Путешествие в обратном направлении (автор Priest, Китай)

Ань Цзе замер, а остальные принялись вертеть головами. Сейчас все вокруг выглядело подозрительно, каждая травинка казалась врагом. Спустя пару минут Ли Саньэр неуверенно проговорил: — Сяо Ань, это… может это у тебя в желудке заурчало? Тот не ответил и прижал палец к губам, призывая к молчанию. И через некоторое время все снова услышали этот тонкий холодный смех. На этот раз он звучал громче, так что уже невозможно было ошибиться. Лицо Старины Ма, человека, который никогда ничего не боялся, вдруг стало бледным. — Все призраки умеют плакать, — прошептал он себе под нос. — Но те, кто умеет смеяться, самые опасные… — Надеюсь… — с несчастным видом пробормотал Ли Саньэр. — Надеюсь, это не сестрица Мэн пришла за нами из-за того, что мы оставили ее там? — Ты же ученый, и должен мыслить трезво, — укорил его Мо Яннан, похлопывая по плечу. — Н-но… — начал оправдываться Ли Саньэр, однако умолк, потому что внезапно Ань Цзе выступил вперед. — Я пойду посмотрю, — сказал он. У Ли Саньэра просто дар речи отняло. Да что же это за человек такой?! Казалось, любая проблема была ему по плечу, до всего было дело. И не в духе «любопытство убило кошку» — он выходил из любых передряг! Снежные горы, которые хоронили людей, даже не выплевывая их костей — он хотел на них взглянуть; миражи в великой пустыне, и он хотел на них взглянуть; теперь смеющийся призрак в жутком, древнем городе, и он все еще хотел взглянуть! Ань Цзе попытался шагнуть, но не сдвинулся с места. Он опустил глаза и увидел руки Ли Саньэра, крепко вцепившиеся в его одежду. — Ань-ге, мастер Ань! Не могли бы вы не быть таким энергичным?.. — проблеял он, глядя своими маленькими водянистыми глазками на Ань Цзе. — Я не настолько смел. Тот смех звучал так жутко! Вдруг у этой маленькой девочки есть какие-то обиды из прошлой жизни? Вы же не работаете на Кайфэн (1), и вам ведь не нужно во все вмешиваться. Давайте просто пройдем мимо, отправимся своей дорогой и не будем никуда… Не договорив, он умолк. Подул легкий ветерок, неся с собой какой-то приторно-сладкий запах… Но почему под землей был ветер? Это было похоже, словно кто-то выдохнул аромат духов. И, не давая опомниться от удивления, женский голос тоскливо всхлипнул и пронзительно запел: — Цзингу Ши (2) ценит все новые голоса, десять ху (3) изящнейших дев… Взвизгнув, как кошка, которой наступили на хвост, Ли Саньэр прыгнул на Ань Цзе, словно хотел забраться на него, как на дерево. Однако он не учел, что был куда крепче сложен, чем тот. От мощного толчка Ань Цзе пошатнулся и едва смог удержаться на ногах. Старина Ма, стоящий рядом с ним, резко повернулся, поднял оружие и выстрелил. — Не… — Мо Яннан хотел что-то сказать, но не успел. Позади Ли Саньэра не было ничего — только открытое пространство. Пуля из пистолета Старины Ма, никого не задев, попала в колонну дворца. Мо Яннан неверяще протер глаза. Пуля исчезла! Он сам видел, как она вошла в поверхность камня, как в масло, не оставив ни отверстия, ни даже царапины на колонне. Было сомнительно, что рот Ли Саньэра когда-нибудь сможет снова закрыться. Шэнь Цзянчэн сделал бесшумный шаг назад, и Ань Цзе нахмурился. Город демонов, казалось, ощутил недружелюбный настрой своих незваных гостей. Будто открылись некие зловещие ворота. Тревожащий девичий смех, безумные вздохи и тихое бормотание становились все громче и громче, словно огибали дворец, приближаясь к людям, но в то же время эти звуки были все время рядом. Как какой-то паразит, въевшийся в кости, он мучил изнутри — точил, грыз, изводил пока даже их органы не начали излучать ледяной воздух. — Успокойся, Старина Ма! Успокойся! — Ань Цзе повысил