༄༄༄
Сердце колотится, опаляя нервы волнами возбуждения, когда Ло, сжимая мою ладонь в своей, увлекает нас во тьму дома. В коридоре тишина, темнота, полночная безмятежность, и лишь мой пульс стучит в ушах, трепеща, похоже, быстрее крыльев колибри. Как он до сих пор не перебудил весь дом? Это же оглушает. «Думать не могу». Кажется, никогда прежде моё тело не бывало столь раскалённым. Никогда не предвкушал чего-то с таким диким мандражом, и несмотря на мрак, перед глазами всё пылает как звёздная даль и разряды молний. Лоретто держит меня за руку крепко, уверенно, но всё равно ловлю себя на том, что боюсь потерять друг друга во тьме. Боюсь невольно разрушить чары этого волшебства и лишиться дурманящей неги, что окутывает как сатин простыней, когда понимаешь, что заветная мечта вот-вот сбудется. А если всё-таки сон? Слишком уж хорошо для реальности. Или не сон, но тогда Ло сейчас передумает и уйдёт. Или я сбегу. «Нет, с чего бы?» Ну, тогда, значит, другой ужас прервёт нас: дом рухнет, императрица нам на головы спрыгнет, живот от маминой капусты скрутит… Не бывает всё так прекрасно! Только не у меня. Однако шаг за шагом, но ничего ужасного не происходит. Лоретто продолжает идти скользящей поступью в сторону нашей комнаты, переплетя свои пальцы с моими и даже ухищряясь потирать тыльную сторону моей ладони своим большим пальцем, точно разделяя моё волнение. Идёт неспешно и, более того, будто бы дышит чуточку нервно, отчего очерченные бледным светом луны Тэйеновы плечи то и дело подрагивают. Это успокаивает. Раз не меня одного так захлёстывают эмоции, то всё и впрямь хорошо. «Я не сошёл с ума, и скоро…» Ло останавливается. Тэйен замирает у лестницы, посреди коридора, как пустившее корни дерево, и от неожиданности я врезаюсь куратору в плечо, невольно пискнув во тьме. «Чары… всё? Уйдёт?» Хочу было стиснуть Лореттову руку сильнее, попытаться вернуть животрепещущий миг, но моя попытка проваливается, потому что Ло отдёргивает свою ладонь стремительно, как и всегда. — Ло? Что случилось? Ло не откликается. Мой только-только зародившийся, зыбкий покой снова рассеивается. Предвкушение сменяется оторопью, и только спустя мучительные пару секунд, я понимаю, что не так. Дело не в чарах. У этой самой лестницы, ведущей вниз, в кухню, маячит огонёк света, сопровождаемый шорохом спешащих по половицам маленьких ног. Вытянув шею и выглянув из-за Лореттова плеча, я с ужасом натыкаюсь взглядом на Олу, замершую теперь у перил и выпучившуюся на нас с не меньшим изумлением. Для недоросли её смятение быстро сходит на нет, однако. Она покрепче сжимает свою огромную чёрную плюшевую кошку, пряча что-то в своём кулачке, а затем прищуривается, оглядывая нас с Ло с мелькнувшей в уголках рта ухмылкой. Не злорадной, по-детски невинной и вполне добродушной, но всё равно скрывающей за собой какую-то меркантильную мысль. В другой руке у Олы фонарик, с помощью которого она наверняка обшаривала кладовку, а её перемазанные шоколадом губы — неоспоримое доказательство того, что не зря. Родительский тайник со сладостями был найден. Что ж, младшая сестра моему счастью не помеха. «Только вот эта зараза очень не вовремя преграждает дорогу Ло и моим мечтам». — Ты чего тут забыла? Спать пора давно! — сердито восклицаю я, когда наши с Олой взгляды пересекаются. Выходит мой возглас тихо, но грозно, и надеюсь, сестру это прогонит восвояси без лишних вопросов. Следом тут же прячусь Ло за спину, но прозорливые карие глаза сестры всё равно замечают мои взъерошенные больше обычного кудри и пылающее лицо. Чувствую себя одновременно обозлившимся и печальным под её взглядом, ненавидя всё это и конфузясь