13 апреля 79 года
Меня зазвали на обед. В дом Учиха. Итачи стоял у тумбы, выполненной из дерева венге, и отделял кости рыбы от мяса. Саске помогал на кухне в отдалении, его голова с чёрной несобранной шевелюрой склонилась над доской для овощей, и он с невыразительным лицом сосредоточился на процессе. Я же не отлынивала и мыла продукты для обеда.
Не этого, честно признаюсь, я ожидала, когда приходила на тренировку к Саске.
Спарринг закончился быстро, и парень, официальным наставником которого назначили его брата, прошёл обратно в дом. Всё это время за нами наблюдал Итачи, которого я встретила второй раз в жизни. Впервые я увидела его тёмную фигуру, облачённую в чёрную траурную одежду, на выступлении Хокаге. Я присматривалась к нему, но не знала, было ли это взаимно, — как минимум после разговора с Саске открылось, что его брату известны обо мне самые неожиданные подробности.
Атмосфера в самом доме была лишена лоска. Я догадывалась о его традиционной истории и сути, укоренившейся в деятельности шиноби. Поле боя влияет на мировоззрение и отражается в быту.
Ловкие мужские пальцы, на которых при движении выделялись сухожилия и бугорки вен, чистили рыбу. Слышался размеренный стук ножа о дерево.
Меня ужасно раздражал фарс, который мы вынужденно разыгрывали. Мысль, что существует тварь по имени Чёрный Зецу, которая может пролезть куда угодно, причём почувствовать её из-за особенностей чакры столь же проблематично, как найти одно растение среди моря цветов, злила. Только сам Саске со своей способностью видеть отпечатки энергии в прошлом мог бы отличить знакомый след. По крайней мере, так он говорил. А в обычной жизни по части согласованности насчёт будущих событий у нас только мысленное общение, основанное на догадках и объективной общей нужде. Я ненавидела гадать, что происходит в голове у другого человека, когда у нас есть язык.
Домыв помидоры в содовой воде, я передала их младшему Учиха, что уже превосходил меня по росту. Что касается Итачи, то впечатление моё было кратким и построенным на слухах.
О его силе в последнее время не слышал лишь глухой. Его прошлое и достижения обмусоливали с особой тщательностью из-за главной новости о перевороте Учиха. И снова эти восторженные вопли «гений!». Мне смешно, как люди упорно пытались навесить ярлыки «таланта» на других. Интересно познакомиться с человеком, который имел схожую с моей репутацию в обществе.
Гениев не существует — я была в этом убеждена. Ничто не вкладывается с рождения, результаты обосновываются лишь трудом. И ещё раз трудом.
Есть лишь определённая личностная структура человека, которому — по какой-то причине — отчаянно нужна сила, власть и всё остальное, что прикрывают «талантом». Итачи Учиха показался мне спокойным. Узнаваемо спокойным, невозмутимым воином. По-другому назвать его расслабленное поведение и немногословие я была не в силах. Трудно судить о человеке, когда он не стремится рассказать о себе. Единственное, что могла подметить, кроме болезненной, тонкой красоты черт лица и непрошибаемого спокойствия, — считываемая забота к брату. Она, пожалуй, была не столь заметна, если рассматривать в очевидном гражданском понимании. В тёмных глазах Итачи не плескались океаны любви, он не показывал отношения в голосе, отвечая одинаково и с неизменным тембром речи. Его телодвижения выглядели сдержанными, я бы сказала — техничными и чёткими. Итачи активно погружался в процесс, и я могла узнать себя в его отношении к работе. Даже кусочки рыбы у него вылетали выверенными, одинаковыми полосками. Нет, забота была простым, очевидным намерением, сквозящим в делах. Он открыто спрашивал брата — похоже, забыв, — какое у того любимое блюдо и что он предпочитает в готовке, по-прежнему ли ему нравится средняя нарезка. Скучные, не пронизанные лестью или яркими эмоциями фразы, очевидно говорящие о желании Итачи узнать брата лучше.
