***
— А-а-а-а! Громкий крик сменился бульканьем крови в глотке. Жидкость хлынула в горло от резкого пореза. — Мамочка! — кричал писклявый голос, срывающийся на всхлипывания. — Помогите маме! Маленькая фигура ребёнка склонилась над безмолвной матерью и трясла обмякшее плечо женщины. Это дитя только что вылезло из надёжного укрытия. Кровь этих невинных благодаря тонким, отработанным ударам не пачкала одежду Итачи. Но ему было известно, что невидимые пятна, отпечатавшиеся запахом, картинами, звуками, больше не могли быть смыты. Знакомые улицы прямиком из кланового детства обездушено, пусто и забыто петляли сквозь квартал. Итачи не был частым посетителем клочка земли, что выделила клану деревня. Ниндзя тратил большую часть времени на миссии, останавливаясь на перерывы в комнате АНБУ. Но, когда ему выдали задание — что возложило на него огромную ответственность, — он сидел на крыше и тщательно вглядывался в лица жителей. Мгновения, проведённые за раздумьями восьмилетней давности, отпечатались на обратной стороне сетчатки. Он чётко видел, будто наяву, как его маленькая фигура сейчас сидела на крыше дома Шисуи. Неприступный ли гений, исполнительный ли и верный Конохе ниндзя — его не волновали эти понятия. Итачи волновала лишь цель. Но он понимал, какой образ создаёт для других. «На самом деле, внутри него бушует целый ураган». Шисуи взглянул вниз, смотря на подрагивающие пальцы Итачи. Мальчик отлично контролировал язык тела и старательно сохранял подобие каменной статуи. Но даже ему не удавалось отследить всё. «Я и сам такой», — невесело заметил Шисуи, поняв, как непоколебимой скалой возвышалась его фигура над младшим Учихой. Как ему открылось, люди — или Учихи — никогда не показывают то, что происходит внутри. То были двое разновозрастных мужчин, прозванные гениями клана. Учиха Шисуи — сильнейший ниндзя своего поколения, имени которого боялись после ужасающих достижений в Третьей Мировой войне. Второй, Итачи, не менее перспективный, напитывающийся убеждениями человека, который считался его старшим братом. Того, кого Итачи уважал. И это был Шисуи. Они разделяли одну идею, строили планы по предотвращению переворота — хотя Шисуи следил за Учихой Итачи как шпион Полиции Конохи. Но никому из правящей верхушки не было известно о том, как сроднились эти двое. На первый взгляд, невыразительные на эмоции, большие достиженцы. Кто знал, что повлияет так много факторов? Шисуи потерял на войне лучшего друга и нашёл отдушину в младшем. Итачи даже не доходил ему до груди, когда они познакомились. Он глядел своими не по возрасту умными глазами, из-за Фугаку-сама посвящал всё время тренировкам. Этот ритм жизни отзывался болью понимания в самом Шисуи. Когда за шаткими стенами деревни война, когда экстренно приходится учить новые техники. Когда от твоей подготовки напрямую зависит твоё выживание. Учихи прослыли чёрствыми и неоправданно жестокими шиноби. В этих словах отзывались предрассудки семидесятилетней давности. И их абсурдность всё нарастала по мере отсутствия виновника в смерти Четвёртого Хокаге. Безрезультатные поиски шарингана, который контролировал Кьюби. Но была здесь и часть правды. У Учих не было склонности к проговариванию чаяний души. Будто они не считали нужным озвучивать то, что и так ясно. Будто их чувства были лишь их, единоличными, и не имели никакого отношения к другому человеку.______
Итачи, несмотря на впечатление, которое производило его бесстрастное лицо, не был бесчувственным и холодным — то лишь маска, отточенная многолетним боевым опытом. Мальчик — а он был мальчиком — умел улыбаться. И его редкий смех слышала лишь семья. Сердце пятилетнего Итачи колотилось, грозясь вырваться из хрупкой груди, когда у него на руках лежал свёрток. Младший брат — его новая семья. Такой смешно сморщенный младенец. Обременённый тягостными размышлениями после похода с отцом на поля сражений, Итачи в тот момент наконец обрёл понимание, как велика и ценна жизнь. Как, в противовес боли от смерти, заставляют парить эти моменты близости с семьёй. «Я защищу тебя», — пообещал Итачи, чуть сильнее сжав пелёнку. Он не был одним из слепцов, которые ограничены лишь группкой близких. Ещё в детстве мальчик мог понять, провести аналогию — ведь другие дети такие же. Они тоже испытывают переворачивающее нутро счастье от рождения сестры или брата. Идея мира Итачи, зародившаяся как противоположное ужасам убийств и разложения, распространялась и росла, обхватывая всю планету. Но она раз за разом сталкивалась с невыносимой реальностью. Итачи чувствовал себя таким беззащитным и слабым: он ничего не мог сделать, стоя на месте. Ему нужна была сила. И Итачи чувствовал леденящую кровь боль — хотя не показывал её близким, — когда умирали товарищи. Даже не самые добрые, даже задиры, даже слишком глупые на миссиях — они умирали так рано. Их путь прерывался, даже не успев начаться. Итачи за своё сокращённое войной детство удалось каменеть от страха и боли слишком лёгкой потери человеческой жизни множество, множество пагубных раз. Но Итачи, являясь шиноби, умел сосредотачиваться. Умел отключать эмоции и переключать внимание на действия. Учиха заслуженно получил должность АНБУ в одиннадцать лет. Но даже Учиха Итачи, кажущийся многим недостижимым, талантливым, неподражаемым уникумом, рождающимся раз в поколение, тоже сталкивался с несокрушимыми сложностями. Он не находил ответа на вопрос, как исправить то, что уже творится в округе. И как обернуть всё в успешное, мирное решение.***
