Несколько шагов до балкона

— Может быть, мне совсем не стоило бросать Барри? На Рэйчел с самого утра напало непреодолимое желание облачить в слова все эмоции, что варились внутри нее уже не первый день. Причем, не просто выпустить их в воздух в попытке выговориться, а найти для них подходящие сочувствующие уши, желательно, принадлежащие той из ее подруг, которая, если и будет противоречить, то не столь уж категорично. Фиби на точно такой же вопрос чуть раньше уже ответила ей, непреклонно и без малейшей заинтересованности. — Я думаю, тебе не стоило вообще ничего начинать с ним. У вас очень слабая совместимость по психоматрице. Поэтому, за неимением лучшего, Рэйчел теперь обращала вопрос, пусть даже почти что риторический, в сторону Моники. — Рэйчел, мне кажется, ты поступила совершенно правильно. И не в последнюю очередь потому, что, выйди она замуж, она бы так и не появилась в этой квартире, не возродила бы их старую преданную дружбу и не подарила бы Монике возможность ежедневно вести обычные девчоночьи беседы, которых ей так недоставало в последние годы. Конечно, рядом была Фиби, но, во-первых, далеко не всегда, во-вторых, вывести ее на разговор наедине порою было практически неосуществимо, а в-третьих, темы задушевных бесед в представлениях Фиби примерно в половине случаев вообще лежали где-то в параллельных слоях реальности относительно представлений всех остальных друзей. До того, как в ее жизни во второй раз появилась Рэйчел, лучшей подружкой Моники, скорее, мог считаться Чендлер — по крайней мере, он замечательно умел выдерживать просмотры романтических комедий до глубокой ночи, сочувственно поддакивать, какими же засранцами бывают некоторые мужчины, и даже вдохновенно соглашаться, что у Антонио Бандераса нереально красивые скулы. Но, конечно же, полноценные разговоры, как между настоящими подругами, вести с ним было нельзя. — Моника, он же такой… он такой… он понимал меня. С ним было так легко, с ним можно было делать все, что хочется, и не бояться не понравиться ему. Но я к нему совершенно не испытывала страсти! Он просто был — и все. Никаких бабочек в животе, никакой дрожи от каждого прикосновения. Зато вот с Паоло — какая там у нас была страсть! Животная, горячая, безумная страсть! И совершенно никакого понимания… — Может быть, от того, что ты не знаешь итальянского, — с изрядной долей сарказма пробормотала Моника. — Но мне вот интересно, — мечтательно продолжила Рэйчел. — Возможно ли найти такого мужчину, чтобы в нем это все сочеталось? Чтобы он был для тебя настоящим другом, и чтобы одновременно у тебя поджилки тряслись от возбуждения, когда он к тебе приближается? Моника замерла, прислушиваясь к собственным воспоминаниям. Поджилки рядом с нынешними соседями у нее, пожалуй, не тряслись никогда. У Джоуи одно время появилась было привычка класть руку ей на поясницу, если он находился рядом — ненароком, будто бы направляя ее в нужную сторону или поддерживая. От прикосновения его пальцев она часто вздрагивала, но лишь потому, что ей было щекотно, и она непроизвольно изгибала тело, чтобы уменьшить давление. Вскоре он это заметил и прекратил так делать. Чендлер тоже время от времени клал ладонь на ее спину, но от его пальцев она чувствовала только тепло, поэтому не торопилась убирать их. Еще у него была замечательная привычка садиться рядом с ней и закидывать руку на спинку дивана. Моника в таких случаях чуть придвигалась к нему и откидывала голову, чувствуя, как задевает волосами его предплечье. Их колени при этом тоже обычно соприкасались, а если на диван садился кто-то еще, то иногда получалось так, что она вплотную прижималась к нему бедром, и это также было приятно. Не сексуально — никакой животной горячей страсти — а, скорее, трепетно-нежно, будто бы обнимаешь под теплым одеялом перед тем, как уснуть, мягкого плюшевого медведя. — А может мне… нет, не получится ничего, не бери в голову. — Что? Что? — нетерпеливо воскликнула Моника. — Говори, что ты хотела сказать! Ты думала про Росса? — Про Росса? — Рэйчел недоуменно нахмурилась. — С какого