Kind of magic

С самого утра Итачи не давали покоя. Ни собственные нервы, ни непрошенные посетители, одним за одним разрушающие идиллию темного кабинета. — Принц Итачи, император хочет видеть вас, — Ямато безэмоционален настолько, что кажется, будто перед глазами не живой человек, а мраморная статуя, почему-то научившаяся говорить. — А почему он послал вас? — Итачи усмехался равно до того момента, пока не последовал ответ: — Это секретно. Касается принца Саске. Говоря простым языком: придуман план убийства. Итачи чувствовал себя отвратительно от того, что ему приходилось исполнять приказ и с улыбкой слушать, как и когда собираются убить его брата, смешав кровь с мокрой землей. Чистое предательство — идти туда, а не идти туда — упущенное спасение. И в схватке между хитростью и совестью, победила хитрость, придавившая совесть отсутствием выбора. — Он ждет вас прямо сейчас, — Ямато невзначай подал о своем неизменном нахождении в кабинете, чем раздражил Итачи. — Хорошо, идём, — говорить сквозь зубы — так неуважительно и неправильно, но грань дозволенного стирается так же быстро, как спокойствие при виде отца. Фугаку доволен собой — это уже стало его повседневным состоянием вне зависимости от положения дел в стране, уважения со стороны народа или записей в его истории болезни. Более самоуверенного человека сложно сыскать, и Итачи на самом деле даже боялся браться за поиск, чтобы окончательно не разочароваться в людях. Выглядел император ещё хуже своей жены — кожа неестественного бледного цвета оттеняет голубо-зеленым, впалые щеки открывают вид на кости лицевого черепа, и лишь в глазах горит огонь жизни. Как у матери, но с некоторым различием: Микото искренне хотела жить, а Фугаку не хотел лишаться власти. — Садись, — стальной тон разрезал тишину. Рядом с императором сидел Орочимару — тень Его Величества — с хищным змеиным взглядом. Привычная улыбка не сходила с лица, чем ужасно бесила вплоть до желания кулаком стереть её с губ. Итачи не задавал вопросов, ведь Фугаку всегда начинал первым. — К испытанию все готово, но в твоих же интересах, чтобы оно не состоялось. Омерзительность личности отца становилась все более ощутимой. Было в нем что-то умертвляюще противное, словно негатив и желчь его слов впитывались в плоть собеседника, обволакивая удушающей ненавистью к себе. Итачи держал в голове, что такими дешевыми манипуляциями его не купить, но, чтобы не выйти из образа союзника, на секунды представлял, что и правда хотел чужой смерти. — Передаешь убийство в мои руки? — Мне больше нравится называть это устранением конкурентов, — Фугаку фальшиво улыбнулся, а Итачи заметил, как тяжело старику напрягать мышцы. Император уже не ходил сам, и как же тяжело будет объяснить это аристократии на испытании. — Ты будешь исполнять приказы Орочимару, он уже все продумал. — И когда? Фугаку довольно оскалился. — Двадцатого июля. После этого сразу начинай готовиться к Рокировке Душ. Словосочетание вывернуло душу наизнанку. Как же безнадежна была бы ситуация, если бы альянса не существовало, но куда страшнее отсутствие Сакуры в нем. Только сейчас, когда Итачи сидел напротив Фугаку, глаза которого горели адским огнем, он понял, что не готов расставаться ни с Саске, ни с собственной жизнью, и уже тем более не готов оставаться в глазах брата настоящим чудовищем похуже их отца. Сакура поступила верно — пока они оба живы, ещё можно хоть что-то исправить. В кабинет постучали ещё до того, как Итачи нашел в себе силы для ответа. На пороге Ямато, а за ним светлая макушка, округлившая своим появлением глаза первого принца. — Господин Дейдара здесь, — отчеканивает Ямато и покорно дожидается дальнейшего приказа. Когда только ответственный за безопасность принцем стал посыльным? Крайняя мера, чтобы занять Ямато работой, ведь свои прямые обязанности он давно не выполняет? Последняя мелкая ссора показала всю суть Дейдары, пускай он и не сильно скрывал лживую подлость натуры. Итачи знал, зачем он пришел и что хочет сказать, потому и жалел, что не устранил помеху сразу. Стараясь не выдавать злость, Итачи молча сверлил Дейдару взглядом, пока тот распознал в удовлетворённой улыбке. — Я думаю, наш разговор с сыном окончен, — милая улыбка и гневный блеск в глазах — кто после такого поверит в дружелюбие императора? Слепой? Итачи намекали уйти. Он и сам хотел это сделать, если бы Орочимару не вставил свои пять копеек: — А почему принцу нельзя знать, о чем пойдет речь? Его Высочества это ведь тоже касается. Ударить его будет мало. Даже смерть казалась мелкой пакостью в сравнении с заслуженной им участью гореть в аду до скончания