༄༄༄
«Всё и ничего» «Ничего…» С Лоретто мы бредём по извилистой, пустынной улочке Кабракана, освещённой лишь обманчивым светом звёзд. Бредём в сторону моего дома. Наверное, нужно было не терять время и телепортировать, но для этого надо что-то сказать — озвучить идею, — а у меня пересохло во рту. И мы идём. Лоретто тоже ничего не говорит, прижав к груди коробку с тортом, не меня, и не упоминает мою провальную попытку выклянчить поцелуй. То ли, как я, не знает, как её обсуждать, то ли не считает достойной внимания… Но я по-прежнему не понимаю, что за этим молчанием скрыто! Его можно прерывать? Если я заговорю, получу пощёчину? Сгорю от стыда? Разозлюсь? «А может, мне не ответили взаимностью, просто потому что у меня изо рта плохо пахнет? — думаю с ужасом вдруг. — Хотя я ж его даже раскрыть не успел, только губы вытянул. И жвачку тогда надо было мне всучить, не в карман прятать…» Если же Лоретто не ждёт от меня ничего кроме дружбы, почему было не сказать прямо? А если ждёт, то тем более — к чему эта рвущая моё сердце в клочки тишина? Тэйен ведь не боится неудобных разговоров. Значит, это немая просьба подождать? Дать время свыкнуться с новыми чувствами? «Однако я не увидел в глазах у Лоретто никаких чувств». Ничего. Тогда что, куратору на меня плевать? Та ночь у горячих источников была и впрямь в шутку, и акулы в аквариумах растут, не ведая страстей, в холодной воде?.. Но раз на меня плевать, раз я не стою любви и мороки, для чего напрашиваться в гости в мой дом, ещё и с гостинцем? Там ведь нас непременно встретит мой брат Кайл — шаманофоб, чьё одно имя Лоретто на дух не переносит. Терпеть меня все последние два месяца день и ночь, чтоб что, и правда лишь выведать планы семьи Монтехо? Выдать Совету? Обыграть Мариселу, отомстить, выжить и… всё? Не верю. Поёжившись от подмораживающего ближе к полуночи ветра, я засовываю руки в карманы. Украдкой кошусь на Лоретто, но Тэйен как ни в чём не бывало смотрит на дорогу перед собой. Ни презрения на лице, ни смущения от воспоминаний о без спроса соприкоснувшихся моих губах со своими. Будто вспоминать всё это попросту неинтересно. «Бездомный был прав, раньше было лучше», — понимаю, распинывая камешки, попадающиеся под ногами. Только лучше было не потому, что раньше мир был другой. Нет, мир всегда был странным. А вот я… я был другой. Наивный, узкомыслящий и совсем не влюблённый. Ничего не знал и не ждал, а оттого ребячливо радовался всему. «И счастье тогда заключается не в том, чтобы заработать желаемое, а в том, чтобы желать заработанное». Уметь наслаждаться тем, что есть — и пока оно есть. Что ж, ладно. Пусть так. В конце концов, Гвен тоже не ошибалась, когда сказала, что есть ещё немало всего помимо возможности кого-то потрогать. Можно слушать Лореттов бархатный голос. Смотреть во всезнающие и бездонные, как морская пучина, глаза. Вместе перебирать книги в библиотеке, гулять под луной, ужинать при свечах… Я же желаю Лоретто счастья, верно? И если для Лоретто счастье — это когда не прикасаются и об этом не говорят, пускай. Могу и дальше трогать по ночам сам себя. Главное, что Тэйен рядом, а хуже, если ничего не изменится, не будет. «Просто друзья, так просто друзья». Но всё равно в груди всё гложет от разочарования…༄༄༄
