༄༄༄
Слова Фариса раздаются эхом в моей голове всю ночь. Сплетаясь и расплетаясь, пронизывая сны тёмными тучами, обидами и шипящими змеями, пока я не засыпаю наконец под утро так крепко, что перестаю видеть сны вовсе. А может, просто забываю о последних предрассветных видениях. Однако какова бы ни была причина, на следующий день у меня на удивление прекрасное расположение духа, и мысли снова в строю. Да и с чего мне переживать на самом-то деле? До шаманских испытаний осталось меньше двух недель; с эссенцией или без, мои братья же не успеют вооружить свой отряд мятежников раньше, а там, когда Лоретто займёт трон, восстание уже потеряет смысл. Если не до испытаний, то расскажу Кайлу правду о шаманах после, — всё время мира принадлежит мне. Главное сейчас —быть примерным учеником и не испортить Лореттову репутацию, во что бы то ни стало помочь куратору победить, а всё остальное второстепенно. «И обвинения Фариса насчёт Лоретто абсурдны, Лоретто меня не предаст». Чья бы там ни было внешность не может считаться признаком преступления. Фариса просто зависть берёт, что у меня такой талантливый куратор, а у него самого куратора нет вообще. И разве сам он так предан Арьане не из-за своих гормонов? «Мои гормоны под полным контролем, как и всегда», — говорю себя я, оглядывая полупустой в предполуденный час кафетерий. Мы с Лоретто команда, в этом я не могу ошибаться. Как минимум потому, что так мне подсказывает сердце. «Мой план сработает. Должен сработать». Лоретто победит, и мы изменим этот мир. Кафетерий окутан ароматом свежей выпечки, солнцем и ленью, и заметить моего куратора, сидящего неподалёку от центра зала, не составляет труда. Как обычно, Тэйен сидит в одиночестве. Однако вовсе не выглядит одиноко или жалко, а даже скорее наоборот — немного высокомерно. Когда у тебя нет компании, полагаю, ты всегда выглядишь высокомерно. Один — значит, гнушаешься чужим обществом, значит, сам ни к кому не подходишь. А если люди ничего о тебе не знают, им остаётся лишь сплетничать, только вот сплетни есть не что иное, как самая неприглядная, самая многослойная версия правды. «Протеже мифических богов? Сбежавший ученик Первокровной? Верный слуга императрицы Иш-Чель или втайне её соперник? Всё и сразу?» Тэйен хоть и ведёт себя вежливо, но никогда не отвечает на вопросы прямолинейно, а это лишь приводит всех в ступор. В конце концов вопросы и вовсе перестают задавать, и вот он ты — в одиночестве, загадочен и всеми любим лишь издалека. Нравишься своей учтивостью каждому, но если завтра погибнешь… что ж, мы всё равно о тебе ничего не знали, обидно, конечно, потерять такого внешне хорошего человека, но конкретно горевать в общем-то не о чем. — И снова доброе утро, — говорю, ставя свою тарелку с кусочком кукурузного торта на стол и подтягивая стул, чтобы усесться напротив Лоретто. Лоретто перестаёт жевать салат с авокадо, на мгновение уставившись на меня совершенно пустым, ничего не выражающим взглядом. — Я тут подумал, может, ты научишь меня сегодня чему-нибудь новому? — продолжаю я, не обращая внимания на Лореттово смятение и начиная ковырять вилкой торт. — Боевой магии, например? Или становиться невидимым? Мы, шаманы, вообще на такое способны? А летать? Мысли читать? О! Воду в вино превращать? Было б классно. — Не стоит тебе садиться со мной, — замечает Лоретто после затянутой паузы и вновь опускает глаза на свой салат. — Потому что остальные студенты не сидят со своими наставниками, и ты тоже расцениваешь это как неуважение? — но они и в одних апартаментах не живут. — Или думаешь, если Совет догадается, что мы с тобой друг другу хоть капельку небезразличны, то используют это против нас? Боюсь, всем уже очевидно, что мы друзья, Лоретто. В противном случае меня невозможно терпеть, я слишком назойлив. — «Да и устал я прикидываться тихоней. Не умею молчать, как ни старайся, так может, сделать прямо противоположное? Притвориться беззаботным и простодушным, сделать вид, что мы с Лоретто и не подозреваем о намерениях всех наших врагов. Тогда никто даже не попытается мешать нашим намерениям». — Нет, потому что