перепугу? Во-первых, у него вот-вот родится ребенок… — Хочешь сказать, ты никогда не западала на мужчин с маленькими детьми? По-моему, они такие умилительные, когда держат на руках малышей, сразу становится понятно, что этот парень способен позаботиться не только о себе… Росс тоже обязательно будет таким вот сладким папочкой. — Ну-у… не уверена, что это в моем вкусе, — поморщилась Рэйчел. — К тому же, у него пока что нет ребенка на руках, а умиляться при виде сильно беременной бывшей жены — довольно странное занятие, не находишь? А ты, в следующий раз, как соблазнишься таким вот сердцеедом с трехмесячным ангелочком на руках, задумайся, зачем тебе чужие спиногрызы. Я думала, ты хочешь своих. — У нас же будут и общие дети! — горячо возразила Моника. — Ну-у, не факт, — протянула Рэйчел. — Свою миссию он выполнил, и если он действительно замечательный отец, то будет тратить кучу времени на уже существующих детей. Пока они маленькие, им потребуется уйма внимания, потом, когда станут подростками, на них опять же будут уходить все его деньги и нервные клетки. А на тот случай, если надумаешь переключиться на возрастную группу постарше, имей в виду — когда дети становятся взрослыми, их родителям вообще крайне редко хочется начинать все заново. Когда же для себя-то жить? Моника насупилась и примолкла, чувствуя, как стремительно уменьшается вероятность найти в этом мире действительно подходящего ей мужчину. Ведь, если прислушиваться к словам Рэйчел, придется вычеркивать из списка потенциальных женихов примерно… каждого третьего? А Рэйчел, стоит признать, несмотря на свою катастрофическую бытовую инфантильность, умела иногда очень емко формулировать достаточно мудрые жизненные позиции. Неделю назад она точно так же, тремя точными фразами, убедила Чендлера, что мужчине-трудоголику ни за что не достичь успеха у женщин. Конечно же, у Чендлера стать трудоголиком шансы не выше, чем у Джоуи — получить премию «Оскар», но, тем не менее, он сразу же перестал задерживаться по вечерам на работе, что частенько делал с тех пор, как получил повышение до начальника отдела. — Ну, вообще-то, я думала не про Росса, — Рэйчел лукаво закусила губу. — Про Росса тоже, но мне сейчас кажется, что у меня получилось бы лучше не с ним, а… Договорить она не успела, проглотила чуть не сорвавшееся с ее губ имя, прерванная распахнувшейся дверью. Моника раздраженно повернулась ко входу, досадуя, что ей теперь так и не удастся услышать всю реплику полностью. — Все, я опаздываю! — заторопилась Рэйчел, протискиваясь мимо только что пришедшей Фиби. — Захотите поговорить — жду вас в кофейне. — Я очень хочу поговорить, — заметила Фиби, обращаясь к закрывшейся двери, — но я не собираюсь бегать за собеседниками. — Она повернулась к Монике. — Ты никуда не опаздываешь? — Нет, — улыбнулась Моника. — Я сегодня — дежурные уши. Рассказывай, что же гнетет тебя? — Ох, — Фиби рухнула в кресло и закрыла глаза. — У тебя был когда-нибудь парень, с которым ты чувствовала бы себя, как с лучшим другом? Моника изумленно уставилась на подругу. Сговорились они все, что ли? — Нет, — она грустно вздохнула. — Но у меня есть трое знакомых мальчишек, которых я считаю своими лучшими друзьями. — Но целоваться с ними ты же все равно не будешь? — отмахнулась Фиби. — Это не правильно и не по-дружески. К тому же, Росс — твой брат. — Спасибо, что напомнила, — пробормотала Моника. Прошло уже почти два месяца, но она до сих пор, засыпая, регулярно вспоминала с улыбкой, каким безумно нежным был ее единственный поцелуй с Чендлером, каким непривычно тихим и серьезным он был тогда, и как отчаянно ей хотелось, чтобы он подольше не выпускал ее из объятий. — А я нарушила это святое правило! Два раза! Вчера я притворилась Урсулой, чтобы рассказать Джоуи, что ему ничего не светит, и напоследок поцеловала его. Ох, как же классно он целуется… Я теперь долго не успокоюсь. Почему Урсуле можно было встречаться с ним, а мне нет? — Подожди… ты сказала — два раза? — голос у Моники предательски дрогнул. — Ой, а у нас действуют те же правила, что и у