Июль 71-го года Холод камня проникал сквозь одежду. Маска АНБУ, спустя несколько месяцев уже не доставляющая существенного дискомфорта, полностью скрывала лицо. Мысли крутились в голове Итачи. Поиск решения того, во что была втянута вся Конохагакуре. Он раз за разом прокручивал варианты, но все они сводились к тревоге за будущее. К возможным последствиям, к смешно наивной неточности их расчётов. Каковы шансы, что разработанный план обернётся успехом? Итачи толкал себя туда, куда бы иные предпочли не влезать. Самый приятный сердцу вариант на практике никогда не оказывался правдой. Что, если не получится? «Что мне делать тогда?» К сожалению, в голове пустовало — ниточки не связывались и не плелись в готовый ответ. Его безразличные, точные размышления тревожились вибрациями, растекающимися по груди, как бьющийся прибой. Тревога тонко проникала под наброшенную на разум вуаль спокойствия и погружала в бесконечный круг. Неутомимые цикады трещали всё громче. Итачи ощутил незнакомое присутствие. — Шисуи? Ты? — спросил АНБУ, подняв голову к тёмным веткам. Мальчик отошёл от камня и почувствовал, как скользнул по спине футляр танто. — За мной, — ответил ему знакомый голос сверху. Итачи направился следом, но нахмурился от странной спешки в голосе Шисуи. Воздух у голого ущелья холоднее, чем в лесу. Влажный, он ярко передавал низкую температуру тёмной ночи. Звуки водопада становились яснее по мере приближения. Бледно-серая луна висела на чёрном полотне небес. Шисуи, наконец, остановился. — Уже поздно останавливать государственный переворот. Мальчик замер. Ноги застыли, пригвождённые к ледяному булыжнику. — Если Коноху охватит гражданская война, другие сразу нападут на нас, — продолжал говорить собеседник. Лёгкую серую боевую одежду Шисуи трепали порывы ветра. Влажные капли долетали по воздуху и падали на щёки. Слова тем не менее отбивались в ушах Итачи смертельным приговором. — Данзо забрал мой глаз. Шисуи обернулся. На загорелой коже потрескались кровавые дорожки, что вытекали из правой глазницы. Она была пустующей. Итачи предположить не мог, что серьёзную рану получит человек, чей опыт и мастерство закрепились в умах шиноби всех стран. Шисуи поднял руку к открытому глазу. Прозвучал влажный хруст, и за ним: — Я могу рассчитывать только на тебя, ибо ты мой лучший друг, — Итачи смотрел, как слабая улыбка окрасила потрескавшиеся губы. — Пожалуйста, защити деревню и честь клана Учиха. Шисуи протянул… кулак. Итачи, словно под гендзюцу, подошёл и протянул руку в ответ — от прикосновения ледяной ладони и склизкого, горячего глаза он дёрнулся. — Я постараюсь, — спокойный голос невзрачно, еле слышимо вылетел изо рта Итачи. Так же, будто ничего не произошло. В груди тем временем невыносимо тяжелела ноша. Она пульсировала и отдавалась в глаза. Они нагревались, щипали, но мальчик не замечал, слишком сконцентрированный на размышлениях. Разум Итачи расплывался, как лёд в летнюю жару. Мальчик отчаянно искал вариант. Сорванные планы, гражданская война, недоверие Данзо… Чем он в силах помочь? — После моей смерти кое-что изменится. Я уже написал записку, — Шисуи улыбнулся. И сделал шаг назад. — Стой! — крикнул Итачи. — Шисуи! — он вытянул руку. Но ухватил лишь воздух. Смиренное выражение, окрасившее лицо Шисуи — дорогого брата — в секунды гибели, заставило замереть. Итачи замер не от страха, а от понимания. Уже… ничего не изменить. Силуэт Шисуи, добровольно умершего, неумолимо отдалялся, падал в черноту. И с белым всплеском пены потонул в неистовой пучине. По щекам стекала тёплая влага. Глаза стелила краснота. Итачи за разрывающей всё естество болью не выделял, что приносило её: сердце, порывисто сжимающиеся лёгкие, судорожно напряжённые руки — все нервы пронзала боль. Итачи казалось, что умер не Шисуи. А он. Значимая, большая часть его, которая больше не вернётся. Та, что хранила воспоминания о теплоте: до смеха от неуместных шуток Шисуи, времени, отданном ему на неоценимую помощь в тайдзюцу, скрытых планов по обсуждению мира в деревне. Шисуи был единственным, с кем Итачи мог поделиться, кому мог доверить свои страхи и мечты. Они разделяли общую идею мира. Но теперь… Итачи потерял этого единственного человека. Мальчик потерял товарища и остался один, наедине с неопределённой реальностью. Грудь надрывно сжималась. Итачи из-за тяжёлых спазмов почти не мог дышать. Ему было так ужасно плохо. И он не плакал. Создавалась иллюзия, что влага на его коже — слёзы. Дзюцу, о котором только слагали легенды, которое пробуждалось лишь у единиц, смог обрести Учиха Итачи. Желанный многими Мангекё Шаринган. Плату за эту силу предпочёл бы заплатить лишь тот, кому нечего терять. И именно человек, которому нечего терять, не смог бы её получить.***
