***
— Тебе не кажется, что пора их разнимать? — Кент жевал яблоко, облокотившись на спинку скамейки. Сейчас у них как раз начался обеденный перерыв. Хотя в доме всё ещё оставались дела, он не расслаблялся. Тем более, что сегодня из-за донельзя угрюмого настроения сестры он старательно держался от неё подальше. Впрочем, не он один. — Не-а! Они ещё даже не слишком запыхались. Энид во все глаза следила за затянувшимся поединком своей невесты и её подруги, воодушевлённо сжимав кулаки каждый раз, когда удар рапирой проходил в опасной близости от тел то одной, то другой девушки. Дядюшку Фестера она отправила отсыпаться после того, как он с ними пообедал, а теперь оставалось загнать на кухню только парочку невменяемых фанатов фехтования. Но ни одна не реагировала на просьбу свернуть поединок ради еды, что, в принципе, было неудивительно. Энид уже давненько не видела этот горящий в глазах азарт, с которым её будущая жена вновь и вновь шла в атаку и отбивалась от Барклай. Что-что, а, похоже, любовь к фехтованию и холодному оружию у Аддамсов в крови. Оборотень ещё в Неверморе любила следить за их поединками. Сначала те были недолгими, пару матчей в лучшем случае, затем три или четыре. Пока не дошло до того, что они стали спарринговаться на выносливость, умудряясь не нанести друг другу ни одного точного касания. Хотя, скорее, просто привыкли к стилю боя и удачно отражали все удары. Постепенно это стало чем-то вроде соревнования: кто упадет от усталости первым. Справедливости ради нужно заметить, что лидировала в основном Бьянка, хотя и с крайне маленьким отрывом. Ну да неудивительно: сирена всё-таки была крупнее Аддамс, да и физиологически сильнее. — Теряешь хватку, Барклай, — сдавленно прошипела уже запыхавшаяся Уэнсдей, отводя клинок оппонентки в сторону мягким движением. Удар пришёлся буквально в паре сантиметров от собственного глаза Аддамс. — Кто бы говорил. Кстати, смотрю, шеей двигаешь еле-еле. Метка мешает? — сирена гаденько усмехнулась, мимолётным движением стирая очередную каплю пота со своего лба и уклоняясь от резкого выпада рапиры, нацеленного ей прямо в грудь. — Завидуй молча, рыба, — оскалилась Уэнсдей. У них входило в привычку подкреплять друг друга оскорблениями, когда силы уже были на исходе, чтобы разжечь последний огонь для финального обмена ударами. — Увольте меня от такого счастья. Я хотя бы не по собакам, — Бьянка вновь ловко изогнулась, чуть подгибая колени и нанося выверенный удар плашмя в бок Аддамс. Та мгновенно остановилась, поднимая руки вверх, признавая поражение. По её вискам лился пот, а дыхание было сбито напрочь. Даже щеки немного порозовели. Тем не менее, она довольно щурилась, становясь похожа в такие моменты на наглую кошку. — Туше, — Уэнсдей произнесла это ровно и почти довольным голосом. Никакого следа злости или обиды не наблюдалось, что в очередной раз вызывало дикий когнитивный диссонанс в уме Энид. Оборотень, слышавшая всё довольно-таки четко, покраснела до кончиков ушей, старательно не смотря на ехидно ухмыляющуюся Бьянку. Её даже не столько задело сравнение с собакой, сколько реакция Уэнсдей на след от укуса на её шее. В чём-то, возможно, Барклай и была права: в преддверии полнолуния Энид вела себя не лучше животного. Благо, что это случалось не каждый раз, и на том спасибо. Волчица, честно говоря, боялась, что однажды не сможет контролировать своего внутреннего волка и в порыве страсти неизбежно нанесёт сильный вред своей паре. Правда, она не сказала ей, что метку поставила сознательно. Всё-таки когда тут объявятся её родственники, тем будет нечего предъявить, кроме того, что это произошло до церемонии. Энид слегка загрустила, вспоминая ответ от своей семьи. С одной стороны, она была рада, что отец и братья высказали своё желание приехать, а с другой - понимала, что этого может не случиться, потому что мама была категорически против. А зная её, вполне легко было бы предположить, что в конечном итоге никто из Синклеров на свадьбу не явится. Волчица вздохнула, вновь возвращаясь к окружающему. Для себя самой она