Красная Земля

      Чем дальше они уходили от города, тем ближе подъезжал Изуку к Кацуки. Шерсть коня последнего золотилась в свете полуденного солнца, пока они скакали в сторону охотничьих угодий. Изуку незаметно поглядывал на Бакуго и очередной раз убеждался, насколько тот идеально держался в седле, он будто плыл вместе с лошадью. Конечно, Изуку так же не испытывал особых проблем с ездой верхом, но всегда считал, что он менее профессионально держится в седле, и рядом с Бакуго разница становилась более заметной.       Молодые люди пробегали по извилистым тропам, по которым ежедневно ездили повозки с продовольствием, иногда гружённые старыми дубовыми бочками с пивом, строительными материалами и даже оружием. Они бежали довольно долго, вблизи городских дорог дикие животные логично не обитали, и с каждым годом они всё сильнее отдалялись глубже в степи и леса, куда направлялись и они. Ребята опускались в овраги, взбирались на холмы, пересекли дважды быстротечную реку, которая была настолько длинной, что начинала свой путь где-то за ближайшей скалистой вершиной Аппалачей, возвышающейся на горизонте. Дороги сильно выделялись из-за кирпично-красной земли на фоне зелёной травы. С высоты самого ближайшего холма, как часто замечал Изуку, создавалось впечатление, словно это широкие царапины оставил когда-то огромным кугуар, которые по сей день кровоточили. Во время дождя эти самые дороги темнели, приобретая багровый оттенок, и в самом деле напоминали собой кровавые реки.       В дороге им неожиданно встретились два белохвостых оленя, которые в несколько изящный прыжков скрылись в лесу; преследовать их ни Изуку, ни Кацуки не собирались. Они побежали дальше, распугали стаю пухлых американских индеек, которые кудахча поторопились спрятаться в кустах; и десятки чернохвостых зайцев бесстрашно бегали рядом, чуть ли не кидаясь под ноги лошадям.       Молодые люди забежали в лес, здесь в тени широколиственных деревьев воздух приятно смягчался и насыщался влагой, что становилось легче дышать. Изуку был готов вбирать этот воздух до тех пор, пока не потеряет сознание от переизбытка кислорода. Он так любил ароматы леса. Бакуго посматривал за ним и следил, чтобы тот не отставал и подгонял его, если замечал, что лошадь Мидории сбавляет ход.       — Не зевай, Деку, ещё не приехали.       — Я знаю, — отозвался Изуку, рассматривая солнечные лучи, которые пробивались сквозь зелёную крону.       Охотничьи тропинки в этих местах не очень широкие, и Изуку пришлось вновь ступать позади Кацуки. Конь Бакуго громко храпел, тряс головой, бежал свободно и легко, не испытывая никакой усталости. Уже было недалеко, на дорогу оставалось потратить не больше пары часов.       Изуку взглянул на Кацуки, рассматривая его новую льняную рубашку не самого приятного оттенка серого, рукава которой были подобраны до локтей. На голове по-прежнему держалась его старенькая фетровая шляпа, которую он получил в подарок от отца лет пять назад и до сих пор с ней не расставался, хотя она заметно потёрлась. Кацуки не отличался особой любовью к предкам, но он правда их уважал, даже несмотря на то, что часто с ними ругался. Изуку это знал. Он хорошо его знал. Уже много лет. Столько всего изменилось, а ведь всего года три назад Бакуго открыто ненавидел Мидорию. Так во всяком случае казалось.       Изуку вспомнил их первую совместную поездку на охоту. Всегда, когда они вновь отправлялись в путь, он вспоминал тот раз. Казалось, это случилось в другой жизни и с кем-то другим. Он никогда не сможет забыть тот день, в который изменилось всё. Ещё долго будут храниться в его памяти воспоминания о густом прохладном тумане, который спустился на них ранним утром, что ему впервые за тот год стало холодно в рубашке. Бакуго тогда сам на себя не был похож, действовал больше как сторожевой пёс и реагировал на малейший шорох, доносившийся из леса.       В такую погоду бывало бродили медведи, встреча с которыми частенько заканчивалась гибелью охотников. И на них действительно напал медведь в тот день, вернее это была медведица, она защищала медвежат, что вовремя заметил Изуку и смог остановить Кацуки от намерения её просто застрелить.       — Ты самоубийца, Деку! — ругался тогда Бакуго.       Им удалось отделаться небольшими ранениями; больше всего пострадал Кацуки, так как он чуть ли не в рукопашную был готов драться со зверем. Вспоминания об этом теперь, Изуку больше смеялся, но тогда ему было страшно. Он перевязывал его раны, бормотал что-то, успокаивая и его и себя.       Что-то неуловимое произошло между ними в то мгновение, что-то сломалось в один миг и на останках создалось новое. Объяснение этому Изуку не искал: в этом не было смысла. Тогда произошёл их первый поцелуй — и это не хотелось анализировать, а только чувствовать. Он получился импульсивный, нелепый, в чем-то глупый и неумелый. Изуку часто вспоминал этот момент с улыбкой. Каччан впервые на его памяти столь сильно смутился, что едва мог связно говорить, от чего предпочел просто держать язык за зубами, и на обратном пути они не перекинулись ни одним словом. А потом они поехали вместе вновь, потом — ещё раз и ещё. Всё неумолимо менялось в их отношениях. Изуку всегда испытывал к Кацуки тёплые чувства. С самого детства и до сей поры он называл его безобидным прозвищем «Каччан», даже в тех случаях, когда они устраивали драки. И Кацуки никогда не запрещал ему так себя называть. Изуку верил, что только благодаря этому в нем продолжала жить нежная любовь к Каччану, и когда тот сделал первый шаг, он с готовностью принял его чувства. Они проявляли их в тайне от внешнего мира. Только на этих вылазках они могли оставаться одни. Только здесь им никто не мог запретить любить друг друга.       Спустя время, когда жаркое солнце перестало припекать макушку, так как склонилось ближе к горизонту, они добрались до своего места. Уже второй раз они останавливаются в этом месте: на опушке дубового леса недалеко от реки, которая, прячась в кустах, скользила по каменистой почве вниз к югу; тут лежали три крупных камня, между которыми они разводили огонь и размещали палатку. Камни выступали в качестве защиты от ветра, что дул со стороны поля, принося с собой песок и запах белых цветков шиповника. Обычно Кацуки предпочитал не останавливаться в одном и том же месте несколько раз подряд, но сегодня он сам привел за собой Деку сюда, и последний не возражал. В дороге они провели почти полдня, лошади устало храпели, опуская головы. Особенно Селеста утомленно ворчала, пожевывая железо во рту, пуская пену. Изуку встревоженно погладил её и поспешил слезть.       — Старовата она для таких долгих поездок, — констатировал Кацуки, скользнув взглядом по лошади.       Он слез с коня и быстро огляделся, высматривая глазами в поле и лесу силуэты незваных гостей, но никого, к счастью, не увидел.       — Да, но её невозможно заменить, — Изуку угостил её яблоком, поглаживая по шерстяной щеке, улыбаясь ей с нежной грустью в глазах. — Хорошая девочка, — шепнул он.       Он имел в виду не только её саму, как часть его семьи, как своего друга, но и тот факт, что покупка новой лошади для его семьи — неподъёмная ноша, это просто дорого. В отличие от состоятельного Бакуго, в конюшне которого стояло несколько элитных скаковых лошадей, любую из которых он бы отдал Мидории не задумываясь — но не мог.       — Мы что-нибудь придумаем, — произнес Кацуки, поглядывая на Изуку, не позволяя себе подойти ближе. Не сейчас.       — Угу, — покивал тот, не особо надеясь на сказанное.       — Эй, — окликнул его Бакуго. — Выше нос.       Изуку усмехнулся и стал выглядеть чуть более весёлым. Он взял лошадь за повод и подошёл с ней к Кацуки.       — Собери пока хворост, а я расседлаю лошадей, пусть попасутся.       — Ага.       Коня передали Мидории, на что первый лишь встряхнул головой и послушно двинулся вслед за ним. Им нужно было подготовить лагерь, набрать дров и воды, может даже поймать что-нибудь на ужин. Солнце ещё не зашло, они могли выйти поохотиться на мелкую дичь. Заяц — идеальная добыча.       