— Вы говорили, что ваш друг отдал вам шаринган. После расправы с ниндзя из Кусагакуре отряд АНБУ продолжал путь. Капитан, Хатаке Какаши, прислонился к дереву и внимательно изучал жёлто-коричневый пергамент с намеченными точками. Он занимался подбором места для следующей засады отряда. Услышав вопрос, Какаши повернулся к Итачи через разделяющий их ствол. — Это было его желание. — А вы должны уважать его желание? — Да, — ответил Хатаке. — Я пытаюсь это сделать… Я знаю о происшествии с Шисуи. Ты об этом? — Нет, — ответил Итачи и продолжил невозмутимо: — Я в порядке. — Вот как? — отозвался Какаши. — Если что, дай мне знать. Помогу, чем смогу. — Хорошо.***
После смерти Шисуи всё становилось только хуже. Катилось с горы в обрыв. Туда же, куда упало тело. Итачи даже не удалось найти останки. Шисуи в секунды перед гибелью уничтожил всё, что дало бы врагу воспользоваться силой Учиха, желанной даже после смерти. Итачи искренне нёс последнюю волю человека, ставшего ему дорогим братом. И он не должен поддаваться власти эмоций. Он должен нести обязательства, что передал ему Шисуи. Потому что Шисуи верил в Итачи. Мальчик, сидящий на крыше, поднял взгляд к чёрному небу, испещрённому белым жемчугом звезд: — Я не смогу защитить всех… Итачи удалось спасти жителей деревни и предотвратить гражданскую войну — не спровоцировать следом ещё одну, между странами. Мир только оправился и был слишком шаток, чтобы лидеры государств устояли перед соблазном захватить территорию ослабленной страны Огня. Итачи удалось спасти брата. «Единственного выжившего». Итачи теперь не чувствовал былых эмоций. Его жизнь наполнена расчётом и предстоящими задачами. На нём висела чудовищная ответственность. Но Итачи считал себя взрослым. Ощущал себя так очень давно. У него не было сильной воли к жизни. Его тянула лишь цель. Итачи должен был выжать из своих дней всё, что может. Он мог использовать один лишь факт своего существования как угрозу Данзо, как ступеньку для лучшего будущего младшего брата, как поддержку обороны Конохи из тени. Итачи был всего лишь на год старше. Месяц назад ему наконец исполнилось тринадцать лет. Мальчик не погружался в размышления больше, чем нужно. Он не видел смысла сожалеть о былом. Как и не видел смысла отрицать свою ответственность, прогонять ночные кошмары с искажёнными ликами умерших. Итачи считал, что заслужил их. Чем больше времени проходило и чем больше Итачи отдалялся от общества Конохи, тем сильнее он пропитывался ненавистью, которую питали к нему жители родной деревни. Итачи знал: чем лучше сближение с ролью, тем правдоподобнее игра. Всё это служило на пользу. Итачи был слишком логичен, чтобы делать что-то бессмысленное или не под ситуацию поддаваться порыву чувств. Итачи был слишком логичен, чтобы его взор обращался на что-то, не связанное с главной целью жизни. К девятнадцати годам, более семи из которых проходили в отступничестве, Итачи смог лишь утвердиться в выбранном когда-то пути. Жизнь словно и не позволяла ему другого? — Кха-кха… — Итачи остановился перед домом и подавил приступ кашля. Сердце выбилось из привычного ритма. Кровь распределялась по коже и скапливалась в углублениях ладони. Словно повторяя уникальные узоры судьбы Итачи. Такие же запутанные и кровавые.***
Коридоры тихи. Замысловатые узоры на стенах освещало периодически подрагивающее пламя свечей. Огонь сжигал кислород и раскалял булыжник. Множество путей сходилось друг с другом, и только владелец этого подземелья мог чётко знать его устройство. Никто не ушёл бы незамеченным с полученной информацией, даже если бы им удалось проникнуть внутрь. Высокая дверь вырастала деревянно-железным углублением в одной из стен. Слабое дыхание за ней поглощалось толстыми каменными слоями. На скудной деревянной кровати, прикрытой тонким, коричневым пледом, лежал мальчик-подросток. Тёмные глаза открылись. Влажная радужка блеснула отражением света единственной в комнате свечи. «Пятьсот пятьдесят шестой день», — вёл отсчёт Саске.***
11 апреля 79 года — Что ты здесь делаешь? Неджи повернулся. На лице проступали вены, обильно сгустившиеся вокруг глаз. Сквозь молочно-белую кожу они просвечивали синью. — Я тебе не помешаю, — ответил Хьюга. Я с удивлением покачала в руке вакидзаси. Не особо длинное, размером от локтя до кончиков пальцев, лезвие изгибалось под углом в пару градусов. Деревянная рукоятка, пропитанная чернилами, впитала влагу от ладони. Футляр, такой же изогнутый, закреплёно висел на поясе. Неожиданно было увидеть Неджи в месте для тренировок. Моём месте для тренировок. Здесь лучи светили более ярко и жестоко. Слева, сквозь ряд тёмных стволов, виднелся обросший мхом обрыв. Если подойти ближе, можно почувствовать сильные порывы ветра. И застыть, бесконечно долго любуясь видом Конохи с высоты. Она здесь принимала иной, более простой и негрозный облик. Жёлтые, белые — яркие разномастные крыши домов… Чем выше забираешься, тем свободнее себя чувствуешь. Неджи никогда не был болтливым собеседником. Не услышав от меня ответа, он продолжил дело. Облачённый в белое кэйкоги, по традиционным силуэтам которого отличаются Хьюга, мальчик выглядел ещё роднее к бойцам клана. Туловище наклонилось к