Хроники Шибуи Ривы

      Два дня назад,       ночь с восьмого на девятое апреля, 79 год       «Чувствительный барьер» Конохи был не чем иным, как тонким слоем чрезвычайно концентрированной чакры, что регистрировала каждое мё и передавала информацию в защитные структуры деревни. Проходя через него, Саске казалось, словно он прорывался через слой воды, более плотный, чем воздух, по своей структуре. Ощущение это — единственное, что можно почувствовать при должном внимании. Если не строить догадки о стремлении каждой военной деревни предупредить территории от вторженцев, то даже не обратишь внимания. Дети купцов часто путешествовали в Конохагакуре вместе с отцами и напускную строгость контроля входящих воспринимали как что-то несерьезное. Они, как и многие гражданские, не догадывались, что на границе за ними ведется наблюдение не только держащими пост у Главных ворот ниндзя.       Саске двигался стремительно. Деревья проносились размытыми пятнами. Уже успели показаться покатые крыши домов селения. Рассматривать родные виды Саске не хотелось. Его вела другая цель, которая тушила все потребности, усталость и боль и уж тем более перебивала желание понастальгировать.       Уже на окраине, где виднелся настоящий Лист, а него его блеклые улочки, не прошло и нескольких мгновений, на черепичной крыше оружейной лавки возникли силуэты. Саске остановился.       Силуэты четверых фигур разбивались темными тонами. Серыми жилетами, из-под которых виднелись черные рукава рубашки, и черными штанами. Саске ждал на противоположной крыше. Гладкие маски, закрывающие лица преградивших путь, вопили о принадлежности к скрытому подразделению, некогда тени Хокаге. Длинные черные рукоятки оружия торчали за спиной АНБУ. Оно никогда не закреплялось намертво, чтобы во время сражения можно было вытащить за мгновение. Упругие бинты крепились к футлярам и поворачивались, когда того требовало время. В серебряном свете луны их маски отбрасывали искусственные блики. Неясные тени вырисовывались на выступах деревянного лица человека, что стоял к Учихе ближе всего.       Саске сохранял расслабленность, показательно не опуская руку на Кусанаги, что ему удалось в этой жизни снова получить у Орочимару. Мысли клубились в голове, но туман, вызванный спешкой и желаниями, прояснялся. Учиха, безусловно, предполагал, что его могут дожидаться, но идея не казалась стоящей и мельтешила на краю сознания, как запутавшееся в паутине насекомое. Весь разумом Саске поныне занимал лишь один-единственный человек.       — Назовись, — долетело с прохладным ночным ветром. Даже не глядя Саске знал, что взгляды всех следили за ним.       — Учиха Саске, — ответил он. — Я еще не стал нукенином.       — Мы не можем пропустить тебя. Это приказ Хокаге, ты должен пройти с нами.       Саске за непродолжительные секунды знакомства успел рассмотреть собеседников. Они выглядели как АНБУ, но Саске догадывался, что подобное могло быть хорошо спланированной ловушкой Данзо, что после смерти Хирузена позволял себе слишком многое. Однако активация шарингана, призывно краснеющего к бою, могла быть расценена лишь в негативном ключе. Пока они стояли и ждали от него ответа, Саске понимал, что сделает лишь малейшее действие — и четыре меча направятся ему в грудь. Учиха выбрал меньшее из зол.       — Хорошо. __________       Пустая, тихая комната. На покрытых мраком бетонных стенах выделялись бугры неровной грунтовки. Единственный стул крепился к полу толстыми болтами и звенел холодным металлом. Именно на нем сидел Саске больше десятка минут. Не было часов, но парень привык вести отсчет. Учиха не знал, чего, кого он ждал. Он сохранял спокойствие, принимая свою участь. Прошлый пожар желания давно потушили холодные волны, разливающиеся по разуму необходимостью сконцентрироваться на окружении.       Единственным пятном разнообразия в комнате была серая решетка вентиляции, что обеспечивала приток кислорода под землей. Она застыла в одном кэн над полом. Саске вынужденно делил внимание между дверью и нервирующей дырой с вялотекущими потоками воздуха.       Прошло еще время, прежде чем ручка двери с другой стороны щелкнула. Поток воздуха усилился, устремившись наружу, и Саске почувствовал его кожей. За щелью, освещенное холодными лампами сверху, показалось женское лицо. Следом прошмыгнуло округлое тело, прикрытое зеленым кимоно. Каблук на бетонном полу создал оглушительное «цок», и за ним раздался второй, потом ещё один. Следом за Хокаге вошел высокий, мускулистый мужчина, в лице которого Саске признал Морино Ибики, чьё грозное выражение не видел уже больше года.       — Саске, — прозвучал женский голос. — Догадываешься, почему ты здесь?       Взгляд Сенджу, несмотря на незаинтересованный деловой тон, пытливо рассматривал Саске.       — Как и вы предугадали мое прибытие в деревню, — ответил Саске смело, бросая на Сенджу открытый, провокационный взгляд. — Задержание? Мне не рады в Конохагакуре?       — Это не так, — возразила Пятая. — Но мы не можем позволить свободно разгуливать шиноби с неясными намерениями. Расскажи для начала, как много тебе известно о последней неделе в селении?       — Итачи вернулся обратно.       — Хорошо… — устало выдохнула Хокаге. Она нашла опору на стене и скрестила руки под полной грудью, прикрытой лишь крестом лежащей тканью серой рубашки. — Что тебе известно о причинах его возвращения?       — Если вы говорите о резне моего клана, то я наслышан о подробностях. Что мой… брат спас деревню.       — Не «убил мою семью», а спас деревню? — спросила Пятая, пытливо изогнув тонкую бровь. — Саске, я буду откровенна. Сейчас решается твое пребывание в деревне или изгнание из ниндзя Конохагакуре. Мне важно услышать не правильные фразы, а истинное отношение к произошедшему. Слабо верится, что ты легко воспринял новость о возвращении брата. Если все еще хочешь продолжать тянуть фальшивую линию, то у меня не остается ничего иного, кроме как запретить вход в деревню. Я… не собираюсь нарушать твои границы и лезть в голову, потому прибегаю исключительно к мирным методам. Очень надеюсь, что ты это оценишь. Поэтому ответь, готов ли ты к сотрудничеству?       Бледные теплые губы, что плотно смыкались в сухом рту, открылись в бесстрастном ответе спустя секунды:       — Да. _______       — Что ты почувствовал, когда узнал о приказе Итачи вернуться обратно в деревню? — плавный, текучий мужской голос продолжал опрос.       Яманака Иноичи, глава клана и один из немногих в деревне, кто был посвящен в ситуацию, задавал вопросы Саске.       Морино Ибики успел отдать пост и уже вышел за дверь, отчитываясь ожидающим членам Совета. Пятая за все это время не покинула помещения и стояла невдалеке от Яманака.       — Я был ошарашен, — ответил Саске. Он привык давать неподробные, быстрые ответы.       Иноичи подмечал, как бесстрастен, несмотря на слова, казался мальчик. Его голос не дрогнул, дыхание не участилось. Казалось, Учиха чувствовал себя в безопасности. Или привык к стрессовым ситуациям, чего не могли себе позволить бывалые ниндзя во время задержания. У Иноичи было множество вариантов, но он не озвучивал их — некому. Мужчина старательно концентрировался на языке тела мальчика, за многие годы тренировки клановой техники, позволяющей проникать в сознание и считывать людские эмоции, буквально надрессировался на глубокое чувствование состояния цели.       — У всех в этот момент возникли бы разные мысли. О чем подумал ты?       Саске на этот раз ответил не сразу. Он поджал губы, прежде чем выдал:       — Я не поверил. В тот момент я сорвался и почувствовал, как меня охватила злость, и нестабильная печать Орочимару начала распространяться по телу. Я помню, как до последнего отрицал. В первый момент… мне казалось, что деревня лишь придумала оправдание.       — Что последовало потом? — спрашивал Иноичи.       — Я получил еще больше информации и старался разобраться в теме.       — И что именно ты узнал?       — Мне стало известно о словах Пятой Хокаге, которые она рассказывала жителям Конохи. Об Итачи, чьи действия позиционировались как поступок во имя деревни… — отвечал Учиха. — Я подумал тогда, что все это — полная чушь.       Никому из присутствующих не было известно, что Саске в момент новостей был спокоен, как удав. Свою смесь ощущений ему удалось выцепить далеко не из этого мира. ___________       Когда Хокаге покинула Саске после непродолжительной беседы, она наткнулась на серьезные лица членов Совета и главы отдела допросов и пыток АНБУ. Данзо, которого уволили с высокопоставленной должности еще при Третьем, тем не менее, смог обосновать присутствие здесь. Две темные радужки прожигали лицо женщины. Как, собственно, и взгляды многих присутствующих.       — Учиха Саске будет допущен в деревню, — сказала Цунаде.       Холодная маска Данзо, наполненная сдержанным официозом, под бледнеющим серебряным светом ламп пошла черными трещинами вместе с изменившимся выражением. Лоб прорезали глубокие морщины, гусиные лапки вокруг глаз сгустились в уголках словно в презрении. Цунаде про себя цыкнула и подумала, что мальчишка в конец обнаглел, даже не скрывая эмоций. Хокаге также успела заметить, как Данзо в последнее время не позволял себя резких высказываний, ведя себя на порядок сдержаннее, но в движениях словно читалась агрессия, злость.       — Вы хотите сказать, что эта беседа — единственное подтверждение намерений Учихи Саске?       — А ты, Данзо, желаешь ограничиться не только беседой, судя по последним заявлениям? Все здесь свидетели твоих настойчивых требований исключить Саске из реестра ниндзя Конохи лишь за возможность угрозы. Несмотря на все, мы видим обратное. Жесткие контрмеры не всегда хороши, и допрос Учихи помог решить проблему. К Саске как к угрозе относиться слишком рано, и наша деревня не в том положении, чтобы разбрасываться ценными кадрами, — нахмурилась женщина. Последнюю неделю ее стабильно мучили головные боли, которые она не запивала травяными настойками. Проблема крылась в бессоннице. — Не стоит, наверное, и упоминания, что Саске пострадавший в этой истории?       — При всем моем уважении, Хокаге-сама, — отвечала Утатане Кохару, с преклонным возрастом потерявшая в росте и доходившая Сенджу до носа. — Пусть ваше предложение и оправдалось, я вынуждена согласиться с Данзо. Проверка Учихи должна занять больше времени.       — Учиха может играть, — резко сказал Данзо и стукнул непреднамеренно по полу деревянной тростью. — Я все ещё настаиваю на применении к Учихе техник клана Яманака.       Цунаде не сдержала хмурости в лице.       — Я уже отвечала на твое предложение. Это невозможно. Деревня потеряет доверие Саске при необдуманных действиях. Он достаточно силен, чтобы уйти из Конохагакуре. Я не вижу смысла покрывать потерю Учихи жизнями наших бойцов.       — Вмешательство может быть проведено незаметно, — ответил Данзо уверенно.       — Нам неизвестен его уровень, — сказала Хокаге, имея в виду подготовку, которая должна была вестись ее бывшим сокомандником. — Слишком большие риски, которые не стоят возможности получить вдобавок ценную информацию об убежищах Орочимару. Во время экзамена на чунина полтора года назад Саске показал себя сильнейшим генином и принес Конохе статус. С десяток месяцев, балансируя на грани жизни и смерти, он готовился к смертельной битве с братом. Вы можете представить возможные последствия, которыми оборачиваются отчаянные попытки получить силу, — Сенджу окинула взглядом лица присутствующих. — Я сомневаюсь, что вмешательство возможно, учитывая яркую наследственность Учих, что обрел Саске, — Хокаге покачала головой и сказала: — Мне неважно, что вы обо мне думаете. Я все еще следую интересам деревни. Но допускать бессмысленные насильственные методы не собираюсь.       — Простите за проявленное неуважения, Хокаге-сама, — одновременно опустили в поклоне головы старики Утатане и Митокадо.       Цунаде промолчала, смотря за неискренним раскаянием бывалых политиков, знающих, когда нужно поклониться. Их гордость, несмотря на это, не страдала, прикрытая необходимостью.       — Хокаге-сама, я считаю, что допрос должен быть продлен, — продолжил настаивать Данзо, холодно подавший голос после того, как члены Совета выпрямились.       Морино Ибики в это время возвышался за спинами присутствующих и не подавал голоса, лишь сохраняя выверенную прямую осанку командира. Суровое мужское лицо, исчерченное шрамами многолетней давности, что напрямую оказали влияние на будущее и карьеру шиноби, сохраняло вид бесстрастного послушания.       — Я не зря пригласила Морино и Иноичи, — объясняла Цунаде. — Они проведут дальнейшую беседу и поставят в курс дела Саске. Позже. Каким бы сильным ни был Учиха, по его словам он только что сбежал из логова Орочимару. Вынуждать его говорить сквозь усталость — не лучшая идея. Он не на правах заключенного. Допрос продолжится спустя два часа. Если желаете, вы все еще можете наблюдать за процессом, — Хокаге обратилась к старикам.       Они лишь внимательно смотрели на женщину темными, стеклянными от возраста глазами. Разница между ними казалось не столь существенна, так как составляла лишь двадцать лет.

***

      Иноичи вот как два дня стабильно отсутствовал дома в ночи.       — Ты же не думаешь, что я буду сомневаться в твоей верности? — усмехнулась его Икуэ, поправляя свои невозможно длинные каштановые волосы в пучок.       Перед мысленным взором пронеслись моменты близости. Он видел, как ее молодое лицо меняется со временем, как она остается рядом с ним все время, как они вместе переживают радость и грусть, как она на руках держит дочь… Иноичи ценил все эти моменты. Даже ссоры с ней ему нравились. Он был по уши влюблен. Мужчина знал по опыту, что столкновения мнений лишь сближали, заставляли рассказывать о собственных желаниях и доказывали раз за разом, как каждый из них — и он, и она — готов идти друг другу навстречу ради себя, ради другого. Иноичи ценил также, как только ему позволено видеть появление морщинок от улыбки на родном лице деловой, обычной серьезной и исполнительной Икуэ.       Он с теплом вспоминал, как завалился вчера домой усталый, выжатый, как половая тряпка, физически и психически. Стоит ли описания, пробудят ли они те чувства, которые он испытывал, когда жена нежно, с молчаливым пониманием разминала его плечи? Иноичи знал, что она понимала, как он устал. Она была не обязана сидеть сейчас и разминать ему плечи. Ей просто хотелось сделать что-то приятное для него. Вымотанный, не способный на хоть сколько-нибудь мыслительную деятельность, он будто заново наполнялся, и теплая и глубокая, укорененная в недрах сердца трепетной близостью душа снова воспаряла.       Были ли их отношения всегда наполненными любовью? Ха-а… Он мог вспомнить, как она грозила на него сковородкой, кричала, как разъяренная фурия из-за упавшей на пол луковицы. Он тоже был хорош… Сейчас он, пожалуй, мог бы лишь поиронировать над этими моментами. Не всем с такой начальной стадии удавалось прийти к взаимопониманию, которое они делили. Они оба работали над собой, переступали через себя и взрослели. Они были так молоды, требовали от другого чего-то невыполнимого и просто сами не знали себя.       — Щекотно? — спросила Икуэ спокойным голос, в котором Иноичи явстественно читал слабую улыбку.       — Вспомнил, как все начиналось… — прошептал мужчина, наполовину погруженный в омут воспоминаний.       Его рука машинально поймала кисть жены и ласковым большим пальцем погладила тонкую кожу.       — Я люблю тебя, Икуэ.       — Ты самый прекрасный мужчина на свете, Иноичи. Как можно тебя не любить? — ее рука мягко разминала его макушку и немного страстно, как всегда, потягивая светлые пряди. — Где еще можно найти такого понимающего подоплеки человеческой души, умного человека? Ты уникален. В среде шиноби таких, может, нет и не будет. Один на триллион.       Иноичи слышал и знал, потому что Икуэ говорила об этом не раз. А раньше она, помнится, стеснялась говорить. Да… от былого не осталось и следа.       — Убийство меняет… — тяжело выговорил мужчина, когда на ум приходили туманные видения. — Людям гораздо проще закрыть рот и не рассказывать. Ты знаешь мой грех, Икуэ, — мысли его были сбивчивы, но по мере прояснялись. — Я закрываю глаза… Если бы я им помог, они бы прекратили быть шиноби. Они бы прекратили убивать и тем самым уменьшили боеспособность деревни. Это не что иное, как сделка с совестью.       — Кто не без греха? — низким, глубоким тоном ответила женщина.       — Ты пристрастна, — усмехнулся Иноичи и прислонился щекой к кисти Икуэ. Ему показалось на мгновение, что снова будут слышны жалобы о колкой щетине из-за двухдневного бритья, но Икуэ промолчала.       Только она своим принятием и искренностью успокаивала его неумолкающую совесть.       — Я всегда буду рядом, — тонкие женские руки, одетые в черные хлопковые рукава, обняли его плечи, и запах мыла, смешанный с её запахом, заполнил ноздри.       Больше всего на свете Иноичи боялся потерять свою Икуэ. _______       — Какие у тебя мысли по поводу Саске? — спросил огрубевший, с нотками хрипоты и горлового звука голос.       — Из того, что я видел… Саске выносливый и целеустремлённый.       — Но когда эта цель исчезнет? — со знанием спросил Ибики.       — Кто знает, — выдохнул Иноичи, глядя в конец длинного коридора, на пустое пространство бетона, в котором они проводили время по приказу Хокаге. — Проблема как раз в том, что его цель единственная и, к тому же, заложена в ранней юности при ужасающих обстоятельствах. Только эта цель его и вела в то время, — снова выдохнул он. — Он был ребенком. Это совсем не то, что повзрослевший человек. Итачи — фигура, занимающая на данный момент слишком большое место в его сознании. Кто знает, что случится потом… Кризис, — раздумывал Иноичи. — Сориентируется или нет — только по следствию и можно смотреть.       — Я могу согласиться. И не согласиться, — ответил Ибики. — На себе прочувствовал опыт потери цели, но остальное, о чем говоришь… Не думаю, что может быть что-то хуже смерти. Хорошо иллюстрирующая фраза — все, что нас не убивает, делает нас сильнее.       Иноичи посмотрел вдаль, на серую стену. Их слова эхом отражались эхом в закрытой под землёй коробке. Они наконец были одни, предоставленные сами себе, избавленные от отчётов перед Советом или Хокаге.       — Ты думаешь, у этого правила нет исключения?       — Когда есть цель, результат не заставит себя ждать. Исключение… только если человек сам не хочет.       — А почему человек может «не хотеть»?       — Когда у него проблемы с постановкой своей цели, — хмыкнул Ибики, словно вопрос казался ему слишком простым.       — Что-то похожее, — вслед за ним вторил смешком Иноичи и поднял взгляд на высокого Морино. Голову его покрывал синий платок, что скрывал нанесенные во время войны глубокие шрамы.       Пожалуй, Иноичи мог понять, почему Ибики не соглашался.       Сам Морино когда-то выжил, несмотря на ни что.

***

      Утро 11 апреля       Срок нахождения Саске в сокрытии подходил к концу. Шумиха и потрясение на улицах Конохи укладывались. По крайней мере, так ему говорили. Саске горел от нетерпения выйти. Дело было не в обстановке и даже не во времени. В ожидании. Оно подтачивало выносливость столь же очевидно, сколь течение ожидаемо изменяет очертания попавших в воду камней.       Раздался стук. Саске посмотрел на дверь и кинул быстрое: «Войдите», — после чего замок отворился, и в проходе возникла Хокаге. За ней же следом звук высоких каблуков. Напомаженные розовым губы в обреченном на смерть от переработок выражении исказились книзу. Саске внимательно рассматривал женщину. Он не предполагал, что должность в качестве Хокаге Конохагакуре сделает ее еще более несчастной, чем Сенджу была, когда проиграла двести тысяч рьё в казино, последние деньги.       — Меня выпустят?       — Не сомневайся, — изо рта женщины вылетел вздох. — Куда ты планируешь отправиться после того, как выйдешь?       — Туда, где живет он.       — Я почему-то не сомневалась, — она хмыкнула. — Получится у тебя только к ночи. Он в госпитале. Я не могу заткнуть разговоры между нашими медсестрами, и слухи разлетятся как рой пчел из полыхающего улья. Ваша история сейчас только улеглась. Будет много возможностей для сплетен, если первое событие, в котором ты будешь фигурировать после неожиданного возвращения, встреча с Итачи.       — Так мне ждать здесь? — с пониманием поинтересовался Саске.       — Нет, — Цунаде качнула головой, и вслед за ней качнулись мягкие светлые пряди. — Ты бы хотел встретиться с командой? Как насчет того, чтобы провести время со старыми друзьями? Они помогут вспомнить годы до ухода.       Саске не имел мнения на этот счет. Все, что его по-настоящему волновало, была лишь встреча с Итачи. Саске не мог поверить — он ожидал, у него трепетало в груди — когда в мысли приходило, что Саске думал, что увидит брата в Конохе. Итачи, которого раньше считали злодеем, о чьих заслугах понятия не имели. Но Учиха всегда себя одергивал, стремясь не поддаваться порывам чувств. Он не может быть ослеплен восторгом и счастьем.       «Соберись», — одернул он себя, стремясь вернуть былую сосредоточенность. Но сознание теребила глупая, отвлекающая и слишком по-детски яркая эмоция. Радость.       — Так что, ты против? Будут Какаши и Рива. В последнее время, кстати, девочка зарекомендовала себя как командира-джонина. Я раздумываю над повышением.       «Сера?» — пришло в голову, и вместе с именем возникло взрослое лицо. Саске помнил его ясно, каждую мельчайшую деталь эмоции. Воспоминания не были окрашены мутной пеленой, в отличие от воспоминаний обычных людей, что за этот срок видели бы лишь размытые пятна вместо глаз, губ, деталей окружения. Шаринган позволял не только ловить мгновения в сражении, но и сохранять налившимися кровью радужками запечатленные моменты на манер сильнейшей эйдетической памяти.       Саске многое помнил, в том числе из своего прошлого. Но в последнее время он не хотел будить спящего зверя, посыпая его оправданиями.       Знакомые образы всплывали один за другим. Нежное, молодое лицо, освещенное ярким светом солнца. Эмоции воспоминаний приливами будоражили струны чувств.       — Мне все равно, — сказал Саске словно самому себе. Эта способность шарингана могла раздражать. Она имела минусы. — Нет разницы, буду я находиться взаперти или проводить время в бывшей команде.       Цунаде перевела на него внимательный янтарный взгляд и ничего не ответила. Помедлив, словно задумавшись, Сенджу сказала:       — Какаши будет рад тебя видеть…       Перед мысленным взором возникло лицо сенсея. И Саске понял, что Какаши снял маску лишь позже.       — Это не имеет значения.       — Только им этого не говори, — ответила Сенджу с ощутимым раздражением. — Уж они-то точно будут рады увидеть тебя живого.       Саске знал, что обманывает сам себя. Он привык отвергать и делал это по наитию, чем на самом деле верил в собственные речи. Саске привык винить себя за излишнюю эмоциональность.       