я… — какая-то странная искра вспыхивает в Лореттовых глазах, невесть откуда взявшаяся, яркая, робкая. — Я могу привыкнуть. — Отводит взгляд. — А ты же не собираешься завтракать со мной всю оставшуюся жизнь, так? Понятия не имею, что на это ответить, и просто продолжаю таращиться на Лоретто как идиот. Слова прозвучали откровенно и почти что… смущённо. Но с чего бы Лоретто смущаться, никогда такого не бывало. И разве человек, разгуливающий в своих покоях по утрам голым, вообще может знать, что такое смущение? Проследив за скрытым теперь от меня под опущенными ресницами, отведённым куда-то в сторону взглядом Лоретто, я понимаю вдруг, что наши свободные от вилок руки, моя правая и Лореттова левая, покоятся на столе очень близко друг к другу. Скорее инстинктивно, выпрямляю ладонь, и кончик моего указательного пальца касается кончика пальца моего куратора. Рука куратора напрягается в ответ, но не отстраняется. «Неслыханная наглость, — начинает ворчать здравый рассудок. — Нельзя прикасаться к шаману на людях, Еля. Что вокруг скажут?» Но тут же хочется высмеять самого себя. Что скажут? Да какая разница? Я вор магии и мятежник, который сам превратился в мага, который теперь пытается остановить бунт собственного брата и попутно обмануть императрицу и весь её Совет — что бы ни сказали, будет безопаснее, чем истина. Да и это Лоретто стоит беспокоиться о своём имидже, не мне. Чихать мне, если я перестану быть в глазах окружающих загадкой. Я не против, чтобы все знали, что у меня есть друзья. «Друзья». «Лоретто смущается…» Воспоминания промелькивают перед глазами: мой куратор не стыдился, когда я увлёкся и прижал его к стене у библиотеки, но определённо и против тоже не был. Лоретто было разве что любопытно. И именно Лоретто ведёт себя всё развязнее и развязнее, то руку мне на колено положит, то ладонь к груди прижмёт. А что, если… опять в голове всплывает разговор с Фарисом. Мои-то гормоны под контролем, а что насчёт гормонов Лоретто? «Да нет же, — корю себя тут же. — Вздор». Мы друзья, и на этом точка. Тэйен не может всерьёз подразумевать что-то ещё. Это глупо и непрофессионально, и куратор мне давно ещё заявил: «Мы с тобой? Это нелогично, неразумно и вообще невозможно». И мы не просто из двух разных миров — мы и есть два разных мира. Что во мне может быть такого, что способно заинтересовать двухсотлетнего шамана? Ничего. Необъяснимая печаль закрадывается в сердце в следующий миг. Отогнав незваное чувство, прочищаю горло. — Ты снова сегодня без колец, — замечаю, меняя тему. И начинаю подозревать, Лоретто на деле прямая противоположность высокомерию. Прячась прожитый в Кабракане год в окружении библиотечных книг? Да Лоретто просто не умеет вести себя в социуме. Знает, как что делать с книгами, но не с живыми людьми — вот вся правда за фасадом загадочного шамана, высказывающегося аллегориями. Тэйен не умеет иначе. — Не в настроении я для колец в последнее время, — пожимает плечами Лоретто. Голос тоже звучит непринуждённее теперь, когда наша беседа снова приняла нейтральное русло. — И отвечая на твои предыдущие вопросы, нет, я не буду учить тебя боевой магии, Еля. Магия предназначена не для того, чтобы убивать и причинять боль. Шаманы не способны становиться невидимыми, хотя я и могу заворожить тени достаточно хорошо, чтобы слиться с ними в ночи. Могу убедить ветер меня перенести с места на место, скажем, через яму, но летать не умею. Нельзя научиться читать чьи-то мысли, только эмоции, да и те часто смешиваются и сливаются так, что их сложно отделить одну от другой. И воду в вино превратить невозможно, — усмешка придаёт Лореттовым губам лукавый изгиб. — Понадобится времени и энергии больше, чем звёзд на небе, чтобы получить хоть что-то повкуснее крашенной мочи. — Так, теоретически, это возможно? Если захочется, чтобы кто-то перепутал вино с мочой? — Ну, если у тебя замысел такой… — Выражение Лореттова лица снова серьёзнеет. — Но у тебя всё равно не выйдет, пока не научишься призывать и контролировать ауру без непредсказуемых последствий. И этим сегодня мы и займёмся. — Опять в парке? Я сейчас