враз. — И фонарь выключи. Шуруй к себе! — добавляю с мрачным упрёком. — Не то я расскажу маме, что ты шоколад по ночам воруешь. А обожрёшься, опять аллергия начнётся. Мама заставит тебя таблетки пить. — А я тогда расскажу ма, что ты на балконе без рубахи торчишь! — парирует Ола, ни капли не испугавшись. Наоборот, кажется, поймав азарт в возможности разделить свою тайну с нами, а заодно разведать и наши. — Простынешь, и ма заставит тебя пить горячее молоко с противной плёнкой. Во! «Может, я б и простыл, если бы не полыхал изнутри». Ло тем временем продолжает неподвижно молчать. Не знаю, может, это тот момент, когда что-то непредвиденное застаёт врасплох и вынуждает столбенеть? «Хотя вряд ли». Выражение лица у Лоретто — насколько мне видно, пока я всё выглядываю из-за Лореттова плеча, — совсем не остолбеневшее, а разве что сдержанное, внимательное. Моментально скрывшее все намёки на наши недавние блаженные взгляды за снисходительной улыбкой. И глаза изучают Олу, которая пялится теперь на моего куратора в ответ. Со струящимися до пояса волосами Том, очевидно, стал для Олы новой версией увиденной ранее картинки, знакомой, но и не знакомой. Непостижимой, а оттого полусказочной. «Тем более, она, поди, ни у кого в жизни ещё таких длинных волос не видала». Когда после долгих секунд безмолвия картинка под названием Том наконец обретает в голове Олы смысл, сестра снова переводит взор на меня. Та же меркантильная мысль начинает играть в её зрачках. — Но я никому не скажу, что видела вас, если отдашь мне свой браслет, Еля, — говорит Ола. И тут же ухмыляется шире. Поворачивает фонарик в руке лучом вверх, снизу подсвечивая свои торчащие во все стороны тёмные вьющиеся волосы и круглое личико так, как делают, когда рассказывают страшилки. Окутанные тенями, её большие блестящие глаза и впрямь заставляют задуматься. — Иш-Чель бы он очень подошёл как ожерелье. Я открываю рот, потом закрываю. С запозданием вспоминаю, что речь не о Мариселе и даже не о её прабабке Первокровной, а о плюшевой кошке. Ту тоже зовут Иш-Чель. Как и ещё с полдесятка игрушек у Олы в комнате, ведь имя ей очень нравится, знаете ли. «Звучит как заклинание», — считает Ола. — Не отдам я тебе браслет. — Поспешно убираю в карман руку, на которой болтается плетённый кожаный шнурок с ониксом, что куратор вручил мне в день прибытия в Тик’аль. — Не смотри на меня вообще! Спать иди! Ола надувает губы. — Отдашь! — ерепенится она, топнув. Указывает фонариком на дверь в комнату. — Или я завтра измажу твою кровать шоколадом. — Да мажь ты что хочешь. Я здесь не живу больше. — Тогда я ещё скажу ма, что ты… — Еля, — голос Ло прерывает наш спор. — Отдай браслет. Ола самодовольно хмыкает. Я не двигаюсь. — Не отдам. — Не жадничай, я тебе новый раздобуду. — Всё равно нет. — Еля, — Ло повторяет моё имя выразительнее. Говорит всё так же мелодично, но теперь и настойчиво, как ручей, бегущий меж двух камней. Точно подразумевая тем самым: «Ты что, будешь мериться капризами с второклассницей?» Лоретто собирается было для убедительности развернуться и посмотреть на меня, но я хватаю наставника за плечи, заставляя остаться на месте. Всё скрываясь от пытливых глаз и фонарика Олы за спиной куратора, делаю полшага вперёд. — Еля, ну почему ты… — Низ моего напряжённого живота упирается Ло в копчик. Ло сглатывает. Больше не дёргается. — А-а. — Ага. — Становится чуточку легче, когда Лоретто понимает меня, но ненамного. Сколько бы я ни конфузился, ни злился и ни переминался с ноги на ногу, моя фантазия сегодня уже разгулялась слишком вольно и прытко. Ничто уже не заставит моё возбуждённое тело обмякнуть, пока Ло стоит рядом