Он с детства старательно тушил пожары души, разжигаемые чувствами, и поворачивал детский лик от игрушек к главной цели жизни. Он помнил, как презирал Наруто… Саске прикрывал за своим отношением зависть. Он называл усуратонкачи глупым, бессмысленно тратящим время, в которое тот мог бы заняться тренировками. Какое же поражение — внутреннее — разъедало его, когда этот неудачник стал сильнее. Сильнее даже, чем он. Когда Наруто удалось достигнуть своей цели и когда людей, что отвергали ранее, он заставил поверить в него. Глупый усуратонкачи не просто стал сильнее. Он стал счастливее. Саске никогда не удостаивался этой возможности. Саске не чувствовал, что его жизнь хоть когда-либо становилась лучше.       С резни клана все шло под откос. С каждым поворотным, решающим мгновением в его истории парень лишь погружался все глубже, терял частичку сути, души и становился отчаяннее, несчастнее, как загнанный зверь. В особенности все стало бесповоротно, когда он узнал, за что — в сущности — убил своего брата. Он не мог не завидовать Наруто в то время, смотреть на его сияющую оранжевую спину завистливым взглядом. Он не мог не думать, что ему не позволено быть таким. Он обречен на непрерывный круг боли и никогда не станет кем-то открытым, искренним, как усуратонкачи.       «Я не достоин, мне даже думать об этом должно быть стыдно, — повторял про себя Саске как мантру. — Все, что я могу, это сейчас помочь Итачи».

***

      Разгар дня, 11 апреля,       79 год       Стук каблуков по больничному кафелю за закрытой дверью недвусмысленно оповещал о женщине, что подходила к своему кабинету все ближе. Войдя, она с громким хлопком закрыла дверцу и пристально осмотрелась. Выдохнула, подошла к рабочему столу, положила на него папки. Освободившиеся пальцы рук быстро соединились в печать змеи, активизируя развешенные по стенами печати конфиденциальности.       Итачи сидел на стуле и наблюдал за Пятой Хокаге. Женщина уселась напротив Учихи и устало сложила руки на стол, практически навалившись грудью.       — Твое состояние ухудшается?       Прозвучал вопрос, озвученный мрачным, даже риторическим тоном.       Итачи раскрыл рот:       — Меня одолевают позывы прокашляться стабильно каждые три часа.       — Ты чувствуешь себя подавленно из-за слухов о клане? — спросила Хокаге не по теме.       Учиха моргнул. Он нашелся с ответом спустя недолгую паузу:       — Я понимаю причину враждебности жителей… Пусть мне и неприятно осознавать, что клан перестал иметь авторитет, ничего уже не исправить.       Хокаге смотрела внимательными янтарными глазами.       — Лекарства не дали положительного эффекта… — выслушав, вернулась к теме женщина. — Мне придется переназначить лечение на курс с более сильными препаратами. Я уже подготовилась, поскольку ты сказал… позавчера, — Цунаде на выдохе подняла глаза к белому полотку, силясь вспомнить.       — Хорошо, — Итачи согласно кивнул. Он, как и всегда, сидел с прямой осанкой, не коснувшись спинки стула.       — Ты понимаешь, в каком положении находишься, Итачи, — издалека начала Цунаде. — У лекарств есть побочные эффекты. Сейчас по предписаниями тебе запрещено напрягаться выше гражданской нормы, но в такой ситуации может настать время, когда тебе придется их нарушить.       — Я замечал слабые изменения в токе чакры, — подтвердил наблюдения Учиха.       — Чакра производится в нашем организме так же, как и другие вещества. Она меньше подвержена влиянию внешних факторов и не имеет прямой зависимости от препаратов. Однако то, что ты принимаешь сейчас — более слабая версия того, что тебе назначат.       Итачи внимательно слушал.       — Ты еще не смог прочувствовать настоящем влиянии, поскольку не использовал чакру. Знай, что препараты мешают чакре концентрироваться в тенкецу, а потому техники могут потребовать большего времени для создания. Реагировать так же быстро, как раньше, может, и получится, но чакра гарантированно отзовется позже.       Цунаде не поясняла бы всего этого обычному гражданскому, для которого препараты не несли изменений в кейракукей. Каждому шиноби в своем подчинении она бы запретила посещать миссии. Но Итачи был исключением. Его ситуация — точка в эпицентре опасности. Он покинул Акацуки — и их ответная реакция может лишь заставить себя ждать. Зная о настоящей силе и целях организации от Саске, женщина не сомневалась, что они при желании свободно проникнут в Коноху. А Цунаде, будучи Хокаге деревни, не могла назначить больше трех охранников в сопровождение Итачи и оставить Конохагакуре незащищенной. Селение по-прежнему должно было брать миссии и получать оплату, и даже с большим усердием проводить охрану границ. В силу этих факторов и внутренних водоворотов, которые закручивались в Конохагакуре, Цунаде должна была предупредить Итачи.       — Я держу твое лечение в тайне, а потому никому неизвестно о том, что ты принимаешь.       Цунаде лично курировала Итачи. И на то была причина — она обязана была выделять время в своем плотном графике между встречами с главами кланов, советом, отчетами перед дайме Огня консультациям с Учихой. Усталость Цунаде не была надуманной. Она носилась как белка в колесе, вынужденная контролировать изменения, что повлекло за собой включение Итачи обратно в резерв деревни. Внутренние, внешние изменения — Пятая должна была быть наготове.       — Также есть большая вероятность, что затраты чакры значительно увеличатся. Вряд ли ты сможешь использовать Мангеке продолжительное время, даже если захочешь. Вероятнее всего, результат будет таков, что через пару минут у тебя просто закончится запас.       Все сказанное не имело значения, если Итачи не опробует свое тело. В реальной опасности секунды промедления, что сейчас гипотетически описывает Хокаге-сама, могут гарантированно приблизить смерть.       — Тогда сегодня я изучу изменения.       Цунаде вздохнула, прикрыв веки.       — Да. Похоже, тебе придется нарушить рекомендации.