Мне нравились понятные люди. Хотя я не могла гарантировать, что где-то за маской спокойствия не прячутся бушующие волнения. Как и не могла утверждать, что всё, что я о нём вообразила, не сводится к моей субъективной точке зрения, на которую накладываются собственные понятия о гениях.
Я опустила на деревянную поверхность намытую порцию спаржи в глубокой фарфоровой чаше. При соприкосновении раздался глухой стук.
______
Рыба томилась под крышкой, и меня усадили за стол. Тот был низеньким, на коротких прямоугольных ножках и с глянцевой, отражающей свет лампы поверхностью. На зелёном татами, выстеленном на полу, лежали подушки, чтобы ребристые тростниковые маты не надавливали колени.
Итачи сидел напротив, рядом с ним Саске. Младший Учиха выглядел излишне тихим, словно и не думал начинать диалог, за которым я в их дом и пришла.
— Рива-сан, — прозвучало от Итачи. Я посмотрела вверх в ответ и встретилась взглядом с чёрными глазами. — Саске многое рассказал о вас.
Итачи обращался ко мне уважительно, хотя я была младше. Это не могло не наводить на мысль, не берёт ли он в расчёт мой настоящий возраст, поскольку ему о нём известно.
— Можем ли мы говорить беспрепятственно? — поинтересовалась я, намекая на печати конфиденциальности.
— Да. Я заранее провёл подготовку, когда узнал о вашем приходе.
Официоз резал мне слух, но я не видела смысла исправлять собеседника. Самое главное — его готовность к диалогу.
— Саске тоже многое мне рассказал… два дня назад. Что конкретно… вам — нашлась я с обращением, решив, что неформальное прозвучит неуважительно, — известно о его действиях?
Прямая осанка Итачи могла бы сойти за образцовую, которую демонстрируют на уроках по этикету. Несмотря на это, на нём была простая чёрная футболка с короткими рукавами.
— Я видел всё то, что показал Саске. Он подтвердил правдивость своих слов, позволив мне прочитать некоторые воспоминания при встрече. Если говорить о последующих действиях, то о многих я догадался из понимания действий главных противников и обстоятельств, в связи с которыми Саске оказался здесь.
Я неприязненно, иронично хмыкнула.
— Вы знаете куда больше моего. Тогда расскажите… было ли вам известно, что Саске желал вернуть вас в Коноху?
— Да. Я участвовал в этом плане. Саске поставил меня перед фактом значительно позже, втянув Хокаге-сама.
— Как, вы рассчитывали, возвращение повлияет на остальные события, на жизнь деревни?
— Я могу сказать, что понимал последствия, — сказал он, качнув головой и моргнув в подтверждение. У Итачи были длинные, немного женственные ресницы, которые нисколько не портили его черты. — Влияние главным образом отразилось бы на неспособности добывать сведения для Конохагакуре в роли нукенина и члена подпольной организации. Поползновения некоторых стран к Листу, проверки информации могли бы быть, но мне сложно предусмотреть сценарий, где селениям удалось бы обернуть в свою пользу правду об… исчезновении Учиха. По большей части изменения привносятся в жизнь деревни. Хокаге-сама всё время работала над ними. Я думаю, главной сложностью оказалось обоснование изменений, а не последствия.
— Я рада, что вы предусмотрели варианты. Но вы не сказали насчёт дальнейших изменений. Что вы думаете по поводу потери возможности оставаться в курсе действий врагов и просчитывать их?
Губы Итачи изогнулись в слабой улыбке, и внутренне я удивилась, не находя повода.
— В мире, из которого вышел Саске, я был мёртв. Если бы не возвращение в деревню, всё пошло бы по такому же сценарию.
Я замерла. И посмотрела на Саске, который сидел сбоку от брата и не скрывал напряжения. Я не знала.
— Я готов был пожертвовать своей жизнью ради мира, — продолжал говорить Итачи. — Это моя главная цель. Саске же убедил меня в том, что живому мне удастся принести больше пользы, чем мёртвому. На другой же чаше весов оценивалась известная о будущем информация, которая не является стопроцентно достоверной. Просчитывать… я бы не называл это столь однозначно. Изменения уже были привнесены — с появлением вас и Саске, — а потому момент, когда они покажут свою силу, лишь оттягивался и, я думаю, был бы таким же неожиданным, как и события в обычной жизни.
