Убийца и сломанная

Огонь в камине давно погас, а на улице светло. Это первое, что Деймон замечает, когда открывает глаза. Второе — боль в шее от неудобного положения. Он не помнит, в какой момент задремал в кресле, вытянув ноги. Зато отлично помнит, как пообещал Хелейне не уходить, как они еще долго молчали, и это молчание не было колючим, холодным и напряженным. В этом молчании было что-то почти успокаивающее. Он давно так ни с кем не молчал. А потом она закуталась в плед плотнее, легла на диван, поджав ноги почти что к груди, и заснула, а он все продолжал сидеть, смотреть в стену, на которой висят детские рисунки в рамках, смотреть внутрь себя и что-то искать. По-хорошему, болит не только шея, но и спина, и он пытается размяться, мысленно отмечая, что все же стареет. Раньше он мог спать в любом положении или не спать совсем, но теперь затекшее тело дает о себе знать не самым приятным способом. Хелейна все так же спит на диване, натянув плед почти до носа, и ему на мгновение хочется ее разбудить, отправить в спальню — сделать так, как он раньше делал с дочерями, засидевшимися за просмотром фильма, но Деймон ловит себя на этом порыве и останавливает. Ее и так достаточно опекали; ей не нужна опека. Он понятия так-то не имеет, что ей нужно, а значит, лучше не лезть. Он выходит из гостиной тихо, прикрывает за собой двери, и затекшие мышцы снова напоминают о себе, пока он медленно бредет на кухню. Молотый кофе отправляется в кофемашину почти вслепую, и Деймон недовольно морщится, когда слышит испуганный женский вздох за спиной. — Вы меня напугали! — охает горничная, и он скашивает взгляд в ее сторону. — Позвали бы меня, я бы все быстро приготовила. — Думаю, с чашкой кофе я могу справиться. Она кивает, проходит к раковине и принимается мыть посуду. Иногда создается впечатление, что эта женщина приезжает, как только рассветет, но сегодня дело точно не в том, что она приехала рано. Он проспал, потерял счет времени — и оттого все ощущается несколько странным. Он отворачивается к кофемашине, придвигает к себе кофейник и перестает обращать внимание на занятую своими делами горничную. — Через сколько подать завтрак? — уточняет она, но Деймон трет глаза, тянется за чашкой и зевает. — Я не голоден. Хелейна проснется, у нее и спросишь. Его фразы получаются вполне безразличными. Почти будничными. Как будто он не собирается взять целый кофейник, вернуться в гостиную и находиться там, пока Хелейна не проснется. Как будто он не испытывает дискомфорта от того, что обещал ей не уходить, а сам вышел за кофе и дойти до ванной. И эти подчеркнутые попытки вести себя безразлично кажутся ему странными. Он ловит себя на них, пересекаясь взглядом с горничной. Клубок мыслей не раскручивается лишь потому, что внимание привлекают грузные шаги в коридоре. Он наливает кофе в кофейник, заполняет его почти до краев и скашивает взгляд в сторону выхода из кухни. В дверях появляется вполне знакомая массивная фигура, и он отворачивается обратно к кофемашине, заполняя кружку огненно-горячим напитком. — О, ты уже встал, — замечает Караксес, стряхивая влагу с волос. — Скорее не ложился, — фыркает Деймон, поднося чашку ко рту. — Даже не буду спрашивать, где тебя носило. В ответ рыжий громила довольно скалится, но Деймон кивает в сторону его грязных ботинок, с которых стекает землистого цвета жижа. Несколько запоздало вспоминает, что дымящийся кофе не стоит пить и останавливается. Горничная куда-то ретируется, и мысленно Деймон отмечает, что не зря платит ей столько денег: она прекрасно знает, что ее задача быть невидимой, поддерживать дом в чистоте и не развешивать уши. С каждым из этих пунктов она справляется, причем отлично. По крайней мере пока. Деймон забирает кофейник и чашку со столешницы и кивает в сторону грязных следов, оставшихся от наемника. — Вытри за собой, — хмуро советует он и направляется в сторону гостиной. — Да я вытру, — отмахивает Караксес и широкими шагами следует за ним. — Слушай, босс, тут такое дело. — Ты прекратишь меня так называть или нет? — Нет, — усмехается Караксес, и Деймону стоит приложить усилия, чтобы не закатить глаза. — Мне тут птичка напела, что тебя ждут большие неприятности. — Если большими неприятностями ты называешь грязные полы, то это уже произошло. Караксес старается сдержать смех, но получается у него плохо, поэтому звуки, которые вырываются из его рта, больше похожи на какие-то задушенные хрипы. — Я по поводу твоей милой гостьи, — чуть погодя, произносит он. Деймон замирает в шаге от дверей в гостиную, разворачивается и пристально смотрит на Караксеса. Тот, конечно, любит потрепаться, но нутро подсказывает, что