Кренник, но я же тебя люблю!

Семь лет — это мучительно долго, если вам, конечно, нечем заняться. У Джин такой проблемы не было. Поначалу дни, даже месяцы тянулись мучительно долго. Но потом она наткнулась в одной книжке на очень мудрую мысль: время летит стремительно, если не обращать на него внимания. Ждать не ожидая. Отметить важное событие в календаре, провести необходимую к нему подготовку, а затем просто продолжать жить. Не успеешь оглянуться, и заветная дата сама собой незаметно вырулит из-за угла. Джин снова стала прилежно учиться, без особого труда ликвидировав те хвосты и пропуски, что успели у неё накопиться на волне недолго периода подросткового бунта. Звёзд с неба она, однако же, не хватала, но уверенно и без крупных неприятностей освоила школьную программу. Папа грезил, что дочь пойдёт по его стопам, но природа, что называется, отдохнула на детях великих… Физико-математико-инженерный и хатт знает ещё какой факультеты, так или иначе связанные с работой Эрсо-старшего оказались вне способностей и талантов его дочери. Можно было, конечно, дернуть за ниточки, однако в итоге результат был бы плачевен — впустую потраченные годы. Хоть это-то понимал Гален, не став давить на дочь. Кренник заикнулся было о военной Академии, но Лира была категорически против. Не то, чтобы упрямая дочь послушала бы кого-то из родителей, скорее уж беспрекословно поступила бы туда, куда указал бы Орсон… В одной из экспедиций что-то пошло не так и Лира пала жертвой несчастного случая. Трагедия, на фоне которой разногласия по поводу учебы Джин, такая малость, в самом деле. Трагедия, ещё больше увеличившая пропасть между отцом и дочерью. Гален, как и следовало ожидать, окунулся ещё глубже в работу (что было, безусловно, на руку коварному директору) и выныривать не собирался. Джин была предоставлена сама себе. Не в первый раз, ибо в последние годы она и без того всё чаще оставалась одна. Папу завораживали кайберы, мама пропадала в самых далёких уголках галактики, на своих раскопках. И хотя Лира скучала по дочери гораздо больше и острее чем Гален, звала всякий раз с собой, но Джин ни в какую не соглашалась ехать с ней, находя для этого благовидный предлог: у меня тут учеба. О дистанционном обучении ничего и слушать не желала, как и о местных школах по соседству с раскопками, довольно-таки редкое явление, стоит признать. Домашнее обучение с Лирой в качестве преподавателя тоже не было вариантом. Лира могла сделать из дочери превосходного геолога, но идти по стопам матери Джин не собиралась. На вопрос, а чем ты тогда хочешь заниматься в жизни? — у Джин чёткого ответа не было. Было лишь ясное желание не следовать очевидными путями. По крайней мере, теми, что предлагали родители. Это маленькие дети не мыслят жизни без родителей, а мысль о совместной работе под началом родителей в будущем бросает подростков в жар. Не всех, наверное, но Джин, почему-то «да». Ну что поделаешь, не получилось из них идеальной семьи на плакат КОМПОНП. Словом, семь лет пролетели достаточно быстро. Особенно, если взять и оглянутся назад, мысленно вернуться в тот вечер. Дерзкая девчонка, пришедшая без приглашения в гости… Ужас. Глупость невероятная. И вот теперь она снова собирается совершить очередную глупость. Напомнить Орсону Креннику об их договоре. Свою часть сделки она выполнила. Внутренний голос предпринял последнюю попытку остановить это безумие. Джин, иди домой. Не позорься, а? Она прогнала прочь эту назойливую мысль. Прогнала страх, устав бояться. Ей надоело жить бессмысленными мечтами, хотелось разобраться с этим раз и навсегда. Рыдать в подушку, если не повезёт. Напиться с горя и пойти искать приключения на нижних уровнях Имперского города. А может и на верхних, да, лучше на верхних. Но может ей повезёт? Нажимая на кнопку вызова, Джин просит Силу, чтобы Кренник сегодня оказался один. На крайний случай, по уши в работе. — Джин? Заходи, дорогая, — приветливо встречает её директор, не ждавший её столь поздно. Не ждавший никого столь поздно, сегодня, по крайней мере. Но всегда готовый найти время для оставшихся в живых Эрсо. Предпочитая папу, конечно, но об этом как-нибудь в другой раз. Белая рубашка, светлые