Саске ничего из этого не говорил.
— Так брат не рассказывал вам?
Я сморгнула мысли и перевела взгляд на Итачи, любопытно наклонившего голову к плечу.
— Я снова сказала вслух? — уточнила я.
— Нет, — он еле заметно улыбнулся. — Просто у вас очень живая мимика.
Внутренне я заметила, что проблема не в моей мимике. Итачи просто опытный наблюдатель. Здесь могла сыграть природа шарингана, из-за которого Саске в спаррингах становился значительно быстрее, почти предугадывая мои действия. Противная способность для врага, но прекрасная для тренировки реакции в бою. В глазах Итачи сейчас, конечно, не горел шаринган, но эта способность может влиять и на остальные аспекты.
В разговоре я всё же смогла получить больше пищи для размышлений, чем при малоинформативном наблюдении. Итачи, некогда прозванный гением, скорее всего, в прошлом умирал на тренировках и, используя рано приобретённый кеккей генкай, был внимательнее к соперникам, самостоятельно избавляясь от всех их ошибок, которые замечал улучшенный человеческий глаз. Иначе я не в силах объяснить его особую наблюдательность в повседневной жизни и явную сухость, минимизацию движений тела.
— Да. Саске держал от меня в тайне свои действия. Я тренировалась, поскольку мне было известно о возможной битве…
Итачи даже не покосился на брата, но, слыша его откровенность, я хотела получить больше информации:
— Какие планы на будущее вы уже обдумывали?
— Поскольку я покинул «Акацуки», у меня нет возможности наблюдать за их действиями. Однако общая цель и направление, в котором они двигаются, понятны из воспоминаний Саске: захват джинчуурики и возрождение Десятихвостого.
— В какое время они начнут действовать?
— В промежутке прошлого, через несколько месяцев или год. Меня как члена «Акацуки» держали в неведении о целях организации, и я не могу подтвердить ничего из того, о чём говорил Саске. Причастен ли Обито к «Акацуки», мне неизвестно. Последний сбор членов проходил шесть лет назад. В обычное же время мы работаем лишь друг с другом, в паре.
— Я ничего не знаю об организации, кроме факта её принадлежности к подпольному миру. Чем она занимается? Неужели её действия не вызывают подозрений у других стран? Почему столь очевидные манипуляции, как захват биджу, были проигнорированы в будущем?
— «Акацуки» мало чем отличается от десятка других, — покачал головой Итачи. — Она принимает миссии, за которые селения не берутся официально, и оплачивает их выполнение своим членам. Сама организация, очевидно, активно задействована в финансовом обороте стран и расширяет своё влияние по мере выполнения большего количества миссий. Это репутация.
И «Акацуки» соблюдает конфиденциальность своих заказчиков. Могу предположить, многим лицам невыгодно лишаться такого проверенного инструмента… Судя же по тому, что сумма за одно задание у нас в разы превосходила оплату миссии ранга «А», сейчас «Акацуки» лишь преумножает деньги и связи. У каждого из «Акацуки» должны быть свои цели. Мало кому из них интересно рисковать захватом джинчуурики без материальных выгод. Я предполагаю, организация копит, чтобы продолжать высоко оплачивать эти особые миссии, это как мотивация и гарант…
Если говорить о бездействии деревень в прошлом, то, скорее всего, виновник не был известен. Сомневаюсь, что страны спустили бы с рук захват собственных джинчуурики и их концентрацию в руках одной стороны. Более вероятно, лидеры «Акацуки» работали над переключением внимания и смещением подозрений деревень друг на друга. На этом поле вполне возможно сыграть, после Третьей войны осталась шаткая обстановка.
Итачи вдруг начал двигаться. Он положил ладонь на стол и встал, не оставив на блестящем глянце даже отпечатка, будто его ладони были сухими, как листы бумаги.