***

      На следующий день,       12 апреля 79 года       Мы с Саске вчера так и не договорились о месте встречи.       Я отошла в затененное место под деревьями и рассматривала голубое небо, висевшее над головой прозрачной водой с мирно плывущими силуэтами размытых белых перьев. Мне сейчас хотелось тренироваться — привычка, отработанная во мне, желала разогреть мышцы и разжечь возбужденный адреналином огонь.       Желание свое сдержала и привалилась к стволу дерева, надеясь, что на меня не заберутся насекомые. Думаю, он догадается прийти сюда? Я повернула голову. Рядом, на расстоянии два тё, стоял ровный ряд трех пней. Когда-то мы, будучи генинами и командой семь, проходили здесь первое испытание… А Какаши, оказывается, неисправимый романтик. Привел нас именно сюда вчера. Видимо, в душе Хатаке глубоко чувствующий человек? Судя по защитной маске, закрывающей лицо... и в самом деле. Как правило, защищаются лишь те, кому есть, что защищать, и кто, кроме того, боится принять открытый удар. Потому что страшится своей слабости. Того, что не выдержит.       Делала ли внутренняя мягкость бывшего сенсея хуже? Раньше я бы ответила — конечно, да. А сейчас… я повзрослела.       Подходить к кварталу Учиха я также не спешила. Свободно могла догадаться, куда Саске так спешил вечером. Ожидать его у ворот клана, которые в последнее время охранялись столь же рьяно, как границы деревни, было бы настойчивостью, которую я сама бы не оценила. Он человек, даже учитывая, что иногда излишне агрессивный и возбужденный собственной целью.       Устав от безделья, я перехватила по два куная и, пуская по кейракукей чакру, начала метить в выросшие по моей воле земляные выступы. Я уверена, что мой прогресс заметен со стороны. Раньше испытывая проблемы с концентрацией чакры, сейчас я могла сочинять сложные конструкции, выпуская из ее ног. А ноги — это самая труднодоступная часть в организме, наиболее отдаленная точка. Прогресс не упал на меня с неба и не был неожиданностью. Ошибки, к сожалению, все еще присутствовали. Даже учитывая, что ежедневно я тратила не менее семи часов на их искоренение. Так сконцентрировавшись на произвольной тренировке, в процессе я потеряла понимание, зачем нахожусь на территории полигона — пока маячок чакры на краю сознания не пробудил настороженность чрезмерно быстрым приближением. Я догадалась о его источнике, когда наконец осмотрела поляну.       Саске спрыгнул с ветки дерева и приземлился на траву напротив. Он все еще был во вчерашнем наряде и впился прямой взглядом темным глаз. Я не проигрывала в странные гляделки, закручивая на пальце кунай и кладя его в подсумок. И тут же усмехнулась.       — Не выспался?       — Слишком громко, нужно привыкнуть, — односложно ответил Саске.       — Я думала, весь народ от квартала Учиха был разогнан?       — Большую часть времени я находился во многих дзё под толстыми каменными слоями, которые не пропускали и писка. Еще… когда вышел заметил непривычную громкость в лесу.       Могла представить, как трудно заснуть. Сложно выключить настороженность шиноби, настроенную в дреме на любой выбивающийся из привычного диапазона звук. Она плотно завязана на врожденной реакции спасении жизни, а потому заснуть в такой обстановке — все равно что мысленно отказаться от жизни. Он прав, это лишь дело привыкания тела.       Цель нашей встречи не покидала разум. Ее скрытое содержание не может быть проговорено вслух. Особенно посреди открытой местности. Особенно когда нигде больше нам нельзя встречаться, не вызвав подозрения. Да, мои навыки выросли. Но я понятия не имела о способностях врага. Недооценивать противника, прикрываясь мимолетным успехом — навязчивое желание на задворках сознания, говорящее расслабиться. По миру лишь в Конохе можно относительно спокойно прогуливаться. За ее стенами в рядах гражданских сновали неизвестные личности-шиноби. И сон, как следует, вне пределов безопасной территории почти всегда неполный. Глубина бессознательного в виде исключения возникает лишь при дисфункции организма ввиду высокой степени повреждений или вахта с товарищами, которые заслужили доверие.       Я взяла в руки вакидзаси. Саске проследил за движением и в ответ поменял позу. Я вперилась в него взглядом, прожигая. Мне требовалась не драка, а разговор, и я рассчитывала, что Саске поймет намек. Если догадался прийти на это место, значит, в силах догадаться и о намерениях, которые я вношу в этот бой? К сожалению, сейчас мы способны рассчитывать лишь на взаимное понимание целей, которых хотим достичь, и поиски методов.       Футляр короткого вакидзаси с громким стуком столкнулся с деревянным покрытием футляра меча Учихи. Я не освободила лезвие. Парень приблизился, подойдя почти вплотную. Я отскочила назад, не выдерживая силового напора оружия. Удары стучали один за другим, и спарринг включал лишь кендзюцу и тайдзюцу. Для чего весь фарс? За нами могут наблюдать. Шиноби в принципе не глупые люди. А потому даже намек на странное действие, выбивающееся из привычного понимания людей, которые когда-то были в одной команде и неблизко общались, может вызвать подозрения. Все здесь в каком-то смысле параноики. Излишки профессии.       