туда не пойду. — Почему? «Почему?» Потому что мы обычно тренируемся рано утром, а день проводим в библиотеке, но из-за Фариса и его вороватого способа поговорить со мной поздно вечером, я всё утром проспал. Проспал и мой куратор, догадываюсь, ведь ждал допоздна моего возвращения, и утром меня никто не разбудил — хотя вряд ли Лоретто признает эту свою, пусть и безвинную, но оплошность. А идти сейчас и сидеть в парке под местным безжалостным солнцем в зените? «Лучше сразу на сковородку лечь». — Потому что кожа у меня куда бледнее твоей, Лоретто. Я не загораю, а становлюсь красным как рак, если провожу больше получаса на улице в самое пекло. Лоретто продолжает смотреть на меня в полнейшем недоумении. — Тогда меня можно чистить как обугленную картошку. У меня всё будет болеть, я буду материться и ныть, и вообще ничего неделю делать не буду. Если ты не можешь обратить воду в вино, то из ауры мазь от ожогов-то сделать и меня намазать ей сможешь? Прикусив нижнюю губу, Лоретто задумчиво уточняет: — Намекаешь, что солнце, то самое, которое греет землю и дарует всем жизнь, для тебя… опасно? — когда я киваю, бессовестный смех вырывается из Лореттовой груди прежде, чем Тэйен успевает его подавить. — Прости. Мне никогда отчего-то не приходилось задумываться о подобном. Нет, юный вампирчик, ты прав, я не твоя мамуля, не буду тебе мазями натирать. Но опять в здании практиковать магию тоже не позволю. Ванну ты уже мне чуть в щепки не разнёс. На этой несогласной ноте мы и заканчиваем свой завтрак. После даже не представляю, где пропадает мой куратор, пока я прячусь от солнца в апартаментах, валяясь на диване и бесцельно листая уже прочитанный учебник, но где-то ближе к полудню Лоретто возвращается и без слов кладёт тюбик солнцезащитного крема на кофейный столик передо мной. Я смотрю на тюбик, потом поднимаю глаза на Лоретто: — Спасибо, мамуля? С абсолютно нечитаемым выражением лица Лоретто разворачивается к входной двери: — Пошли на учёбу.༄༄༄
Говорят, нельзя познать цену счастья, не испробовав сначала вкус горя. И полагаю, нельзя насладиться победой, сначала не проиграв, — или, в моём случае, сорвать имперские планы, не сорвав сначала своих собственных. День мы с Лоретто проводим за оттачиванием магических навыков вполне продуктивно. По крайней мере, я надеюсь, что это продуктивно, потому что Лоретто надо по-настоящему оттачивать навыки, а мы, похоже, только играем в ясельки, где куратор учит меня всему тому, чему его самого научили в пять лет. Лоретто каким-то образом удалось избавиться от настырных шпионов на какое-то время, сделав несколько неожиданных поворотов и ложных крюков по переплетающимся тик’альским улицам и уведя нас в самый дальний уголок шаманского города. Теперь мы сидим в теньке беседки, чьи колонны подпирают круглую крышу, а ветви плюща, точно шторы, ниспадают с неё, приятно скрывая нас от жары. Неподалёку виднеется часть стены, высокой, каменной, гордой и окружающей весь Тик’аль; городской суете здесь до нас не добраться, но зато доносится задорный звон ручья у озера где-то в лесу за стеной. Расслабиться, ощутить внутреннюю свободу и призвать ауру здесь несложно. Почти. — Камень не двигается, — говорю, когда у меня наконец выходит заставить кокосовый листок сделать в воздухе три сальто подряд без падения. Всё равно не уверен, что смогу повторить это в реальной жизненной ситуации, когда вокруг всё отвлекает. — Какой из? — уточняет Тэйен, не отрывая глаз от книги, которую читает, усевшись на скамейке напротив моей. Ещё раз взглянув на гальку у меня в ладони, кошусь на колонны. Затем на стену. — Ха. Ха. Не смешно. — Помедлив, добавляю злорадно: — Камень, которым ты притворяешься, сидя неподвижно уже второй час, Лоретто. Едва заметная тень улыбки мелькает в уголках Лореттовых губ и тут же исчезает. Глаза по-прежнему прикованы к книге. Я делаю новую попытку: — Если не станешь учить меня боевой магии, может, хотя бы парочку оборонительных приёмов покажешь? — «А заодно и сам потренируешься, куратор». — Вдруг на испытаниях пригодятся? Сидя с покачивающимися за спиной лозами плюща, точно