голос, но призрачный смех тоже прибавил в громкости: — Ши… Цзингу из Ши… Цзингу из Ши… — приговаривал призрак. — Цзингу Ши ценит новые голоса… новые голоса… Ань Цзе глубоко вздохнул, расслабив пальцы на рукоятке пистолета, и закрыл глаза. Так научил его один человек: — Когда твои чувства сбиты с толку, закрой глаза. Твои глаза — это окна в твою душу, но иногда то, что ты видишь, ослепляет тебя, сбивает с толку и уводит прочь. Через несколько секунд сосредоточенности, Ань Цзе внезапно вскочил и прицелился. Он направлял ствол своего оружия на высокий Трон Дракона в Золотом зале. По мере его приближения к цели призрачный смех становился все истеричнее, мягкость и кокетство, которые слышались в нем поначалу, совершенно исчезли. Когда Ань Цзе был уже возле трона, смех превратился почти что в крик, пронзительный и резкий, похожий на вопли …монстров с человеческими лицами из пустыни. Удар ногой отбросил массивное сооружение трона в сторону. За ним открылась дверца, ведущая в какое-то помещение. Полотно двери от древности почти превратилось в труху. Едва трон, прикрывавший ход, перестал его заслонять, оттуда повалил густой черный дым. Всем показалось, что в том, как клубы дыма на мгновение зависли, собираясь в большое облако, прежде чем очень быстро направиться к Ань Цзе, было что-то от существа, обладающего разумом. — Этот день, день, когда он дарит свою любовь. Это время, время для получения радости… — прозвучал громогласный призрачный вопль. Ань Цзе чуть попятился и внезапно растворился в черной дымовой завесе. Все остальные вскрикнули от страха и неожиданности, однако в тот же момент Ань Цзе, сделав прыжок с переворотом, приземлился на несколько ступенек ниже. Ладони у всех уже давно были липкими от пота. Ну что за привычка у Ань Цзе еще больше пугать, когда и так страшно? Не обращая внимания на дым, он поднял ствол своего пулемета и выстрелил в дыру за троном. — Ваша жена никогда не… — как раз в тот момент, когда клубы черного дыма снова настигли его, внезапно пронзительное пение перешло в визг: — А-а-а-а-а!!! Похоже, выстрелы Ань Цзе достигли цели. Черный дым завис в воздухе и через мгновение безвольно потянулся назад. Словно управлявшее им существо, скрывавшееся за трухлявой дверцей, умерло. Ли Саньэр закрыл свой рот, чтобы снова открыть его и спросить: — Командир Ань, это… это… это работа Восьмой Армии (4)? Сделав несколько шагов назад, подальше от облака дыма, Ань Цзе снисходительно улыбнулся Ли Саньэру: — Дело не в том, что коммунисты были хитры, а в том, что национальная армия была некомпетентна (5). — подумав, он добавил: — Эта тварь смеялась и что-то декламировала. Но я не очень в таком разбираюсь, кто-то из вас понял, что это за стихи? Ли Саньэр энергично помотал головой головой: — Я-я-я-я не знаю и вообще не хочу знать… Не обращая на него внимания, Ань Цзе смотрел на дыру за троном, все яснее проглядывавшую сквозь дымовую завесу. — Господин Чэнь пирует в Пинг-Ле, Цзи Лунь пирует в Цзингу. Цзингу Ши ценит новые голоса… — повторил Шэнь Цзянчэн. — Должно быть посвящение Ши Конгу, вероятно, стихи о Ши Конге и Лю Чжу. Мо Яннан, глядя туда же, куда и Ань Цзе, бессознательно ответил: — Это «Зеленые бусы» Цяо Чжичжи (6). Зеленые бусы? Ань Цзе бросил взгляд на браслет, который крепко сжимал его запястье. Слишком уж крепко. Раньше он не замечал этого из-за происходящего вокруг, но теперь он чувствовал, что бусины впиваются в кожу почти до боли. Ему в голову пришло одно предположение, и он собирался его высказать, но его отвлек крик Ли Саньэра. Когда дым рассеялся, все увидели, как из дверцы показалась голова красавицы. Но ее шея продолжалась не человеческим туловищем… а длинным и скользким телом