Убийца и сломанная

— Ты какой-то странный сегодня. Он знает. Мисария накладывает еще салата себе в тарелку, пока он тупо пялится в отполированную поверхность деревянного стола. Клининг обходится в приличную сумму, как и в целом содержание этой квартиры. Она пытается привлечь его внимание уже раз в шестой за вечер, но все бесполезно. Деймон отвечает либо коротко и сухо, либо совсем игнорирует. Салатные листья хрустят, когда она накалывает их на вилку, и он поднимает взгляд. — Давай просто поедим. — Как скажешь. Этот ужин ощущается несколько неестественным. Раньше, даже когда они с Рейнирой все еще жили под одной крышей, он частенько приезжал в квартиру Мисарии, чтобы отвлечься. Они часто ужинали вместе — не в ресторанах, конечно. Еду всегда привозили в ее квартиру, иногда она даже бралась приготовить что-то самостоятельно, но не то чтобы у нее это и правда получается. За последние недели он отвык здесь есть. Ровно как и задерживаться в ее компании. Как будто теперь он несет ответственность за то, что оставляет Хелейну одну надолго. Как будто она не справится там без его присутствия. Даже звучит абсурдно. Она же не подобранный им на улице котенок. Не подброшенный кем-то щенок. Но это не значит, что он может оставить ее на сутки или больше, не предупредив и никак не объяснив ситуацию. Что-то безымянное и странное не позволяет. — Если хочешь, откроем вино, — предлагает Мисария. Но вина ему не хочется. Как и любого другого алкоголя. Секса с ней, впрочем, тоже не хочется. Он приехал сюда не за этим. Деймон переводит на нее скучающий взгляд и чуть прищуривается. — Смотришь на меня так, будто в чем-то подозреваешь, — подначивает она. — Может, ты права. Хочешь в чем-то сознаться? — Что ты, милый, список моих грехов слишком длинный. Подскажи для начала, в какую сторону смотреть. Она насмехается над ним, флиртует. И это должно бы отдавать чем-то привычно-обыденным, но больше не отдает. Как будто те несколько недель оставили свой след и стали пропастью между ними. — Ты виделась с Рейнирой? — спрашивает Деймон, выдержав паузу. — Допустим, — уклончиво отзывается Мисария, откладывая в сторону вилку. Она складывает руки перед собой на столе и переходит на заговорщический шепот: — Вы с ней задаете одинаковые вопросы, это почти мило. Ему хочется попросить ее перестать паясничать, но он слишком устал. Пускай ведет себя как хочет, лишь бы все еще была полезной. — Она согласна, чтобы я забрал мальчиков на выходные. Но почему-то передала это через Сиракс. — Мальчиков, — многозначительно повторяет Мисария и давит смешок. — Ну-ну. — Договаривай. — А что мне договаривать? — Ты что-то знаешь. Мы не первый год знакомы, так что договаривай давай. Игривая улыбка на ее лице становится шире, и она откидывается на спинку стула. Закидывает ногу на ногу и тянется за бокалом с водой. — Разве ваша ссора не должна была стать временной? — О какой ссоре ты говоришь? — уточняет Деймон, тяжело выдохнув. — О той, что она закатила в ресторане, или той, причиной которой была ревность по твоей наводке? Обвинения ей только льстят. Для кого-то другого, может, Мисария и похожа на темную лошадку, но точно не для него. Он знал ее еще стриптизершей, крутящейся у шеста, и если других она и может обдурить брендовыми шмотками и пентхаусом с панорамными окнами, то с ним такой номер не прокатит. — Мой брак все равно что закончен. И я не знаю, зачем говорю о таких очевидных вещах, которые ты и так прекрасно знаешь. — Может, мне нравится слышать, как ты это произносишь. — Или Рейнира пытается задействовать тебя в качестве силы, способной на меня повлиять, — подсказывает он. — Что, скажешь, я не прав? Она многозначительно вскидывает брови и отворачивается. — На тебя ничего не может повлиять. Ты не подвержен чужому влиянию, особенно моему. — Если она хочет, чтобы ты уговорила меня ее вернуть, то не старайся. — А если я ревную? — Ты? Она не отвечает, и Деймон позволяет себе смешок. Когда-то он даже задумывался — в пьяном угаре, конечно, но все равно ведь считается, — какие чувства к ней испытывает. И ничего, кроме привязанности на ум не пришло. Мисария, конечно, не бесчувственная стерва, да и из разряда обычной проститутки давно перешла, но ему никогда не приходило в голову, что она может к нему что-то испытывать. Может, ту же привязанность, но не больше. — А что, я не могу тебя ревновать? На ее губах все еще хитрая улыбка, но игривый тон звучит фальшиво. Деймон встает из-за стола и направляется в сторону большого углового дивана. Проходит через всю столовую, переходящую в гостиную, снимает ботинки и ложится на диван, не включая свет в дальней части комнаты. — То есть ты считаешь, что я не могу тебя ревновать? — опять пробует Мисария. Он глядит в потолок, а затем прикрывает глаза и глухо отвечает: — Не неси ерунды. Какое-то время он так и лежит с закрытыми глазами, она доедает остывший ужин и ничего не спрашивает. Тишина разделяет их еще больше, чем прошедшие недели. И знакомое послевкусие появляется само по себе. Возможно, он проваливается в сон или слишком глубоко погружается в собственные мысли, потому что не слышит, как она подходит. Только чувствует, как она запускает пальцы ему в волосы, и реагирует моментально. Деймон перехватывает запястье Мисарии и произносит: — Не надо. Вместо ответа она хмыкает. Он отчетливо слышит, как шуршит ее платье (что