Убийца и сломанная

— И что ты теперь будешь с ней делать? Мисария щелкает зажигалкой, прикуривает и тянется через Деймона, чтобы положить и пачку, и зажигалку на тумбочку. — Я же просил тебя не курить, когда я приезжаю, — раздраженно произносит он, но голос уставший, снисходительный. Она тихо смеется и подмигивает ему, а потом выпускает дым прямо в лицо. Дразнит, как и всегда дразнит, зная, что его раздражение не имеет к ней никакого отношения. Он слишком много ей позволяет, но как иначе? Как иначе, когда квартира, которую он ей снимает, ощущается чем-то более спокойным и комфортным, чем собственный почти пустой дом. Мисария облизывает губы. Большим пальцем по его скуле мажет почти нежно, а потом отползает по большой разворошенной кровати обратно. Далеко отползти не успевает, потому что Деймон ее за лодыжку ловит, чуть подтягивая к себе, чем вызывает очередной смешок у нее. — Ты уже полгода не спал со своей женой, — замечает она, удобнее укладываясь так, чтобы видеть его лицо. — Думаешь, ей не все равно, чем от тебя пахнет? — Мои отношения с Рейнирой тебя не касаются. Она многозначительно кивает, выпускает дым изо рта куда-то в сторону потолка. Он прикрывает глаза, подушечками пальцев поглаживая ее лодыжку. — Это ты так думаешь, — поправляет она; и ее акцент ласкает слух. — А вот твоя жена считает несколько иначе. Странная дружба, которая связывает двух абсолютно разных женщин в его жизни, никогда не казалась Деймону чем-то здоровым. Мисария появилась в его постели раньше, Рейнира же не воспринималась как что-то временное и пустячное. У них из общего только он; и все же каким-то образом они стали дружить. Смириться с этой мыслью до сих пор не получается. — Не хочу говорить о Рейнире. Он поглаживает ее ногу чуть выше и чувствует, как по ее коже идут мурашки. И это, пожалуй, тоже странно. Они столько лет занимаются сексом и все же совпадают почти идеально, вызывая друг у друга все то же почти животное желание, как и тогда, в молодости, когда только познакомились. Когда она крутилась вокруг шеста в каком-то стрип-клубе, название которого он давно не помнит, а он пообещал ей любую сумму за возможность выебать ее в привате дважды. — Тогда давай поговорим о ее сестре, — предлагает Мисария, ловко возвращаясь к изначальной теме. — Тебе не говорили, что ты слишком любопытная? — Именно мое любопытство и возвращает тебя в мои объятия, mon amour, — мурлычет она в ответ. Деймон нехотя открывает глаза, когда телефон, брошенный в ворохе одежды где-то на полу в порыве страсти, звонит, разрушая спокойную и размеренную атмосферу, присущую этой женщине и этой спальне. Он приподнимается на локтях. — Лежи, — вдруг говорит Мисария, сигарету перехватывает зубами, — я принесу. Взгляд скользит по ее бедрам, пока она поднимается с кровати, по ягодицам, пока она наклоняется, чтобы протянуть ему телефон, скашивая взгляд на экран. — Любопытство, Мисария, — одергивает ее Деймон, но уголки губ ползут вверх. И принимает звонок быстрее, чем она успеет что-то сказать. — Да? — Где моя дочь, ублюдок? — И тебе добрый вечер, куколка, — отзывается лениво, делает Мисарии жест вернуться в кровать и ладонь по-хозяйски кладет на ее колено, когда она ложится еще ближе, чем в прошлый раз, и продолжает дымить, не заботясь о его замечании. — Я тебе не куколка, Деймон. Куда ты увез мою дочь? Он усмехается, многозначительно вскидывая брови и смотря на Мисарию. Она тихо смеется. Алисента всегда воспринимала его в штыки. С самого первого дня, как появилась в их доме в качестве невесты Визериса, а не подруги Рейниры, в ней поменялось все — от взгляда до интонаций. Не поменялась лишь ее неприязнь к Деймону, которую теперь можно было выражать без зазрения совести. Сейчас она еще сдерживается, думает он, когда слышит, как она шумно делает вдох и добавляет: — Клянусь, если ты что-то с ней сделаешь… — А если уже сделал? — перебивает он. — Что ты будешь делать, если я уже свернул шею твоей дочери и сейчас смотрю на ее труп? — Ты не посмел бы. — Разве? — его все это веселит. Ее беспочвенные обвинения, ее страхи и даже злость. Быть злодеем всегда нравилось ему намного больше, чем пытаться убедить всю семью, что он не такой отвратительно-ужасный, как все о нем думают. Если Алисента считает его чудовищем, то он готов стать самым страшным чудовищем, которое она только может себе представить. — Просто скажи, где моя дочь, — уже сдержаннее произносит Алисента. — А тебя не интересует, где твой сын? Мисария снова тихо смеется, докуривая, и протягивает ему окурок, чтобы положил в пепельницу, стоящую на тумбочке. Ладонь отнимает не сразу, оглаживая его пальцы, а потом откидывается обратно на кровать и тянется, как дикая кошка. — О чем ты? — Да так, — почти устало отзывается Деймон. — С Хелейной все в порядке. Есть еще вопросы или я могу вернуться к своим делам? Он крутит в пальцах окурок, больше внимания уделяя разговору, чем обнаженной женщине, бесстыдно оглаживающей собственную грудь и смотрящую недвусмысленно призывно. — Ты правда думаешь, что я тебе поверю? Ты выкрал мою дочь из ее дома, лишил детей матери, а теперь говоришь, что она в порядке? — Давай закругляться, Алисента. Мы начинаем ходить по кругу. Ты спросила, что с твоей дочерью, я сказал, что она в безопасности. — В безопасности? С тобой? — и нервный смешок бьет по ушам. — Я требую, чтобы ты немедленно привез ее домой. Не заставляй меня отправлять за тобой Коля. — Прям требуешь? — язвительно уточняет он, поглаживая Мисарию по колену. Еще одна причина, почему он столько лет с ней — Мисария никогда не отвлекает от дел, никогда не лезет туда, куда ее не зовут. А еще выглядит безумно соблазнительно, скользя пальцами себе между ног. — Это похищение. — Это паранойя. Ну или одержимость. Колю привет, — поправляет Деймон и сбрасывает звонок. Телефон кладет на тумбочку рядом с пачкой сигарет. Ментоловые, как же до пошлого банально. Тонкие и ментоловые. Прибавить к этому френч на ногтях и акцент — выходит почти как в клишированной порнухе. Словно подтверждая его мысли, Мисария чуть разводит ноги и начинает массировать темный клитор. — Значит, ты все же решил оставить девчонку у себя? — томно спрашивает она, смотря из-под ресниц. — Посмотрим, — неоднозначно отвечает Деймон, ладонью с ее колена соскальзывает на внутреннюю сторону бедра, но на этом все. И взглядом ее не жрет, и все еще сосредоточен на собственных мыслях, а не на обнаженной теплой коже. — Не лезь в это, ладно? — Может, лучше ты полезешь ко мне? — она облизывает сухие губы, пачкает пальцы в собственной смазке и протягивает ему ладонь. — Сама не справишься? — С тобой веселее. Телефон звонит еще раз, когда он распаковывает новый презерватив. Звонит в третий раз, когда он выключает звук и наваливается на довольную Мисарию сверху. Звонит в четвертый и пятый, пока ее ногти царапают его лопатки, а он вдалбливается в нее, стараясь выкинуть из головы, какую дерьмовую историю заварил, решив не бросать Хелейну во время нервного срыва на попечение прислуги. На часах за полночь, когда Деймон заводит машину и отъезжает от дома, в котором снимает квартиру для Мисарии последние полгода. Он не поднимает взгляд на окна, не проверяя, наблюдает она за отъезжающей машиной или нет. Правда в том, что ему плевать. Она будет ждать его здесь в любое удобное ему время. Она никуда не денется и ничего не станет требовать. Это чертовски удобно и давно привычно. Пропущенные звонки от Алисенты и — сюрприз-сюрприз — Коля игнорирует точно так же, как собственную любовницу. Машина мягко скользит по пустеющим улицам города, и это почти успокаивает. На