змеи. — Медуза?.. — Мо Яннан моргнул и поправил очки. — Мама дорогая! — заголосил Ли Саньэр. — Не та ли это прекрасная змея из сада господина Лу Сюня с сотней растений (7)? И почему здесь у всей нечисти человеческие головы? Только не говорите мне, что мы умудрились попасть прямо в логово демона! — И, похоже, демоны хотят, чтобы мы остались их мужьями, — холодно прибавил Ань Цзе. Раздался глухой стук. Все обернулись к Старине Ма. Возле него лежал выпавший из непослушных пальцев пистолет. Старый торговец дрожащей рукой указал на чудовище с человеческой головой. — Госпожа… Змеи… — хрипло проговорил он. — Ты-ты-ты убил Повелительницу Змей (8)… Как и все бродяги пустыни, он жил, уповая на милость небес, и, конечно, как и другие торговцы искренне верил в старинные легенды. В суровых условиях пустыни только вера могла стать их духовной опорой. Но даже Ань Цзе, повидавший всякого, не ожидал, что они будут молиться такому странному существу. Шэнь Цзянчэн тоже был ошеломлен и не знал, что предпринять. Прежде чем они пришли в себя, Старина Ма чуть ли не кубарем скатился по нефритовой лестнице и, с силой оттолкнув Ань Цзе в сторону, бросился на колени перед Госпожой Змеей. — Повелительница, сжальтесь! — безумно забормотал он. — Этот смертный побеспокоил вас непреднамеренно… Его тихий голос дрожал и становился все неразборчивей, пока слова вообще невозможно стало понять. Ань Цзе провел рукой по волосам (9) и вздохнул. Когда Старина Ма закончит свои странные молитвы, ему бы стоило извиниться за грубость. В этой ситуации на троих ученых-книжных червей полагаться было нельзя, и в предстоящем путешествии Ань Цзе мог рассчитывать на помощь только от старого опытного торговца. Но теперь из-за его неадекваватного поведения и к нему доверие было подорвано. Все смотрели, как Старина Ма поклоняется «Повелительнице Змей», каждый со своими собственными мыслями. Внезапно он выпрямился и повернулся. На его губах играла улыбка, нежная и даже немного соблазнительная. Она едва уловимо мерцала зеленым в свете факелов. Видеть такую улыбку на грубом морщинистом лице было ужасающим зрелищем. — Старина Ма? — Ань Цзе медленно взвел курок. Старик неуверенно встал. Его поза странно походила на изгиб змеиного туловища. На каждом шагу, когда он спускался по ступеням от трона, его тело кривилось, будто непривычное к ходьбе на человеческих ногах. — Мамочки, — просипел Ли Саньэр, вытаращив глаза. — Старина Ма одержим змеиным демоном! Никто не перечил, потому что у всех на глазах изо рта старого торговца высунулся раздвоенный змеиный язык. Прежде, чем Ань Цзе успел поднять ствол пулемета, раздался выстрел. Старина Ма споткнулся и с застывшей жуткой улыбкой повернулся к Шэнь Цзянчэну, который и открыл огонь. Тело торговца окаменело, он рухнул на пол, и из каждого цицяо (10) выползли тонкие змейки. Они быстро расползлись в стороны и исчезли из вида. — Святые небеса… — выдохнул Мо Яннан, но все остальные слова застряли в горле. Ань Цзе мрачно посмотрел на Шэнь Цзянчэна. По какой-то необъяснимой причине в холодном блеске очков этого праведного ученого, освещенного ярким пламенем факелов, ему почудилось что-то темное и неизвестное. — Молчите и быстро уходите! — стараясь не повышать голоса рявкнул Ань Цзе. Но тут раздался уже знакомый всем пронзительный крик. Тело Старины Ма сотрясаясь поднялось на ноги. Стена за троном рухнула, открыв взорам еще одну стену, на которой была начертана кровью стихотворная строфа. Иероглифы были написаны легкими и сильными штрихами. «Луна Цинхуая, снег Балина, пара вечных влюбленных Красота поколения в мечтах падает с рушащейся башни Сто лет ненависти не оставят во времени и следа Но для тебя; прийти со