какая-то лесная фея среди своих подданных, Лоретто наконец с сомнением поднимает на меня взгляд. Но почему с сомнением? Разве это не шикарная идея? Тэйен уже, наверное, половину библиотеки наизусть знает. Не помешает и заняться практикой. — Шаманские испытания состоят не в том, чтобы друг с другом драться, Еля, — говорит Лоретто. — А как тогда выяснять, кто сильнее? — Продемонстрировать свои навыки, любым понравившимся тебе способом. Вызови ураган или зачаруй голубя, уговорив его тебе на голову нагадить, — да что угодно. Как шаман, ты не только можешь ощущать ауру, которую используешь сам, но ауру, которую используют другие вокруг, если будешь бдителен. А на испытаниях бдителен каждый. Нельзя убедить всех, что ты сильнее, потому что все будет чувствовать, насколько именно ты силён. Можно, разве что, притвориться слабее… но кому это на руку, если речь идёт о должности при дворе? Если главный приз — корона? — пауза. — И право распоряжаться собственной судьбой. «Я могу ощущать ауру, которую используют вокруг меня другие? Интересно». То есть в теории я могу почувствовать намерившегося напасть на меня шамана за пару секунд до того, как тот нападёт? Новая мысль мелькает на Лореттовом лице, и куратор вдруг откладывает книгу. — А знаешь, может, ты прав, — Тэйен поднимается на ноги, подол мантии колышется на ветру. — Я могу показать тебе один приём самозащиты от магии. Который способен спасти тебе жизнь, причём не только в бою. Любопытство тут же просыпается в моей груди, и я тоже встаю. Ветерок треплет волосы, и я мысленно готовлюсь поймать чувство покоя и призвать ауру, сосредотачиваясь было на ласковых прикосновениях этого ветерка, но следующие слова Лоретто заставляют меня обо всём забыть: — Ты мёртв. — А? — затылок холодеет. — Ты мёртв, — повторяет Лоретто невозмутимо. Даже не подозревая, похоже, что звучит такая фраза, по меньшей мере, неуютно. Ну, разве это не ещё один признак того, что у моего куратора проблемы с коммуникацией? — Представь это, Еля. А раз ты мёртв, твоё тело больше не может служить сосудом для магии. Нельзя же наполнить разбитую вазу. Иными словами, если другой шаман тебя атакует или если ты вдруг потеряешь контроль над собственной аурой и тебе понадобится иммунитет от разрушительной природы колдовства, то надо убедить эту природу, что ты уже разрушен. Чернильно-чёрный туман начинает формироваться вокруг кончиков Лореттовых пальцев, но я по-прежнему не понимаю, что делать мне. «Дохлой кошкой навзничь упасть?» — Когда ты управляешь аурой, то чувствуешь её мощь, — продолжает Лоретто, подходя, и теперь между нами всего шаг. Аура у Лореттовых рук продолжает сгущаться, точно полуночный сумрак, наполняя беседку. — Чувство сильное, свежее, опьяняющее, точно глоток воздуха после дождя. Начинает казаться, что тебе всё по плечу, хочется ещё и ещё и больше никогда не расставаться с этим чувством. — Аура плывёт по воздуху между нами, прилипая ко мне, покрывая руки мурашками своим мятным прикосновением. — В отличие от обычных людей, Еля, ты теперь способен это чувство удержать в себе, а значит, и ощутить потенциал его власти. А ощущается власть всегда так, будто тебе нужно ещё чуть-чуть, ещё немного, чтобы взять всё под свой контроль, чтобы насытиться. Поэтому-то власть так опасна. Чернильный туман продолжает виться вокруг нас, и заползать мне под кожу. Ощущения одновременно знакомые и не знакомые, отличные от тех, когда я призываю ауру сам — то же мятное пламя, но какое-то чужеродное, отрешённое. «Подчиняющееся воле Лоретто, не моей». Куратор прав, мне кажется, что надо подождать ещё пару секунд, ухватиться, распробовать чувство как следует, чтобы оно последовало за мной, а не за Лоретто, но чем дольше я жду, тем больше оно сопротивляется и тем сложнее становится сконцентрироваться. Медленно, очень медленно, как когда проваливаешься в сон, сам того не замечая, и понимаешь, что уснул, только когда уже пробуждаешься, вздрогнув во тьме посреди ночи. Солнце по-прежнему печёт над нами, но я теперь его даже не чувствую. Всё тело немеет, будто меня в ледяную ванну засунули, и лёгкие