༄༄༄
Утро выдалось настолько щедрым на события, что я даже забыл, что ничего сегодня ещё не ел. «Нечасто такое бывает». То ли от голода, то ли от пережитого сумбура, но чувствую себя теперь каким-то дурманяще-окрылённым, пока жду Лоретто, проводя в кафетерии без малого часа два. Тяну время, как могу, трижды доливая в свой стакан сок, притворяясь эстетом и пробуя разные вина, которые никто не пытается запретить мне пробовать, как происходит обычно дома. Размазываю вилкой пюре по тарелке, недовольно косясь на шаманов, которые косятся на меня, когда замечают, что я так долго ем, но — мой куратор так и не появляется. Мой окрылённый дух летит камнем вниз, начиная сгорать в беспокойстве. «Могла ли Марисела что-то с Лоретто сделать?» Не знаю, однако, кого спросить. Когда народ начинает набиваться в кафетерий к ужину, и становится слишком шумно по сравнению с той тишиной, к которой я привык в Лореттовых апартаментах, я незаметно выскальзываю в граничащий с террасой сад, срывая на ходу с дерева апельсин. Какое бы заклинание Лоретто не вздумалось использовать вместо замка на двери своих апартаментов, оно теперь запрограммировано впускать и выпускать меня в любое время. Войдя и оставив апельсин на столе, умывшись и переодевшись, беру наугад одну из книг по искусству магии, которые должен читать, и возвращаюсь в окутанную теперь уже сумеречной прохладой лоджию, куда выходят двери всех жилых покоев на втором этаже. Солнце садится, и розовеющие лучи тянутся с запада, пока тяжёлые грозовые тучи расплываются, точно синяк, на востоке. Устраиваюсь, скрестив ноги, прямо на полу с книгой на коленях, с обрамляющей лоджию балюстрадой за спиной, а входной дверью в апартаменты Лоретто перед глазами. Беспокойство всё разрастается внутри. «Где тебя носит, Ваша Самоуверенная Всемудрость?» Пытаясь отвлечься и не позволить себе принять очередное необдуманное решение о том, чтобы отправиться к покоям императрицы и устроить случайно опять какой-то погром в надежде всё выяснить, начинаю листать учебник. Я обещал Лоретто не подходить к Мариселе, и испытывать удачу не хочется. Да и книга теперь вдруг кажется вполне себе интересной — особенно при мысли о том, что я стану причиной немалого удивления на лице Лоретто, когда куратор увидит, что я читаю его книжки, так ещё и добровольно. В учебнике полно описаний рун, которые напоминают узоры кружев, какими мамы украшают сшитые мантии. Каждая руна преображает ауру в уникальную форму, утверждает учебник, что наделяет их магию разными качествами и силами: запирать двери, топить лёд, открывать порталы… Загвоздка только в том, что сначала надо призывать ауру. «Наполнить разум и тело квинтэссенцией, а затем перенаправить её в руну», — пишут. А моё тело не предназначено для квинтэссенции. Как же нечестно. Но полагаю, я мог бы рисовать руны и так, когда получу амулет, который обещал мне Йен. В чём разница между магией, сотворённой разумом и аурным амулетом в самом-то деле, если результат один? Могу даже попросить Лоретто зарядить камень в амулете аурой как следует, понимаю я, а не лишь капелькой энергии, какую обычно дают простокровным — достаточно, чтобы открыть портал или зажечь светильник, но недостаточно для истинных чудес, как влияние на погоду, например. «Могу попросить, если осмелюсь признаться Лоретто в том, что я никакой не шаман», — напоминаю сам себе с досадой. — Елисей! Вздрагиваю, испугавшись звука собственного имени, разорвавшего мои мысли, и голова резко дёргается вверх. Озираюсь по сторонам лоджии, но вокруг никого. — Вниз посмотри, блин! — Следуя совету, поворачиваюсь и выглядываю через столбики балюстрады на узкую дорожку внизу, почти что спрятанную между стеной Великого храма и рощей. «Джая». Она одна, без Ялинг, с которой обычно везде ходит, и не в сопровождении своего куратора. И выражение лица у неё напряжённое и какое-то мрачное, губы поджаты. — Спускайся, надо поговорить. — Тебе