༄༄༄
Когда я наконец отстирываю и отглаживаю полотенца и наволочки, делая их снова такими же безупречно чистыми, какими мне их вручили, на улице уже темно. По пути обратно в Великий храм, я иду и сам с собой полоумно спорю, размышляя, следует ли занести бельё к Лоретто сразу или лучше отложить своё перемирие до завтра?.. Однако у меня по-прежнему нет решения, когда я вдруг обнаруживаю себя прямо у двери Лореттовых апартаментов, к которой машинально принесли меня ноги. Может, это знак. А может, дурацкая привычка. «Может, и то и другое?» Так же машинально, позабыв о магическом замке, моя рука тянется к ручке, и… та поддаётся. Слабое, белёсое свечение пробегает по дверной раме, и деревянная створка распахивается, что означает лишь одно: мой куратор вновь перенастроил заклинание, чтобы оно меня впускало. «Почему?» — удивившись и немного встревожившись, я делаю шаг внутрь. Свет в гостиной не горит, всё тихо и неподвижно, и поначалу мне кажется, что мой куратор ещё не вернулся из библиотеки, но потом мой взгляд опускается на диван. Дыхание перехватывает, и теперь я боюсь издать лишний звук. Нелепо полусидя, с упавшей на грудь раскрытой книгой, Лоретто, похоже, приспичило выбрать самую неудобную из возможных позу для сна, свесив одну ногу с дивана, а одну руку вывернув так, чтоб сошла за подушку. «Значит, открытая дверь всё ещё не является приглашением к перемирию». Может, это тоже знак. Или мне так хочется, чтобы найти предлог избежать разговора о своих чувствах, потому что в глубине души я их тоже боюсь? Иначе что за странное, разочарованное облегчение мной тут же овладевает? Как только могу бесшумно, ставлю корзину с бельём на пол и почти уже разворачиваюсь, чтобы уйти, но потом мои извечно пытливые глаза замечают Лореттовы кольца, собранные в маленькую серебристую кучку на кофейном столике рядом с диваном. Металлические украшения бледно поблёскивают в лунном свете, просачивающемся через окно, ничего необычного, но при виде них я опять задаюсь вопросом, почему Лоретто не в настроении их носить в последнее время. Теперь понимаю, что Лоретто не носит кольца как раз с той самой ночи, когда я узнал, что могу прикасаться к ауре, не обжигаясь, и начал по-настоящему учиться контролировать магию. Это как-то связано? Чтобы рассмотреть кольца поближе, отыскать в них какой бы там ни было скрытый смысл, который мне внезапно жутко хочется отыскать и узнать о своём кураторе чуточку больше, я подхожу к кофейному столику. Моя рука уверенно тянется к серебристой горке, но в тот самый миг, когда я собираюсь было поднять верхнее украшение, Лоретто тихо охает во сне. Кольцо, к которому я едва прикоснулся, жалит мой палец. Я едва удерживаюсь, чтобы не вскрикнуть. Оно жалит, как раскалённый утюг, как аура раньше, когда я всё ещё верил, что она должна калечить мою простокровную плоть. «Учителю вздумалось надо мной поиздеваться?» — мой ошеломлённый взгляд устремляется к Лоретто, но куратор по-прежнему преспокойно спит. Я опять перевожу глаза на кольца. Мне становится не по себе. «Кольцо меня обожгло, потому что куратор охнул во сне, или куратор охнул во сне, потому что я попытался взять кольцо? Или это совпадение? Или мой встрепенувшийся разум выдумал ощущение?» Мысли переплетаются, ища ответ, и я задумчиво опускаю глаза на свой палец. В темноте не видно, покраснела ли кожа и обожглась ли, но ощущения именно такие. Тупая, зудящая боль, как если бы капля масла с горячей сковороды на меня угодила. Единственное логичное объяснение этому, которое я могу подобрать, безумно, потому что если я теперь шаман и аура не способна причинить мне вреда, то противоположная ауре и способная навредить шаману субстанция — серебро. «Но Лоретто же не может носить серебро!» Тэйен тоже шаман. Однако у меня нет времени поразмыслить над этой загадкой, потому что Лоретто снова бормочет что-то во сне. Лореттово дыхание, только что спокойное и размеренное, начинает сбиваться и учащаться, а ресницы трепещут в лунном свете, пока зрачки мечутся из стороны в сторону под