мальчишек? — Фиби испуганно прикрыла ладонями рот. — Нельзя целовать никаких близких родственников? Потому что Чендлер Росса чуть в лепешку не раскатал за свою мать… Моника облегченно вздохнула. — Так ты что, целовалась с моим братом? Не бойся, я не заругаюсь. Только вот… мне казалось, ему интересна Рэйчел… — Да ради бога, это было полжизни назад, — отмахнулась Фиби. — Но ты меня надоумила… Раз нам можно встречаться с друзьями, то я прямо сегодня же пойду и застолблю территорию. Договорюсь с ними всеми, что, если мы останемся одинокими в сорок лет, то поженимся. Чем больше запасных вариантов, тем лучше. — Фиби! — укоризненно воскликнула Моника. — Тебе не кажется, что кто-то из них может обидеться, когда ты в сорок лет выберешь не его? — А с чего ты решила вдруг, что я в сорок лет буду одинока? — ответно возмутилась Фиби. — Я таким способом просто не дам всяким там патологическим неудачницам воспользоваться нашими ребятами в самом расцвете сил. У них же хватит совести больше ни с кем не заключать подобные соглашения, и тогда в сорок лет они смогут и дальше оставаться свободными. Моника непроизвольно скрипнула зубами. Считать себя патологической неудачницей, пусть даже в глазах одной Фиби, ей жуть как не хотелось, поэтому бежать прямо сейчас в соседнюю квартиру, чтобы успеть заключить похожий контракт хотя бы с одним из друзей, было бы признанием поражения. И в то же время — позволить подруге первой «застолбить» всех мальчиков тоже совсем не выглядело победой. Патовая ситуация во всей красе — кошмарный сон для перфекциониста, не умеющего проигрывать. — Да ладно, что мы все про парней, да про парней, — Фиби сладко потянулась. — Скажи лучше, как там мой подарок на день рождения? Ты же мне заказала что-то там из телемагазина? — А знаешь, я до сих пор не получила оповещения, наверное, на почте затерялось, — мстительно прищурилась Моника. — Давай я тебе лучше подарю тот утюжок, который ты взяла у меня на время еще в ноябре и до сих пор не вернула. — Давай, — вполне искренне обрадовалась Фиби. — Он у меня как раз сгорел, и я не знала, как тебе сказать. Теперь я снова буду ходить к тебе в гости с чистой совестью. Она обняла Монику, чуть ли не пританцовывая от удовольствия, и та, в который уже раз за годы их знакомства, почувствовала, что бессильна понять логику некоторых из своих друзей. — Ну и отлично, осталось тогда придумать, что подарить на день рождения Чендлеру, — миролюбиво сказала она. — Ты же была у него в новом офисе, может, ему туда нужно чего-нибудь, ну, чтобы было уютнее? — А когда у него день рождения? — Через месяц. Восьмого апреля, — Моника укоризненно посмотрела на подругу. — А почему мы ни разу не праздновали? Я думала, он не признает только День Благодарения… Ой, а я его в прошлом году поздравила с Рождеством! Надеюсь, он меня не возненавидел за это… — Да нет, он не против подарков и поздравлений, — улыбнулась Моника. — Нельзя только вечеринки устраивать в его честь, потому что, — она замялась, чувствуя себя как-то неловко, — на нем, похоже, лежит какое-то проклятие, — призналась она, и тут же заметила, как заинтересованно загорелись глаза Фиби. К такому выводу Моника несколько лет назад пришла самостоятельно. Еще когда Росс учился в колледже, она обнаружила в себе тягу к устройству праздничных вечеринок для каждого из его приятелей. От осознания, что ей вдруг начинают добровольно подчиняться малознакомые почти что взрослые люди — развешивают украшения там, где она укажет, бегают в магазин, стоит ей лишь подать знак, послушно прячутся по углам, чтобы выскочить по ее команде — ее охватывал неописуемый восторг. Первый прокол случился на дне рождения Чендлера — она, как обычно, блестяще организовала грандиозную вечеринку-сюрприз, но он на ней так и не появился. Потом уже, сумев проглотить страшную злость и обиду, она через неделю снова появилась в их комнате, и только тогда узнала от брата, что Чендлер в тот самый вечер загремел в больницу с подозрением на аппендицит. Выпустили его уже на следующее утро, но торт в свою честь попробовать ему так и не довелось