надо, ты и поднимайся. Её глаза сердито сверкают на солнце, точно как золотая цепочка, вплетённая в волосы: — Ты труп, Елисей. — В смысле? — Я слышала, как мой куратор разговаривал с твоим. Они хотят тебя убить. Холодок гусиной кожей пробегает по спине. Может, однажды я и поверю, что стал любимцем судьбы, если моя жизнь будет висеть на волоске по несколько раз в день без фатальных последствий, но это случится явно не сегодня. И уж чего-чего, а этого я услышать от Джаи не ожидал. Я вообще не ожидал увидеть Джаю сегодня, но это прям худший вариант неожиданности. Закрыв учебник, поднимаюсь на ноги и спешу вдоль лоджии к небольшой закрученной лесенке, вырезанной в углу стены и ведущей прямиком в рощу. Роща окружена со всех сторон стенами Великого храма, который построен в этой части квадратом с колоннами и арками, с огромным внутренним двориком или, скорее, атриумом. Достаточно большим, чтобы прогуляться по нему после обеда, но недостаточно большим, чтобы спрятаться. Сомневаюсь, что это хорошее место для разговора, но Джае, видимо, всё равно. Она нетерпеливо ждёт, барабаня пальцами по скрещенным на груди рукам. Я провёл уже немало времени в Тик’але, но всё так и не могу сообразить, что Джая за личность. Дружелюбная? Может, порой. Хитрая? Вряд ли. Прямолинейная? Без сомнений. И эмоции у неё на лице меняются постоянно, сколько на неё ни смотри, даже если лишь на долю секунды отвернуться — что-то да упустишь. Будто она удерживает в голове разом слишком много всего и натягивает всегда ту маску, какую носят люди или шаманы вокруг. Нервирует это. — Они хотят тебя убить, — повторяет она, не моргнув даже, когда я останавливаюсь перед ней под шелестящими на ветру ветвями дерева. — Сама слышала. Несмотря на умиротворяющий ветерок, в роще душно в преддверии надвигающейся грозы. И мне становится совсем скверно, точно за горло схватили, когда мысли невольно возвращаются к картине искалеченного ножом тела Валто. От воспоминаний о его крови, засохшей на моих руках, сразу хочется спрятаться и с головой окунуться в душ. — Чушь. Не знаю насчёт твоего куратора, Джая, но мой… не смертоносный. — Это я уже теперь знаю. Может, она всё не так поняла? — Что именно ты слышала? Вместо ответа Джая подаётся вперёд и заглядывает мне в глаза, всматриваясь в них долго, пронзительно, въедливо, будто пытаясь прочесть будущее. Черты её лица серьёзнеют. — Ты не шаман, — заявляет она. — Шаман я, — но слова её уже окатывают меня липкой тревогой. — Не ври. Моё призвание — эмпатия, забыл? Я чувствую, когда люди ведут себя даже просто уклончиво. Кроме того, у тебя взгляд мечется в разные стороны, когда ты врёшь, и ты начинаешь шею тереть, чтобы отвести внимание от лица. — Оглядевшись и убедившись, что никто нас не видит, она хватает меня за локоть и тащит в кусты. — Не трогай меня! — поднимаю глаза на лоджию, но там по-прежнему никаких признаков новоприбывших, так что в надежде, что мы не будем говорить долго и я не упущу возвращение Лоретто, всё же позволяю Джае себя уволочь. — С каких пор простокровка брезгует прикосновениями? — замерев в тени густой листвы, Джая снова меня придирчиво оглядывает с ног до головы. — Так и знала, что что-то с тобой не так, Елисей. Лоретто внезапно и без видимой причины берётся за студента? А потом смерть Валто? И все эти слухи про тебя и твоё странное поведение. Ты один из них, да? Повстанцев, которые хотят свергнуть императрицу Иш-Чель? На этот раз остаюсь молчать. Не вру. Не тру шею. Ничего. — Слушай, Елисей. Я немало потрудилась, чтобы получить в кураторы главного советника императрицы, мне нужно стать важной шишкой здесь, и я не позволю тебе портить мою карьеру, — продолжает Джая. — Думаешь, новая гражданская война между шаманами и не-шаманами подарит тебе лучшую жизнь? Если ты и впрямь в это наивно веришь, иди спроси у моего дедушки, каково это было в тот раз, во время последней войны. Люди отмывали кровь с