сводит, словно на груди кусок чугуна. Когда я наконец понимаю, что ничего не выходит, что мне не перетянуть контроль на себя, и пытаюсь отмахнуться от наполняющей меня ауры, осознаю, что не могу. Ауру призывал не я, и не мне её отпускать. Паника скручивает желудок. «Но сковала-то она меня!» — Ло… — я в ловушке в собственном теле. — Сосредоточься. — Лореттово лицо не выдаёт эмоций, когда мой куратор занят делом, это я уже уяснил. Однако мне это совсем не на руку, не подбадривает, когда я могу думать лишь о том, что мои руки и ноги мне не принадлежат. Всё жжёт и зудит изнутри, и аура будто бы охватывает каждую клеточку организма морозной лихорадкой, лишая возможности двигаться, едва позволяя дышать. «Так и задохнуться можно». — Ты должен перестать бояться, мёртвые не боятся, Еля. Чем больше брызг ты наделаешь, тем быстрее утонешь. Расслабишься — поплывёшь. «Засунь ты сейчас свои аллегории…» — сглатываю, но и в горле ледяной ком. Паника. «Нет. Ладно. Просто перестать бояться, перестать… магия верит в то, во что верю я, так?» Я же знаю, что опасаться нечего. Я не боюсь Лоретто, знаю, что куратор меня не обидит. Это должно быть легко. «Но вдруг и Лоретто потеряет концентрацию или случайно переборщит?» О нет… Не страшно. Не верю. «Тела не чувствую!» — Тебя топит свой собственный страх, — продолжает Лоретто. Так и стоит в шаге от меня среди вьющегося вокруг нас сумрака ауры, но теперь расстояние кажется бесконечностью. Я не то что дотянуться, я вдох полной грудью в сторону Лоретто не могу сделать. «Вот так, видимо, и погибали прежде простокровки от рук шаманов», — мелькает где-то на задворках сознания. Для Тэйен, судя по по-прежнему безмятежному выражению лица, обратить моё тело в камень не сложнее, чем на солнце прищуриться, а мне… Что может быть хуже, чем умереть, оказавшись в заточении собственного тела, как в наглухо заколоченном гробу? «Нет, мне не страшно». Не бывает же клаустрофобии в собственном теле! Или…? — Ты пытаешься побороть свою панику, я это чувствую, Еля. Пытаешься отнять у меня контроль, прекрати. Позволь ауре просто пройти сквозь тебя и раствориться обратно в природе вокруг. Порой надо просто отдаться течению, дождаться, пока буря пройдёт. Ключ ко всему, о чём ты мечтаешь, прячется в терпении, не упрямстве. Терпение, да. Магия — это природа. Природа — это я. Если я мёртв, бояться нечего. Нечего… Силюсь сделать очередной вдох, и наконец-то выходит. А потом вдруг — и всё исчезает. Лёд, онемение, аура вокруг Лореттовых пальцев и моих рук. Моргаю, растерявшись, но уже не чувствую никаких пламени или холода, лишь отголосок тупой, точно эхо, боли в груди, но и она спустя мгновение растворяется. Солнце по-прежнему сияет над беседкой, водопад мирно журчит за стеной. Покой и гармония, будто и не было ничего. — У меня получилось? — спрашиваю неуверенно, переминаясь с ноги на ногу и ощупывая свои руки. Тело вновь меня слушается, как же приятно. — Я тебя победил? Лоретто делает неопределённый жест рукой, поворачиваясь ко мне спиной, чтобы снова взяться за чтение: — Не совсем, но мыслил ты в правильном направлении. На сегодня хватит, мы же не хотим, чтобы у тебя сердце не выдержало. Моё сердце и впрямь колотится быстрее обычного, замечаю теперь. Однако страха я больше не испытываю, лишь… эйфорию. «Если мой куратор способен так легко управлять магией, то и я однажды смогу». Всю свою жизнь я шёл не туда — пытался найти способ лишить шаманов их силы вместо того, чтобы принять её. Вместо того чтобы изучить, как собственную эмоцию. «А правда на деле так проста: поверь в себя и попробуй». Я не только, оказывается, могу контролировать ауру сам и в теории ощущать, когда и как контролируют её другие, но и могу выработать иммунитет от её смертоносного воздействия. Надо лишь перестать бояться — убедить мир в собственной правде, и его мощь сделает всё, что я пожелаю… «Ого». — Кайл бы убил за такую информацию. Лоретто замирает. Не знаю, что я сказал не так, но что-то явно сказал, потому что Лореттова осанка внезапно напрягается. Книга так и остаётся лежать на скамье, Лоретто смотрит на