сомкнутыми веками. Ни разу не видел своего куратора спящим до этого. И после того, как я был свидетелем Тэйеновой непоколебимой выдержки день за днём на протяжении двух с лишним месяцев, я с трудом верю, что шаман, который всегда позволяет себе ровно столько эмоций, сколько считает нужным, может страдать от ночных кошмаров. Но это определённо ночной кошмар. Полагаю, даже магия не в силах побороть наших воображаемых демонов. Лоретто продолжает нервно шептать что-то нечленораздельное сквозь сон, а свободные от колец пальцы судорожно, суетливо, беспорядочно подрагивают у раскрытой на груди книги. Сомневаясь мгновение, я подхожу и сажусь на краешек дивана рядом, не зная, что делать. Оставить всё как есть? Но я бы не хотел, чтобы меня оставили наедине со своими кошмарами, если бы я в них очутился. Разбудить? Но тогда могу только ещё больше напугать… Подумав, я всё же кладу руку поверх руки Лоретто на книге. Лореттова горячая ладонь продолжает беспокойно дрожать под моим прикосновением, и я медленно поглаживаю её большим пальцем, надеясь, что выходит успокаивающе. Несмотря на пренебрежение кольцами, однако, Тэйен по-прежнему носит на ушах каффы. И опять я задумываюсь о том, что все эти украшения не могут быть из настоящего серебра, ведь уши куратора не выглядят ни капельки покрасневшими или повреждёнными. Чтобы убедить себя в этом окончательно и бесповоротно, пока жду, чтоб Лореттов кошмар угас, я осторожно тянусь к одному каффу свободной рукой. Мне остаётся меньше сантиметра, чтобы дотронуться до серебристого кончика серёжки, но глаза неправильно рассчитывают расстояние во мраке, и край ученического браслета на моём запястье задевает Лореттову щеку. Дрожь прекращается. Глаза Лоретто распахиваются. Я испуганно замираю, и те несколько секунд, что требуются, чтобы пелена сна рассеялась при пробуждении, куратор смотрит на меня, меня не видя. Не узнавая. А потом, хуже, Лореттовы глаза вдруг округляются, и в них просвечивает неподдельный страх, будто ночной кошмар не сгинул, а обратил моё лицо в одного из своих демонов. Буквально чувствую, как всё Лореттово тело цепенеет рядом. Точно сдаваясь. Точно бой с кем бы там ни было уже проигран. Смерть. — Эй, это я, — поспешно говорю я, пытаясь отогнать свой собственный трепет. «Я опять, опять всё испортил. Хотел помочь, а в итоге напугал ещё больше». Но что за такое жуткое видение приснилось, если мой куратор даже не пытается его побороть? Не пытается оттолкнуть меня или инстинктивно атаковать магией? Тэйен ведь всегда реагирует молниеносно. — Лоретто, это я. Еля. Прости, дверь оказалась незаперта. Я принёс бельё, и… и тебе что-то плохое снилось, я просто хотел… — Еля? — Лореттовы глаза наконец фокусируются, яснея при звуке моего голоса. Едва я успею кивнуть, Лоретто подаётся вперёд и внезапно прижимается ко мне, обхватив с двух сторон руками. Ошалев, я чуть не теряю равновесие и не падаю с края дивана, на котором по-прежнему ючусь, но Тэйен держит крепко. Обнимает. Это окончательно сбивает с толку. Я был уверен, что на меня накричат и выставят за дверь за вторжение без спроса или как минимум дежурно проигнорируют, но никак не обнимут. «Лоретто умеет обниматься?» Однако, очевидно, ещё как умеет, потому что Тэйен продолжает меня сжимать, прильнув и обмякнув против меня, словно я какой-то маяк в штормящем море. Когда моё первое изумление стихает, я осмеливаюсь положить руки на Лореттовы плечи в ответ. И опять меня не прогоняют. Лоретто только вздыхает и сильнее стискивает мои рёбра, утыкаясь носом мне в шею, щекоча кожу дыханием, отчего у меня мурашки бегут по спине. Это пугает, но одновременно и радует, и теперь я сам чувствую себя угодившим в какой-то обманчиво радужный сон. В чём подвох? — Что тебе приснилось? — неуверенно спрашиваю. Но Лоретто не слышит или не хочет слышать, потому что ответа мне нет. Секунды идут, а мы просто сидим в тишине не двигаясь, лишь наше дыхание слышно в ночи. И чем больше времени проходит, тем сильнее окутавшие меня тепло и запах Лореттова тела, Лореттовы