Путешествие в обратном направлении (автор Priest, Китай)

Привыкший к такому холодному отношению Мо Конг, не реагируя на грубость Ань Цзе, поинтересовался: — Что-то случилось? Устал? Он бесцеремонно последовал за Ань Цзе в комнату, но к счастью для себя, тот был слишком стар, чтобы притворяться застенчивым, и к счастью для Мо Конга у него не было привычки хлопать дверьми перед чьим бы то ни было носом. А этот парень, словно кусок жвачки, прилипший к подошве — он будто нарывался на проклятия, желая добиться хоть какого-то ответа. Однако, у Ань Цзе не осталось сил даже на то, чтобы что-то съязвить. Он, игнорируя щенячье выражение лица, достал аптечку из маленького шкафчика у дивана. Размотав шарф с шеи и сняв пальто, он красноречиво посмотрел на Мо Конга и затем на дверь. Не трудно было перевести эту пантомиму в слова: «Ты знаешь, где выход — свали!» Но Мо Конг притворился слепым. Что говорить о каких-то взглядах, он бы не ушел, даже если бы Ань Цзе стал ворчать, как сварливая старуха. Глаза Мо Конга приковало к окровавленному плечу, его брови нахмурились: — Что произошло? Разве ты не со старым другом встречался? Кто посмел ранить тебя? Вздохнув, Ань Цзе решил, раз намеков это парень не понимает, сказать ему открытым текстом: — Это просто царапина. Достаточно продезинфицировать, и все будет в порядке. Ты можешь идти домой. — Дай взглянуть. Мо Конг бесцеремонно схватился за его шерстяной жилет и раздвинул края дыры, которую пуля прожгла на рубашке. Ань Цзе застыл на мгновение, ошарашенный его внезапностью, потом сердито оттолкнул. Однако на лице Мо Конга отчетливо читалось: «Я собираюсь сделать это, и ты меня не остановишь». Смирившись, Ань Цзе лишь закатил глаза. Он, наплевав на присутствие этого надоедливого сопляка, снял жилет, стянул с плеча рубашку, и, пропитав спиртом ватный тампон, принялся протирать рану. — Не получится войти в реку не намочив обувь, — сказал он тихо, сохраняя бесстрастное выражение. — Я тому пример. Он планировал сказать еще что-то нравоучительное, чтобы отшить Мо, но в этот день слишком много всего произошло, у него заканчивалась энергия, и мозг совсем отказывался соображать, чтобы придумать еще хотя бы одну фразу. Ань Цзе поднял глаза и обнаружил, что Мо Конг нависает прямо над ним с необъяснимо упертым видом. Внезапно его охватило раздражение, и он нетерпеливо махнул рукой: — Да иди ты на..! О чем с тобой говорить, если для тебя любые мои слова как шум ветра?! — Т…ты не сильно пострадал? — слегка запнувшись, пробормотал Мо Конг. Ань Цзе усмехнулся и подумал, что намного легче, чем в тот раз, когда в него попал этот мелкий паршивец. — О, хорошо… Мо Конг, человек, чей мозг обрабатывал миллион байт информации в одно мгновение, внезапно стал косноязычным. Он столько лет говорил по-китайски и вдруг разучился составлять более длинные законченные предложения. Быстро отведя глаза в сторону, Мо Конг принялся разглядывать обстановку, словно никогда раньше здесь не был. Обычным людям нагота не добавляла привлекательности, но для Мо Конга Ань Цзе вовсе не был обычным. И теперь этот парень раздевался перед ним как ни в чем не бывало! Пусть не полностью, но это полуобнажение лишь делало его еще более соблазнительным. Ватный тампон и израненная кожа, ключицы, выступающие от того, насколько он был худым, мышцы не накачанные, но такие гладкие… Мо Конг почувствовал, что, если он не сбежит прямо сейчас, у него возникнут кое-какие унизительные проблемы ниже пояса, но его ноги словно приросли к полу. Он слышал только шум крови в ушах, грохот сердцебиения, и свист, с каким улетала в открытый космос его способность связно мыслить. Да, иногда молодым людям нужно очень мало, чтобы воспламениться. Что это означало? Что Ань Цзе вообще не видел в нем мужчину? Или, точнее, так спокойно разделся перед ним как раз потому, что он был мужчиной. Бесконечное чувство разочарования наполнило сердце Мо Конга. Возможно, разрыв между поколениями так повлиял, но Ань Цзе не мог понять этого несчастного, моргающего глазами ребенка. Он решил не обращать на Мо Конга внимания и сосредоточиться на давно прошедших временах, воскресить в памяти все подробности тех лет, которые он заставил себя забыть. Вспомнить о Ли, и о тех старых друзьях, оказавшихся недругами… Внешность R?