из-за вынужденной жесткой диеты. Через год гости уже даже не прятались, просто съели все вкусное, не дожидаясь виновника торжества, который вернулся ближе к полуночи, сверкая белоснежным гипсом на правом мизинце. На третий раз Моника дождалась все-таки, когда он придет с учебы, и только тогда достала из сумки единственное пирожное, собственноручно приготовленное ею на занятиях по кулинарии. Они замечательно провели тогда вечер, и это стало ее новой традицией. Два года назад она все же решила повторно пустить пробный шар и накрыла праздничный стол для всей их компании — той же, что и сейчас, только без Рэйчел. Ужин был просто великолепен, но Чендлер так и не вышел из спальни, скрывая от яркого света красные воспаленные глаза, потому что этим же вечером в метро кто-то распылил в его вагоне слезоточивый газ. С тех пор устраивать для него вечеринки она зареклась окончательно, хотя это и не мешало ей каждый год искать для него маленькие подарки. Просто — так уж произошло — в этом году ей хотелось найти или сделать что-нибудь более значимое… Впрочем, Чендлера в эту же самую минуту мучили очень похожие проблемы. Во-первых, Джоуи третий день витал в облаках, сравнивая вслух ощущения от поцелуя с обеими сестрами Буффе, чем немало выводил из себя соседа; Росс же уже неделю, ничуть не смущаясь, делился с обоими приятелями планами доказать Рэйчел, что он — мужчина ее мечты, и поэтому необходимость скрывать ото всех только лишь его собственную влюбленность в Монику становилась для Чендлера совершенно невыносимой. Ну и, во-вторых, он так и не придумал, что подарить на день рождения Фиби. Совсем отчаявшись, он даже нагрянул тайком в тот массажный салон, где она подрабатывала, чтобы узнать, не нужно ли ей для работы какое-нибудь специфическое оборудование. Костлявая девочка-администратор, замерев на секунду, посоветовала подарить Фиби литовский разговорник, и он умудрился потратить еще неделю на поиски подходящего варианта, задумавшись о разумности этого совета лишь сегодня — когда получил на руки совершенно нечитабельную книжку в мягкой обложке. Немного поколебавшись, Чендлер решил, что развеять сомнения можно единственным способом — посоветоваться с кем-то еще. И Джоуи для этого совершенно не подходил. — Мон, ты сочтешь меня ненормальным… — начал он, едва переступив порог двадцатой квартиры. — Не сомневаюсь, — улыбнулась Моника. — Она вообще давно уже поставила всем диагнозы, — из-за спинки дивана вынырнула голова Фиби, и Чендлер остановился, как вкопанный, судорожно перестраивая в голове подготовленные фразы. — Короче, я решил, что Фиби хочет получить в подарок что-то нестандартное, — он неловко хихикнул и повернулся к дивану. — Поэтому, Фибс, вот — это тебе! Реакция Фиби превзошла все возможные ожидания. Заметив в его руках невзрачную книгу, она в долю секунды пересекла половину квартиры и бросилась ему на шею. — Ты разговаривал с Нерингой! — Э-э, думаю, да, — неуверенно согласился он. Имя вполне подходило костлявой девице из салона, а, стало быть, он угадал с подарком, последовав ее совету. — Кто такая Неринга? — озадаченно поинтересовалась Моника. — Моя двоюродная пра-прабабка, которая жила в Литве, — Фиби открыла самоучитель и с удовольствием понюхала сероватые страницы. — Она мне рассказала во сне, что спрятала в своем старом доме какую-то очень ценную вещь. Я обязательно съезжу в Литву до того, как мне исполнится тридцать три года, а с этой книгой я даже успею научиться немного говорить. — Не думаю, что я говорил с твоей прабабкой, — скептически пробормотал Чендлер. — Вряд ли она работает сейчас в массажном салоне. Такая, тощенькая… — А-а, это Элисон, — будничным голосом откликнулась Фиби. — Она, наверное, хотела, чтобы я могла поговорить с тем белобрысым парнем из спортзала. Только она ошиблась, он не литовец, он норвежец. — А при чем тут тридцать три года? — недоуменно спросила Моника. — Ты сказала, что съездишь туда до того, как… — Это мой список дел на тот возраст. — Наверное, я зря это спрашиваю, — Чендлер озадаченно сдвинул брови. — Список дел на тот