безоружная открытость, покой и молчание начинают казаться такими естественными, честными, гармоничными, что хочется, чтобы они длились вечно. Мне уже даже всё равно на нашу недавнюю ссору и на грубые слова, сказанными мне и Йену куратором. Всё равно на то, что если судить прагматично, нам не следует быть друзьями, чтобы победить в грядущих битвах. Кому нужен этот прагматизм, когда ты можешь чувствовать это? Обычные объятия, но я скучал по ним даже больше, чем мне казалось. Так горячо, смело, заботливо. Словно я снова дома. И плевать, шаман я или нет, плевать ненавидит ли моя семья аурокровок, закипает ли в мире снаружи война и могут ли нас завтра убить. «Плевать». Если я обладаю силой прогнать ночные кошмары своего лучшего друга, мне больше ничего и не нужно. Я уже счастлив. Проходит минута или час, но в конце концов волшебство момента, разумеется, рушится. Лоретто меня отпускает, неназойливо отталкивая и отстраняясь, и Тэйеново напряжение возвращается, сковывая движения и холодея в уголках глаз, когда рациональный ум вновь берёт верх над эмоциями. — Я… — Лоретто косится на меня с какой-то виноватой опаской и тут же отворачивается. — Прости, Еля. Я не специально. Думаю, я порой теряюсь, когда устаю. Я молча наблюдаю, как мой куратор разворачивается и поднимает книгу, которая упала на пол. Жест выходит нескладно и топорно, и всё ещё немного сонно. — Нет ничего зазорного в том, чтобы раз в сто лет нуждаться в объятиях. Всем нужна поддержка, Лоретто. — Это ребячливо. — Это человечно. — Человечно? — Лоретто хрипло смеётся. — А что случилось с твоей философией, гласящей, что шаманы не люди? — Она оказалась полным фуфлом. Вместо того чтобы ответить, Лоретто поднимается на ноги. Ведёт затёкшими плечами, кладёт книгу на кофейный столик и оглядывает пронизанные сумраком апартаменты, будто бы видя впервые в жизни. Или ища, чем отвлечься? Или таким незатейливым образом меня выпроваживает, но всё же прямо не просит уйти, хотя теоретически может, ведь я здесь больше не живу и причин оставаться у меня вовсе нет. «Особенно учитывая, что меня и не приглашали». Спустя несколько секунд, которые никто из нас ничего не говорит и не делает, тишина становится натянутой, тяжелея. Знаю, я должен пойти к себе, но я не хочу. А говорить теперь о том, что я пришёл обсудить изначально, уже, наверное, бессмысленно, ведь мы вроде как помирились… Но тогда мне что, остаётся лишь встать и молча пойти восвояси? Пожелать спокойной ночи? Руку куратору пожать? Или мы теперь на той стадии, где с пожеланием спокойной ночи в комплекте идут объятия? — Лоретто, твои украшения из серебра? — ляпаю я вместо всего того, о чём только что думал. Удивление искажает черты Лоретто. — Я прикоснулся к одному кольцу, и оно меня обожгло. — Не говори никому. Растерявшись, я смотрю на Лоретто сквозь ночь, но даже тьма не скрывает теперь Лореттовой серьёзности. — Что? — «Куратор даже отрицать ничего не будет?» — Но… Как… Почему серебро тебя не отравляет? — «А меня отравляет». Живот сводит, когда понимаю, что я об этом не подумал раньше. Как мне теперь поговорить с Кайлом, себя не выдав? Точно знаю, что у него есть парочка посеребрённых кинжалов, а вдруг ему захочется дать мне в руки один? Откажусь — навлеку подозрения, возьму — обожгусь прямо у него на глазах. «А если у нас дома и другое серебро есть? Ложки, например. Заколки? Иголки? Это незаконно, конечно, но с каких пор мы уважаем закон?» Лоретто колеблется пару секунд, затем опускает плечи и снова садится рядом со мной на диван, заставляя тот скрипнуть. Сгребает свои кольца со столика в ладонь и смотрит на них, а когда начинает наконец отвечать, остатки сонливости улетучиваются из голоса: — Если ты спрашиваешь с точки зрения науки, я не знаю, Еля. Меня никогда так не учили, а любое возможное объяснение спрятано под замком в личной библиотеке Мариселы. Знаю лишь, что в древности аура и серебро считались в наших землях частью единого целого, как день и ночь. И то и другое использовали. И то и другое обожествляли. Знаю, что