Требуется больше часа, чтобы в заунывном молчании обойти разбитые улицы Кабракана и очутиться перед с детства знакомым мне старым трёхэтажным домом, каменные стены которого выкрашены облупившейся жёлтой краской. Почти весь первый этаж у нас занимает мамин магазинчик, который уже закрыт. Ставни на окнах сложены, свет не горит, и парадная дверь с натёртыми воском до блеска буквами «Одежда и ткани» наглухо заперта. На втором, жилом этаже брезжит свет, но за шторами, и неясно, кто ещё не спит. «Надеюсь, мало кто». Понимаю внезапно, что не готов сейчас видеть всю свою семью разом. Не готов к их вниманию, вопросам, укорам… Я привык уже, что могу ходить по шаманским храмам как никому ненужный, свободный мираж, что приспешники императрицы, если и смотрят на меня, то тайком, и никто не разговаривает со мной всей толпой хором. А дома толпа, и каждый мой шаг комментируют… Даже радости от предвкушения встречи не ощущаю. В Тик’але грандиозные холлы, дома — тесные, тусклые коридоры. В Тик’але у меня свои апартаменты, где можно скрыться хоть на сутки и спать в тишине, дома в комнату ко мне вечно шастают братья с сёстрами. Сердятся, если я запрусь. «Тебе жалко, что ли, если я у тебя за столом порисую? Чего закрылся, лордом себя возомнил?» Где же мне тогда прятаться, если я опять перед Лоретто от стыда, как болван, раскраснеюсь? Чем дольше теперь я мешкаю, сравнивая, тем абсурднее становится момент в моей голове. Все те дни, что я провёл среди шаманов, родной дом был для меня недосягаемой грёзой. А сейчас смотрю на стоптанные ступеньки веранды, по которым шагал тысячу раз, и они будто не мои вовсе. Елисей, который жил в этом доме и спал в нём каждую ночь, не представлял для себя иной участи. Тут был его рай. Тот Елисей, наоборот, боялся тишины и шаманских прикосновений. Он любил крохотные коридоры и мелкие улочки, а на широких площадях чувствовал себя некомфортно, без укрытия, в опасности. Он всюду таскал с собой аурное кольцо, однако магии страшился как кары небесной. Прежний Елисей не дружил с колдунами, — он мечтал их уничтожить! Снести их храмы и сровнять их могилы с землёй. «И он скорее бы покончил с собой, бросившись в пропасть, чем поверил, что нынешний Елисей будет счастлив влюбиться в своего шамана-куратора по имени Лоретто…» — Хм, мне твой дом представлялся синим, — подаёт голос мой шаман-куратор по имени Лоретто, впервые за последний час соизволив заговорить. — Он был синим. Когда его прадед построил. Бабушка потом перекрасила всё, кроме дверей и крыши. Собравшись с духом, выдохнув и мысленно притворившись прежним собой, я отправляюсь мимо веранды во двор. К чёрному входу, ведущему мимо магазина прямиком в кухню. Только заношу было ногу на пожухлый газон, как Лоретто кладёт руку мне на плечо. Я замираю. На кратный удару сердца миг мои пылающие надежды разгораются вновь, но когда я оборачиваюсь, Тэйен говорит лишь: — Ты на цветы наступишь. Поникнув, я опускаю глаза на три заросших сорняками алые альстромерии, которые мама давным-давно пыталась превратить в клумбу, но потом бросила это занятие, потому что все всё равно ходили по ним. С ухоженными шаманскими газонами они, как и всё в простокровном захолустье, не сравнятся. — Им всё равно тут не выжить. — Но не значит же, что убивать их надо тебе, — возражает Лоретто. «Оставайся стоять тут и всем это говори. — Хочется нахохлиться в ответ. Почему чувства цветов для Лоретто ближе и понятнее, чем мои? — Учи всех магии и манерам. Может, тогда и кабраканцы однажды начнут убирать тарелки в кафетериях за собой, обходить клумбы и уважать чистоту, как тик’альцы. А может, однажды даже и подружатся все!» Промолчав, перешагнув горе-клумбу, иду во двор.༄༄༄