улиц! Буквально. Горы и горы трупов, с каждой стороны. Смотрю на неё как только могу равнодушно, слушаю, стараясь молчать, но это сложно. Она говорит так непоколебимо и упрямо, словно думает, что всё знает. Но даже Лоретто знает не всё, а Джая не старше меня — в её юных чертах нет подвоха. «Считает, что ей есть, что сказать? Что ж, отлично, мне тоже». — Полагаешь, я не понимаю, что такое война? — тоже скрещиваю на груди руки, повторяя её неприступную позу. — Я ничего не признаю, Джая. Может, я знаю парочку повстанцев, а может, и нет, но если бы ты когда-нибудь жила жизнью простокровного, то понимала бы, что к людям в Кабракане в наше время относятся, как к прислуге. Как к отбросам колдовского общества, работающим стражниками, официантами и уборщиками, выполняющими всю ту грязную работу, которую сами шаманы выполнять не желают. Аурокровным достаётся лучшее из еды, одежды, комфорта, а нам — что осталось. — «Нам». Не следовало так говорить. Однако Джая не комментирует мой выбор слов, лишь кисло смеётся: — Нет, Елисей. Это ты не понимаешь, каково быть отбросом. Я в этом большая простокровка, чем ты. Я выросла в Кабракане, не в стенах Тик’аля, и в своей школе я была единственным шаманом, которого задирали из-за способностей. — Почему? — Шаманы всегда насмехаются над простокровными, но… в обратную сторону тоже работает, что ли? «Разве не каждый мечтает о силе, с чего тут задирать?» — Почему? Потому что я понятия не имела, как контролировать свою магию! Потому что у меня учебники посреди уроков сгорали, я начинала реветь или злиться без видимых причин, когда чувствовала грусть в людях вокруг, но не могла даже ответить, в ком именно. Остальные дети в классе могли просто снять свои аурные амулеты, и проблема решена, а я в их глазах была проклята. — Она делает паузу, грусть проскальзывает в её взгляде. — И все в школе думали, мой дед сумасшедший, что только подтверждало теорию о моём проклятии. — Твой дед… — я слышал только об одном шамане, живущем в Кабракане за пределами Тик’аля, — это тот лишившийся рассудка шаман, что живёт в поместье на окраине города? Который часто теряется на улицах и начинает спрашивать у прохожих, как его зовут? — У него деменция, придурок. Он стар и не так хорош с магией, как наши кураторы, чтобы оставаться сильным и здоровым вечно. Но — он пережил гражданскую войну, Елисей, и до сих пор просыпается, крича от кошмаров. — Джая качает головой, опять встречая мой взгляд. — Я не хочу спать с кошмарами тоже. Мой дедушка много чего забывает, но кое-что он и помнит. Как раз после гражданской войны, когда шаманы победили, у простокровных вообще прав не было. Нельзя было покидать анклав, даже с разрешения. Нельзя было пользоваться магией, даже с амулетами. Новая война отбросит нас назад на две сотни лет, к тому, с чего мы начали — всё будет потеряно, этого ты хочешь? — Конечно нет, но… — Шаманы относятся к простокровным как к обслуге, правда, но вся ли это правда? После беседы с Лоретто в библиотеке, я не уверен. Да и если задуматься, сам я в жизни никого не обслуживал. Моя семья не считается бедной. Магазинчик одежды наших мам популярен, и даже всё постоянно критикующие шаманы порой сдержанно, но хвалят их шитьё. Ни разу в жизни мне не приходилось засыпать на голодный желудок, и у нас всегда было достаточно аурок на покупку нужных мне книг и желанных игрушек. Знаю ли я вообще, что такое взрослая жизнь? Нужда и отчаяние? Тягости и заботы? Готов ли я к ним? «У Лоретто вот даже семьи нет, а на судьбу жалуюсь я». «А что до шаманов…» Ну, нечестно, разумеется, что они сами свои улицы не подметают, но как я теперь знаю, они другую работу делают. Обеспечивают сохранность библиотеки с тысячами уникальных книг и знаний, как Тэйен. Поддерживают защитные чары вокруг Кабракана. Ни о чём этом я не знал, пока не оказался здесь. И разве вешать ярлык тирании на всех шаманов лишь потому, что императрица такая, не