решила, что пусть будет как будет. Она ничего не станет ждать и, может быть, боги судьбы одарят её приятной неожиданностью того, что семья всё-таки прибудет в поместье. — Энид? — голос Уэнсдей вывел её из задумчивости. Она недоумённо кивнула, как бы прося повторить то, что не услышала. Аддамс в ответ недовольно вздохнула. — Я спросила тебя, обедала ли ты. Хочешь посидеть с нами? — Ах, да. Хочу, — Энид удивлённо для себя самой поняла, что снова ощущает лёгкий голод. Это было странно. Ведь они неплохо перекусили всего полчаса назад. Волчица недоумённо моргнула, прислушиваясь к собственному организму и понимая, что была права. По какой-то причине в этот раз полнолуние грозило быть поистине особенным, чего она до сих пор не понимала. Всё так же в фоновом режиме размышляя над этим, она прошла вслед за остальными на кухню. Констанс, видя, что та снова садится за стол, чуть удивлённо качнула головой, но спрашивать не стала, лишь вновь положив ей на тарелку большой стейк с овощами, которые Энид старательно принялась отодвигать в сторону. Ей нравилось, как готовит домоправительница, но перед полнолунием хотелось только мяса. Уэнсдей, сидевшая рядом, чуть нахмурилась. — Ешь свои овощи, Энид. — Ты прям как моя мама… — волчица фыркнула на эту фразу, но всё-таки подцепила вилкой кусочек помидора из тарелки, когда ощутила кожей мгновенно остывшую атмосферу, исходящую от Уэнсдей. Её рука застыла на полпути ко рту, и она опасливо покосилась на замолчавшую девушку. — Это худшее сравнение, что ты могла выдать. В плохом смысле этого слова, — сухо ответила Уэнс спустя почти минуту молчания. Она вновь ощутила в себе горькую ненависть. Мозгом Аддамс понимала, что эти чувства не обоснованы по-настоящему, но захлестывающие её эмоции были для в новинку. Писательница отодвинула тарелку со своим салатом, едва к ней прикоснувшись, и встала из-за стола. — Констанс, я не голодна, — Уэнсдей обвела взглядом притихших присутствующих и добавила: — Я иду работать. Прошу меня не отвлекать, даже если дом будет гореть. — Уэнсдей… — волчица попыталась ухватить девушку за рукав, останавливая и понимая, что сказала что-то не так, но та быстрым шагом уже удалилась из столовой. На минуту повисла неловкая тишина, нарушаемая только звуком того, как сидевший недалеко Кент попивал свой чай, меланхолично пожав плечами на произошедшее. Сирен давно привык к странному поведению Аддамс, а потому уже не придавал значения всему, что та говорила. — Я что-то не так сказала? — волчица умоляюще посмотрела на Бьянку, которая лишь вздохнула, устало потёрла шею одной рукой, а второй продолжила есть. Когда она прожевала, то соизволила наконец ответить. — Волчонок, с твоей стороны сравнивать твою невесту с собственной матерью было плохой идеей. Ты же знаешь, что они не ладят. Да, чёрт возьми, даже я это знаю, — она неуютно повела плечами. Лезть в отношения этой парочки со своими семьями ей не хотелось. — Но она остаётся моей матерью. Даже если они не в ладах, — Энид немного хмуро огляделась, задумавшись. Желание продолжить трапезу у неё тоже пропало. В принципе, оборотень понимала, чем обусловлена такая реакция и признавала, что сказала опрометчивые слова. Но ей хотелось бы, чтобы эти нелепые разногласия наконец закончились. Да, её мать не была лучшим человеком, но Энид в глубине души всё ещё лелеяла смутную надежду на то, что та наконец смирится с её выбором и признает, что была неправа. Хотя и была уверена почти на сто процентов, что это невозможно. Кивнув чему-то своему, она тоже поднялась с места, быстро засунув в рот еще кусок мяса и с набитым ртом проговорив: — Я пофалуй пойту пофоворою с Уэнсфей… — Господи, никаких манер за столом, — Бьянка осуждающе покачала головой, но, заметив, что Энид пытается сказать что-то ещё, тут же добавила: — Если ты сейчас скажешь, что я тоже как твоя мать — пеняй на себя, — на что волчица улыбнулась, кивнув сиренам напоследок, и отправилась вслед за ушедшей невестой. Констанс недовольно покачала головой, смотря в спину удаляющейся второй молодой хозяйке. Она вздохнула и принялась убирать со стола. Зная их привычки, Калейда понимала, что к обеду они вряд ли опять вернутся, так что стоило навести порядок. Остальные гости разошлись, вернувшись к делам, когда закончили обед. Домоправительница проводила их взглядом, немного нервно качнув головой. На стол запрыгнул Вещь, отстучав пальцами по его поверхности и привлекая внимание к себе. Калейда немного недоумённо наклонила голову в бок, прислушиваясь, а затем задумалась, прислонив сложенные вместе ладони к подбородку. Спустя минуту она встряхнулась, кивнув придатку, и направилась из столовой с Вещью на плече.***