земле, руки взлетели в форме птицы. В мыслях прозвучало быстрее, чем я успела заметить: Восемь Триграмм Сто Двадцать Восемь Ладоней. Очень неприятно попасть под технику, которая перекрывает поток чакры. Смерть с владеющим ладонями противником без предварительной подготовки обеспечена. Приём, тем не менее, хорош для захвата заложников. В бою Неджи не раз сокращал нам время. Пока Неджи привычно размахивал ладонями по воображаемому противнику, я опёрлась на бедро. И задумалась. Когда это Неджи стал настолько решительным, что подумал, будто может, не спрашивая разрешения, приходить на моё место для тренировок? Я подошла ближе. Концентрация чакры в воздухе еле заметна. Хьюга прекрасно контролировал её поток. Ветер из-за многих кэн над землёй дул значительнее. Южный ветер особенно силён, не останавливаемый препятствиями. Во время активных занятий неплохое спасение от жары, когда вся чакра потрачена, и я не в состоянии регулировать температурный обмен. — Как ты нашёл это место? — спросила у него. — Бьякуган, — помедлив, ответил Неджи. — Почему тогда не используешь тренировочный полигон Хьюга? Он помолчал с секунду, сосредоточенный на движениях, и ответил: — Хотел сменить локацию. Ему даже в голову не приходила странность. До сих пор. Я бессильно ухмыльнулась, почему-то чувствуя радость, и приступила к занятиям. Вакидзаси, названный мной Ясуси, разрубил парящий, снесённый с дерева лист. Две половинки от трения взлетели и начали падение к земле. Глаза сосредоточенно выискивали неточности — и нашли. Центральная жилка осталась на одной из сторон… Хуже, чем вчера. За именем, данным мной вакидзаси — Ясуси, — крылось прозаичное значение, которое я вкладывала в обучение мечу. Природа любого холодного оружия, оно создано для убийства, а не защиты. И такова правда, когда Саске заметил мой талант во владении мечом, но не акцентировал внимание на разнице между плотью демонов и человека. А она, несомненно, есть. Хотя внутренности человеческие от животных не отличались разнообразием. Сложно воспринимать мыслящего и чувствующего как мясо. Молчаливо, даже более расслабленно, чем обычно, и прошла наша тренировка. Я занималась в стороне, разогреваясь чакрой, текущей по телу, посвятив время отрабатыванию дзюцу атаки. Неджи, даже вернувшись в Коноху с миссии, вместо отдыха добросовестно тренировал удары. Они с Роком отлично работают по критерию «трудолюбие». После истощения запаса чакры на техники мальчик перешёл к тайдзюцу. Мои сегодняшние тренировки должны были быть нацелены на отработку недавно изученной техники. Пришлось отложить из-за присутствия одного невосприимчивого мальчишки. Прошло около двух часов. Неджи подошёл к тканому мешку и планомерно складывал оружие. Я сидела рядом и наслаждалась тишиной. Уши отдыхали от хлопков техник и ударов. Длинные волосы Неджи разметались. Надо отдать должное техникам Хьюга. Они похожи на танец. Ритм плавных, точных движений оценит любой боец, присмотревшийся в ходе боя. А каждый опытный ниндзя внимательно наблюдает за движениями противника. Мало кто из шиноби — и эта истина понятна всем — может позволить отрастить волосы ниже плеч. Это привилегия доступна либо аристократам из гражданских, либо для шиноби служит демонстрацией силы. Глава клана и все выдающиеся шиноби из клана Хьюга отращивают длину. В смертоносном танце волосы закручиваются, вздымаются в такт — и пугающе пробуждают восхищение красотой, возможно, последних секунд своей жизни в душе противника. Танец и сочетающая в нём сила не могут не будоражить. Спокойствие, отражённое в безразличных белых радужках глаз, уверенность, заключённая на кончиках пальцев… Неджи, закончив упражнения, привалился к дереву по соседству и закрыл глаза. Я хмыкнула и тоже прикрыла их. Между нами проходило молчаливое соглашение, как только мы начали работать вместе. Взаимопонимание — по крайней мере, мне казалось, что оно читалось ясно для всех. Мы никогда не обсуждали его, не вели разговоры вне тренировок. Может, всё это просто ложь? Обманка из-за моих собственных чувств? Я распахнула потяжелевшие веки. Футболку подхватил ветер, и невидимые прикосновения холодили кожу. Меня пронзила тонкая атмосфера. Глаза Неджи, тоже открытые, смотрели вперёд, к окончанию обрыва. Неджи… не незнакомец для меня. Я провела в Конохе больше половины предыдущих лет жизни. Видела и поняла многое. Я могу признать ошибки, потому что в моём поведении они встречались. У меня появились люди, которых я могла бы назвать друзьями и товарищами. Почти странно для меня прошлой. Стоит только вспомнить отношение к этому миру. Все эти годы в юном теле я не смирялась с ситуацией, в которой оказалась против воли. Я ненавидела этот мир. И я ненавидела давящую на плечи тяжесть понимания, что никто не сможет меня увидеть. Я чувствовала себя чужачкой, непонятой, запертой в теле и вынужденной проживать все годы под маской. Так иронично, ведь я ненавидела маски. За этим притворством крылось подавление своей личности и попытка приспособиться настолько, чтобы никто не увидел меня настоящую. Не распознал девушку Серу де Гоот, а увидел лишь безымянную слабачку-сироту из Конохи. Но всё