так же несправедливо, как когда какой-то шаман вешает ярлык кровожадности на всех простокровок лишь за то, что такими считают моих так называемых предков? Лоретто — шаман не тираничный. «Я не кровожадный». Теперь — неприятно признавать — но понимаю вдруг, что я и объяснить себе-то не могу, почему сам когда-то загорелся мечтой отнять трон Мариселы. Потому что он принадлежал моим предкам? «Но ведь он принадлежал кому-то другому до этого». Потому что отец Кофи умер из-за того, что шаманы отказались его лечить? «Но война не вернёт Кофи отца, только окрасит воспоминания кровью». Кайл и Кофи всегда верили, что смогут сделать мир лучше, а я просто… соглашался. Это была скорее игра для меня, когда я был маленьким, такая, в которую я мог играть со старшими братьями, без которых я был никто. В ней был красивый смысл, героичная цель. Но кто я такой, чтобы решать, что лучше для других людей? Для всего мира? И кто сказал, что война, которая всегда неоспоримо пропитана кровью и смертью, героична? «Причинять боль другим, чтобы потом их спасти, имеет прямо противоположный смысл». — Тогда что предлагаешь ты, Джая? — спрашиваю, сердясь от собственной растерянности. — В прошлом всё плохо, настоящее не намного лучше, а будущее… способно оказаться ещё хуже. — Марисела, может, и позволяет теперь простокровным использовать аурные кольца, но она по-прежнему приказывает избавляться от каждого, кто пытается ей перечить. И даже если однажды она была в рабстве, живя под гнётом прежних королей и королев, это не даёт ей право повторять те же ошибки и причинять — тем более осознанно — ту же боль. Почему не научить нас всех использовать руны, о которых я только что прочёл? Почему не научить нас накладывать защитные чары? Использовать нас в качестве союзников, а не второсортных рабочих. Вечерний ветерок всё играет с листвой, раздувая и ажурный ворот блузы Джаи, пока она думает, прежде чем ответить: — Наши кураторы начинают подозревать, что у тебя нет способностей, Елисей, а это значит, что императрица тоже скоро об этом узнает, как только вернётся из своих путешествий по миру духов. — Собираюсь было открыть рот, но потом вспоминаю, что я оказался одним из немногих, кому Марисела открыла свою тайную личность. «И до сих пор не знаю, почему она это сделала». Лучше тогда промолчу. Да и никто не поверит мне, если расскажу правду. — Может, ты до сих пор жив, потому что Совет ждёт подходящего момента, чтобы продемонстрировать твою отрубленную голову и припугнуть твоих мятежников. А может, хочет тем самым развязать новую войну, снова её выиграть и таким образом доказать своё неувядающее превосходство, отняв остатки вашего. Но в любом случае, если что-то подобное произойдёт, разверзнется ад. — Ну, теперь сама говоришь прям как повстанец. Как будто Мари… императрица и её Совет тебе самой не по душе. Испуг мелькает на прежде уверенном лице Джаи. — Я такого не говорила. — Тебе и не нужно. Я не эмпат, но и не бессердечен. Слышу, как ты сомневаешься в собственных словах. — Глянув на кусты вокруг и удостоверившись, что вокруг по-прежнему безлюдно, я добавляю чуть тише: — А что, если кто-то другой станет новым правителем? Кто-то, кто способен многое изменить. Без войны. Играя по законам. — Кто? — Тот, кто выиграет в грядущих испытаниях. — Следующий в рейтинге Тихон, мой куратор и глава Совета, который никогда не пойдёт против императрицы. — Вижу, как Джая догадывается, о ком я, когда зрачки у неё в изумлении расширяются: — Тэйен? Твой наставник ни за что не сможет обыграть Иш-Чель! Силюсь выглядеть спокойным, но мне это редко удаётся, и левая нога выдаёт мои зарядившиеся мысли, отбивая ритм по мягкой земле им в такт: — Ты сказала, слушаешь, что говорят. Так вот слухи утверждают, что Лоретто обучала шаманская богиня. Или Первокровная, самая старая из всех ныне живущих шаманов, от которой Лоретто пришлось сбежать. Думаешь, моего куратора не успели научить