брюки. Директор Кренник выглядит сногсшибательно всегда. Хоть в форме, хоть в столь «домашнем» наряде. Или вот как тогда, в одном полотенце, обмотанном вокруг бёдер. Здравствуйте. Как ваши дела? Не отвлекаю ли я? Нет, что ты, как хорошо, что зашла! Как ты выросла. Давненько не виделись. Как папa? Вы сами знаете, как папа, даже лучше, чем я. Но не будем о папе, давай о тебе. Давайте лучше о вас. Да что обо мне? Обо мне ничего нового: работа, работа, ещё раз работа. Таркин, зараза… но не будем о грустном. И всё это под бутылку набуанского красного, которое принесла с собой Джин. Тёмная жидкость налита в изящно-простые бокалы, хотя Креннику так и хотелось приобрести домой что-нибудь более вычурное, нежели просто гладкое стекло. Однако продавец убедил его, что именно такие, классические во всех аспектах (форма, размер, отсутствие красивостей) бокалы приобретают настоящие аристократы. Кренник всячески старался закопать поглубже своё плебейское, по мнению некоторых, происхождение. И потому пришлось покупать вот этот набор. И вот, наконец, они подбираются к самой сути разговора. К самому главному. К тому, ради чего она пришла сегодня к нему, на самом деле заранее договорившись о встрече, не смотря на обмен вежливыми любезностями в стиле «совершенно случайно проходила мимом — решила зайти», что напросились-таки сами собой. Ибо признавать правду, что с нетерпением (она большим, чем он) ждали этой встречи, не желал никто, каждый по своим резонам. Кренник курил, почти не переставая. — Прежде всего, хочу извиниться, перед вами, Орсон. — Извиниться? За что, Джин? — За свою нелепую выходку семь лет назад. Это было… — Джин закрыла лицо руками, пряча улыбку. — Мне ужасно стыдно. Простите меня, пожалуйста. Она отвела указательный палец чуть в сторону, подглядывая за реакцией Кренника. Разозлился? Обиделся? Ничего не вспомнил? Сейчас будет утешать девушку? Нет, не будет? А жаль. Тот лишь коротко усмехнулся, делая очередную затяжку. Выпуская на волю порцию дыма. Кончик сигареты тлеет, красный превращается в чёрный, а затем в серый. Горячо, однако. — Я улыбаюсь, но я серьёзно, — комментирует Джин. — Верю, — соглашается Орсон. — Но тебе совершенно незачем извиняться, Джин. — Правда? — Правда. Ты поступила так, как подсказывало тебе сердце. Ты следовала за своей мечтой, ты не побоялась рискнуть, — бархатный голос без труда очаровывает. — Вы до сих пор моя мечта, — выдохнула Джин. — Неужели? Польщен, — на губах директора заиграл улыбка, в глазах засияли озорные огоньки-искорки. Директор скромно и с достоинством признавал свою неотразимость. Сейчас даже большую, чем несколько лет назад. В волосах добавилось седины, на лице морщин, но если это всё правильно преподнести, эффект будет потрясающим. Девочки, мальчики разных возрастов не могли устоять. Не могла и Джин, если даже учесть и гены не всегда сговорчивого Галена… Тонкий дымок. Аромат алкоголя. Аромат Орсона Кренника. Сладкий, приторный, такой желанный, такой… волшебный, чудесный. Всё было так невесомо. Его хриплый, прокуренный вдоль и поперёк голос. Его чуть вьющиеся, зачесанные назад волосы. Всё было так хорошо, что, конечно же, не могло быть правдой. — Да ты издеваешься надо мной! — догадалась девушка. В голосе прорезались истеричные — наследство Лиры — нотки. Джин замахнулась было, чтобы ударить, не больно конечно, скорее по-детски наивно, наигранно дерзко, но сама себя удержала. Цыкнула и надула губки, выпила вина, и теперь хмурясь, смотрела на директора, грустнея с каждой секундой, ясно понимая, что не будет воспринимать он её никогда всерьёз: дочь своего друга. Ни сейчас, ни потом. Никогда. — А я как дура, вела все эти годы себя прилично, — выпалила она после непродолжительного молчания. Непрошенная улыбка противоречила негативной окраске сказанного. Долго дуться на такого красавца она не могла. Директор был прекрасно осведомлён о своём преимуществе и без зазрения совести этим пользовался: коротко облизал свои губы, сделав глоток вина. — Ты вела себя прилично исключительно в собственных интересах, Джин, — серьёзно ответил директор. А затем снова добавил в голос игривых, провокационных ноток: — Неужели так и не совершила ни одной глупости