сдвинулось с мёртвой точки. Сначала странно искренний, добрый к другим Шикамару. Потом Ли и Неджи. С ним мы прошли миссии, и его сущность я понимала. Я бы могла назвать его другом даже яснее, чем Шикамару. Мы почти не разговаривали по душам, но странная близость возникла от знания его поведения. Общие негативные ситуации сближают. Даже если моя была в далёком прошлом, покрытым сумеречной пылью звёзд и галактик, а его разворачивалась прямо на глазах. Я заметила закономерность пару лет назад, когда меня окружали обиженный мстительный мальчик Учиха и не менее разбитый одиночеством, не сидящий на одном месте Наруто. Но сближают не сами ситуации. По крайней мере не их наличие. На самом деле, кроется за этим простым на первый взгляд обличием целый коктейль человеческой психики. Страдания, сочувствие к себе, истинное понимание затраченных усилий на попытку выбраться из всех помоев, в которые тебя окунули ребёнком, обретение уважения к себе в ходе пути и эмпатия. В общих фразах «народной мудрости», если копнуть глубже, можно наткнуться на истину, что кроется за собственным отношением. Сближают не негативные чувства. Потому что негативные ситуации неоднозначны и могут пробудить как худшее в человеке, так и лучшее. А чувства… нет. Пожалуй, негативные чувства как раз самые губительные. Не сказать, что именно в переломной точке проявляется истинная личина человека, но конкретные последствия событий на маленького ребёнка можно предсказать точно. Особенно когда прочувствовал всё на себе. Да, Неджи из побочной ветви клана белоглазых? Догадываешься ли ты о причине моего к тебе отношения? Хочешь ли ты открыться? — Помнишь, что было полтора года назад? Во время экзамена на чунина? — повернула к нему голову. — Я дрался с твоим бывшим сокомандником, Узумаки Наруто, — ответил мне Неджи, оборачиваясь. Тёмные волосы всё так же развевал ветер. — Да, — мне даже не нужно было вспоминать. Я чётко знала последовательность событий. — Ты рассказал историю побочной ветви Хьюга. Рассказал свою историю, что стоит за понятием судьбы, открыл печать-клеймо, которое не даёт идти против главной семьи. И трагичную судьбу отца-близнеца Хьюга Хиаши. — Да… — В тот момент, наблюдая с трибун, болея за Наруто и слушая твой рассказ, я поняла кое-что. Он любопытно смотрел на меня, застыв в ожидании продолжения. — Я поняла, что ты мой человек. Ты мне понравился. Мне мало кто в тот момент нравился, — я не улыбалась. Мне не было смешно. Мне хотелось… донести. Суть, от которой я постоянно отвлеклась. Сейчас, наверное, подходящее время? — Я понравился тебе из-за этой истории? — спросил мальчик странно. — Нет. Из-за… боли. Она ясно читалась в твоих словах. Мало кто из сидящих на экзамене мог подумать, что члены побочной ветви клана Хьюга переживают клеймение. Я даже и подумать не могла, что за обычно уверенным фасадом сильнейшего Хьюги поколения кроется трагичное прошлое. Белёсые глаза мальчика раскрылись. На мгновение глазные мышцы напряглись, и вслед за ними проступили вены бьякугана. — Ты пожалела меня? — спросил он бесцветно. — Жалость? Нет. Унизительно дарить человеку подобное чувство. Ты же слышал? Я тебя поняла. Веришь мне? — повернулась к нему. Он смотрел неотрывно. Радужка, окаймлённая серым ореолом, дрожала в его прозрачно-белых глазах. Я хочу, чтобы он поверил в мою искренность. Я хочу, чтобы он поверил мне. И не повторил мой путь. Ты не один. Девочка, что когда-то наедине боролась с миром и не думала, что в её жизни наступит свет, тоже не одинока — с ней я. Я не просто знаю — я понимаю, ощущаю — проклятье, что выжигается клеймом и заставляет выживать. Что как несмываемая метка на лбу, в твоей крови, не отпускает всю жизнь. Наряду с закапывающей всё глубже в темноту мира обречённостью и беспомощностью. И глубоким, неподдельным одиночеством. Когда единственные твои друзья — трава, деревья, природа. Только им можно открыться, показать себя настоящего. Да, Неджи? Не думаю, что тебе позволено сейчас любоваться природой. Всё время занимают тренировки, и с ними пот и ноющие от мелких разрывов каналы чакры. Идеально ровная осанка Неджи, строгость, завышенные требования к себе и другим и защитное нежелание принимать помощь посторонних. Что кроется за этим поведением? Что кроется в душе человека, который никогда не демонстрирует ничего, что выходит за определение «профессиональности ниндзя», «сильного Хьюга» и напускного спокойствия? Как можно увидеть то, что люди не показывают другим? Как ни печально, именно ломающие события заставляют человека захлопнуться. Внутренне Неджи знает, что никто не сможет ему помочь. Никто не избавит его от этой метки. Даже он сам. Он не будет унижаться, просить — молить — и рассказывать о сомнениях, которые в растущей пучине собственной неуверенности множатся, как черви, и кишат в чёрном клубке отчаяния и засасывающего страха. За собственное будущее, за своё место в непонятном, пугающем мире. Как я завидовала крестьянам в полных, любящих семьях. Ведь мы этого были лишены, Неджи? Откуда ноги твоего очень правильного поведения, соответствующего, я уверена, всем требованиям, которые Хиаши предъявляет к наследнику? Мы