнуть меня и загнать Лоретто в ловушку. «Потому что если б Тэйен вздумалось не ручаться за меня, моего куратора бы всё равно обвинили в моих ошибках. Тут же». — Так что сделай мне одолжение, Монтехо, — добавляет Лоретто кисло и колко, — и впредь не высовывайся. Ещё одна твоя оплошность, и мы оба пойдём ко дну. Вновь сжав и разжав вспотевшие от нервов ладони, заглядываю Лоретто в глаза. В блестящие, чёрные и кладбищенски серьёзные глаза. Моя семья, может, и стала ныне для императрицы шуткой, бессильным символом былых правителей, однако Лоретто является угрозой реальной — неизведанной, непредсказуемой, с поддержкой некой внушающей всем благоговение богини. Это даёт Лоретто как неслыханную силу, так и право претендовать на шаманскую корону. Если Тэйен что-то предпримет — народ поддержит. «Тебе нужен трон?» — но я не могу спросить вот так прямо. Если ответ «да», с чего бы Лоретто говорить правду? Это ведь информация, способная всё изменить. Может, Марисела приказала убить Валто, а может, для неё это стало удачным совпадением, хотя её последние слова и были точно нацелены на то, чтобы убедить меня, что совпадений тут нет. Теперь мы с Лоретто вынуждены держаться вместе, но в то же время и сомневаться друг в друге. Если один из нас будет верить Мариселе и дальше и, боясь расправы от другого, поспешит пролить кровь первым… В любом случае один из нас окажется мёртв, а второй заработает казнь. «Два дела разом». Сердце заикается от одной мысли о том, что собираюсь произнести, но я всё равно выталкиваю слова из глотки: — Если обещаешь, что можешь гарантировать нам обоим безопасность, отныне буду беспрекословно выполнять всё, что скажешь. — «Пока иного выбора нет». Глаза Лоретто недоверчиво сужаются: — Будешь выполнять, что прикажет шаман, Монтехо? — Не называй меня так. И поверь, сам себе с трудом верю. — Но в этих стенах, при этом дворе играют по правилам, отличным от тех, в которых я вырос; здесь манипулируют, убивают и строят заговоры, и я никогда не играл в подобное. А каждый раз, когда пытаюсь, кажется, только насылаю на себя больше бед. Нет у меня другого выхода, если хочу выжить. Делаю шаг на ступеньку вверх, ближе к Лоретто, и протягиваю ладонь для рукопожатия. — Но не жди, что я буду тебе слепо подчиняться, куратор. Мою верность нельзя купить. Лоретто смотрит на мои пальцы растерянно, точно видя что-то, с чем прежде сталкиваться не приходилось. С запозданием вспоминаю, что здесь не разделяют обычая пожимать руки — это прикосновение, не только неуместное для воспитанного шамана, но и способное быть воспринято как оскорбление. Однако в следующий миг Лоретто уверенно стискивает мою ладонь в своей. — Верность любого можно купить, — говорит. Рукопожатие выходит на удивление крепкое для того, кто должен был привыкнуть защищать себя магией, не мышцами. — Вопрос даже не в том, что взамен предложить, а в том, как заставить человека отчаянно нуждаться в том, что было предложено.༄༄༄
Не обменявшись больше по пути ни словом, мы приходим в покои Лоретто. Здесь всё так же, как я помню: скромный диван, письменный стол, несколько книжных полок. Тихо и предсказуемо. И безопасно, в отличие от моей комнаты, которая теперь похожа на ритуальный алтарь, залитый кровью Валто. — Будешь спать на диване, — говорит Лоретто, зажигая лампы взмахом руки. — Можешь прикарманить нож, который не сумел спереть в прошлый раз, если не доверяешь мне, но имей в виду, что я запру дверь спальни магией на ночь, ибо тоже не до конца доверяю тебе. — Повернувшись ко мне, Тэйен морщится. — И тебе бы помыться. Проследив за Лореттовым взглядом, опускаю глаза на свою рубаху. По ней по-прежнему размазана кровь, красные пятна, уродующие хлопок, а когда смотрю на руки, то осознаю, что и на пальцах её засохшие следы. Я не заметил тела во тьме поначалу, а когда заметил, было уже поздно. Конечно, все таращились на меня на собрании. Я похож на маньяка. «Валто мёртв», — повторяю мысленно, теперь с каким-то новым уровнем осознания. У меня не было времени всё обдумать до этого; нужно было объясняться и защищаться, и разум словно отгородился от всего остального, а сейчас… Комната неподвижна, ночь беззвучна. «Мёртв». Что-то внутри обрывается. Сердце начинает стучать, переживая прошлое вновь, и теперь не могу отделаться от воспоминаний о его пустом, остекленевшем взгляде. О хаотичных, резаных ранах на шее, о лужах крови вокруг… «Это по-настоящему». Когда умер отец Кофи, то выглядел умиротворённым, спящим, но Валто? Валто был точно в клетке чистейшего ужаса. Заперт в агонии в собственном теле. Я никогда не задумывался о собственном отдалённом будущем, но никогда и не думал, что отсутствие будущего означает, что сначала придётся в муках прожить момент смерти. В голове у меня это всегда было так, будто свет отключили. «Мёртв». О