Энид постучала в дверь уже в третий раз, но ответа так и не последовало. Она знала это состояние Уэнсдей. Тот самый уровень холодной ярости, когда она уже даже не ругается. За всё время волчица видела её в таком эмоциональном положении только один раз, и ей бы не хотелось повторения. В кабинете Аддамс, дверь которого в этот раз была заперта, стояла тишина. Но волчица точно знала, что её невеста находится за ней. Она чуяла этот запах и никогда, ни с кем, не перепутала бы. — Уэнс… — Энид напрягла мозги, вспоминая правильное произношение из самоучителя итальянского на телефоне, который недавно себе установила: — La mia piccola vipera, — Синклер напряглась, вслушиваясь в звуки. В тишине за дверью прозвучал тяжелый вздох, и следом на самой границе слышимости, которую только она могла уловить, прозвучали слова: — Над твоим произношением ещё работать и работать… — за дверью раздались тяжёлые шаги. Энид понимала, что её невеста устала, и в такие моменты она становилась немного уязвимой, что чаще всего несколько выводило Уэнсдей из себя. Щелчок замка дал сигнал к тому, что можно немного расслабиться, и девушка толкнула дверь, аккуратно её открывая. — Мы можем поговорить? — она нерешительно переступила порог, прикрывая за собой чёрную дверь в кабинет. Здесь, в полумраке рабочей зоны Уэнсдей, она чувствовала себя немного спокойнее и вместе с тем взволнованной. Каждый раз это ощущалось, как будто её пустили в святая святых, в своеобразную альма-матер глубин души Аддамс, и оттого внутри что-то всегда замирало в ожидании. — Ты уже тут. Так что это вполне логично, как ни странно, — Уэнсдей вздохнула, садясь в своё любимое кресло, застеленное мягким шерстяным пледом чёрно-серого цвета в мелкую клетку, который связала Энид в прошлом году. — Считаешь меня нелогичной? — Энид криво усмехнулась, аккуратно и медленно сокращая расстояние между ними. — Глупо отрицать то, чем ты являешься сама по себе, — уголки губ писательницы чуть заметно приподнялись, немного неуверенно и устало. — Тогда я начну? Прости, я не хотела тебя задеть, вышло действительно ужасно, — Энид опустилась на корточки рядом с креслом, коснувшись руками подлокотника и заглядывая в чёрные глаза. — Я знаю. Ты никогда не несёшь злого умысла специально, это в тебе и подкупает, — Аддамс недовольно скривила нос, отводя взгляд от голубых глаз. Когда-нибудь она сможет выработать иммунитет к этому взгляду. Когда-нибудь. Может быть, в следующей жизни. — Скажешь, что с тобой происходит? — Энид мягко взяла прохладную ладонь в свои руки, чуть поглаживая тыльную сторону большим пальцем, внутренне радуясь, что обладательница дьявольских чёрных глаз не отдернула руку сразу же. В таких случаях это бы обозначало, что та не настроена на разговор вообще. — Это сложно, mon amour, — Уэнсдей устало вздохнула, откидываясь на спинку кресла и вновь возвращая своё внимание невесте. — У меня для тебя всё время мира, ты же знаешь, — Энид поднесла ладонь Аддамс к своей щеке и чуть потерлась о неё, вновь заглядывая в любимые глаза. — Тебе не понравится этот разговор, — Уэнсдей нахмурилась, вновь отводя взгляд в сторону, чуть сжав пальцы, непроизвольно разворачивая ладонь и переплетая их с рукой волчицы. — Разговор, о чём? О том, что ты ненавидишь мою семью? — оборотень усмехнулась, чуть криво и грустно: — Я и так это знаю. И понимаю, что ты имеешь на это право. Знаешь, честно говоря, я восхищена твоим упрямством. Но, Уэнс, мы совсем скоро станем одной