возраст? — А у тебя что, нет списка дел, которые нужно сделать до определенного возраста? — искренне удивилась Фиби. — Я думала, все так делают, придумывают себе списки, а потом те, кто выполнил их, радуются в день рождения, а те, у кого не получилось — ноют и говорят, что терпеть не могут этот праздник. Открою тебе секрет, эти списки можно менять, поэтому, если у тебя не получилось улететь в космос в десять лет, ничего страшного — на следующий год можно просто загадать влезть на Статую Свободы. — Ага, с четырнадцати лет туда пускают даже без родителей, — поддакнула Моника. — На Статую Свободы, не в космос. — Вот именно, — продолжила Фиби. — И вовсе не обязательно страдать до девяноста лет, что тебе больше не хочется в космос, но невыполненные дела заставляют. — А я разве страдаю? — буркнул Чендлер. — Иногда да, — кивнула Моника, с интересом разглядывая, как он безуспешно пытается выглядеть непринужденным: сел на диван, вытянул длинные ноги, явно размышляя, не положить ли их на столик, но опасаясь получить от нее замечание, скрестил на груди руки, нахохлился и беззвучно зашевелил губами, придумывая ответ поязвительнее. — Давай, придумай список прямо сейчас, у тебя как раз еще есть время! — Фиби с размаху бухнулась на диван рядом с ним, легонько толкнула локтем ему под ребра и, ни на мгновение не задумываясь, поместила скрещенные ноги на стол и разгладила на коленях цветастую юбку. Все это было сделано настолько цельно и плавно, что у Моники тут же пропало желание немедленно броситься на защиту своей мебели от следов обуви, потому что гораздо важнее стало узнать, какой же окажется заветная мечта Чендлера на ближайший день рождения. — Я тебе помогу, — продолжила Фиби, хватая его за плечо. — Мой свежий список до двадцати восьми лет — сделать татуировку с маминым портретом, покататься на настоящем верблюде и спеть дуэтом на сцене с кем-нибудь из Бородатых Водолеев. Теперь твоя очередь — давай, не задумываясь. — А кто такие «Бородатые Водолеи»? — поинтересовалась Моника. — Какая-то группа? — Бородатые Водолеи — это рожденные в феврале мужчины, гораздо реже — женщины, которые достаточно долгое время не брились, — скучным, размеренным голосом, будто бы разъясняя очевидные вещи, отчеканила Фиби. — Моника, вот ты влезла с вопросом и сбила Чендлера. А он только-только настроился… — Прости, милый, — улыбнулась Моника. — Давай, говори, мне тоже интересно. Без какого события твоя жизнь в следующем году не будет считаться полноценной? — Ну, — Чендлер смущенно наморщил нос. Глаза его уже не были такими растерянными, и в них заплясали озорные искорки. — Я бы очень хотел, чтобы до двадцати семи… ладно, пусть даже до двадцати восьми лет… мне бы выпала возможность… — Он мечтательно улыбнулся. — Заняться хотя бы раз сексом на этом балконе. — Что? — возмутилась Моника. У нее даже дыхание перехватило от такой дерзости. — Вообще-то это балкон в моей квартире! Тебе не кажется, что это я буду решать, кому будет позволено заниматься там сексом? Фиби разочарованно закатила глаза. — Да, пожалуй, в эту игру не стоит играть с мальчишками пубертатного возраста. У них в списке ничего, кроме секса, и не бывает. Зато они точно знают, где и с кем им никогда не позволят трахаться, поэтому всегда злые и недовольные в свой день рождения! — Не, ну а что в этом такого? — начал громко оправдываться Чендлер. — Это же нормально, загадывать то, что мне точно понравилось бы. Фиби загадает татуировку с верблюдом, Росс — динозавра, названного в свою честь, Джоуи — голую девушку с коробкой пиццы на завтрак, Моника… мужа и кучу детей, — он примолк на секунду и продолжил уже гораздо тише. — А мне просто хочется думать, что однажды со мной тоже может случиться что-то приятное и не столь уж невероятное. Я все-таки загадал не какой-нибудь там секс с Ясмин Блит, а всего лишь балкон… — Ха! — Моника вызывающе сверкнула глазами. — Если у тебя получится затащить сюда Ясмин Блит, так и быть, пущу тебя на балкон. Все равно этому никогда не бывать! — выкрикнула она, даже не пытаясь сдержаться. — Не переживай, Чендлер, — Фиби