Ли перед внутренним взором оставалась размытой. Смутно виделись широкая челюсть, крючковатый нос и пара ярких черных глаз. Ли был тем, кто всегда возвышался над всеми. Другие могли уважать его, ненавидеть, восхищаться или злиться, но ни у кого не получалось превзойти его или хотя бы достичь его уровня. И сам Ли настолько привык к такому положению, что настал день, когда он и сам начал считать себя богом. Он не предполагал, что кто-то вроде него, человека, достигшего абсолютной вершины, однажды свалится с облака. Было бы хорошо, если бы он умер, но почему-то он жил. Ань Цзе пошел на многое, чтобы узнать его мышление, чтобы победить этого человека, и он знал — Ли определенно не остановится. Попав в ловушку Ань Цзе и обнаружив, что спасение невозможно, всё, что стало смыслом его жизни — найти способ раздавить Инь Ху и вернуть себе былой статус легендарной личности. Он считал, что жизнь — это игра в шахматы, которую можно начать заново, пока все фигуры находятся на своих законных позициях. Но Цзе не был Инь Ху. Тот был юным неукротимым бунтарем. Ань Цзе был его преемником на десять лет старше, нормальным уставшим человеком, привыкшим вести бродячую жизнь без определенных занятий. Итак, Ли сумел каким-то образом вернуть ему его молодое тело, столкнул лицом к лицу с прошлым — и теперь он заставлял его воскресить свое старое стоическое и безжалостное сердце. До Ань Цзе внезапно дошло, что с самого начала все прошлогодние бурные и трагические приключения в пустыне были просто заговором, контролируемым кем-то за кулисами. Все были актерами R?Ли, надевали шкуры, которые он хотел видеть, шли по его жизни под призрачным белым светом. Этот человек, пережив горькие предательства и смерть, вернулся еще сильнее. Вдруг чья-то рука схватила Ань Цзе за запястье, и он резко вынырнул из своих мыслей. Он не заметил, когда Мо Конг опустился одним коленом на диван. Парень прижал к его плечу чистый тампон. — Что ты творишь? Это была легкая царапина, а ты растер ее до кровавой раны! Ань Цзе ошеломленно наблюдал, как Мо осторожно просушивает ссадину ватой. Выражение лица молодого человека было сосредоточенным, как будто он обращался с драгоценным сокровищем, а его прикосновения еле ощутимыми, словно он боялся причинить боль. Мо Конг, который всегда был либо коварным, либо равнодушным, внезапно оказался невыразимо нежным — Ань Цзе подумал, что такой юноша действительно рожден, чтобы очаровывать. И он тихо вздохнул. Рука Мо Конга тут же остановилась, и он обеспокоенно заглянул в глаза Ань Цзе: — Я был неаккуратным? Тебе больно? Ань Цзе покачал головой. Немного помолчав, словно подыскивая слова, он прошептал: — Уже поздно, тебе пора возвращаться домой. — Уйду, когда закончу, — Мо Конг, не поднимая взгляд, продолжил обрабатывать рану. — Не могу же я бросить тебя вот так. Он сказал это с усмешкой, почти кокетливо. Они находились в такой близости, что дыхание юноши скользнуло по обнаженной коже Ань Цзе, заставив того чуть отклониться, избегая неловкости. — Не двигайся, — сказал Мо Конг слегка укоризненным тоном. Несмотря на то, что Ань Цзе понимал, что в этой ситуации не слишком уместно демонстрировать свое неприятие, но был не в силах контролировать появление «гусиной кожи». Рот Мо Конга понимающе выгнулся. — Я знаю, что ты к такому не привык. Разве я не предупреждал, что собираюсь ухаживать за тобой? Я готов к осаде. Ань Цзе беспомощно обнаружил, что при разговоре с Мо Конгом количество раз, когда он хотел тяжело вздохнуть, значительно увеличивалось. Он на мгновение задержал дыхание и попытался говорить нормальным тоном: — Я не думаю, что в гомосексуальности есть что-то плохое… Мо Конг положил ватный тампон, его руки дрожали, когда он собирался взять лекарство. В его взгляде читалось недоверчивое удивление. — Но я так же не думаю, что это