это не тот случай. Да во взгляде ни намека на шутку. — Выкладывай, что узнал. — Кроме того, что Санфаер не умеет пить? Тебе не понравится, поверь мне. В ответ Деймон недовольно цокает языком и делает крупный глоток кофе. Бодрить не бодрит, но зато язык хорошо обжигает. Впрочем, это тоже своего рода способ проснуться. — Опять надирался? Напомни перестать тебе платить. Мне нет никакой пользы от твоей пьяной туши. — Да мы культурно посидели! — Так культурно, что Санфаер начал трепать языком? — иронично уточняет Деймон. Впрочем, методы Караксеса его никогда не волновали. Не волнуют и сейчас. Телохранитель у племянника в разы моложе, чем рыжий громила, а вот вертятся они все равно в одних кругах. И пускай Деймон никогда не давал прямых указаний о том, что стоило бы за кем-то конкретным следить, но одно у Караксеса не отнять — он отлично ориентируется на месте. Наемник складывает руки на груди, косится в сторону гостиной и явно не понимает, почему они остановились в коридоре, но все же не спрашивает. Вместо этого говорит: — Эйгон пошел в разнос, если коротко. Пресса и раньше писала о том, что он наркоша, но теперь у них есть доказательства. То ли первые полосы, то ли он фотки какие-то выложил — хер его знает. Суть в том, что это выбесило деда. И мамочка хочет вернуть домой упорхнувшую птичку, чтобы иметь хотя бы иллюзию контроля над ситуацией. Деймон хмурится, делает глоток кофе, тот уже не так сильно жжет рот. Проснуться помогает скорее новая информация, приводя шестеренки в мозгах в движение. Сплетни его никогда не интересовали, но то, что Караксес принес сегодня, — это мало похоже на сплетни. — Конкретнее. Караксес понижает голос, хотя в этом и нет необходимости, в доме помимо них еще два человека. Одна из них спит. Конечно, всегда есть вероятность, что горничная может кому-то сливать информацию, но с той суммой, которую она здесь получает… Маловероятно. — Если ее задним числом признают недееспособной, то это похищение, Деймон. Хайтауэр попытается сюда же подтянуть исчезновение мелкого выскочки, и дело запахнет жареным. — Только не говори мне, что ты правда кого-то из них боишься, — фыркает Деймон. Караксес еще больше понижает голос, делает шаг ближе и тихо, почти полушепотом спрашивает: — Может, правда, вернуть ее, да и все? Ну сам подумай, зачем она тебе нужна? Тяжелый прямой взгляд буквально заставляет того почувствовать себя некомфортно. Деймон слегка наклоняет голову набок и произносит: — Ты испугался кучки бесполезных Хайтауэров? — Я просто не понимаю… — А тебе и не надо понимать. Твоя работа заключается в другом, — обрывает его Деймон и окидывает оценивающим взглядом. — Вытри за собой. Караксес, кажется, открывает рот, чтобы что-то сказать, но тушуется под его взглядом и тупо кивает. Мысли в голове снуют туда-сюда, процесс уже запущен, и Деймон принимается всерьез прокручивать разные варианты происходящего. И все же в гостиную он возвращается тихо. Закрывает за собой двери, ставит кофейник с чашкой на журнальный столик, чуть сдвигает в сторону шторы, чтобы приглушить дневной свет, проникающий в дом через окна. Хелейна возится на диване, накрывает голову пледом, и он замирает, боясь разбудить ее своим присутствием. «Зачем она тебе нужна?» В голове звучит вопрос, заданный Караксесом. Повторяется еще несколько раз, и Деймон смотрит на спрятавшуюся под пледом женщину — молодую, сломанную и так мало напоминающую типичную волевую Таргариен, — и явственно понимает, что не позволит никому, даже ее матери, заставить ее уйти из этого дома. Заставить ее сделать хоть что-то. Потому что если ему всегда хватало норова артачиться и грызться, стоило кому-то его к чему-то принудить, то у нее силы едва находятся на то, чтобы попросить не оставлять ее и спрятаться. Он допивает вторую чашку кофе, просматривая рабочую почту, когда Хелейна снова шевелится, но на этот раз не съеживается, а наоборот вытягивается и показывается из-под пледа. Деймон скашивает взгляд в ее сторону и чувствует себя застигнутым врасплох, потому что она сонно глядит на него в ответ. — Ты не ушел, — тихо говорит она ему. И он не находится, что ответить, поэтому лишь кивает. Она ведь просила его не уходить. Как он мог уйти? Пальцы перестают стучать по клавиатуре, он поворачивается к Хелейне и замечает скромную бледную тень улыбки на ее лице. — Я думала, ты уйдешь, — признается она и садится на диване. Ему все еще нечего ей ответить, он ведет ладонью по ребру экрана ноутбука и какое-то время раздумывает, говорить ли с ней о том, что услышал от Караксеса или нет. — Ты можешь приходить, как почувствуешь себя одиноко или… — он выдерживает паузу и по ее взгляду