не одинаковы. Но ситуация, в которой мы росли, делает нас слишком похожими, несмотря даже на другое время и мир, отличный по царящим в обществе порядкам. Я понимаю тебя, структуру твоей личности. Потому что она так напоминает мою. Девичье грустное лицо и твоё, мальчишеское, сливается в одно, объединённое искажённой «силой» обречённого на одиночество человека. Без поддержки, без тепла ближнего, которые ты не подпускаешь к себе, ты очерствеешь. Ты решишь, что эмоции бессмысленны. Ты решишь, что можешь просто исполнять свой долг. Ты решишь, что уготованная тебе с рождения «судьба» не так уж и плоха, и примешь факт, что расстанешься с жизнью за другого. Потому что и ты, и я, Неджи, не видим в жизни существенных плюсов. Потому что твоя жизнь тускнеет по сравнению с эмоциональными, почему-то более радостными и мотивированными другими, чем ты, Хьюга Неджи. Потому что смысл, который тебе внушили в клане, рано — или поздно — оказывается твоим. Потому что ты добровольно принимаешь его, не веря, что сможешь когда-либо избавиться от нависшего над головой рока. А избавиться ты от него не можешь… потому что у тебя нет надежды. Потому что ты — не Наруто, и ты даже не пытаешься достигнуть цели, заранее зная, что она невыполнима. Ведь ты знаешь, что не сможешь избавиться от клейма? Ты ни за что не выйдешь из этого ограниченного мировоззрения в одиночку. И, как ни парадоксально, сам продолжаешь окапываться, не зная, что за твоими представлениями может быть нечто иное. Ты сдался. Не смог больше проглатывать горький ком от страха перед неизбежностью будущего. И решил принять его. Ты не смог, не имея поддержки, пойти против целого клана. Ведь он был твоим, родным, и ты рос в нём с детства. Ты даже и не рассчитываешь больше, что тебе удастся выбраться. Ты застыл, словно муха в желе, в своём убеждении в обречённости своей и мира. Ты не веришь также, что когда-либо сможешь обрести поддержку. Обрести человека или людей, которые будут неравнодушны, которые покажут тебе другой путь. Ведь даже родители — мои, — и отец — твой — оставили нас. Твой собственный батюшка добровольно отдал жизнь за брата и оставил тебя в клане Хьюга. Думал ли ты, что у него был выбор? Охватывала ли тебя несправедливость за него — за себя? Что ты сделал с ними? Как ты пережил эти эмоции, если некому было выплакаться, не с кем поделиться; когда от тебя требовалось лишь смирение и подчинение воле клана? Ты потерял всякую надежду и убедился, что не справишься. Твоя будущая жизнь слишком предсказуема, если думать, что ты закостенел в собственных убеждениях. Поэтому… Неджи. Увидь, пожалуйста. Увидь меня. Увидь, что есть неравнодушные люди, которые не проходят мимо, когда видят твою боль. Только ты решаешь, принимать тебе других или нет. Но я не могу — не хочу — оставлять тебя. Ты дорог. По совершенно простой, наивной причине симпатии. Потому что я, как человек, что был в твоём положении, понимаю твою боль. В прошлом, в своём мире, я не обращала внимания на страдания окружающих. Все мы, дети семьи Гоот, боролись за жизнь. Все несли одно и то же бремя. И боролись мы по одиночке, не желая тратиться на помощь друг другу. Потому что критерием силы и выживания было время, которое стоило потратить на отработку магических структур. Будучи подростком, мало кто свободен и открыт к окружающим — многие, как и я когда-то, озабочены своими тяготами. Каждый борется с чем-то очень личным. И хорошо, когда они могут поделиться с родителями. Лишь родители, свободные от оков неуверенности взрослые, поборовшие когда-то собственных монстров — если поборовшие, — могут проявить неравнодушие к делам ребёнка. Иначе чаша будет наполняться сумасшедшим коктейлем из безысходности. Если бы у меня был друг… Если бы он был в то время… Человек, который разделил мои тяготы. Не материально — невозможно тренироваться за меня, — а морально. Человек, которому я нравлюсь, который готов оказать мне поддержку по простой, тривиальной причине обычной симпатии… Я бы не отрезала на корню своё желание получить близкого человека. Ведь оно было. И оно — очевидно — не было бы столь разрушительной силы, которая разъедала изнутри, словно ненасытный монстр, своей чернеющей пустотой, каким было тогда. Я бы знала, что у меня хотя бы могут быть единомышленники. Я бы не отрезала это желание так отчаянно. Белую ткань кэйкоги Неджи извивал ветер. Тёплые лучи нагревали освещённые пятна травы и мои ноги. Ощущение мира и уюта наполнило душу. Неджи, наконец, отвёл упрямый взгляд. Он долго смотрел куда-то вдаль, в глазах читалась пустота размышлений. Потом мальчик встал прямо, приблизился. Уставился в ответ очень откровенно. Уголки его обычно поджатых в тонкую линию губ поползли вверх. Мне почему-то хотелось расплакаться. Почему я такая плакса? Тело? В нём ли причина? Порыв накатил на меня, окунул. За себя. За тебя. Я хотела, чтобы мы обрели счастье. Хьюга Неджи, я не могу решать за тебя. Твой выбор, поверить ли в пустоту слов. Поверить ли в мой взгляд. Пусть он передаст тебе… всё. Слёзы я сдержала. — Теперь я понял, почему ты решила подойти ко мне как к напарнику… тогда, — ответил Неджи. Ах… он о прошлом? Ощутил ли Неджи то же?_________