несколько секунд он даже задумывается о том, чтобы выехать на трассу и выжать сто тридцать или даже сто сорок, но быстро отказывается от этой идеи. Как-нибудь потом, когда он будет менее уставшим. Как-нибудь потом, когда в голове не будет такое количество мыслей, роящихся подобно пчелам, облепившим соты. Мысли о том, что теперь делать дальше, не покидают. Одно дело дразнить Алисенту, а совсем другое — действительно держать Хелейну силой в своем доме. Этого он делать не собирается, пускай его невестка и считает иначе. Но зачем переубеждать ее в том, что она сама себе успела придумать? А вот про убийство Эймонда она так до сих пор и не знает. И лучше бы ее беспокоило это, но нет, Алисента, видимо, решила, что он окончательно свихнулся и зачем-то решил украсть ее дочь — самую тихую и безобидную из всей семейки, грызущейся за контрольный пакет акций холдинга. Как будто кому-то вообще придет в голову взяться за Хелейну, как за болевую точку. Какой же абсурд. Дома тихо, когда он оставляет машину на парковке и заходит, скидывая пальто в прихожей. Тихо настолько, что аж непривычно. Только телевизор тихо работает в гостиной, хоть сколько-нибудь оживляя опустевший без детей дом. Деймон проходит в дом — чистый, пустой, идеальный. И чувство одиночества давит так сильно, что он не задерживается в коридоре, чтобы не погрязнуть в нем еще глубже. В гостиной работает телевизор, и он прекрасно знает, по чьей вине. — Как дела у Ее шлюшества? — насмешливо спрашивает Караксес, развалившийся на диване, как только Деймон заходит в гостиную. — Лучше не бывает, — мрачно отзывается, берет пульт с журнального столика и выключает телевизор. — А ты чем вообще тут занимаешься? Взаимной неприязни между Караксесом и Мисарией, кажется, уже лет двадцать, он и не реагирует на подобные выпады в ее сторону. Она, впрочем, тоже ничего хорошего о его наемнике не говорит; Деймон в это не вмешивается, только этим он еще не занимался. Караксес отлипает от спинки дивана, предплечьями упирается в собственные колени и горбится. Темная, почти джинсовая куртка почти сливается по цвету с обивкой дивана. — Так все чисто, босс. — Я оставил тебя присматривать за Хелейной. Где она? — Не выходит из комнаты. Но я каждые полчаса проверяю, не умерла ли она, — и усмехается, явно довольный собственной шуткой. Караксес чешет рыжую бороду и добавляет: — Может, не стоило выкручивать ручки из окон? Вдруг она подышать свежим воздухом захочет. — Займись своими делами, — бросает Деймон, полностью игнорируя последние фразы, и направляется к лестнице, ведущей на второй этаж. Она уже подышала свежим воздухом, ничем хорошим это не обернулось. Дверь в комнату открыта, в ней и замка-то никогда не было, но Хелейна почему-то там, а не пытается уехать домой, вызвать такси или наорать на Караксеса хотя бы. Если она остается здесь, то сугубо потому, что сама так решила. И он мог бы сказать об этом Алисенте, но она сама начала разговор с агрессии. Сама обвинила его в том, что ему и в голову не пришло. Деймон ручку осторожно поворачивает и заглядывает внутрь. В кромешной тьме, нарушаемой лишь полоской света от далекого уличного фонаря, он видит ее фигуру, похожую почти на детскую, свернувшуюся на кровати. В одежде, поверх одеяла. И он смотрит на нее какое-то время, не решаясь ее будить. Как будто ему мало проблем было. Как будто ему не хватало разваливающегося брака, проблем с холдингом и целого списка последствий бездумных поступков Эймонда. Как будто ему нужно было нагрузить себя до отказа, ввязавшись в очередную конфронтацию с вдовой брата. Он закрывает дверь, так и не входя в комнату. Ей нужно поспать. Им всем здесь нужно поспать. Переваривать этот длинный день и встретить новый со свежей головой, в которой будут свежие и более рациональные мысли.