В какой-то момент мне удалось завершить подсечку: Учиха полетел назад, но кувырком вернулся в обратное положение. И, наконец, настало время красных глаз. В шарингане горело три томое. Саске двигался еще быстрее. Я отходила. Моей целью стояло уследить за постоянно меняющимся местоположением и контролировать собственное тело, успевая подстраиваться под бешеный ритм. Единственной причиной, по которой я еще не отправилась бессознательным телом в полет, служило распределение и оттачивание техник тайдзюцу наравне с применением чакры. Ну и многочисленное тренировки с техникой, которой когда-то научил меня сенсей.       В момент мы снова столкнулись. Я успела поставить блок Ясуси. Когда подавленное напряжением лицо Учихи оказалось передо мной, когда я кожей лица и шеи чувствовала спокойное дыхание противника, картина, наконец, закружилась.       Отлично.       Я оказалась в глухом лесу. Высокие толстоствольные сосны возвышались над сухой землей. Под ногами хрустела высохшая опавшая хвоя, давно потерявшая зеленый цвет. Я набрала полную грудь свежего, острого воздуха и огляделась. Знакомо… Села ближе к земле, приложила руку. Ладонь покалывали мелкие иголки, очерствевшие со временем, и земля была… теплой. Такие реалистичные ощущения. Я повернулась к Саске, что стоял вдалеке и поднял голову к небу. Я посмотрела следом. Оно красиво синело.       — Почему? — спросила, подходя ближе.       Саске сейчас выглядел старше. Наверное, так, как я когда-то его и запомнила. Уже забыла его внешность, сознание лишь ловило схожести в размытом образе, а в теле мелькнуло чувство узнавания, словно видишь незнакомца, черты которого где-то встречал пару раз.       — Ты говоришь об изменении локации? — донеслось с другого конца более мужественным, взрослым голосом.       Необыкновенное ощущение и смешанные чувства бушевали в моей груди. Знакомый пейзаж родного мира, который поражал сумасшедшей реалистичностью и новое пятно здесь, такого же нового мира, в лице Учихи. Я не могла думать, обилие окружения перетягивало на себя мышление, и спектр потерянных ощущений, пробуждающихся в сознании вспышками обрывистых воспоминаний детства, мешало в голове серомозговую кашу.       — Да.       Саске остался стоять на одном месте, словно прирос к земле. Учиха находился на возвышенности, сформированной многочисленными впадинами и подъемами нервного ландшафта. Я подошла и посмотрела на него упорно, ожидая ответа. У меня копилось столько вопросов, и меня тянуло сильнейшее желание их получить.       — Я выбрал это место… из-за тебя. Эту картину… — он показательно оглядел пейзаж темными радужками, — мне бы не удалось передать настолько живо, если бы меня здесь не было. Мне запомнилась она чувством свободы… Твоей. Именно так, Рива? Мы давно не виделись. Я не думаю, что место смерти — лучший выбор спустя промежуток времени.       Тело сжалось, и все мышцы напряглись, устремляясь к солнечному сплетению. Я сжала зубы и всматривалась в это лицо. Черные ресницы трепетали над пронзительными агрессивными красными глазами, острые пряди мягких волос ореолом обрамляли светлую кожу точеного лица, подчеркивая тонкие венки под кожей скул, уголки алых губ ползли вверх, становясь еще более красными с учиховским наследием. Глаза, который ранее выделялся гипнотизирующей фиолетовой склерой, больше не было в глазнице.       — Ты пытаешься угадать мои чувства? Или ты знаешь о них?       — Их было видно. Твое выражение лица расслаблялось только в походах, когда ты сидела в ночи и держала пост.       Слушая его уверенный тон, говорящий о времени, которое рисовалось в памяти, я чувствовала, будто меня атаковали. Мне хотелось выплюнуть оскорбление, ударить — защитить то самое, что было нарушено, от вторженцы.       — Не лезь мне в душу. Я ничего не рассказывала тебе добровольно.       Саске кинул на меня внимательный взгляд и ответил тихо:       — В любом случае… у нас не так много времени. У меня не хватит чакры поддерживать технику долгое время.       Я поджала губы, отводя взгляд. Потом. На ум пришли вопросы, которые требовали ответов.       — Ответь мне на вопрос последних дней. Ты предвидел влияние, которое возвращения Итачи оказало на деревню?       Саске уронил взгляд в землю и будто сосредоточенно размышлял, и позже ответил:       — Я не думал об этом.       — Тебе известно о слухах, что гуляют по улицам между разговорами о клане Учиха?       — Лишь об Итачи.       Я осыпала его чередой бесстрастных вопросов, что накопились за долгое время.       — Что ты собираешься делать дальше?       — Позволить Итачи выздороветь.       Голосовые связки замерли, не колебля воздух легких, и я остановилась, пораженная ужасной, неприятной догадкой. Потому что малейшие движения, его тон и будто намеки, излишняя скрытность более чем вынуждали меня спросить:       — Все, что ты делал, было ради Итачи? Ты, имея информацию о будущем, даже не раздумывал применить ее на что-то большее и просто крушил все вокруг ради брата?       Саске нахмурился.       — Я сделаю все, чтобы он жил в Конохе, и о его подвигах было известно жителям деревни.       — Ты не обдумывал последствия! — голос сорвался на высокие ноты. — Ты постоянно говорил мне, что информация о будущем может быть передана врагам, что я недостаточно сильна, но… Ты вел себя как слепой котенок и даже не мыслил шире, чем в рамках помешательства на одной идее. Мы товарищи! Ты должен был мне рассказать, я могла предугадать последствия и разработать более подробный план, раз его не соизволил ты. Что было в твоей голове, когда ты принимал решение вернуть Итачи? Ты просто следовал сиюминутному порыву?       Саске раскрыл глаза и дернулся всем телом, как только прозвучала последняя фраза.       В груди копилось разочарование. Чем он вообще занимался? Он вел себя как маленький ребенок, преследующий лишь свои желания? Даже детей императоров держали в строгости, не позволяя богатству и роскоши замутнить рассудок и забыться, что за стенами война, забыть об обязанностях управления империей и распределения ресурсов по уголкам страны. А Саске… посчитал, что может вести себя как угодно и распоряжаться информацией лишь в слепом, однотуннельном кругозоре?       — Ответь мне!       — Да…       — Что ты знаешь о будущем? И какие события изменились?       Я просто не могла поверить. Он хотел порушить все, к чему я готовилась? Нам двоим было известно о дальнейших действиях, и я исполняла свой долг и изо всех сил готовилась. А он, в тайне от меня, рисковал перевернуть мир вверх дном?       — Тебе все равно на остальной мир и важен лишь Итачи?       Саске опустил голову, и на периферии тонких черт я видела вину.       Он молчал.       — Мне вытягивать из тебя информацию насильно? Мы взрослые люди, Саске, чтоб тебя! Мы научились говорить! Это смешно… Ты не доверял мне, но именно твои действия не вызывают доверия. Возьми на себя ответственность и признайся, наконец, в содеянном.       — Все шло к спасению Итачи. Я планировал это с самого начала, — безучастно ответил он.       — Ты говорил, что будешь всеми силами поддерживать схожие события.       — Да. Временные рамки соблюдались, пока Итачи не вернулся в Коноху.       Теперь я ощущала лишь холод, блуждающий по разуму. Я не видела смысла в агрессии и пустых криках. Моя злость скрылась в глубине, потухнув столь же быстро, сколь и всегда. Сейчас время действовать, а не тратить время на ссоры и упреки. Мне даже и не казалось, что Саске предал меня. Казалось, я лишь поняла его личину. Он не должен был мне ничего — как и любой человек. Он всегда ясно заявлял о своем нежелании говорить на тему будущего, и это моя вина, что я была менее подозрительной. Мне самой стоило настоять, разобравшись в его целях.       Да, я хотела жить. И наши цели могли расходиться.       — И что будет дальше? Что ты планировал?       — События изменились. Я не могу предсказать многое.       — Ты ничего не предсказывал, — озвучила неприглядную правду, не желая выслушивать оправдания. — Что из твоего знания будущего может пригодиться?       — События теперь будут идти своим чередом. У меня по-прежнему остались знания о врагах в Акацуки.       — И что ты собираешься делать?       — Я… должен обдумать.       — Я не могу доверять тебе, видя твою несостоятельность. Расскажи, какие изменения ты повлек.       Он молчал. Уперто, словно сопротивлялся.       — Ты не хочешь спасать мир? — спросила прямо.       — Нет, я хочу, — уверенно, холодно отвечал Учиха.       Саске выглядел виноватым лишь в тот миг, когда я назвала его импульсивным. Но теперь он прохладно отвечал на вопросы, словно ничего не произошло. И я понимала, что меня это бесило. Но сейчас — снова — было не место для злости.       — Ты не можешь держать информацию в холодном, бесстрастном разуме. Я должна узнать все, о чем было умолчено, чтобы составить план. Я не оставлю ничего, когда ты подвергаешь меня угрозе.       Саске поднял свои красные глаза и наконец раскрыл рот. Он говорил быстро, сославшись на то, что может не успеть уложиться в технику. В рассказе упоминалась Цунаде, которую Саске нашел по прибытию в этот мир; Итачи, который после отказа решил довериться брату и которому было известно обо мне; страх, что события изменятся слишком сильно, и вследствие замена ребенка Саске, изменившая инь чакру, содержащую душу; попытка защитить Итачи и балансировать на риске, из-за которого Саске договорился с Пятой Хокаге; срок выполнения обещания с Цунаде, после которого Итачи должен был гарантированно вернуться в Коноху, а Саске прорывался через усиленные защиты Орочимару. Он сказал, что специально тянул время, дабы Черный Зецу или Учиха Обито не подозревали его в предвидении или новых техниках, которые переносят информацию на многие ри.       Я слушала внимательно, ловя каждый звук. Руки давно скрестились на груди. И в миг затянувшегося молчания я подвела итог:       — Значит, теперь будущее неизвестно?       — Да.       Время поджимало, но я озвучила именно то, что понимала так очевидно:       — Если бы на моем месте был другой человек, он бы тебя не простил. Ты понимаешь это? — Учиха? Но я сдержала крутящуюся на языке фамилию, нашумевшую в последнее время.       Саске не отрывал от моего плеча взгляда, смотря в подернутую иллюзорной дымкой даль. Красные радужки с тремя точками черных вкраплений почти не дрогнули, как и мускулы на молодом, застывшем тонкой невыразительной маской лице. Я ждала от него ответа.       — Я понимаю, — сказал Саске. Взгляд искал что-то в стороне от меня.       Конечно же, он даже и не думал извиниться.