Высокая фигура мужчины замаячила вдалеке. Сгорбленная спина, склонённая к раскрытой книге в руке, демонстрировала самый что ни на есть неподдельный интерес. Бывший сенсей опёрся на железные перила красного моста и вдумчиво зачитывался очередной эротической литературой. — Здравствуйте, сенсей, — подошла к нему. — Привет, — он оторвал глаза от пергамента, — Рива. Я бы всё ещё числилась генином, согласись Какаши-сенсей меня тренировать. Но он отказался. И перестал обращаться ко мне с суффиксом «тян» после нападения Орочимару. Не уверена, что вообще могу предъявлять какие-либо претензии — моё отношение к нему всегда читалось достаточно ясно, пусть в конце и смягчилось. Неудивительно, что мужчина ответил тем же. Мало кому приятно вести разговор с недобро настроенной девчонкой. Мужчина, никак не изменивший предпочтения в одежде за полтора года: всё тот же зелёно-синий наряд джонина Конохагакуре, — бережно сложил книжку с яркой глянцевой обложкой и сунул за пояс. Выпрямившись и став на две головы выше, Какаши послал мне взгляд «иди следом» и пошёл влево. — Как ты поживала? — неожиданно спросил джонин спустя улицу. Тёмная спина сенсея, как и несколько лет назад, неумолимо возвышалась над головой. Яркое солнце, разогревающее землю в самое пекло, когда звезда висит в зените, играло с тенями и бликами на его то чёрной, то светло-зелёной одежде. Он не повернулся, задавая вопрос. — Хорошо, — сказала, не найдясь с ответом от неожиданности. Повременив и не слыша дальнейших слов, я спросила: — Как вы сами? Вижу, вышла новая книга? Он плутовато оглянулся на меня. Из-под маски как всегда виднелся один лишь глаз, и то — вполовину заслонённый белыми прядями. — Да… Новая история о приключениях детей героя. Но тебе это, скорее всего, неинтересно. Сам я… как видишь. На этом и закончился наш обмен фразами, проведённый спустя время разлуки. Не знаю, где обычно обитает Какаши, но в деревне его встретить — целая редкость. Иногда можно опознать его наличие в северной или западной Конохагакуре по суматохе, создаваемой Гаем. С высоты особенно хорошо виднеются стройная зелёно-оранжевая фигура и светлые волосы сенсея. Они вроде как друзья с Хатаке. Как понимаю, Какаши только с настырным и упорным в стремлении общаться может водить что-то типа дружбы. Хотя вполне может обойтись и без неё — книжка заменит ему всё. Мы пришли на полигон, знакомый мне тремя пнями вдалеке. И я быстро ощутила постороннее присутствие. Повернулась вправо, к лесной разносортной панораме. Оттуда, по якорям чакры, приближалась фигура. И вышла… Я узнала забытое спустя годы лицо. Саске, с невыразительно-заинтересованным выражением, шёл к нам. Тёмные глаза вперились в нас. Он стал значительно выше. Я активно расту, мои сверстники по телу тоже — но даже разница в несколько месяцев поражает. А мы… не виделись что-то около двадцати месяцев? На нём была одежда идентична той, что я наблюдала в гендзюцу при первой встрече. Фиолетовые верёвки, подвязывающие пояс, свисали к коленям и при движении тёрлись о бёдра. Руки застыли вдоль тела, напряжённые. За локтём покачивалась чёрная рукоятка. Уверенное, окрашенное силой выражение застыло на почти незнакомом, повзрослевшем лице Саске. Хотя подбородок приподнимался кверху всё так же по-учиховски гордо. Но парень не казался окрылённым властью насилия. Выражение делало его… взрослым. Он явственно отличался от сверстников аурой, хотя мне сложно рассуждать объективно. Я могу быть предвзята насчёт Учихи, поскольку мне известен настоящий, близкий к моему возраст. Как я могла забыть столь важный нюанс? Лишь он и держал меня когда-то от потаённых мыслей, что я сошла с ума, что всё, окружающее меня, — бред, видение. Саске выглядел сейчас гораздо более опытным, но былые впечатления об Учихе всё же расплываются в памяти. Ощущение, сквозившее в его движениях, наталкивало на мысль, что за годы, о которых я и понятия не имела, ему довелось пройти множество испытаний. — Команда семь почти воссоединилась. Не хватает только Наруто, — сказал Какаши, как оказывается, наблюдающий за моей реакцией. — Но с ним пока не связаться… Наруто тоже должен сейчас тренироваться. Саске оказался рядом, при этом не проронив ни слова. — Может, скажете что-нибудь друг другу? По-моему, раньше вы были дружны? — спросил Какаши, смотря на нас сверху вниз. — Привет, — сказала, оборачиваясь на рядом стоящего Учиху. По сравнению с моей загорелой, полотняно-белая кожа будто долго защищалась от воздействия солнца. По рассказам, Саске жил под землёй? Даже сенсей, уверена, под маской более загорелый, чем призрачно-бледный Саске. Или это… усталость? Удивили спустя время и его словно выгравированные скульптором на мраморе черты. Природа — лучший создатель, как говорят? Он был красив, хотя эта красота не смогла пробудить бушующие в подростковом теле гормоны. И с тем он казался человеком, вышедшим на императорский бал. Фиолетово-чёрная гамма одежды притягивала взгляд. Одежда от Орочимару, судя по атрибутам. Змеиный саннин брал портного гражданских? Нарочитый стиль вкупе с удобством для ниндзя должен быть сделан на заказ. Саннин относился к своему новому телу с большим уважением. Идеально подобранная лиловая ткань роняла тень на подростково-мягкую линию челюсти и оттеняла чёрные глаза и сине-вороные волосы. Они падали на бледные скулы. Всё же странно бледен Учиха. Как он вообще попал сюда? — Пока жителям неизвестно, что Саске вернулся в Коноху. Но скоро, уверен, эта новость станет не менее популярной, чем та, что разносилась по деревне неделю назад, — продолжил сенсей. Саске ничего мне не ответил, просто уставившись вперед. Я почувствовала лёгкое прикосновение к костяшкам пальцев и заметила, как рука Учихи, словно невзначай, коснулась кожи. Вряд ли это случайность. Вместо приветствия?___________