веков. Итачи сжал челюсть. — Тогда пусть остается. Дейдара, что такого важного ты хотел сказать? Сердце гулко билось в груди от накатившего волнения. Нужно было сразу догадаться, что, не получив поддержки в одном месте, Дейдара непременно пойдет в другое — такова суть гнилого желания получить похвалу в виде денег и власти. В кабинете императора он получит все и сразу. — Я видел Саске с какой-то служанкой. Он явно в неё влюблен, — Дейдару переполняла гордость, мол: вот, посмотрите, император, какую информацию я нашел. — Он обнимал её и что-то шептал на ухо, но её лица я не рассмотрел. Эта девушка может стать хорошей ловушкой. Триумфа новость не вызвала. Более того — разозлила Фугаку бесполезностью. — И какой смысл, если ты лица не видел? Ты специально моё время тратишь? — зол, суров, нетерпелив. Столько ещё мерзких слов можно подобрать, чтобы описать поганость Фугаку? Этот человек был похож на червивое яблоко, которое уже даже снаружи не выглядело аппетитно. Свежесть — совсем не то, что знакомо дряхлому императору. — Я помню голос. Поверьте, я ходил по всему дворцу, но нигде её нигде нет! Фугаку намеревался бросить в него нож или чего покруче, но Орочимару и тут отличился умением кардинально изменить ситуацию: — Я знаю, о какой девушке вы говорите, она не в замке сейчас. Я послал своего человека за ней. Столько неподдельного удивления Итачи ни за что бы не смог сымитировать — то же можно сказать и про Фугаку, чей взгляд выражал слишком много эмоций, чтобы вычленить из бешеного потока пылающей энергетики хотя бы одну из них. Отец поражался проходящим у него же за спиной событиями, а сын боролся с желанием броситься вон из кабинета, чтобы поведать альянсу страшную новость. Сомнений нет: речь про Сакуру. Недоверие Саске к Сасори, осведомленность Орочимару — складывая детали пазла, картинка, наконец, проясняется, словно пролившаяся правда — луч света, осветивший тьму незнания. Простое удивление быстро сменилось на страх, и как же ужасно, что его ни в коем случае нельзя продемонстрировать в открытую. — Простите, император Фугаку, что не сказал вам раньше. Хотел точно убедиться в том, что она связана с Саске, — Орочимару умело надевал маску раскаяния. — И информация, раздобытая Дейдарой, отмела все мои сомнения: у вашего младшего сына есть пассия, и мы можем воспользоваться ею. Фугаку молчал, и от его молчания резался воздух и решалась судьба Сакуры, совсем неподозревающей, в какой она опасности. Минуты растягивались в часы бесконечного ожидания, словно кабинет императора успел превратиться в зал правосудия — такого же продажного и бессердечного, как и сам Фугаку. — Скажи своему человеку, чтобы убил её. Стук сердца — он вообще есть? Итачи и подумать страшно, какой будет реакция Саске. Страшно от мысли, что Сакуры не станет. Горькое переживание сковало тело, превратило органы в одну большую кашу, неспособную на минимальные передвижения. Ему нужно уйти. Сейчас же. Но что-то заставляет оставаться на месте и прожигать отца взглядом. — Зачем? — Дейдара обескуражен. Лишь один Орочимару неодобрительно прищурился. — Саске мог много чего рассказать ей, опасно оставлять её в живых. Смерть любимой и так разобьет ему сердце и сделает более лёгкой добычей, — отвратительно дурная улыбка красовалась на губах Фугаку как крайняя степень довольства собой. Делать больно другим — что-то вроде его хобби, особенно, если дело касалось Саске. — Я и подумать не мог, что мой младший сын вообще может влюбиться. — лицо скривилось. — Как мерзко. Как мерзко. Этой фразой можно описать весь их разговор. Память Итачи благополучно стерла воспоминания о его приходе к Саске, потому, казалось, что между жестоким взглядом отца и настороженным взглядом Саске прошла всего секунда. Итачи полон отвращения и страха, отчего маска равнодушия с треском разбилась о каменный пол. Спокойный тон — главное его правило коммуникации с людьми, но одна лишняя минута молчания в попытках успокоиться стоила жизни Сакуры. — Что случилось? — Саске словно чувствовал неладное — уже стоял в дверях, чтобы пойти к Итачи. Промолчать — самое просто решение. Просто сказать, что устал и перенервничал, но какие последствия ждут его от сокрытия правды? Примерно такие же ответь он на вопрос. В итоге терять нечего. — Сакура в опасности. Дальше Итачи пришлось тяжело: Саске не слушал ничего из того, что он говорил, а потому приходилось вслед кричать важные подробности. Плевать ли на них Саске? Абсолютно да. Когда любимая девушка может умереть в любую секунду, причина этому — не более песчинки в огромной пустыне, а мысли — отчаянная мольба «Дождись, пожалуйста».