серебро и аура являются по своей природе одним и тем же, но в то же время противоположны друг другу, как… два магнита, которые отталкиваются, попытайся ты их соединить одинаковыми полюсами. Жаждут уничтожить друг друга, как огонь и вода. Когда ты впервые в жизни используешь ауру, она оставляет свой след в твоей крови, даже если ты тратишь всё, что призвал. В каком-то смысле магия тебя, видимо, всё же меняет. Так что серебро стремится тебя уничтожить, побороть, поглотить ауру в клетках твоего организма, а этот процесс отравляет точно чума, и как результат, причиняет боль и делает тебя, как шамана, слабее. — Но не тебя. — Нет. — Лоретто качает головой, начиная одно за другим неторопливо нанизывать кольца на пальцы. — Больше нет. Человек — удивительное создание, он способен адаптироваться почти ко всему. Это сложно и долго, и не сработает, если поспешить и переборщить, но если носить серебро понемногу, добавляя чуть-чуть раз за разом, то постепенно выработается иммунитет. А если постараться, можно даже научиться использовать серебряные объекты в качестве источника магии и извлекать из них аурную энергию вне шаманских анклавов, например, в тех частях света, где магия больше не существует в чистом виде. — Серебро в Кабракане запрещено. — Начинаю было тянуться к кольцу на Лореттовом большом пальце, но потом останавливаюсь. — Никто тебя ни разу не поймал? Не заподозрил? — Теперь вспоминаю, что не так давно в библиотеке нашли серебряное кольцо. Получается, мой куратор просто обронил его ненароком? Это не было частью очередного заговора? — Если никто ныне не знает, что шаманы способны носить серебро, с чего бы кому-то спрашивать, серебро ли на мне, Еля? — Лоретто хмыкает. — Правду о серебре отчасти знали во времена, предшествующие шаманскому рабству, хотя и тогда этот навык считался чрезвычайно редким и сложным для овладения. Мне потребовалось… много времени и попыток, чтобы усвоить это на личном опыте. А сейчас, полагаю, время — или императрица — умеет хоронить тайны, так что никто этой правды уже и не помнит. Да и сегодня шаманы не имеют привычки пожимать руки, не говоря уже об объятиях вне семьи, поэтому нет… не было никого, кто мог бы ко мне прикоснуться и раскрыть мой обман. — Пауза. — А ещё, с кольцами очень даже удобно, знаешь? Если попаду в драку, где не смогу использовать магию, металлом на кулаках очень даже приятно бить. — Надев последнее кольцо на указательный палец, Лоретто смотрит на свои унизанные теперь украшениями руки, любуясь блеском в ночи. — Да и без практичной части, я считаю, мне идёт, хм? «То есть ты не носишь кольцо весь последний месяц, чтобы не сделать мне больно?» — мне вдруг хочется улыбнуться. Теперь невольно думаю о том, что когда мы ругались после того, как я вернулся промокший из башни, куратор швырнул кольца в мою сторону, и одно из них обожгло мне руку. Я тогда решил, что у Лоретто вышло как-то быстро и незаметно кольца заколдовать. «А правда куда проще». — Если серебро тебя больше не калечит, то и сил лишить тоже не может? — спрашиваю. «Истинная неуязвимость?» — Может. — Прежде чем продолжать, Тэйен стягивает с уха кафф. Хмуро вертя маленькую полукруглую серёжку между пальцами, говорит: — Если серебра много и оно близко к моему горлу, к сонной артерии, которая идёт прямо от сердца к мозгу, серебро может лишить меня восприимчивости к магии. Больно не будет, я просто не смогу ощутить ауру и призвать её. Серебряной цепочки, конечно, недостаточно, но… — Рабского ошейника вполне. — Да. Снова воцаряется тишина. Я гляжу на кафф в ладони Лоретто, и мне не по себе от одного лишь взгляда. «Рабский ошейник». Как один из тех, которые использовали мои предки, которые были описаны в журнале Монтехо, что я выкинул в аурную бездну в библиотеке. «О боги…» Мне вдруг приходит в голову мысль о том, что если родители Лоретто погибли во время гражданской войны, связанной с восхождением Мариселы на трон, то жили-то они до её восхождения — во времена последнего короля Монтехо. «Интересно, он был хоть чуточку