— Время добавить овощи, — он повернул голову влево, к плите.
Я проследила за уходящей фигурой и перевела взгляд на младшего Учиху. Злость, которая ушла из-за необходимости думать и в темпе справляться с изменениями, возвращалась. Да. Он меня бесил. Почему именно Саске вернулся во времени?
Его лицо в этот момент походило на каменное изваяние без толики жизни. Упёрся глазами куда-то в стену, даже не оборачиваясь на пристальный взгляд с моей стороны. Я зло цыкнула и отвернулась. Его брат, стоя у плиты, держал в одной руке крышку сковороды, по которой каплями стекал конденсат. Второй он подхватил деревянную доску и наклонил её, смахивая зелень прямо в поднимающееся вверх густое облако пара.
По комнате отчётливо расходился вкусный аромат тушёной рыбы. Я поняла, что голодна.
Когда Итачи занял прежнее место на подушке, он помедлил:
— Похоже, вы не доверяете Саске.
Ему никто не доверится.
— Вы должны понимать: доверие строится на взаимном доверии. Недомолвки и обман я ненавижу. Саске же, видимо… считает, что хорошо меня знает. Считает, что может утаивать информацию. Он играет на понимании, что я решаю возникающие конфликты диалогом, использует принципы, которыми я руководствуюсь в общении. Саске ходит по «черте».
Я не люблю, когда мной пытаются манипулировать. А он, похоже, позволяет себе это, решив, что знает мои намерения, что втянул меня в общую цель и я не отвяжусь от «спасения мира»… Но Саске не берёт в расчёт взаимоотношения. Он сделал вывод, что в нашей ситуации в силах избегать статуса равного партнёра. Я была шокирована, когда Саске рассказал лишь постфактум — после того, как я лично настояла, задала наводящие вопросы и надавила, — что он разрушил всё, что я ожидала. Меня вымораживает, как он играет на моей признательности и товариществе, думая, что я не отвечу из каких-то благородных соображений. Это подстёгивает меня показать ему настоящую сторону реальности.
Многие из своих ожиданий об адекватном общении между нами двумя я похоронила два дня назад. Я долго лежала и обдумывала в ту ночь… Но теперь, в диалоге с вами, открылось, что он был не столь глуп и импульсивен, и выбранный путь был единственным вариантом. Не тем, что выбран посредственными эгоистичными желаниями скупого ума, а тем, что я способна понять и принять. Но проблема в том, что данный случай может быть не единственным. Сейчас всё разрешилось, но причина не устранена. Главное, что меня выводит из себя, — Саске не считает меня за человека, имеющего право знать то же, что и он.
Итачи слушал, сохраняя ровную недвижимую позу. Я закончила говорить, что было у меня на уме, — более безэмоциональное и удобоваримое для восприятия посторонних, чем тот вулкан злости, который начинал закипать от воспоминания обо всех недомолвках, игнорировании, моих односторонних уступках при виде его нынешней невыразительной, гордой рожи.
Мне, на самом деле, хотелось привести его в чувства, вправить мозги. И кулаки почему-то казались в этом случае единственным действенным методом.
На какое-то время в комнате наступила тишина. Итачи словно отступал в сторону. Мне показалось, что он даёт высказаться брату.
— А что думаешь ты, Саске? — спросил Учиха, когда со стороны этого придурка не прозвучало никаких попыток. Его губы были плотно сомкнуты.
Саске бросил на брата быстрый взгляд и перевёл его, наконец, на меня.
— Мои действия могли быть истолкованы именно таким образом. Рива думает верно.
Я почувствовала, как злость проникает в мозг и заставляет привстать.
— Ты серьёзно просто согласился?! Не хочешь объясниться?
Я нависла над поверхностью стола.
— Ты и без этого понимаешь мои мотивы, — ответил он невозмутимо.
Так, словно на лице застыла долбаная маска!