со мной. «А позволить Ло отойти от меня в присутствии Олы я не могу». Даже если сделаю всего шаг вбок, чтобы протянуть сестре браслет, её чёртов фонарик подсветит мой выпирающий из-под штанов стыд помпезно, как экспонат на выставке! Уж не знаю, что она подумает, но растреплет за завтраком всем. Помедлив, Ло берёт меня за руку. Самостоятельно стягивает с моего запястья браслет и подходит к Оле так, чтобы оставаться между нами и моего стыда не было видно. Затем присаживается перед моей сестрой на корточки, развернувшись ко мне лицом, а Олу в то же время поставив ко мне затылком, и демонстрирует ей шнурок с ониксом. — Вот, — говорил Лоретто. — Но ты должна знать, что это не обычный браслет, Ола. Всё сжимая фонарик, но уже потянув мизинец к ониксу, Ола останавливается. — Почему? — спрашивает она, резко притихнув. Теперь совсем не капризно, с каким-то диковинным, какого я никогда в ней прежде не видел, благоговением смотрит то на браслет, то на Ло. — Потому что этот браслет был заколдован одним ведьмаком, и он исполняет мечты. Как очень хорошие, так и очень-очень плохие мечты. Все-все-все. Поэтому с ним придётся быть осторожной, чтобы не навредить своими мечтами другим. Хорошо? Потрепав за ухо Олину кошку, будто та настоящая, Ло застёгивает мой браслет у игрушки на шее. Пока я юркаю прочь, надеясь прокрасться незаметно в комнату, куратор продолжает: — Отныне твоя Иш-Чель станет талисманом удачи. Чего бы ты ни пожелала, Ола, она выполнит просьбу. Не сразу, не в мгновение ока, и всё равно придётся приложить усилия, но результат тебя никогда больше не подведёт. Однако главный секрет заключается в том, что чтобы твоя мечта исполнилась, нужно в неё обязательно верить. Сможешь? От всего сердца, искренне, честно верить и не сдаваться, а то ничего не получится. Ола долго молчит. То ли не веря, то ли наоборот по-детски доверчиво, всерьёз веря. А затем говорит почти шёпотом: — Мама ругается, если я ем шоколад втихушку. Но я без него не могу уснуть, если просыпаюсь ночью, правда! Мне… грустно в темноте. Я думаю… думаю, я всегда мечтала не есть шоколадки одна. — Её голос затихает, а потом я, уже отойдя в конец коридора, слышу шелест фантика, который Ола прятала в кулаке. Судя по звуку, фантик этот следом оказывается у Ло в руках. — И моя мечта сбылась, да? Я смогу! Да, я смогу верить и другим помогу, Том, спасибо! Я с трудом удерживаюсь, чтобы не развернуться и своими глазами не убедиться, что не ослышался. Ни разу на моей памяти Ола не делилась с кем-либо наворованным шоколадом, а мой куратор просто… появился? «Как Ло это делает? Никого не оставляет равнодушным; все либо влюбляются, либо начинают завидовать и презирать». Однако, понимаю вдруг, сам я не задумывался о том, чтобы спросить, зачем Ола постоянно рыщет в поисках сластей. Она не из озорных детей, не устраивает сцены в школе, не закатывает скандалы родителям… казалось бы, к чему тогда ночные проказы, верно? Мне и в голову не приходило, что это всё потому, что ей грустно. Одиноко, скорее всего, как бывает и многим в тишине, но Ола подобрала более дружелюбное слово. У Кайла в детстве был Кофи, у меня — Арьана, а у Олы никого близкого по возрасту в нашей семье. Никого, кто бы понял твои страхи и впечатления так, как не понимает ни один взрослый… «И сегодня, похоже, дело тоже вовсе не в браслете, а в попытке затянуть нашу беседу как можно дольше. Избежать грусти». И сказка Ло о талисмане удачи наверняка помогла. Последнее, что я слышу, когда шмыгаю в комнату, — как Ола говорит что-то о том, что Том куда красивее с распущенными волосами, и как Том соглашается, благодаря и обещая так и ходить всегда.༄༄༄