за всё это время? А? Давай, рассказывай. Дядюшке Орсону ты можешь рассказать всё, что угодно, не рискуя нарваться на чтение морали. Зелёные глаза Джин изучающее смотрели на Кренника. А ведь и вправду, не станет читать нотации. Не стал капать на мозги несмышленой девчонке тогда, не станет делать этого и сейчас. — Его звали Кассиан. Брюнет. Карие глаза. Совершенно не похож на вас, дядюшка Орсон. Да рассказывать особо и нечего. Учились вместе, гуляли в одной компании, которая затем распалась на парочки. Держались за ручку, но в какой-то момент ему, естественно, стало этого мало, и он решил меня поцеловать. — А ты что? — А я… — она тяжело вздохнула. — А я люблю другого. Не ценит, конечно, нисколечко, но что поделать. Я залепила Кассиану пощечину. На этом всё, собственно и кончилось. — Понятно. Суровая женщина. Джин коротко хохотнула. — Семь лет, говоришь, прошло? — снова начал Кренник. — Как быстро летит время. И ты вместо того, чтобы праздновать где-то с подружками, вовсю веселиться, встречаешь свой день рождения в компании старого дядюшки, который нисколечко, по твоим словам, этого не ценит. — Да, — Джин развела руками. Мол, ничего не поделаешь, но жизнь — штука несправедливая. — С подружками мы всегда успеем встретиться, а вот директор — человек занятой. — Это ты верно подметила. Получается, я должен тебе подарок, Джин? — Получается так, — согласилась она. — Что же тебе подарить, ума не приложу. Она пристально смотрит Креннику в глаза, потеряв остатки смущения. Только румянец предательски заливает щеки красным, но это не считается. Взгляда она не отводит. — Думаю, вы что-нибудь придумаете, директор. — Что-нибудь, — эхом повторяет мужчина, внимательно смотря на сидящую перед ним девушку. Молодую, красивую. В чёрном коротеньком платьице, аккуратно, со вкусом накрашенную. Волосы собранны вверх, открывая изящную длинную шею. Остроносые туфли на адекватной по высоте и ширине шпильке. Тоненький золотой браслет на запястье — подарок отца на совершеннолетие. Кайбер на золотой же цепочке на шее — это уже от Лиры. Серьги — от него самого, уже после смерти Лиры, когда Галену становится всё равно, кто и что дарит его дочери, а та не очень-то и болтлива. Спросить что ли, чего хочет она сама. Точнее кого. Ответ, однако же, очевиден. Гален никогда не смотрел на него так, как она сейчас. Так — с обожанием, жаждой, зачарованно — Гален смотрел только на свои кайберы, будто заколдованный их светом, тем, что они излучали и тем, что переливался внутри кристаллов. Маленькая вселенная, поглотившая Эрсо-старшего, украв его у всего остального мира, украв его у дочери, у жены, у друга… Маленький розовый кайбер, обрамлённый золотом, висел на шее девушки, оставленный без внимания. Она давно изжила эту детскую привычку — вертеть камешек между пальцами, или просто касаться, ища поддержки и тепла, прося совета. Она больше не верит в эти глупости. — Твой папа меня убьёт, — наконец, произносит Кренник. — А вы собираетесь ему рассказать? — задаёт провокационный вопрос Джин, заставляя мужчину коротко рассмеяться. — Он и меня убьет в таком случае. С непозволительной лёгкостью оба используют это слово. Убьёт. Прекрасно понимая, что это скорее фигура речи, красивый, хотя вместе с тем и нелепый, оборот, далёкий от действительности. Начать с того, что Гален Эрсо в реальности способен быть лишь молчаливым пособником массового уничтожения, но никак не тем, кто хладнокровно может лично нажать на кнопку бластера, стреляя в дочь и любовника. Это не его стиль. Так что всё это — всего лишь игра слов. Последний рубеж, последняя попытка остановить неизбежное, остаться ответственными взрослыми, не совершающими глупостей разного рода, путь и приятных. «Мы все умрём, рано или поздно, так что не всё ли равно?» — фатализм читается во взгляде Джин. Она пропала давным-давно и ей больше не страшно, что же скажет папа. Ей плевать. Она просто хочет не отрываясь смотреть в голубые глаза Орсона Кренника, невозможно яркие, по сравнению с которыми столь любимые Галеном кристаллы — блёклые, мутные, лишённые жизни, стекляшки. Кренник обычно доводил надменных столичных аристократок до исступлённого состояния, заставляя их буквально