парочке могущественных фокусов до этого? — Сбежать? Никто не станет сбегать от шамана в город, кишащий шаманами, Елисей! Лоретто здесь вряд ли трудно найти, не так ли? Спроси любого в Тик’але, и тебе укажут на нужную дверь. — Джая опять на миг поджимает губы, а потом говорит: — И знаешь, что слышала я? Я слышала, что Первокровная также является прямым предком нашей императрицы и обучала и её тоже однажды. Если тут и есть доля правды, то Лоретто для них не иначе, как крепостная сила, тайное оружие, связанное клятвой верной службы, или план «Б», что швыряют в битву и тратят без сожалений. Тут нет места соперничеству. А ещё я слыхала, что у Лоретто уже был шанс опробовать свои силы в схватке с императрицей, когда твой куратор был ещё смелым, неопытным студентом, в качестве урока, и в награду ему достался жуткий шрам на бедре. — Нет у Лоретто на бёдрах шрамов. Молчание затягивается. — То есть… я думаю, что нет. Джая смотрит на меня, странно прищурившись, с искрой тёмной насмешки в глазах, явно собираясь что-то спросить, но потом, помедлив, лишь вздыхает: — Может, и так. Но шрамы вполне можно излечить или замаскировать. Я прошу тебя как друга, Елисей, убирайся из Тик’аля. Не медли. — Она опускает руку мне на плечо, жест, какой лишь простокровный расценит как знак поддержки. — Беги, прячься, что угодно. Спасай свою жизнь и скажи своим людям отступить, чтобы спасти свои собственные. Нам не изменить шаманов войной, но мы можем убедить их захотеть измениться. Я докажу всем, что мы можем жить в мире и согласии вместе, поэтому-то я и здесь, понимаешь? Чтобы показать, что простокровным есть место в шаманском обществе точно так же, как и шаманам есть место для жизни бок о бок с лишёнными волшебного дара людьми. — Но… — Но чтобы построить мир нужно время. Нужно, чтобы обе стороны разговаривали, слушали, учились друг друга принимать, не осуждать. Знаешь, как было сложно добиться того, чтобы мою девушку, простокровную, пустили ко мне в гости сюда? Но я этого добилась! А значит, мой план работает, народ меняется. Пожалуйста, поменяй и своё решение. Я не хочу, чтобы мои родные пострадали, и ты не выглядишь как человек, ставящий жажду власти выше логики, Елисей. Аура у тебя яркая. — Ты только что говорила, что нет во мне ауры. — Знаю. Это просто выражение такое. Не понимаю, пытается ли Джая этими словами меня приободрить, но свет её глаз кажется искренним. Молча наблюдаю, как она делает шаг назад, разворачивается и отправляется обратно к дороге, прочь от рощи и меня, не говоря больше ни слова. Раздумываю, права ли она? Разговаривать и слушать друг друга, чтобы понять и установить мир, звучит хорошо — утопично, но хорошо. Однако если она права в этом, то права и в том, что Лоретто является марионеткой в руках Мариселы, а в это я не верю. Не хочу верить. «Лоретто ненавидит Мариселу». Но должна ли марионетка любить своего кукловода? Или страха достаточно? В конце концов, у Лоретто было предостаточно времени, чтобы обзавестись союзниками и ослабить влияние императрицы за время пребывания здесь, но ничего сделано не было. Может, всё это время Тэйен стоит и на моей защите лишь потому, что так было приказано. Прежде чем исчезнуть среди деревьев, Джая вновь оборачивается, но на лицо ей падает глубокая тень, так что не могу прочесть выражения. — Я считаю нас друзьями, Елисей, правда, но если ты и твои повстанцы уничтожат мою карьеру, начав новую войну, я уничтожу тебя. Это я тебе обещаю. — Она делает паузу, затем натянуто усмехается. — О, и если встретишь Ялинг, и она пригласит в свой разговорный клуб, не ходи. Семья отослала её учиться сюда потому, что она основала что-то подобное дома в азиатском анклаве, и вылилось всё в какой-то «аморальный скандал». Не уверена, что это значит, да и знать не хочу, но ещё один скандал — последнее, что нам нужно, верно? С этими словами она оставляет меня одного наедине с утопичными мыслями.༄༄༄