ободряюще потрепала его по голове. — Моника даже не представляет, на какие фокусы способна наша реальность. С Ясмин Блит ты, конечно же, никогда не познакомишься, но — согласись — этот балкон не всегда будет принадлежать только ей. Ты вполне можешь выиграть у нее в каком-нибудь споре право жить в этой квартире, и дело останется за малым — уболтать какую-нибудь девчонку заняться с тобой сексом! — вовремя заметив, что брови Чендлера обиженно поползли вверх, Фиби великодушно добавила: — Прости, я имела в виду — уболтать ее заняться с тобой сексом на этом балконе. Чендлер поднялся с дивана и направился к двери. Фиби закатила глаза и тоже последовала за ним. — Я никогда не проиграю ему в споре! — вполголоса бросила им вслед Моника. На душе у нее было неспокойно — и, в первую очередь, ей не давали покоя понуро опущенные плечи Чендлера. Не будь тут Фиби, он обязательно улыбнулся бы ей напоследок — даже если бы они немного повздорили перед этим. Она бы тоже, конечно же, посмеялась над его глупой фантазией, но они бы сумели свести все к шутке и попрощались бы уже как обычно, старыми добрыми друзьями… Моника постояла немного посреди комнаты, потом решительно кивнула головой и отправилась к окну, ведущему на балкон. Подняла раму, протиснулась в оконный проем, спрыгнула на бетонный пол и поежилась. Ну да, во-первых, тут холодно. Впрочем, к апрелю будет намного теплее. Она подошла к парапету и оперлась на него локтями. Хорошо, что балкон у нее не с тонкими металлическими перилами, а сплошной и надежный — тут точно не будет видно, что кто-то стоит со спущенными трусами… Она подняла глаза, пытаясь оценить, насколько хороший обзор может оказаться у тех, кто живет, например, в доме напротив. Пожалуй, стоя вплотную к парапету, можно даже укрыться от возможных наблюдателей с последнего этажа. Моника прикрыла глаза, пытаясь представить, как вообще должно начинаться то действие, которое Чендлера угораздило вдруг озвучить сегодня. Наверное, он должен быть сзади. Его пальцы сначала почти невесомо коснутся плеч девушки… которая будет стоять там же, где сейчас стоит она. Потом он проведет ладонями по ее рукам, уже сильнее, ощутимее, потом они проскользнут дальше, обхватят горстями ее грудь, поиграют напрягшимися сосками под тонкой материей, опустятся ниже… Он обнимет ее — одновременно нежно и крепко, от его горячего дыхания по ее шее побегут мурашки, и ей станет тепло-тепло рядом с ним, она почувствует, как тесно прижимаются к ее спине его живот и грудь, как твердо упирается в нее сзади его возбужденная плоть… — Э-эй! — раздался недовольный женский голос в каких-то нескольких метрах от нее, с другого балкона. Моника вздрогнула, проглотив от неожиданности томный стон, чуть было не слетевший с ее губ. — Вы когда уже снимете гирлянду? До Дня Независимости будете тянуть? — У них там вертеп, им не до гирлянды, — просипел в ответ еще один голос, теперь мужской и с балкона снизу. — Топают целыми днями, шумят, растревожили всех моих птиц! Моника отшатнулась вглубь балкона и присела на хлипкий стул. Ну да, ниже пояса Чендлера с его пассией видно не будет, но и на лице им придется хранить исключительно каменные выражения, иначе от комментариев не укрыться. Можно, конечно, опуститься на пол, но тут будет холодно даже в апреле. Или, как вариант, девушка может сделать ему минет… Моника передернула плечами. Воображать, как кто-то предоставляет оральные ласки Чендлеру на ее балконе в качестве подарка на день рождения, было совсем не приятно. Решено — балкон остается в его влажных фантазиях, а она подарит ему фоторамку, чтобы он поставил ее на стол в своем офисе. Или такую дурацкую игрушку с шариками на ниточках, которые мотыляются туда-сюда, стоит их чуть задеть. Такие часто показывают в кино в кабинетах у крупных боссов — изысканно-серебристые шарики на эбонитовой черной подставке. По крайней мере, самое неприятное, что может случиться в таком случае — ей придется слушать несколько дней шутки Чендлера про то, что он постоянно вспоминает ее, когда играет с шарами... а это сущая мелочь.