гуманнее, чем тот первый приплывший в эти земли Монтехо, или тоже расценивал шаманов как не более чем волшебную рабскую силу?» Тогда значит, и Лоретто пришлось провести своё детство в роли невольника, чью жизнь и магию контролировали другие? «Не было детства». У меня внезапно возникает порыв извиниться. Извиниться, хотя сам я ничего плохого не совершил, у меня нет ничего общего с тем Монтехо — даже фамилии у нас разные. Но всё это так неправильно, жестоко, несправедливо, что кажется, ещё одно «мне так жаль» в мире каким-то образом сможет чуть-чуть склонить весы на сторону добра. — Еля, ты не можешь никому обо всём этом рассказывать, — повторяет Лоретто, встретив мой взгляд во мраке. — По крайней мере, прямо сейчас. Знание является преимуществом, но лишь до тех пор, пока принадлежит только тебе. Я киваю. «Если Кайл узнает, что серебро не безоговорочное оружие, то вообще всех шаманов поубивает, не просто попытается взять под контроль». Вопрос остаётся лишь в том, знает ли обо всём этом кто-то ещё помимо Лоретто, Мариселы и их учителя Первокровной, которая явно ведь жила ещё до рабства, раз знает все древние тайны. Кто-то, кто может сболтнуть лишнего? Хотя… зачем? Кто бы ни знал этот секрет, он же тому шаману на руку — зачем раскрывать свои козыри, верно? «Значит, и я не стану». Лоретто молчит какое-то время, а потом, вижу, новая идея вспыхивает в глазах. Тэйен ещё раз крутит свой кафф между пальцами, а потом вдруг протягивает мне: — Хочешь поносить? Вопрос застаёт меня врасплох. «Да? Нет. Хочешь нарядить меня, как куклу?» Глупая шутка. А если серьёзно… если я могу быть шаманом и иметь иммунитет к серебру, мне иммунитет этот ведь не помешает, верно? «Только вот если это слишком больно?» Буду стонать и выглядеть как слабак. Или если я потеряю кафф? Лоретто расстроится. А если кто спросит, что скажу? «У куратора своего украшения тырю. А вы у своих нет?» Но Лоретто продолжает смотреть на меня со странным, искренним энтузиазмом, какой я нечасто вижу у Тэйен в глазах, и я не могу позволить себе отказаться. Могу лишь сказать: — Я не знаю, как его надевать. — О, это легко. Пошли. — Не забывая о своих кольцах, которые снова на пальцах, Лоретто хватает меня за край рубашки и тянет за собой, заставляя подняться на ноги и пойти по темноте. — Я же всё ещё твой наставник. Научу. Обойдя апартаменты, мы оказываемся в ванной, перед зеркалом. Лоретто взмахивает рукой, зажигая аурные лампы, слегка, чтобы лишь окутать помещение уютно бледным светом, но не распугав тени по углам. Остановившись за моей спиной, Тэйен смотрит на меня через зеркало, когда убирает прядь моих волос с левого уха. Дыхание невольно замирает, когда Лоретто наклоняется ближе. Кажется, будто меня снова вот-вот обнимут, но на этот раз движения обдуманные, неспешные, а не случайные, и сердце у меня учащается в ожидании невесть чего нового. — Вот, — говорит Лоретто. Не обнимает. — Просто надо натянуть на край уха, опустить и слегка повернуть. Серебряная серёжка цепляется за хрящ моей ушной раковины, и из горла нехотя вырывается сдавленный полуписк-полурык, когда металл опускается на кожу как кипящая капля. Я прикусываю изнутри щёку, чтобы не застонать, но губы всё равно кривятся. — Больно? — беспокойство мелькает в зеркале в Тэйеновых глазах. — У меня есть другая, поменьше, мы можем… — Всё в порядке. — Лоретто продолжает стоять почти вплотную за моей спиной, внимательно следя, как я провожу пальцем по краю каффа, изучая, пытаясь привыкнуть к ощущению. Украшение тоненькое и простенькое, едва заметное, и наверное, не из чистого серебра, потому что через несколько мгновений уже не так уж и жжёт, скорее чешется. Назойливо, но терпимо. Серебро моему тону кожи идёт не так, как Лоретто, хотя может, просто выглядит непривычно, но подумав, я прихожу к выводу, что мне даже нравится. Придаёт мне загадочности. — Спасибо. Я потом верну. Лоретто хмурится в зеркале мне в ответ, а потом уголки Лореттовых губ вздрагивают в едва уловимой в полумраке улыбке. — Не надо. Это подарок.༄༄༄