за ткань такая дурацкая?), а потом чувствует, как дальняя часть дивана приминается под тяжестью ее тела. Слышит щелчок зажигалки и чувствует табачный запах. — Я же просил не курить рядом со мной. — Ты все равно ко мне сегодня не притронешься, и мы оба это знаем. От того, насколько она права, сводит зубы. Он ведь и правда приехал сюда не ради того, чтобы переспать с ней. Не ради того, чтобы напиться. Тогда зачем? Зачем еще ему может понадобиться тихая гавань, в которую он привык сбегать из своего брака с Рейнирой? — Она все еще живет у тебя, да? — вдруг спрашивает Мисария. Деймон замечает тлеющий кончик сигареты, когда открывает глаза и скашивает взгляд в ее сторону. Мисария, поджавшая под себя ноги, кажется ему до одури драматичной. Особенно с этим разрезом платья на бедре, с подолом, спадающим по краю дивана на пол. На фоне огромного окна и огней ночного города. Он не отвечает на вопрос, не прикидывается идиотом, удивленно спрашивающим, о ком же она говорит. Они оба знают, о ком речь. Они оба знают, что мысленно он сейчас не здесь. — Ты можешь не признаваться мне, Деймон, но себя ты не обманешь. Сил на сардоническую усмешку не находится. — Расскажи, что хотела от тебя Рейнира, — сухо произносит он. Мисария затягивается, в этом есть нечто сексуальное, но он все равно не чувствует какой-то перемены настроения. Лишь наблюдает за тем, как она стряхивает пепел в пепельницу, стоящую на столике у дивана, и ждет, что она заговорит. — В основном — тебя. Но в этом нет ничего нового, mon amour. Она всегда хотела тебя и всегда будет хотеть. В этом мы с ней похожи. Деймон коротко хмыкает и прикрывает глаза. — Не увиливай. Она снова щелкает зажигалкой, судя по звуку, а затем продолжает: — Она хочет вернуться, но гордость не позволит ей это сделать, пока ты не попросишь. Правда, она не понимает, что твоя гордость не позволит тебе попросить. И все же она надеется, что вы снова станете образцовой семьей. Даже согласилась на то, чтобы я жила вместе с вами. Разумеется, если дети не будут ничего видеть. — Как же это в ее стиле. Не спросить, что нужно ему, а все решить самостоятельно. Манипулировать им через любовницу, а не выйти на откровенный разговор. Он и Рейнира — они слишком похожи, чтобы их отношения могли так долго продолжаться. Особенно после того, как она стала позволять себе припоминать ему Лейну. Особенно после того, как имя Лейны стало звучать как нечто постыдное и оскорбительное. — Можешь передать ей, что меня это не устраивает. — Ты же знаешь, что я не стану ничего ей передавать. — И все же. Она спросит, поговорила ли ты со мной. Можешь не врать. Скажи честно, что пыталась, но я не хочу это обсуждать. Да и обсуждать тут нечего. Мы с Рейнирой уже не будем жить под одной крышей. Он не говорит, что не стал бы никогда приводить проститутку в дом, где живут его дети. Между ними эта мысль повисает невысказанной, но определенно точно понятой обоим фразой. Мисария прекрасно знает свое место в жизни Деймона; и на что-то другое не претендует. Спустя какое-то время она поднимается с дивана и уходит. Выключает свет в другой части комнаты, что переходит в столовую. Оставляет его одного в полной темноте. И в этом нет обиды или неудовольствия. Мисария, как и всегда, умело находит то, что ему нужно. Деймон старается не думать. Искренне старается, может, даже проваливается в недолгую дрему, но, когда наконец открывает глаза и садится, отчетливо понимает, что на ночь здесь не останется. Ему нужно ехать. Не то чтобы перед Мисарией нужно как-то оправдываться. Она выходит в коридор, когда он накидывает пальто почти в самых дверях. И на ней нет того длинного платья с разрезом на бедре, в котором она его встретила. Волосы убраны наверх в небрежный хвост, а на лице нет ни капли макияжа. Она все еще красива, думает он, но внутри не возникает ни малейшего желания поцеловать ее хотя бы в щеку на прощание. — Уже уходишь, mon amour? — мурлычет она, плотнее запахивая халат, и приваливается плечом к стене. — Мне нужно ехать, — зачем-то говорит он, хотя в этом и нет никакой необходимости. — Что ж, тогда конечно. Она подыгрывает ему. Произносит фразы, в которых нет никакого смысла, но которые вроде как принято говорить в подобных ситуациях. — На выходных, как я понимаю, тебя не ждать. Он кивает, останавливая на ней взгляд. — Хочу провести время с мальчиками. Не знаю, когда у нее случится очередной перепад настроения и она решит ограничить меня в общении с ними. — Я постараюсь кое-что придумать. Сейчас, пожалуй, тоже подходящий момент, чтобы поцеловать ее. Хотя бы в качестве благодарности и из вежливости, а не ради проявления каких-то мнимых чувств. Вместо этого он одаривает ее длинным взглядом. — Надеюсь, тебя ждет спокойная и тихая ночь, — произносит Мисария. — И тебе спокойной ночи. Он берется за ручку двери, когда она подает голос и заставляет его замереть. — Я бы на твоем месте спросила у твоей жены, где сейчас находится ваш младший сын. Деймон оборачивается, и черты его лица становятся резче. Он хмурит брови и чуть наклоняет голову в сторону. — Что ты знаешь? — Ничего конкретного. Но тебе она будет вынуждена ответить в отличие от меня. Больше Мисария ничего не говорит. Подходит, привстает на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку, и уходит в спальню, не дожидаясь, пока он выключит свет и выйдет из ее квартиры.