— Саске. Он обернулся. У меня складывалось впечатление, что Учиха совершенно пассивен к происходящему вокруг и вместо этого хотел оказаться в другом месте. На тренировке он быстро разделался с сенсеем и вынужденно поплёлся следом за Хатаке. — Что происходит? И чего ожидать? — я рассчитывала на ответы, которые за эти годы так и не получила. — Я стала сильнее, — нахмурила брови. — У меня было не так уж и много времени, но выжала максимум. Я… хочу, чтобы мы общались на равных. Терпеть не могу замалчивания, утайки. Я хочу быть… товарищами. — Я не могу ничего рассказать, — ответил Учиха, глядя на меня. — Почему? — какое объяснение на этот раз? — Я не могу ответить. Он даже не постарался придумать оправдание. — Чего ты хочешь? — спросила у него. — Отдохнуть. — Почему я должна вытягивать из тебя слова? Не можешь заранее сказать о своих намерениях? Растерял разговорные навыки за отступническое время? Его фигура мгновенно приблизилась, а правая рука вытянулась к моему лбу. Я тут же увернулась и ударила по коленям. Саске плавно, как увертливый змеёныш, уклонился и успешно обошёл направленный в бок удар ножнами Ясуси. Чакра мгновенно наполнила моё тело. Органы чувств, как у хищника, обострились. Уловив намёк на нехарактерный, искусственный ветерок, я сменила местоположение несколько раз и обернулась. Что происходит? — Что ты творишь? — спросила громче, останавливаясь рукой о землю. — Ты первая меня атаковала. — Ты хотел применить технику, — я отвечала спокойно, но внутри закипала ярость и обида. Я могу признать, что меня расслабило нарочитое спокойствие Конохи. Даже несмотря на все стремления и знание о разрушении мира, я забывалась в окружении дружелюбно настроенных ребят. Саске, похоже, проводил время в гораздо более враждебном окружении и нахватался ответного, жёсткого и агрессивного поведения. И с тем я не собиралась терпеть к себе такое отношение, несмотря на блёклые догадки о причинах его холодной рожи. Спина выпрямилась. В пальцах я растёрла песок и мелкие камни. Саске застыл и осмотрелся. Ночное небо, остывший воздух и тихий переулок. Учиха выглядел так, словно только что очнулся ото сна. — С тобой невозможно работать, ты в курсе? Социальная изоляция от общества, которое не грозится тебя убить, не пошла на пользу, — продолжала объяснять. Он перевёл на меня глаза, чернеющие двумя безднами на фоне синей от лунного света кожи. — Сейчас… я плохо контролирую себя. Хотя раньше мне просто хотелось тебя… усыпить. — Ты стал жёстче, Саске. Усмирись. Я не твой противник. И не твой зверёк. — Мне показалось, будто ты — одна из нападавших, что дралась со мной после сна, — ответил он размыто, кривя губы вниз. — О чём ты? — У Орочимару прекрасная фантазия. Он превосходно изобретателен в комбинации техник, — так же пространно ответил Саске. — Множество клонов с лицом твоим и Наруто денно и нощно атаковали меня как раз перед побегом. — Моим? — Орочимару пытается играть на ассоциациях и подсознании, — отвечал Саске, перенося вес тела на левое бедро. Он устало прикрыл глаза. — Не могу поверить, что наконец снаружи. Слишком… непривычно мирно вокруг. Я раскрыла рот, но не нашла, что сказать, от внезапного дружелюбия, от подробных причин. «Мне жаль»? Или «это не оправдание»? — Мы перенесём разговор на завтра? — Да. Так было бы… отлично, — ответил Учиха. — И упомяну ещё раз. Тебе стоило сказать сразу о собственных намерениях. Я могла потратить время на выяснения твоего состояния не настолько бессмысленно. На тренировки. — А ты всё такая же… Язвительная. — С чего бы? В моём поведении лишь стремление к взаимовыгодному обмену. — И наглая. Со мной так не разговаривали довольно давно, ты знаешь, Рива? — сказал Саске. Его тон звучал устало и саркастично-насмешливо. Слабая улыбка снова расползлась на его лице. Я подхватила настроение и вернула усмешку: — Пора бы начать, пока не ослеп от собственной значимости. Я… рада, что ты самостоятельно заметил причину собственного поведения. Приятно видеть дружелюбие и даже намёк на шутки, как только выболтал о прошлом. Хотя… атака была не самой приятной. Он сейчас сильнее походил на поверхностного приятеля, с которым мы сражались, чем на человека, который минуту назад хотел меня «усыпить». Увидел, наконец, разницу Конохи и убежищ Орочимару? — Всё это время в логове змея спал и видел, как вернёшься обратно? Саске хмыкнул. Его светлая спина развернулась ко мне, и он направился к кварталу Учиха: — Угадала. Он… спешит?