***
Тот язвит ему устало, скорее по привычке, исправно выполняя указания Нахиды — а у Итера внутри собираются мелко им же игнорируемые колючки подозрений. Когда бывший предвестник делает последний шаг в сторону Ирминсуля, то пазл в голове складывается в пугающую его до дрожи истину. Вынашивание памяти о Руккхадевате что-то надломило в путешественнике; его мутит лишь об одной мысли о полном забвении, отчего перед глазами темнеет, а рука сама пытается схватить чужое запястье. Уже эфемерное. В новом дне голова отзывается чугуном, а медленно восстанавливающиеся кусочками мозаики воспоминания стирают сонную слабость, заставляя его резко дернуться в попытке что-то исправить. Правда ему не улыбается: Паймон ничего не помнит. Как и все вокруг. Но он не собирается с этим мириться.***
От возвращения знакомых интонаций и тепло, и колко; хочется и улыбнуться до ушей, и ударить, пока тот еще не совсем очухался от наплыва воспоминаний о себе самом и получения глаза бога в придачу. Итер сдерживает себя снова, только щурится — как кажется Страннику, недовольно — и хмыкает. Нахида тяжело вздыхает, видимо, не до конца понимая, почему Итер поднял все вокруг на ноги, в том числе и ее саму, возвращая бывшего врага из пепла, чтобы потом корчить недовольные гримасы. Путешественник про себя просит у нее прощения и совершенно не пытается что-то менять. Пока что точно. Но Странник говорит дать ему имя, и путешественник думает, что он заслуживает чуть больше искренних эмоций со стороны своего «воскресителя», а не просто подавленные по привычке чувства и пустое выражение лица.