чём Валто думал, когда понял, что его жизнь вот-вот будет кончена? Верил в загробный мир? Где его душа теперь, если верил? «Я должен был быть на его месте». Где-то на границе своего онемевшего сознания понимаю, что Лоретто до сих пор за мной наблюдает. Выражение лица у моего куратора странное, мечущееся. Отчего? А может, это мои мысли мечутся. Не находя смысла в разорванной, как узор на холсте, канве жизни. «Мёртв…» — больше ничего в голове. — Пошли, — говорит Лоретто. — Нагрею тебе воды. Скорее машинально, шагаю следом в ведущий из гостиной короткий коридорчик, ведущий в свою очередь в просторную ванную комнату, выполненную под стать традиционным шаманским интерьерам из металла и камня, с медной ванной в центре. Мне даже уже неважно, опасно ли находиться наедине с Лоретто или нет. Если жизнь столь хрупка, мне свою всё равно не удастся беречь вечно. «Мёртв…» Вода наполняет ванну со сверхъестественной скоростью, когда Лоретто поворачивает кран, и горячий пар поднимается над поверхностью, когда Тэйен держит над ней руку. А я всё это время мылся ледяной водой. Забавно. Шаманы используют магию, чтобы нагревать воду, напрямую, без всяких бойлеров и кипятильников, а я даже на такую банальщину не способен. Как мне тогда среди них выжить вообще? «Мёртв…» — Чистые полотенца в корзине в углу, — говорит Лоретто. — Я подыщу тебе что-нибудь из своих вещей, в чём можно спать ночью, и… — осекается, когда я, не отдавая себе отчёта, скидываю ботинки и залажу в ванну прямо в одежде. — Эм. Ладно. Так тоже можно. Опускаюсь в воду, подтягивая колени к подбородку. Одежда липнет к телу, тяжелея словно доспехи, а я просто смотрю в пустоту перед собой, не в состоянии насладиться теплом и паром, по которым так скучал с тех пор, как обитаю в Тик’але. «Мёртв, мёртв, мёртв…» — Что ж, не буду тебе мешать. «…мёртв!» — Стой. — Мой голос выходит сиплым, лишённым эмоций, когда останавливает Лоретто уже на полпути к двери. Руки до сих пор в крови; сжимаю медные края ванной, ведь не могу же я рисковать, отпустив реальность, чтобы всё смыть. Если отпущу, если останусь один и закрою глаза… снова увижу смерть. — Не уходи. Пожалуйста? Чувствую Лореттово смятение. Меньше часа назад мы обвиняли друг друга в убийстве, а теперь я прошу меня не оставлять одного. Я думал, что был неудачником и прежде, но сегодня мне даже смелости не хватает, чтобы признать поражение с достоинством. Но какая уже разница? Сомневаясь пару секунд, Лоретто кивает. Подходит и садится на пол, прильнув спиной к ванне у моих ног. Никто из нас ничего не говорит, и мы долго, неподвижно сидим в тишине. По крайней мере, я не один. С шаманом, с заклятым врагом, но не один. «Вот, что такое война?» Кровь, боль и смерть? Этого хотят Кайл с Кофи? Потому что так всё и будет, когда наши люди выступят против шаманов: некоторые погибнут — невинные, беззащитные в первую очередь. И я в этом помогаю, их кровь будет на моих руках. «Кровь уже на моих руках». Я всегда представлял революцию как нечто героическое и величественное, с громом аплодисментов и отполированными золотыми кубками, наполненными вином, но насколько наивна эта картинка? Всё это время я жил в беззаботной фантазии, по-детски гоняясь за жизнью героя. Почему я никогда не думал о том, что смерть также подразумевает, что не будет больше никакого солнца над головой, что вместо любимого одеяла будет смердящая, сырая могила, вместо сладких пряников — гниль, а вместо тёплых объятий придёт сосущая, навеки одинокая пустота и… «Мамины слёзы». Может, родители были правы, говоря: «Оставь всё как есть. Что, если сделаешь только хуже?» Да, императрица безжалостна, кровожадна и деспотична, но мы же справились до сих пор. Может, лучше всё оставить как есть. Может… — Мы не можем так сидеть вечно, — голос Лоретто выдёргивает меня плена из траурных мыслей. Понимаю, что мои руки по-прежнему сжимают края ванны, да так сильно, что пальцы затекли и костяшки побелели. Когда я ничего не отвечаю — и не двигаюсь, — Лоретто кладёт свою ладонь поверх моей, не заставляя, но дожидаясь, пока мышцы отреагируют и расслабятся под прикосновением. Затем неспешно берёт мою руку в свои и опускает в воду, начиная оттирать засохшую кровь. — Тебе когда-нибудь приходилось видеть убитых? — спрашиваю, наблюдая за методичными, тщательными движениями куратора. Вода вокруг наших рук становится алой. Вопреки всем моим усилиям слёзы собираются в уголках глаз, и хотя я до сих пор умудряюсь сдержать их, кажется, будто они тоже из крови. «Я не готов к войне. Готовился всю свою жизнь… и не готов». — Приходилось, — кивает Лоретто. — Но какими бы хорошими или плохими ни были воспоминания, они тускнеют, Еля. — «Еля». Только родные так меня называют. — Главное, не позволять плохим пускать корни и кормить твои страхи.༄༄༄