семьёй. И мне бы хотелось… — Чтобы я перестала ненавидеть твою мать? Это невозможно, — медиум зло фыркнула, хмурясь. Её плечи слегка напряглись. — Нет. Мне бы хотелось, чтобы ты об этом со мной разговаривала и не несла в себе. Уэнсдей Аддамс, ты чертовски упрямая и сильная. Я люблю тебя за это и вообще ещё за миллион причин, но ты человек. Ты можешь уставать, тебе может быть больно или грустно, и я меньше всего хочу, чтобы ты об этом молчала. Молодая писательница задержала дыхание, вглядываясь в лицо своей девушки и внимательно его изучая, поджав губы. Через минуту напряжённой тишины она выдохнула, чуть расслабляясь и подпирая свободной рукой подбородок. Голос её уже стал немного мягче. — Даже если я хочу содрать с твоей матери шкуру? — Даже об этом, — Энид кивнула, чуть скривившись и поведя плечами. Почему-то сейчас она не сомневалась в том, что Уэнсдей не шутит. — Даже если я хочу пригвоздить головы твоих братьев и отца у нас над камином? — глаза Уэнсдей опасно сощурились, и в них блеснуло что-то злое, отчего по спине оборотня прошлись тревожные мурашки. Этот взгляд ей показался знакомым, но она не могла вспомнить, откуда. — Это мне не нравится. Но да, даже об этом. Говори со мной, пожалуйста. О том, что тебя злит, о том, что тебя беспокоит. Не неси всё в себе и на себе. Разве мы не пара? Разве мы не должны всё делить и быть опорой друг для друга? Аддамс молча всматривалась в лицо напротив, ища хоть намёк на неискренность и отлично понимая, что его тут быть не может при всём желании. Однако глубоко в душе она всегда оставляла для себя право на ошибку, сомневаясь во всём и всегда. В конце концов, «сомнения — это пик человеческого разума»***. Несмотря на то, что подобную литературу Уэнсдей ненавидела, фраза в своё время той запомнилась. — Да, такой пункт есть в брачном договоре, — Уэнсдей хмыкнула, отвечая на реплику своей девушки, не удержавшись от колкости. — Между прочим, дело не в договоре. Уэнс, они моя семья. И хотя я не одобряю их убийство, ведь это меня сильно расстроит, но считаю, что ты можешь мне об этом честно говорить. — Они тебя не достойны, mein herzen. — Зато меня достойна ты. — Хм… Окружающие меня сегодня удивляют своими высказываниями. Это отвратительно. Матери бы понравилось, — она неохотно выдохнула, расслабляя мышцы лица и плотнее перехватывая ладонь Энид в свою, чуть заметно подтягивая её к себе. — Это чёртово мероприятие выводит меня из себя, знаешь ли. Как пытка, но совершенно не забавная. Maledetto il giorno in cui ho accettato! — Мортиша бы одобрила, пожелав тебе при этом ужасного праздника, я знаю. А ведь до Хэллоуина остался месяц. Мы могли бы и совместить, — оборотень лукаво усмехнулась, приподнимаясь с корточек и нависая над своей невестой, медленно сближая их лица. — Ну уж нет. Самайн — семейный праздник у Аддамсов, и совмещать его со свадьбой — последнее дело. Хотя бы потому, что не логично было бы оставлять весь клан у нас на неделю для проведения обрядов. Да и вряд ли бы Уотсберри это пережил, — Уэнсдей усмехнулась, чуть приподнимая подбородок, когда Энид завлекла её в мягкий поцелуй, на который она так же нежно ответила, разместив свободную ладонь на щеке волчицы. — Не думаешь, что сначала стоило заглянуть в душ после тренировки? Сейчас именно это было бы логично, — передразнила её Энид, всё ещё осторожно подбирая слова и стараясь немного скрасить обстановку. — Странно, что ты сама этого до сих пор не сделала. Твоя тренировка прошла тоже не так давно, но, судя по всему, останавливаться ты не собираешься, ведь так? — Уэнсдей глянула на настенные антикварные часы. Время едва двигалось к полудню. — Это потому, что я мечтаю о просторной ванной, чтобы можно было в ней отлёживаться вместе с тобой, — Энид мечтательно фыркнула. — В этом доме ещё кучу всего надо переделать. — Ты не сможешь спокойно отлёживаться со мной. Особенно перед полнолунием. Но раз тебе так хочется, то можешь заняться этим вопросом лично, — Аддамс чуть заметно ухмыльнулась, следя за тем, как меняется от осознания лицо её невесты. — Правда?! Ты доверишь