Собрав побольше веток и сходив на речку за водой, Бакуго вернулся в их лагерь, Изуку быстро справился с лошадьми, те уже некоторое время стояли в стороне, пряча головы в высокой траве в поисках сочных коротких травинок, которые прятались от выжигающего солнца. Сейчас Мидория заканчивал ставить палатку.       — Пойдёшь со мной за ужином? — спросил Кацуки.       — Конечно, сейчас только закончу.       Деку затянул последний узел и, взглянув на палатку, убедился, что всё сделано правильно, и подошёл к своему снаряжению. Он подобрал лук и стрелы на мелких зверей — с ними намного оптимальнее охотиться, так как громкий звук оружия может не только распугать всех живых существ в этом районе на расстоянии мили, но и испортить мясо.       — Наловчился стрелять? — ухмыльнулся Бакуго.       — Разумеется, — отозвался Мидория и впервые за этот день искренне улыбнулся ему — это была та самая улыбка, за которую Бакуго был готов умереть прямо сейчас. Он сглотнул и качнул головой в сторону леса, где недавно видел зайцев.       — Тогда пошли.       — А сам ты не собираешься стрелять? — уточнил Деку по большей части просто, чтобы заполнить тишину.       — Хочу посмотреть, как ты это будешь делать.       Они отправились в лесную чащу. Под ногами шуршали опавшие листья и старые ветки; пробираясь сквозь кусты, что раскинули в стороны свои неприятные жесткие ветви, они добрались до небольшой полянки, по которой бегали тёмно-серые зайцы. Они были настолько непуганые, что лишь несколько из них опасливо спрятались в кустах, остальные продолжали щипать траву, поглядывая на людей безэмоциональными черными глазами.       Мидория присел на одно колено, присматриваясь к животным, не обращая внимание на то, как внимательно за ним наблюдал Бакуго. На его лице Кацуки читал полное отсутствие желания стрелять по этим зверюшкам. Его не переставала удивлять мягкосердечность Изуку.       — Вон в того, — прошептал Кацуки, указав пальцем на нужного зайца.       Изуку молча натянул лук, прицелился и выпустил стрелу. Она вонзилась в зверя с такой быстротой и так метко, что тот даже писка не успел издать — мгновенно погиб. Остальные зайцы врассыпную бросились в лес.       — Отличный выстрел, — похвалил парня Кацуки. — Давай ещё одного, этого будет мало.       Изуку невнятно фыркнул.       — Какая же ты неженка, — вполне серьёзно заметил Бакуго, подбирая тушку зайца за задние лапы.       — Просто я не нахожу удовольствия в убийствах.       — Зачем тогда на охоту ездить?       Деку улыбнулся, но было видно, что вопрос Кацуки его возмутил.       — Каччан, ты знаешь зачем.       — Знаю.       Они оба понимали, зачем они здесь, но это осталось не озвучено. Спустя недолгие поиски, они добрались до новой стаи зайцев, и одного из них ждала такая же учесть, что и первого, который прямо сейчас полутеплый лежал на плече Кацуки. Зверёк с той же лёгкостью расстался с жизнью, получив меткий выстрел в голову. Он тоже умер, не издав и звука.       — Ты только не заплачь, — попытался подшутить блондин.       — И не собираюсь, — отмахнулся Изуку.       — Мы их стреляем не ради того, чтобы потешиться, — по неизвестной самому себе причине решил озвучить свои мысли Кацуки.       — Я знаю, — с нажимом отозвался Изуку. — Зачем ты меня успокаиваешь?       — Я не успокаиваю, я просто хочу, чтобы ты убрал это постное выражение со своего лица.       — Как скажешь, — улыбнулся Мидория. — Как скажешь…       В этой улыбке было куда меньше той искренности и нежности, чем того хотел Бакуго, но он решил отступить и не обращать больше на это внимание.       Они вернулись в свой лагерь. Оранжевые лучи заходящего солнца крались по поверхности поля и бросались прямо в глаза, ослепляя. В таком освещении зелёная трава и листва меняли оттенок и тем красивее смотрелись на фоне темно-синего неба. Дождя не ожидалось сегодня, хотя Кацуки бы от него не отказался: это позволило бы им провести в палатке побольше времени вместе. Он глянул на Деку, что сел у костра, подготавливая походный чайник, чтобы заварить кофе; смотрел на то, как у него двигались губы, пока он говорил, и совсем отвлёкся, ничего не расслышав.       — Каччан, ты меня слышишь?       — Ага, да.       Бакуго даже не подал виду, что прослушал всё, что Изуку ему сказал, и с серьёзным видом пожевал щёку изнутри, наблюдая за тем, как коричневый порошок ссыпался в металлический чайник.       — Ты собираешься разделывать зайцев?       — Да, сейчас, хочу только проверить кое-что.       Кацуки изящно ушёл от риска быть пойманным на наглом разглядывании и поднялся, намереваясь проверить округу. Они должны были быть здесь одни, их никто не должен был видеть.       Когда он убедился, что никого рядом точно нет, занялся тушками зайцев. Обычно это делал он, потому что Изуку всякий раз пользовался возможностью не пачкать руки кровью, хотя Кацуки знал, что тот просто её боится. Вскоре мясо шипело над огнём, роняя в угли капли жира. Горячий кофе дымился в двух жестяных чашках. На поле спустились сумерки, небо медленно чернело над головами, открывая вид на самые яркие звёзды.       Наступал тот час, когда они могли перестать дистанцироваться друг от друга. В эти редкие — и потому драгоценные моменты — они могли открыться и расслабиться. Бакуго мечтал об этом почти весь год. Последний раз они ездили вместе в августе, и не смогли продлить эти встречи до октября, как они обычно делали, из-за занятости Кацуки: отец отправил его в соседний штат.       Присматриваясь к вспышкам пламени в глазах напротив, Бакуго произнес:       — В следующем месяце поеду в Атланту на родео, — и глотнул кофе.       Это мероприятие совсем новое, оно зародилось всего пару десятилетий назад и мгновенно набрало популярность: все матёрые всадники собирались вместе продемонстрировать свои навыки верховой езды.       — Родео? Опять? Тебе совсем не жалко животных?       — Я не собираюсь арканить телят или сидеть верхом на ебанутом быке, я хочу поучаствовать только в том виде состязаний, где требуется скакать на лошади по определенному маршруту вокруг бочек на скорость.       Изуку улыбнулся.       — А в прошлом году ты пробовал продержаться на быке. Вышло не совсем удачно.       Кацуки от неожиданности подавился кофе. Он ведь хотел сохранить это в тайне, откуда Деку мог знать?       — Откуда ты знаешь?..       — Тётя Мицуки сказала моей маме, а она — мне.       — Блять, — фыркнул Кацуки, стирая капли чёрного кофе с джинсов.       — Почему сам не сказал? — Изуку перевернул шампур с кусочком подрумяненного мяса; его уже можно было снимать.       — А ты думаешь, мне было легко смириться, что я слетел с быка в первые же секунды и отбил себе копчик так, что чуть слёзы из глаз не брызнули?       Изуку залился смехом, прищурив глаза.       — Очень смешно, ага.       — Прости, — кашлянув в кулак, сказал Деку. — Я просто представил, как ты летишь с быка… — И опять захихикал.       — Вот поэтому я больше никогда не буду это повторять. — Он встал и взялся за шампур, снимая мясо с огня. — Подай тарелку.       Изуку протянул ему такую же жестяную тарелку что и их чашки: с посудой из подобного материала было удобнее ходить в походы, они наиболее лёгкие.       — Буду участвовать только в скачках. Хулиган меня не подведёт.       — Я верю, что ты победишь, Каччан! Ты прекрасно о нём заботишься.       Кацуки прищурился, в это время накладывая в тарелку готовое мясо.       — Опять язвишь?       — Вовсе нет, — качнул головой Изуку, — я серьёзно… Ты очень чуткий с теми, кого ценишь.       Кацуки пригляделся к этим зелёным глазам, которые в темноте наступающей ночи почернели, но так же ярко поблескивали в свете огня; взгляд спрятали за полями шляпы.       — Мне не сравниться в этом с тобой, — хмыкнул Кацуки.       Комплименты давались ему тяжко, он почувствовал себя дураком и покраснел от смущения. К его радости, Изуку смутился не меньше и благодарно улыбнулся, уткнувшись носом в свою тарелку.       Некоторое время они сидели в тишине, поедая мясо, Изуку захватил с собой немного соли и трав, отчего трапеза получилась весьма вкусной. Он первый подал голос:       — Иногда я удивляюсь почему…       — Ты о чём?       — Об этом, — Изуку указал взглядом на их лагерь.       — И чему тут удивляться? — Кацуки отложил в сторону пустую тарелку.       — Каччан, я хорошо помню, как ты ко мне относился совсем недавно. И то, как всё идёт сейчас, это необычно…       — Тебя это беспокоит?       Бакуго насторожился и серьёзно взглянул на Деку. Тот покачал головой.       — Нет… Я не знаю, не очень хочу об этом думать.       Он принялся убирать тарелки с чашками, подкинул пару дров в костёр под задумчивым взглядом Бакуго. В тишине стали слышны цикады, совсем рядом заворчал Хулиган, ударяя копытом по земле. Кацуки не обратил на это внимания, продолжая следить за вторым парнем, который на мгновение остановился, поднимая взгляд к звёздам, которые уже очень хорошо просматривались на тёмном небе.       — Изуку, — позвал он.       Тот опять встрепенулся, стоило ему услышать своё имя. Кацуки медленно поднялся и подошёл к нему так, будто боялся спугнуть. Он коснулся его лица, погладил большим пальцем скулу, а потом снял с него шляпу, освобождая пушистые волосы.       — Всё, что было, уже в прошлом. Важно только то, что происходит сейчас, понимаешь? — негромко произнёс он.       Какое имело значение, что было между ними когда-то, если прямо сейчас Изуку мог видеть в алых глазах напротив столько любви? Это его ломало изнутри и собирало заново. Тёплые руки ласкали щёки и хотелось остаться в этом мгновении навечно.       — Я люблю тебя, — прошептал Изуку.       — Да, и я тебя.       Кацуки хотел его поцеловать, но его собственная шляпа ему помешала свободно наклониться к Деку, и он сорвал ее с головы, раздраженно бросая в сторону, и склонился обратно к желанным губам. Они встретили его с нежностью и подконтрольной страстью, которая поначалу сильно возмущала его, но вскоре больше возбуждала: это походило на игру — выведи задрота из себя. Он мечтал сделать это с того самого момента, как только увидел Деку утром. Он хотел к нему прикоснуться, обнять, прижаться, услышать эти самые слова, которые только что озвучили. Его голова почти совсем не соображала. Он целовал его настойчиво, покусывая чужие губы временами довольно сильно, старался сделать так, чтобы этот парень выбросил из головы все глупые и лишние мысли и сосредоточился на своих ощущениях.       Кацуки знал Изуку достаточно хорошо, чтобы быть уверенным, что у него это получится. Их прелюдии всегда долго продолжались, потому что Мидория не сразу заводился, но когда страсть овладевала им полностью, это стоило каждой потраченной секунды. Он потянул его в палатку, в ней было достаточно темно, чтобы не различать в подробностях окружение, но в нее попадал слабый свет костра, который создавал знакомую и комфортную для них двоих атмосферу редких драгоценных встреч. Здесь были расстелены пледы, в стороне лежали их вещи, Кацуки подтолкнул Деку, не переставая целовать, укладывая его на пушистую ткань, сделанную из овечьей шерсти, гладил его шею, спускаясь ладонью под рубашку, нащупывая ключицы. Изуку обнимал его в ответ, скользил руками по спине, целовал всё так же нежно и трепетно, показывая этими действиями все свои тёплые чувства.       Кацуки почти лежал на Деку, придавливая его своим весом, от чего тот тяжелее задышал и немного поёрзал под ним, чтобы им обоим было удобнее. Бакуго приподнялся, расстегнул на нем рубашку и тут же прильнул губами к открывшимся частям тела. Целовал шею, спустился ниже, прислушиваясь к ускоренному дыханию сверху.       — Каччан, — позвал его Изуку, и тот сразу откликнулся на этот зов. Он вновь поцеловал его губы, поглаживая кожу, которую только что оголил, наслаждаясь крепкими объятьями любимого человека. Изуку тоже принялся стягивать с него рубашку, поцеловал в челюсть и спустился к шее, облизнув яремную вену. Они прижались голыми торсами друг к другу, ощущая мощное сердцебиение. Их бедра вжались друг в друга, а жёсткая ткань джинсов одновременно возбуждала сильнее и доставляла слабый дискомфорт, ослабевая желание. Кацуки быстро решил избавиться от этого предмета одежды, и расстегнул ремень на штанах Деку, наблюдая за тем, как тот повторяет за ним эти же действия, но уже с его собственными штанами.       