Постучав в дверь заднего входа, я жду, но мне никто не открывает. Долго. Где-то в глубине души я даже начинаю уповать на то, что и не откроют. Тогда не придётся метаться меж двух огней, притворяться и своим, и чужим, теряться и нервничать. Хотя, конечно, я понимаю, что если мне не откроют, если я не уговорю сегодня Кайла отложить восстание и дать решиться конфликту конструктивным путём, Марисела с нас всех живьём кожу через пару дней сдерёт… А значит, надо стучать. Стучу. Стучу и стучу, пялясь на нелепую зелёную дверь, неподходящую под цвет дома, раздумывая, как громко бы уже кричал и брюзжал прежний Еля, если бы его сразу же не впустили. Но сейчас мне не хочется ни брюзжать, ни кричать, ведь рядом со мной стоит и терпеливо ждёт Тэйен. С Лоретто рядом в последнее время мне отчего-то хочется лишь уюта и тихого тепла… Когда спустя десять минут за дверью наконец раздаются приближающиеся шаги и скрежещет щеколда, я и вовсе начинаю чувствовать себя иноземцем. «Мне откроет мать? Брат? Сестра? Что я скажу? — Ладоши начинают потеть от нервов. При виде советников Её Величества я б и то ныне меньше тушевался. Врут, когда говорят, что для любви нет границ и родные остаются родными даже на расстоянии. Нет, люди меняются постоянно, каждую ночь, каждый день, и мы остаёмся любить их старую версию, если не видимся. — Да и вообще меня ведь сегодня не ждут». А когда кого-то или чего-то не ждут, этому не бывают рады. Когда ожидания не оправдываются, реагируют агрессивно даже на тех, кого любят. Чувствую себя и правда чужим. Лишним. Тем не менее проходит всего секунда сводящего желудок неопределённого беспокойства, и дверь открывается. Сначала всего лишь дюйма на два. В проёме появляется уставшее, недовольное лицо, отдалённое напоминающее моё отражение в зеркале — только на семь лет старше, с чертами покрупнее, щеками, обросшими щетиной, которая на моих отказывается расти, и русыми кудрями, стриженными короче моих. При виде меня глаза Кайла округляются, — будто я мстительный призрак, прибывший всех сожрать, — но в следующий же миг серьёзно мрачнеют. В противовес мне, Кайла все считают человеком здравого смысла и логики. Это я в детстве мог пойти поплакаться ему, старшему брату, а он привык идти, не внимая критике, к своей цели сам. Как, пожалуй, Лоретто. Только вот если Лоретто делает всё бесшумно и незаметно, с прозорливостью вековой мудрости, то Кайл бесцеремонно идёт напролом. Рассудительно, но прямолинейно и, если не терпится, то до хамства грубо. Раньше мне это казалось признаком храбрости, но теперь, сравнивая с куратором, начинаю подозревать, что брат попросту не умеет действовать так же тонко. Ведь если б умел, Марисела бы, может, и не раскрыла его повстанческий план, верно? Однако Кайл всё же способен свои эмоциональные порывы контролировать, выражать лишь те, что полезны. Это не тонко, но… рационально. «Либо правда, либо ничего», — всегда говорит. Видимо, так он и подкупает: никогда не врёт. Или же верит в свою ложь настолько, что она становится незыблемой правдой в глазах окружающих. И как я и думал, правда сегодня заключается в том, что Кайл мне не рад. И даже не пытается взять своё недовольство под контроль. «Значит, и грубить будет». — Еля? — цедит сквозь зубы он, вперив в меня вмиг охладевший взгляд. Ни чуточку, ни на секунду не зардеет при встрече с кровным братом. Да, я не ждал лобызаний, но всё равно одиночество вновь сиротливо ноет в груди. «Мне не рады». — Зачем ты пришёл? Рехнулся? Решил всех нас подставить? Я сказал тебе сидеть в Тик’але. Какого х… Он резко обрывает сам себя, когда распахивает дверь шире и внезапно для себя обнаруживает рядом со мной ещё одного человека — с тортом. Встретившись взглядом с Кайлом, Лоретто, однако, не тушуется и не мрачнеет. Никаких подлинных чувств. Наоборот, Тэйен расплывается в обманчиво-вежливой, почти елейной улыбке, умудряясь изобразить её одновременно лукавой и простодушной, такой, на которую способен лишь мой куратор. Что бы ты ни искал — в этой улыбке есть всё. Она твоя. «Тонко». И всё же Кайла она не