мне часть ремонта и перестройки?! — глаза Энид воодушевленно загорелись, и на мгновение Уэнсдей замерла, с легкой улыбкой вглядываясь, готовая поклясться, что видит в них крохотные звёзды. Она кивнула, вставая с кресла и увлекая свою волчицу за собой, переплетая пальцы их рук. — Правда. Ты же хотела, чтобы я тебе больше доверяла, так ведь? — Конечно! Ты же не шутишь, верно ведь? Уэнс, только не бери слова назад! — оборотень настороженно заскулила, идя вслед за своей будущей женой прочь из кабинета, настороженно оглядываясь. — Я никогда их не беру назад, в отличие от многих, — медиум вздохнула, выбирая путь по лестнице наверх. — Я хочу тебе кое-что показать. Мне, конечно, жаль, что сюрприза теперь не получится, но увы, вынуждена признать, что не смогу закончить всё в срок без твоего мнения на этот счёт и так, чтобы ты ничего не заметила, — она ехидно сощурилась, видя, как начинает понемногу паниковать волчица. — Уэнс, ты же не привезла втихую в дом какую-нибудь жуткую штуковину, которую от меня пришлось прятать, правда? Что это? Труп? Скелеты в шкафу в балетных пачках? Саркофаг твоего предка? Проклятые артефакты? — с каждым перечнем Энид начинала всё больше бояться собственных слов. — Слишком много вопросов, cara mia. Но я рада, что ты так хорошо знаешь мои вкусы. — Я в твоем вкусе. Этого, вообще-то, более чем достаточно, чтобы сомневаться в нашей общей адекватности! — волчица уже почти скулила, пытаясь саму себя поддержать мнимой бравадой, на что её пара лишь загадочно усмехнулась, подходя к проему на заброшенную мансарду, которую они толком раньше даже не рассмотрели. Энид заметила, что пахнет здесь как-то по-другому. Исчез застоялый запах пыли и ненужных вещей, пол был чистым, а арочный проход слегка покореженным. — Более чем. Тут ты права. Наверное, это лучшая характеристика наших отношений, — Аддамс перешагнула порог на мансардное, с удовольствием наблюдая за тем, как вытягивается в изумлении лицо Синклер, а глаза наполняются счастливыми слезами. Уэнсдей глубоко вздохнула и продолжила, вкладываясь в каждое слово: — Я должна тебе сказать, что я ненавижу, когда портят мои планы. Что ты единственный кошмар моей жизни, который я не хочу от себя отпускать. Я ненавижу, искренне и со всей силой, твоё наследие и твою семью. Но знаешь. Я хотела, чтобы ты вспомнила о том, кто ты есть. Кем ты была до того, как стала полноценным оборотнем и поняла наконец, что всё это были твои собственные усилия, твоё право и твои достижения. И если ты захочешь… — она неуверенно замялась, прежде чем продолжить уже чуть твёрже: — Мы создадим наше собственное наследие. Твою маленькую стаю. И, может быть, через многие года, когда нас похоронят вместе, твоя бывшая семья будет кусать локти от того, насколько огромное упущение они совершили. — Уэнсдей это… Я не знаю, что сказать, — глаза волчицы уже были красными, когда она повернулась к своей девушке, а по щекам лились тонкие струйки слёз. Нос покраснел, и она едва находила в себе силы что бы не разреветься окончательно. — Пообещать мне, что я могу содрать шкуру с твоей матери? — Аддамс чуть зло ухмыльнулась, стараясь как следует запечатлеть в памяти лицо своей волчицы так, чтобы оно отпечаталось на внутренней стороне век на многие годы вперед. — Нет, чёрт возьми! Уэнс, не порть момент, дьявол тебя раздери! — Энид фыркнула, а на её губах сквозь слезы проявилась счастливая улыбка. — Странно, мне казалось, что шутка получилась уместной, — молодая писательница театрально закатила глаза, усмехаясь этой реакции. — Ты шутишь хуже моей матери, Аддамс. Это отвратительно! — Энид смеялась сквозь слёзы, с восхищением переводя взгляд с окна на Уэнсдей. Она сгребла в объятия эту нерадивую девушку, ради которой она так много всего пережила и готова была пережить ещё больше. А за их спинам сквозь новое оконное стекло в абсолютно круглой и до боли знакомой огромной кованой раме пробивались солнечные лучи. Оставалось совсем немного: сделать его половину цветной, как тогда, уже, кажется, в прошлой жизни, в Неверморе, откуда всё это и началось.