***

Погода сказочная. Ни холодно, ни жарко, а главное — никакого песка в глаза. Единственное, что расстроило Сакуру, — отложенный в дальний ящик её комнаты платок. Никто не запрещал его надеть без повода, но смотрелось бы это крайне нелепо. — Давай обойдем сегодня северную часть горы? Там точно должен быть Люфтшлос, — она повернулась к Сасори и только потом поняла, что спрашивать бесполезно — Сасори плевать куда идти. Первое время они шли молча. Призрачная неловкость не отпускала Сакуру из-за проявленного ранее недоверия. Чувство вины тоже приплеталось сюда нитками с тонкой гравюрой её мыслей «зачем я потащила его за собой?». Собрать растение и прогуляться по горам — прекрасное время для одиночества. И Харуно ценила любую возможность привести мысли в порядок от вечного напряжения тренировок и предстоящих выборов императора. Но все же быть одной без магии в чужой стране — не то, чего хотелось уставшей и напуганной душе. Маленький фиолетовый цветок привлек внимание. Насыщенность оттенка, темно-коричневые крапинки у основания лепестков и яркий-яркий желтый центр. Среди однотонного зеленого полотна они выглядели более чем обворожительно, словно драгоценные камни, упавшие с небес. Сакура, не долго думая, сорвала один из них, искренне восхитилась его красотой вблизи, но уже скоро разочаровалась — и по большей части в себе, когда попыталась вырастить новое растение на месте сорванного. Здесь нет магии. Это нужно выбить на лбу. Виноватое «Ой» само слетело с губ, а взгляд покосился на Сасори. Ему все так же индифферентно происходящее за исключением цветка в руках Сакуры. — Не знаю названия, но оно мне очень понравилось. Забыла, что тут нет магии, — Харуно пыталась избежать неловкого молчания от сосредоточенности Сасори на растении. Но как же бесполезны её усилия. — Этот цветок растет быстро, уже завтра здесь будет новый. Пошли. Вроде нужно радоваться, что в глаза он не смотрит, а вроде и обидно, ведь все это похоже на игнорирование. Сакура не понимала, как начать разговор, чтобы тишина перестала сжимать грудную клетку; не понимала, стоит ли вообще заводить беседу, ведь каждая её фраза забивала лишний гвоздь в крышку гроба их взаимодействия. Но идти на риск — уже как смысл жизни. — Знаешь это растение? Где прочитал о нем? Сакура не видела его лица — он шел впереди, и по одному удрученному вздоху не могла понять, что именно ему не пришлось по душе. Как же хочется оказаться дома или хотя бы в своей комнате во дворце. Как не вовремя Харуно вспомнила, что теперь её комната — это комната Саске. — Любимый цветок моей мамы. Она родом из этого королевства. Сказать, что эта информация поразила — ничего не сказать. Душевные, но отчасти бессмысленные разговоры о жизни звучали более правдоподобно в контексте Сасори, чем его признания о прошлом и семье. Запретная тема удивительным образом переставала быть таковой исключительно для Сакуры, что не могло не вызывать странное напряжение. Но интерес брал вверх. — А отец из Либелле? Сасори вроде хотел поделиться, а вроде и сомневался, но, видимо, аура смелости Харуно передалась и ему. — Да. Они познакомились, когда папа приезжал по делам в Реген. У них все быстро закрутилось, и отец предложил матери переехать. Возможно, это талант находить общий язык с недоступными людьми и становится доверенной персоной, узнающей личные подробности жизни. Возможно, это совпадение, и Сасори просто искал человека, на которого мог выплеснуть шквал эмоций. Возможно, все намного сложнее, и Сакуре необязательно об этом знать. — Но мама умерла при родах моей сестры. Потом на месте моего города хотели построить замок, и всех жителей без предупреждения выгнали. Сакура помнила эту часть истории империи, а по звенящему голосу Сасори предугадала конец. Но монолог прервать — крайняя степень неуважения, потому она молча шла по его следам. — Отец стал во главе сопротивления и был убит. Сестра тоже, — нет эмоций; так странно. Сасори как будто читал лекцию про растение или рассказывал будничную вещь вроде того, как выбрать хорошие духи, но Сакура знала, что ему на самом деле очень больно. Отсутствие проявления чувства