правильно, — закончил свою мысль Ань Цзе. Жилка на виске напряженно пульсировала. Он ущипнул переносицу большим и указательным пальцами. Легкая тень затемняла его глаза, придавая ему немного унылый вид. — Если у тебя нет другого выбора, потому что ты таким родился, — продолжил Ань Цзе. — То, надеюсь, ты сможешь найти партнера, который разделяет те же интересы, что и ты, и имеет соответствующий возраст и личность. Пока ты счастлив, тебе не нужно заботиться о том, что говорят другие, но… Он приоткрыл глаза, чтобы посмотреть на юношу. Годы закалили Ань Цзе, придали ему определенную глубину и мудрость, но также отняли у него ясность и жизненную силу: — Но для тебя это навсегда останется тернистым путем. Общество таких не принимает. Так что, если у тебя есть другой выбор, если ты способен любить девушек, я бы предпочел, чтобы ты продолжил учебу, в последствии создал семью и построил карьеру. Я верю, что если бы твой отец мог увидеть тебя там, где он сейчас, он был бы утешен… Кулак Мо Конга то сжимался, крепче обхватывая пузырек с мазью, то расслаблялся. Внезапно юноша покачал головой, прерывая Ань Цзе: — Ты можешь перестать говорить так серьезно и делать проблему такой большой, Ань-гэ? Почему ты не понимаешь, что я на самом деле… — Раз ты не всерьез, тем лучше, — махнул рукой Ань Цзе. — Но если ты не шутишь, хочу сказать: ты зря тратишь время. — Почему? — Мне не нравятся мужчины, — мягко сказал Ань Цзе. — А что касается жены, то у меня… — Но ведь она давно мертва, — Мо Конг намеренно был таким жестоким, тыкая в душевную рану Ань Цзе. Он хотел, чтобы тот наконец вышел из своего закрытого самодовольства. — Я знаю, кто ты. И я так же разузнал о ней. Скорее ад замерзнет, и небеса рухнут на землю, но она все равно не воскреснет. Может хватит использовать давно умерших людей в качестве щита, закрывать глаза на то, что другие хотят тебе дать? Ты пытаешься притвориться крутым, или это форма мазохизма? Она уже столько лет как мертва, а ты ее все время поднимаешь, она даже на глубине шести футов не может отдохнуть! Бесит, блин! Ань Цзе закрыл глаза и стиснул зубы. Что-то, казалось, раскололось в его голове. Образы хлынули из тайников его воспоминаний, безжалостные, неумолимые. Му Лиан идет за ним, вытирая слезы. Му Лиан, сидя у него на коленях, облизывает мороженое. Му Лиан смеется, болтает. Му Лиан плачет, умоляя его остановиться… — Ань Цзе, Ань Цзе, — зовет она. — Ладно, вы, ребята, немного разошлись после смерти дяди. Но почему ты сейчас так со своими братьями? Цзинмин хочет власти, тогда дай ее ему. Мы можем уйти? Вместе? Вы все живете на острие ножа, я так боюсь! Ань Цзе, пожалуйста, пожалуйста!» Но что он тогда ответил? Что он… ответил? Почему он почувствовал столько разочарования и гнева, когда увидел Мо Конга в его юношеской неосмотрительности? Кого он увидел в этом ребенке? Оказалось, что человеком, которого Ань Цзе ненавидел, всегда был он сам, лишь он один. Он заставлял Мо Конга нести крест своего гнева. Цзе потребовалась вся его сила, чтобы сдержать поток эмоций, который пришел вместе с этим осознанием. Он тихо сказал: — Я очень устал. Иди домой. Не отвечая, Мо Конг закончил перевязку, прибрал лекарства и мусор, затем натянул на плечо Ань Цзе рубашку. Тот подчинялся как марионетка, позволяя вертеть себя как захочется. Когда больше уже не осталось дел, Мо Конг встал. Подойдя к двери, он внезапно обернулся: — Я подожду. Не открывая глаз, словно разговаривал сам с собой, Ань Цзе произнес: — Давным-давно меня называли Ань Инь Ху — Пьющий Лис. Думаю, раз уж ты нашел сведения о Му Лиан, то и про меня все разузнал. В конце этого года мне исполнится тридцать семь. Волею судьбы или человека, хотя мы с твоим отцом были знакомы совсем недолго, мы приняли смерть вместе. По логике, ты должен бы называть меня дядей. Этот слабый голос, кажется, был способен разделить расстояние, как тысячи рек и гор. Пальцы Мо Конга, сжимавшие дверной косяк, побелели. Лишь спустя долгое время ему удалось проговорить: — Я не сдамся. Я не сдамся. И он ушел, захлопнув дверь.