соблазняет, он глядит на нас с недоверием, хотя теперь, подавляя своё недовольство, молчит. — Мы решили заглянуть в гости, — говорю я, сглатывая очередную волну разочарования. Никому я сегодня не нужен. «Почему ж мне все нужны?» — Перед шаманскими испытаниями, — добавляю, многозначительно вильнув бровью. Не реагируя, Кайл опять глядит на Лоретто. Затем опять на меня. Может, размышляет, не вынудили ли нас каким бы то ни было образом прийти в дом предводителя революции вражеские шаманы, и ждёт, что из-за кустов следом выпрыгнут солдаты. А может, думает, что я мелкий паршивец, которому полагалось сидеть в Великом храме и послушно ждать, когда мятежники спасут меня от имперских поработителей у всех на глазах, — и который вместо этого сам припёрся домой. Как меня теперь героически спасать на публику, которая ждёт зрелищ, верно? И как тогда поступить: выгнать меня? Или пробираться обратно в Тик’аль опаснее, чем из Тик’аля? «Тогда надо Елю впустить, а то вдруг он и впрямь пришёл сообщить что-то важное, — буквально вижу, как мысли в зрачках Кайла мечутся, словно формулы в уравнении. — Но что за улыбчивое пугало в мятой футболке рядом с ним?» — А… — А это мой друг, — парирую я, не дав Кайлу задать вопрос. Смотрю краем глаза на Лоретто, силясь выкроить лишний миг, чтобы продумать свой многослойный обман. — Мы познакомились в… прачечной. Наволочи шаманам стирали. — Ты же не любишь заводить друзей, — хмурится брат. «Я не умею заводить друзей». — Сложно выжить в одиночестве, когда тебя все бросили среди смертоносных колдунов, Кайл. — Мне хочется, чтобы это прозвучало с намёком на укор, намёком на то, что смертоносные колдуны такими темпами скоро станут мне новой семьёй, но Кайл пропускает мои аллегории мимо ушей. Кайл думает о своём. Медлит. Я никогда даже мысли не допускал, что мне однажды придётся оправдываться, чтобы войти в собственный дом. Уверен, конечно, брат по-прежнему мне доверяет, но — не доверяет моему взбалмошному разуму, способному окунуть меня в омут проблем. Ищет на ровном месте подвох. «Хотя я всегда ж знал, что Кайл больший параноик, чем я. Другие, наверное, в войнах и не выживают». К счастью, Лореттов нелепый наряд вносит свой вклад, и шамана перед собой Кайл не признаёт. Как не признаёт и моего куратора, если ему вообще донесли, что у меня есть куратор. Но с новой причёской Тэйен и впрямь не узнать, даже если какие-то фотографии или портреты и есть в общедоступных магических архивах. «Только вот имя…» — Я Том, — говорит Лоретто, будто почуяв, что мне надо помочь. И пусть и слегка наигранно, но невинно как маленький ребёнок, предлагающий другому дружить, протягивает Кайлу коробку с тортом. От этого жеста логика Кайла плавится окончательно. Он натаскал себя предусматривать всё и всегда, но ни меня, ни Тома, ни торта он не предвидел и таращится теперь на нас как на пазл, в котором неожиданно появилось много лишних деталей. Не знает, что делать. Поэтому, когда минуты идут, но ни вражеских солдат, ни подвохов не видно, а из кухни доносится голос мамы, сетующей на то, что ужин остынет, если он не придёт, Кайл сдаётся. Сдержанно, как только может, чтобы скрыть своё смятение, принимает из Лореттовых рук гостинец и делает шаг в сторону, приглашая нас в дом. Итак, два шамана и их лютый противник под одной крышей. За глаза мы семья, а в тайне — враги. Похоже, из Тик’аля сегодня с собой я принёс не только подробности интриг Мариселы, но и ту самую игру, которой изо всех сил надеялся избежать. Игру, где манипулируют, убивают и строят заговоры. Где у каждого своя правда и своя цель, способная погубить всех остальных. «Только бы не забрызгать кровью кухонный стол…»༄༄༄