не значит их истинное отсутствие. — Какаши помог мне избавится от мести и предложил присоеди… Конец откровений наступил намного раньше, чем предполагалось из-за резкой потери равновесия вследствие головокружения. Сакура успела поймать падающего Сасори, пускай его вес был небольшой проблемой — как минимум для того, чтобы донести его до гостиницы. — Видимо, мы слишком быстро шли, и ты не успел адаптироваться, — Харуно раздосадованного прикусила губу. — Нам лучше вернутся, но сама я тебя не донесу. Ты сможешь подождать меня? Сасори на удивление спокоен. Возможно, он знает настоящую причину самочувствия, а, возможно, Сакура слишком много подозревала его. — Да, конечно. Я не потеряю сознание. Харуно поверила ему только из-за того, что он тоже медик. Будь на месте Сасори, например, Саске или Наруто, все слова ставились бы под сомнение. Ветер бил в лицо. Сидеть на огромном камне и ощущать порывы воздуха на коже — самое лучшее, что могла предложить жизнь, учитывая положение дел. Сасори собой не руководил. Каждое сказанное слово — приказ Орочимару, программа, заложенная в голову, от которой сознание все сильнее растворялось в удушающей магии. Колдовать не получится в этих горах, но кто сказал, что магия, созданная вне поля не продолжит душить Сасори? Он не хотел вредить Сакуре. По-настоящему уважая её, он хотел сохранить ей жизнь, но пришедшее недавно письмо разрушало желание. «Убей Сакуру». Как жестоко, бесчеловечно и мерзко. Но Сасори не мог сопротивляться. Он с силой сжал пергамент, на котором черным по белому написана ужасающая мысль, не дающая спокойно спать. Сегодня последний день, когда они тут. Поиски Люфткусса — растения, способного исцелить императрицу, закончились ещё во второй день пребывания. А вот с его собратом по семейству все оказалось куда сложнее — Люфтшлос очень привередливый и тайный цветок, прячущийся от посторонних глаз легко и бессовестно. Сасори так и не понял, как Люфтшлос относился к миссии по исцелению Микото, но лишних вопросов не задавал. Хотя бы потому, что просто не мог — в программе не заложено. Полегчало с первых секунд молчания. Говорить о Какаши — запрет. Помнить о хорошем — тоже. Секундная слабость сыграла с Сасори злую шутку, и за неумение контролировать эмоции он сейчас расплачивается. Сакура прибежала быстро, оттого и запыхалась. — Я принесла лекарство. Хотела попросить кого-то из персонала прийти, но все как будто испарились, — она обижено поджала губы и протянула пилюлю, — Выпей. Сасори ничего не оставалось, кроме как повиноваться. Но какой смысл лечится, когда здоров? В обеспокоенности Сакуры крылся ответ. — Мне нужно найти Люфткусс, но страшно оставлять тебя одного. Харуно вся красная, мокрая от бега и волнения, но продолжающая думать обо всем и сразу, умело совершая несколько дел одномоментно. Сасори восхищался ей ещё после первого обсуждения медицины, но уровень уважение сейчас и рядом не стоит с тем, что было раньше. Он даже поймал себя на мысли, что если бы не попадание в сети Орочимару и отсутствие её отношений с Саске, он бы точно попытался завоевать сердце Харуно. — Я пойду с тобой, мне уже лучше. Сакуре взглядом удалось показать, настолько же она против. Горящие прищуренные глаза, напряженные мышцы, строгость движений — комментарии излишни. — Оставайся тут. Я быстро. Сасори был бы не Сасори, если бы не сделал по-своему. Приказ Орочимару — всегда находится рядом с ней. После письма, пришедшего на днях без помощи магии, теперь ещё нужно убить её. Последний день — последний шанс. Сердце разрывало на части. — Я же говорю, останься тут! — крик Сакуры растворился в воздухе. Ей пришлось снова идти следом и не возникать, ведь все равно ни одно её слово не воспринималось всерьез. Она поторопилась, когда посчитала Сасори более внимательным к своему здоровью, чем Наруто и Саске. В них играет юношеское желание быть сильным в глазах девушки или слепой идиотизм? Харуно предпочитала оставлять раздирающий вопрос без ответа. Люфткусс собран. Противоядие для лечения императрицы будет сделано по приезде — моментально, безоговорочно. И если бы не просьба Итачи, она бы давно отдала приказ о возвращении. Но, кроме того, что нужно исцелить Микото, её собственный отец нуждался в спасении. Маротте — камень, считавшийся горной породой, на самом деле оказался кристаллизованным завядшим растением Люфтшлос, не созревшие бутоны которого — антидот. Харуно долго ломала голову, как Итачи обезвредил духи, но когда вырезка из Книги Грозы оказалась перед ней, сомнений не осталось. Она помнила, как первый принц вкратце рассказывал об этом во время последнего тяжелого разговора с Саске, но из-за плохого самочувствия слишком мало информации осталось в сознании. В те дни память чересчур подводила, пускай и принесла пару трепещущих и теплых моментов с Саске. Мысль об Учихе согрела и уколола сердце одновременно. Она слишком сильно скучала по нему; считала минуты до момента, когда сможет прижаться к нему, ощутив привычный запах его духов, а потом коснуться его губ и провести бесконечно долго времени в его объятиях. — Кажется, это он, — Сасори выдернул Харуно из мира грез, и, как выяснилось, совсем не зря. Сакура готова кричать от счастья: цветок найден. Почти незаметный, грязно-зеленого цвета с лепестками причудливой формой он сливался с поляной, теряясь среди более ярких и примечательных цветков, но все равно оставался видимым. Будь Харуно менее увлеченной Саске, заметила бы и сама, но какая уже разница, кто нашел, когда ценился именно результат. Собрать — самое простое. От предвкушения отдыха и возвращения к друзьям сердце ликовало, выпрыгивая из груди. Трепет предстоящей встречи стал главным и ведущим, внутри больше никаких других эмоции. Потеря бдительности, забытые слова Саске; последствия этому стоящий за спиной Сасори с блестящим на солнце ножом. Их силы неравны — когда магии нет, преимуществ тоже, а значит замахивающаяся рука — предвестник смерти. Убийство с расстояния — возможно, не самая лучшая идея, но Сасори и не киллер. По правде говоря, он и не хотел дебютировать с этим званием, особенно с жертвой в лице Харуно, но планы Орочимару вершили непростительно много чужих судеб. Незаслуженная власть над решением жить или умереть стиралась, когда власть стекала по рукам. Человеческая алчность слишком сильна. Точное движение рукой — и… — Сакура! Мужской голос выбил почву из-под ног. Как у Сасори, так и у Сакуры. Харуно ощутила теплые прикосновения к запястью, потом к талии, а после с ошеломляющей силой была прижата к крепкой груди Саске, слыша его неровное сбитое дыхание и бешеный ритм сердца. Он не смотрел на неё. Воздух враз пропитался угрозой, страхом, напряжением. Ледяные глаза Учихи не переставали протыкать Сасори, отчего взгляд приобретал материальную траекторию в виде остро наточенных стрел, поражающих самые важные органы. Если бы Саске обладал вседозволенностью и не обладал нравственностью, он непременно бы лишил Сасори жизни. Сакура не могла поймать взгляд Учихи — она пыталась поднять глаза, старалась отстраниться, но сильная хватка, руководствующаяся подавляющим спокойствие страхом, едва позволяла дышать. В мыслях она уже заикалась, что потенциал злости Саске очень велик — это чувствовалось на интуитивном уровне, но ни одно представление не шло в сравнение с реальностью. Налитые дьявольским гневом глаза, отравляющие ядом все, куда падал их взор, сжатые до треска зубы, напряженные мышцы тела, в возможностях которых разрушить и создать этот мир заново, и мрачная тягучая аура безумия. Если темные силы и правда существуют, Саске — неприметно их часть, причем самая главная и самая сильная. Но Сакуре не боязно. Странно, что именно в этот момент она чувствовала, что более защищенной она не будет уже никогда. Вина разлилась по венам. Она причина злости, но взять ответственность за чужие эмоции невозможно. По его телу шла мелкая дрожь — далеко не от ярости. Это страх. Харуно прикрыла глаза, сделала долгий вдох перед тем, как вновь их открыть. Впервые она видела его настолько испуганным и злым одновременно. Впервые в ней закипало столько эмоций. — Что ты собирался сделать? — обращение к Сасори; требовательность сочилась из Учихи, а глаза кричали об одном — он знал ответ и намеревался услышать его любой ценой.