на коленях молить о снисхождении. Мужчина получал ни с чем несравнимое удовольствие, наблюдая за тем как все эти леди, обласканные судьбой, столь удачно родившиеся в благородных семьях, сгорали от страсти нетерпения, очарованные им, безвестным выскочкой из Среднего Кольца без роду и племени. Готовые лизать его сапоги, порабощенные своей похотью. Привыкшие повелевать, они подчинялись ему, не в силах сопротивляться, побеждённые ещё более опасным хищником, сытые, показывающие свои зубки только в силу прихоти, в то время, как ему приходилось подниматься вверх, расталкивая конкурентов локтями или же напротив, искусно дёргая за ниточки других, оставаясь кукловодом в тени… Всем этим скучающим прелестницам на самом деле нравилось ему подчиняться, чувствуя сильную хватку мужских ладоней на своих затылках. Им нужен был хозяин, который не станет им угождать, который будет отдавать им приказы тоном, не подразумевающим даже малейшей возможности неповиновения. Любезный, обходительный адмирал, с изящными шутками, казавшимися ещё более очаровательными от проскальзывающей по временам в речи провинциальной шепелявости, за закрытыми дверьми превращался в тирана, деспота, заботящегося только о своих желаниях. Держа своих любовниц на тоненьком поводке, обжигая своим темпераментом. О, он был умелым притворщиком, иногда, если того требовали обстоятельства, меняя тактику, становясь сам покладистым, нежным, внимательным, в исключительных случаях. Особенно в самом начале, заманивая очередную жертву в свои сети, обманчивой галантностью заботящегося о чувственном наслаждении дамы джентльмена. Он умело находил ключик к каждой из них, наслаждаясь процессом подбора подходящего варианта. Перебора их всех, таких разных и таких одинаковых, в самом деле. Холодные аристократки начинали плавиться под его взглядом, горячие штучки попроще сами бесцеремонно бросались на шею, широко улыбаясь. Мимолётные встречи на одну ночь, короткие интрижки, растянутые во времени романы… Всё разнообразие всевозможных вариантов, искрящееся возможностью выбора и отсутствием скуки. Таркин. Пфф… Виртуозно и регулярно трахающий мозги, что изматывает и выводит из себя куда больше, чем это было бы возможно при обычном сексе. Заклятый враг, въевшийся под кожу словно паразит, от которого никак не избавиться. И посреди этого хаоса, этого постоянно бушующего урагана, что Орсон Кренник зовёт своей жизнью (шторм, который он никогда не променял бы на пресный, безвкусный штиль), одна константа — Гален Эрсо. Друг, любовник, подчинённый. Меланхоличный гений, с каждым годом всё больше и больше теряющий связь с реальностью, погружаясь в свои схемы, чертежи и расчёты, а также прожекты лучшей жизни в галактике. Гален Эрсо, одержимый кайбер кристаллами и вспоминающей о существовании мира за стенами его лаборатории только благодаря Орсону Креннику, который связывает Галена с объективной — на самом деле, субъективной, адмиральской версией — реальностью. Гален, иногда, позволяющий Орсону быть рядом. И пересекать черту, переступать линию, за которой начинается личное пространство, вторжение в которое кем-либо ещё, кроме настойчивого директора, просто невозможно: щиты стоят на максимуме. Гален — это очень сложно, и сейчас Орсон рискует усложнить всё ещё больше. Гален… призрачные черты которого так предсказуемо проступают в его дочери. Она послушно ждёт, что будет дальше, потягивая вино, просто для того, чтобы хоть чем-нибудь себя занять и скрасить ожидание. Придать себе смелости, ведь отступать уже некуда, да и не хочется. Пальцы директора давят сигарету в пепельнице — синий дымок «погребального костра» вьётся тонкой струйкой. Сомнения похоронены. Мужчина опускает на мгновение веки — разрешающий жест, открывает глаза и приглашающе разводит руки в стороны. В ту же секунду ураган по имени Джин бросается на него со всей своей страстью и неуемностью молодости, жадно целуя, пусть и неумело, но недостаток в техническом отношении с лихвой искупается искренностью порыва; запуская тонкие пальцы в его короткие, седые волосы. Она позволяет себе всё, что нельзя, следуя мудрому руководству адмирала, директора. Её мечта сбылась. И она счастлива как никогда прежде.