Ночь наполнялась звуками не только насекомых и лошадей, которые мирно паслись неподалеку, встряхивая плечами и хвостами, отгоняя мух, в стороне были слышны мужские стоны и шорох тканей. В палатке становилось жарко, даже ночью летом в этих краях душно, но здесь в пространстве, зажатом между двух тел, температура достигала предельных значений, что можно было потерять сознание. Изуку открывал рот, глотая раскаленный воздух, утопая в ощущениях, которые дарили ему руки Кацуки, а тот не переставал натирать их органы в своих ладонях и хрипя повторять его имя:       — Изуку…       — Каччан…       Оставалось совсем немного. Кацуки чувствовал, как от невероятных ощущений, наворачиваются слёзы на глазах, он видел перед собой взгляд Изуку, который сверкал из-за тех же самых слёз, его руки вонзились в Бакуго, и он не переставал выстанывать слова любви, предупреждая, что вот-вот кончит.       Всего несколько быстрых движений приблизили обоих к оргазму; крики экстаза заглушили глубоким поцелуем, а Кацуки почувствовал, как запульсировали в его руках оба члена, выпуская сперму, пачкая пальцы. Он разорвал поцелуй только затем, чтобы вновь сказать:       — Люблю тебя, — и соединил их губы снова, слушая согласное мычание Изуку.       Чуть успокоившись, он слез с него и рухнул рядом, нащупав свой платок, который предусмотрительно положил сюда Деку, и вытер руки.       Становилось немного прохладно, чему способствовал и пот, который покрыл все тело до самых пальцев ног, костёр давно погас, и ночь окутала двух людей чёрным мраком. Кацуки прикрыл глаза, он был готов уснуть прямо сейчас, если бы Изуку не положил голову на его обнажённое плечо и не устало выдохнул:       — Мне жаль, что приходится делать это вот так.       — Как? Охуенно? — хмыкнул Кацуки, не открывая глаз.       — Я серьёзно, Каччан.       Вот опять. Снова этот тон. Изуку уже поднимал подобный разговор ранее и всё время делал это после секса.       — Почему ты не можешь просто молча полежать и расслабиться?       Изуку вздохнул, продолжая прислушиваться к спокойному сердцебиению блондина.       — Я просто слишком много думаю.       — Это точно.       Они замолчали, Кацуки обнял Деку, прижимая к себе, закрыл глаза и намеревался отдохнуть, но парень опять подал голос:       — Иногда мне хочется всем рассказать о нас.       — Чего?       Мидория приподнялся и взглянул на Кацуки, разглядев в глазах напротив ярчайший скепсис.       — Хочу, чтобы ни ты, ни я не переживали из-за своих чувств и не опасались выражать их при всех.       Бакуго со строгостью взглянул на Деку и не сразу ответил, а последний с понимаем, что сказал глупость, закусил губу.       — Изуку, — начал Кацуки, — ты забыл в каком мире мы живём? Нам с тобой яйца отстрелят за ненадобностью, если узнают.       — Я знаю, я имел в виду не это.       — Не начинай, пожалуйста, заново, блять. Помнишь, что я тебе недавно сказал? Важно то, что происходит сейчас, на остальное насрать!       Бакуго раздраженно выдохнул, прикрыв глаза. Он сам не видел в этом смысла, ни в чем, что он делал, не было смысла, он просто топчется на месте, плененный неправильными, но необходимыми ему чувствами. Но он хотел — мечтал — хотя бы на несколько часов своей жизни забыть об этом, не думать о реальности, которая ударит им в глаза с восходом солнца. Хотя бы на несколько часов…       — Хорошо, как скажешь, — спустя время тихо отозвался Изуку.       Он не лёг обратно, прижимаясь к Кацуки, как в самый первый их раз с красным от смущения лицом и счастливой улыбкой, в этот раз он отвернулся и лёг немного дальше, накинув на плечи плед. Он казался чужим, не нуждающимся во внимании — но это была неправда.       Кацуки сам прильнул к его спине и крепко обнял руками, зарываясь лицом в любимые волосы с запахом костра, целуя затылок, а вскоре погрузился в тревожный сон.