неё, потом переводит взгляд куда-то в мою сторону. Не прямо на меня. Точно сам я теперь не достоин взгляда. — Не понимаю, зачем ты тратишь тут своё время, Еля, — произносит Лоретто похолодевшим тоном. — Разве не стоит тогда тебе лучше сейчас быть с Кайлом? — То есть? Я не могу, я… — «Я учусь». Но времени закончить фразу у меня нет. — Кайл, Кайл… Кайл! — Лоретто разворачивается, крутанувшись на пятках так резко, что подол мантии взмывает рассерженным вихрем у ног. Лореттовы глаза впиваются в мои. — Ты вообще замечаешь, как часто говоришь о брате? «Кайл знает то, Кайл думает сё…» Меня тошнит уже! У меня ощущение, будто он третий с нами всё время. Ты меришь всё мнением Кайла, словно своего собственного мнения у тебя нет. Да если бы мне нужен был твой брат, здесь бы был он, а не ты! Не зная, что отвечать, я лишь растерянно втягиваю носом воздух, пытаясь сообразить, что ни с того ни сего так задело Лоретто. Странная смесь обиды и меланхолии зарождается у меня в душе. Меланхолии, потому что я уже два месяца с родными не виделся, я скучаю по семье и по брату, так почему не могу хоть поговорить о них? Однако моя меланхолия пропитана обидой, потому что мой старший брат, который всегда без исключения приходил ко мне на помощь, на этот раз оставил меня с шаманами по неизвестной мне причине и даже не удосужился эту причину мне объяснить. — Я просто ценю мнение Кайла, — говорю наконец. — Как и твоё, Лоретто. — О! Да неужели? — циничная насмешка кривит Лореттовы губы. — Только вот тут зарыта проблема, Еля. В один прекрасный день тебе придётся выбирать между мной и своим братом, потому что моё мнение прямо противоположно мнению Кайла. Все твои инфантильные, упрощённые идеи о делении мира на добрых и злых, слабых и сильных, простокровных и аурокровных, — не я их тебе подкинул. Их подкинул тебе твой брат! Это же Кайл убедил тебя, что шаманы не люди и что всех таких же, как я, следует исправлять, а? Кайл вдохновил тебя видеть врага в каждом, кто не разделяет твои убеждения? Безрассудно решать все проблемы кулаками? Вечно бежать и просить у него помощи, будто сам ты справиться не способен? Лоретто продолжает и продолжает накидывать вопросы в вербальную стопку, не даёт мне даже и слова вставить, и пока я их слушаю, обида начинает сжигать мою меланхолию в прах. Теперь я даже не рад, что за нами сегодня никто не шпионит, потому что кто будет меня останавливать, если я сейчас захочу безрассудно решить и эту проблему, дав пощёчину своему рассердившемуся на пустом месте куратору, а может, даже слегка и врезав, а? Никакая шаманская сила Лоретто меня уже давно не пугает, и я тоже сейчас рассержусь. Какое вообще право Тэйен имеет так со мной разговаривать? «Я способен справиться сам! Способен!» И не бегаю я за помощью брата, разве что… иногда. Но для это же и существует семья! — Дай угадаю, — продолжает Лоретто, делая шаг вперёд и опять оказываясь прямо передо мной посреди беседки. Задрав нос и глядя на меня сверху вниз. — Когда ваши родители развелись, вы с Кайлом оба чувствовали себя брошенными? Только вот если для тебя любовь — это компания, в которой можно забыть одиночество, то Кайл, чтобы почувствовать себя нужным, ищет публику. Так что когда ваш отец переехал в Сент-Дактальон, Кайл начал таскать тебя с собой, как щеночка, в качестве зрителя. Руки сжимаются в кулаки, и я стискиваю челюсти, сдерживаясь, чтобы и впрямь не пусть эти кулаки в дело. Тэйен продолжает презрительно смотреть на меня сверху вниз, осанка прямая, глаза чёрные, и всё выглядит так, будто куратор хочет меня унизить. «Но за что?» Мой собственный гнев всегда быстро вспыхивает и так же быстро угасает, оставляя мне после себя лишь чувство вины за вспыльчивость. У Лоретто же гнев прорастает медленно, кропотливо, изящно. Продуманно. «Точно мой куратор давно копил всё это, а теперь решил высказать разом». — Я не щенок, — цежу я сквозь зубы, с вызовом глядя Лоретто в глаза в ответ. — И откуда ты вообще знаешь, что мои родители развелись? — Неужели ты думаешь, что прежде чем швырнуть тебя в мою сторону, Совет не дал мне ознакомиться с твоим