видит, что она понимает. Знает, что он хочет сказать еще до того, как он договаривает, — в опасности. — Спасибо, — коротко выдыхает она и стремительно отводит взгляд в сторону. Воздух электризуется, и Деймон прочищает горло. Все будто бы снова оказывается на своих местах. — Извини, что приношу тебе столько неудобств, — произносит Хелейна, больше не встречаясь с ним взглядом. — Если бы не я и эти глупости, ты бы провел ночь в удобной постели, а не здесь. Правда в том, что он лучше бы был здесь, чем где угодно в другом месте. С затекшей шеей, с уставшими мышцами и почти не отдохнувший. И эта правда обрушивается на него сокрушающей все на своем пути лавиной. Он цепляется вдруг за эту мысль и не замечает, как она вылезает из-под пледа и спрашивает: — Можно мне? — Что? — переспрашивает он несколько удивленно. — Кофе. Она указывает на кофейник, он кивает, не до конца понимая, о чем она. А потом Хелейна просто наливает остывший кофе из кофейника в его чашку и берет ту как ни в чем не бывало. Она делает глоток, потом другой, но он почему-то не говорит, что кофе давно остыл. Вместо этого он говорит: — Я пил оттуда. И вместо неловкой повисшей паузы она отвечает почти мгновенно: — Я поняла. Хелейна глядит куда-то в сторону, пьет мелкими глотками, и Деймон окончательно теряется. Потом она чуть дергает головой в его сторону, но взгляд все равно не поднимает. — Или ты собирался еще пить? — Нет, — поспешно отвечает он, не до конца понимая, как правильно реагировать, чтобы не спугнуть ее. — Нет, ты можешь пить из нее, мне она больше не нужна. — Хорошо. Он продолжает смотреть на нее, пытаясь понять, что только что произошло. Хелейна успевает выпить почти целую чашку, а понятнее ситуация не становится. — Ты так смотришь на меня, потому что я кажусь тебе странной или потому что я сделала что-то не так? — уточняет она, все еще не поднимая взгляд. — Ни то ни другое. Теперь ее отстраненный взгляд кажется ему почти подчеркнутым. Но чем дольше он смотрит на нее, тем сильнее она его игнорирует. По крайней мере создается такое впечатление. Только Хелейна продолжает с ним разговаривать, и это окончательно его запутывает. — Скажем так, — начинает Деймон, стараясь подбирать слова, — мне нужно время, чтобы узнать тебя. Тебе нужно время, чтобы узнать меня. — Ты поэтому так пристально на меня смотришь? Он замечает, как она напрягается. Не съеживается, но в ее позе становится заметно напряжение, руки буквально впиваются в чашку, будто бы она не уверена, что способна удержать ее. — Ты в порядке? — уточняет он, хмурясь. — В полном. Хелейна нервно сглатывает слюну, и он слышит это. Деймон уже собирается встать с кресла и подойти, как она добавляет: — Иногда вокруг слишком много всего. Не знаю, как тебе это объяснить. Просто… слишком много всего, понимаешь? — Хелейна облизывает губы и продолжает смотреть куда-то то ли в чашку, то ли в пол. — И тогда мне становится трудно сосредоточиться на всем сразу. — Сейчас тебе трудно? — Да. Он не говорит, что понимает ее. Вместо этого перестает на нее смотреть. Буквально заставляет себя посмотреть в сторону. Сам не знает, почему это делает, ведь не может же ей так сильно мешать его взгляд. Или может? Судя по звуку, Хелейна ставит чашку на журнальный столик, разделяющий их, и подтягивает ноги обратно на диван. — Мне иногда бывает трудно сосредоточиться на чем-то, — вдруг заговаривает она. — Или смотреть людям в глаза. Не могу смотреть на кого-то, когда волнуюсь. Или слушать… Иногда звуков как будто слишком много, — она тяжело выдыхает, и интонации становятся совсем обреченными: — Я звучу как сумасшедшая. Деймон переводит на нее короткий взгляд. Ей не нужны слова утешения, она не просит у него жалости. И это кажется самым странным — смотреть на нее далеко не в первый раз, но видеть — впервые. — Может, отчасти поэтому я и оказалась на том подоконнике. Потому что устала пытаться всем объяснить, что чувствую. — Ты бы хотела оказаться там снова? Она не отвечает. Медленно мотает головой и только потом говорит: — Нет. В этом нет никакого смысла. А потом она неожиданно встречается с ним взглядом, и ее светло-фиалковые глаза кажутся неживыми и почти что стеклянными. Ему нужно отвернуться. Деймон мысленно напоминает себе, что она только что же сказала, что ей трудно. Ему бы облегчить ей эти трудности, в чем бы они ни заключались. Но какое-то время он продолжает держать этот неожиданный зрительный контакт. — Пойду узнаю, когда ты сможешь позавтракать, — наконец произносит он и поднимается с кресла. — Спасибо, — отзывается она, едва шевеля губами. Когда он возвращается в гостиную, на диване остается смятый плед и ничего больше.