многими и уйти в одиночестве (11)» Казалось, что кровь была еще совсем свежей, с последнего иероглифа еще стекали незасохшие капли. Бледное лицо Старины Ма повернулось к людям. Из раны на его груди сочилась кровь, но, падая на пол, не оставляла следов. Он хихикнул с булькающим звуком, словно бормотал: «Прийти со многими и уйти в одиночку». Теперь уже Ань Цзе поднял свой пулемет и нажал на спусковой крючок. Половина головы Старины Ма превратилась в кровавую фрикадельку. Он несколько раз дернулся в конвульсиях и упал, покатившись по ступеням как дохлая рыбина. Однако он сумел ткнуть пальцем в Ань Цзе и издать хлюпающие нечеловеческие звуки. «След во времени» — вот все, что можно было разобрать в этом сипении. Его тело дрогнуло в последний раз и больше не двигалось. Четверо людей посмотрели друг на друга, не вполне осознавая, что сейчас произошло. Только проклятое место, в котором они находились, не давало им времени на передышку. Как и было сказано в стихотворении, земля под ними вдруг заходила ходуном. Огромный дворец был готов рухнуть. ПРИМЕЧАНИЯ : (1) Кайфэн был административным центром и домом правосудия столицы Северной династии Сун. Ли Саньэр, вероятно, шутит здесь, поскольку Кайфэн существовал много веков назад, и потом стал восприниматься как полицейский участок для призраков. (2) Цзингу — это сад, буквально переводимый как «Золотая долина», который принадлежал семье Ши. Он был известен своей красотой. (3) Ху — это термин для измерения, используемый в Древнем Китае, который переводится примерно как 20 кг. Он был использован специально в контексте покупки красавиц. (4) Восьмая армия официально известная как 18-я групповая армия Национально-революционной армии Китайской Республики, была основной группой войск под командованием Коммунистической партии Китая. Ли Саньэр, по сути, восхваляет мастерство Ань Цзе как бойца. (5) Это цитата из фильма. В нем офицер национальной армии говорит: «Дело не в том, что национальная армия была некомпетентна, а в том, что коммунисты были слишком хитры». Ань Цзе отвечает, что дело не в том, что он хорош, а в том, что его противник был слишком плох. (6) Лю Чжу в переводе прямо означает зеленые бобы. Стихотворение о женщине по имени Лю Ша, отсюда и название. (7) Сад из книги, которую Лу Сюнь написал, основываясь на воспоминаниях своего детства. Полное название — «От Сада с Сотней растений до Исследования с тремя ароматами». (8) Повелительница змей — это другое название для Нувы, так как в легендах она также описывалась как получеловек и полузмея. Сейчас она представлена в китайских мифах как создатель человечества и очень хорошее божество, вот почему Старина Ма волнуется из-за того, что она мертва. (9) В оригинале здесь указано, что его волосы не короткие, но и не длинные. Обычная мужская прическа, слегка удлиненная сзади. (10) цицяо — семь отверстий в голове человека: уши, глаза, ноздри, рот. (11) Пояснения к стихотворению: Цинхуай, как объяснялось ранее, является притоком Янцзы. Балин — это мавзолей императора Вэнь Хань, расположенный в Сиане, в центре Китая. Во второй строке говорится, что дама, которую можно было бы назвать самой красивой в свое время, внезапно упала с высокого здания вместе со своими мечтами. Чтение его буквально предполагает, что здание и мечты рухнули вместе. В третьей строке подробно рассказывается о ста годах разлуки и ненависти, и о том, как теперь от них не осталось и следа с тех пор, как звезды сместились или прошло это время. Четвертая строка предполагает, что тот, кто написал стихотворение, или, возможно, жертвы самой трагедии, стали проклятием, так что тот, кто войдет в город, уйдет один, то есть выживет только один человек.