досье? — Лоретто сухо смеётся. — Я знаю о тебе больше, чем ты сам о себе. Это должно было прозвучать тревожно, но моей обиде сейчас плевать на тревоги. — Ты ошибаешься, — качаю я головой. — Досье не человек. А Кайл умный и… — Умный? Это тебе тоже он сказал? До или после того, как сказал, что сам ты по себе умён недостаточно? — что-то меняется в Лореттовом взгляде, едва заметный отблеск, и голос тоже становится толику теплее. Однако выглядит это скорее как непреднамеренный момент слабости, момент, который Лоретто не успевает от меня скрыть, а не попытка примириться. — У тебя в душе столько всего, Еля. Всего светлого, яркого, мудрого. Но ты рубишь каждую свою идею на корню, словно веря, что никто твои мысли не оценит. А потом переживаешь, что выглядишь глупым, надоедливым, некрасивым… не отнекивайся, думаешь. Но правда ли это твои убеждения? — тепло вновь испаряется из тона Лоретто. — Или Кайла? Твой брат принимает за тебя решения, указывая, что тебе делать, всю твою жизнь, и ты ему позволяешь точно так же, как когда был ребёнком. Играешь в детский максимализм, точно боясь, что иначе тебя отвергнут, только результат выходит прямо противоположный — ты жалкий. «Жалкий». А ведь Лоретто не первый человек, кто называет меня таким. «Неужели я и правда… жалкий? — сердце сжимается. — Но…» Нет, у нас с Кайлом идеи общие, — всё устроено так. Нет тут ничего жалкого. Хотя, если задуматься, с тех пор, как я живу в Тик’але, у меня немало и собственных идей, которые Кайл бы возненавидел. «И почему правила всегда устанавливал Кайл? — тут же шепчет подсознание. — Почему из-за украденной ауры в Тик’але застрял именно ты, Еля, а сам Кайл ни разу не рисковал жизнью, чтобы проникнуть в шаманский город за пузырьком магии?» Кайл всегда зовёт меня катастрофой и смеётся, сидя в уютном, безопасном кресле, ничего не делая, пока мы с Кофи ставим на кон наши жизни, претворяя его планы в реальность. «Нет, всё не так. Кайл — мозг операции, он составляет планы, а не просто сидит». Ненавижу Лоретто за то, что заставляет меня сомневаться в собственной семье — и ради чего? Уважать своего брата — благородно! Да, может, я и сам злюсь на родных, может, и обижаюсь, что бросили меня тут, не объяснив причины, и я наговорю им ещё гадостей при следующей встрече, но всё равно это не значит, что я готов позволить кому-то — даже Лоретто — их критиковать. «Только я имею на это право. Потому что, даже когда злюсь, люблю их. Потому что мы семья несмотря ни на что, и я всегда за них встану горой». — Это что, твоя драгоценная интуиция тебе обо мне нашептала, куратор? — спрашиваю, скрестив на груди руки и пытаясь затушить обиду злостью. — Что я жалкий? Лоретто качает головой и снова отворачивается, чтобы поднять со скамьи свою книгу. Отворачивается неспешно и вальяжно, точно наша беседа уже подошла к концу, и остаётся только уйти. — Интуиция хладнокровна и объективна, — говорит, на меня не глядя. — И она не работает, когда замешаны личные чувства. — У тебя… ко мне чувства? — на кратный удару сердца миг я забываю весь свой гнев. Однако Лоретто свой не забывает. — Прямо сейчас? Только одно. Отвращение. — Слова выходят небрежно, как что-то совершенно очевидное. — Твой Кайл шаманофоб, нарцисс и задира, который делает задиру и из тебя и в то же время тебя задирает, а ты этого даже не замечаешь, Еля. Мне хочется закричать. «Да, я не замечаю». Не замечаю и не понимаю, что происходит и почему Лоретто — Лоретто! — кто ведёт себя всегда так понимающе, так аккуратно, когда дело касается осуждений, злится на моего брата, с которым им и видеться ни разу в жизни не приходилось? Я же говорил о Кайле и прежде, так почему Лоретто сердится только сейчас? Неужели куратор злился на меня каждый раз, когда я рассказывал о семье, но всегда молчал? И я ни разу не заметил? От фрустрации моё негодование лишь разгорается, обжигая вены, заставляя впиваться ногтями в сжатые в кулаки ладони. Видимо, хорошо, что я всё-таки не научился контролировать ауру с помощью гнева, иначе бы точно сейчас сорвался. Но отомстить как-то надо, поэтому подхожу и подхватываю со скамейки книгу, которую Лоретто по-прежнему не торопится взять. — Ты не имеешь права говорить подобное о моей семье, — говорю, сжимая переплёт со всей силы. Тэйен косится на меня испепеляющим взглядом из-под бровей: — Ну кто-то же должен сказать тебе правду. — Из говна и палок твоя правда! — Сам ты из говна и палок! — Лореттова рука тянется за книгой. — Ты импульсивен, склонен к насилию и саморазрушению, Еля! Я могу смириться с этим, но мириться с тем, что ты считаешь всё это нормой лишь потому, что так сказал тебе Кайл, не стану! Я отскакиваю, и Лореттовы пальцы промахиваются, рассекая пустой воздух. — А мне что, надо быть как ты? — голос срывается на крик. — Игнорировать мир вокруг и прятаться среди книг, как отшельник, Тэйен? Избегать реальных людей и разодеться в шелка и ленты, как надменная сука, чтобы никто даже не осмелился подойти и заговорить со мной, думая, что суки не разговаривают? Спасибо тогда, что хоть перья в башку не втыкаешь, как делали шаманы в древности в твоих никому не нужных бумажках! — психанув, бросаю книгу на землю. — Да я бы и сам с тобой ни за что не заговорил, если бы Совет не швырнул меня в твою сторону, если б я не был прикован наручниками к скамье весь день до этого и нашёлся бы кто-то другой, кто мог отпустить меня поссать! Ярость вспыхивает в глазах Лоретто, чистейшая, ярчайшая ярость, при виде того, как книга падает в грязь. Лоретто переводит на меня взгляд, и я вижу, как лицо куратора багровеет. — Да уж лучше я буду сукой, но своей собственной, чем чьим-то мальчиком на побегушках, Кайлов щенок, — шипит Тэйен. — Никакой ты не потомок королев и королей, ты просто придворный шут, который даже не понимает, что он шут. Слова задевают сильнее, чем я ожидал. Может, из-за самоуверенного тона Лоретто, а может, из-за того, что где-то в них скрывается доля правды. Но я даже не понимаю, откуда она взялась! Почему я не понимаю? «Жалкий». — Хочешь услышать моё мнение, а не Кайла? Что ж, вот оно: я считаю, что ты говоришь всё это лишь потому, что ты эгоцентричный трус и у тебя нет своей собственной семьи, Тэйен. Потому что куда проще ткнуть меня носом в мои недостатки, нянькаться со мной и гордиться этим, играя в заботу и опеку, чем признать свои собственные проблемы. Признать, что ты не хочешь и не умеешь общаться с людьми, и у тебя снова никого не останется, когда я вернусь домой. Что ты мне просто завидуешь, потому что твоя судьба — одиночество. Потому что все, кто когда-то любил тебя и заботился о тебе, мертвы! Лоретто замирает. Мышцы во всём теле у меня напрягаются, предчувствуя драку. Ведь будь я на месте Лоретто, точно бы все кости переломал тому, кто хотя бы попытается вскрыть и без того наверняка кровоточащие шрамы на моём сердце. «Да и уж лучше бы мы наконец подрались разок, чем все эти сложные разговоры; в драке по крайней мере всё понятно, однозначно и прямолинейно». Однако Лоретто не я, прямолинейностью с кулаками не злоупотребляет. Тэйен и пальцем не шевелит. А магия, полагаю, по-прежнему не считается честным боем, ведь силы в ней у нас далеко не равны. Лоретто молчит. Взгляд куратора в первый миг начинает было метаться из стороны в сторону, точно ища, куда спрятаться, а потом Лоретто делает шаг от меня назад. Боль блестит в глазах. — Да пошёл ты, Монтехо. — И прежде чем я успею что-либо сказать, Лоретто разворачивается и идёт прочь. Мне остаётся лишь наблюдать, как Лореттова фигура скрывается среди листвы. Ветерок всё так же ласково треплет волосы, а страницы книги, упавшей к моим ногам, беззаботно шелестят, но все мысли теперь лишь о том, что в сердце будто образовалась пропасть. «Никогда раньше Лоретто не хотелось меня послать». Лицо горит, но не от солнца, а от обиды. Или смятения. Или раскаяния? «Что только что произошло?» Почему мы на ровном месте поссорились? Что на этот-то раз я сделал не так? Не могу отрицать, что на этот раз я, кажется, действительно победил, но… мы всё ещё команда? «Поздравляю, Еля, твоя попытка изменить мир только что провалилась. Ты сорвал свой собственный план, потеряв как единственного союзника, так, похоже, и друга».༄༄༄