— О чём ты говоришь?! Я не читаю твои мысли! Поясни то, о чём я только что рассказала! Ты не желаешь даже развеять недомолвки?! — я отметила, что наклонилась через стол. И тут же собралась, садясь обратно. Закрыв глаза и на миг оказавшись в успокаивающей темноте, я обратила серьёзный взгляд на Учиху: — Слушай… Ты понимаешь, что нормальные люди так не ведут беседу?
Он осклабился в ухмылке, уголки губ поползли вниз.
— Я не такой уж и нормальный.
Абсолютно верно. Ты полный идиот.
— И что? Ты хочешь, чтобы я вела себя так же по отношению к тебе? Учиха, где твои мозги? Наши отношения, мало-мальски товарищеские, долго не протянут. Я работаю над нашим будущим, пока ты позволяешь себе творить что в голову придёт. Мне не хочется выяснять отношения, вытягивать из тебя правду. Гораздо проще уйти. Но я этого не делаю.
Он скрестил руки на груди и откинулся назад. После чего снова повернулся ко мне:
— Зачем пояснять что-то? Что изменится, когда ты узнаешь правду? Ты никогда мне не доверяла — так поверишь ли в другие слова?
Я удивлённо застыла, услышав совершенно неожиданный ответ.
— О каком доверии ты говоришь?
Он поджал губы, после чего сказал:
— Мы определились, что не доверяем друг другу.
— Когда?
— До ухода из деревни.
Я нахмурилась. Не понимаю, о чём, мать его, он толкует.
— Я не помню. Но хорошо… ты хочешь сказать, что для тебя это повод не работать над доверием? Я уверена в себе и точно знаю, что всегда очевидно заявляю, что мне хочется видеть в другом. Я не настолько глупа, чтобы мириться с твоим попустительством, и не настолько наивна, чтобы доверять первому встречному. Чтобы стать товарищами, нужно работать. И я готова это сделать.
Учиха прожигал испытующим взглядом.
— А ты, Саске? Чего хочешь ты?
— Я не вижу смысла в товариществе. Всё, что нам нужно, — завершить миссию по спасению мира.
Всего-то.
— Это и правда так. Но разве мы не должны работать в команде? Я живой человек, Саске. Ты рушишь моё доверие и не хочешь объясняться. Ты игнорируешь мои слова. Думаешь, когда я буду сомневаться в том, что ты не ударишь меня в спину во время битвы, работа против врага станет слаженней?
— Я этого не сделаю. Моя цель достаточно ясна.
— Почему я должна тебе верить?
— Ты хочешь сказать, что я должен заслужить твоё доверие? — спросил он.
— Разве не так это происходит?
— Но ты никогда и не начинала верить в меня, видя даже в обычных действиях подлость.
— Ты нарушил моё доверие с самого начала.
— Когда?
— Когда прочитал мои мысли, — сухо закончила я. — Неужели тебе непонятно, как это неприятно?
— Я уже объяснял, что это была случайность, прошлого не вернуть. Я подозревал, что ты была подосланным шиноби. Можешь ли ты в таком случае понять причину моих действий?
Я нахмурилась.
— Тогда ты тоже должен раскрыть информацию о себе.
— Почему?
— Потому что я не могу так, Саске! Я чувствую себя незащищённой. Ты владеешь информацией, владеешь огромной силой — ты обложил себя защитой со всех сторон и утаиваешь данные! Как, ты думаешь, я должна надеяться, что ты не собираешься использовать меня?! Я понятия не имею о твоих намерениях, а ты даже не считаешь нужным о них рассказать!
Возможно, я не терплю, когда кто-то сильнее меня. Когда этот кто-то — человек, получивший фору перерождения, знающий события наперёд, имеющий возможность их форсировать. Человек, который должен считаться товарищем, а в итоге занимает нестойкую позицию; человек, которого гораздо легче было бы назвать врагом, но на которого из-за обстоятельств приходится тратить время и силы и выяснять ненужные мне отношения. С человеком, который не понимает очевидного.
— Ладно… Я готов поделиться.
— По какой причине ты не рассказывал раньше?
— Я не считал нужным.
— Почему?
— Твоё участие в спасении Итачи не требовалось. Ты не смогла бы мне помочь.
— Но твои действия напрямую касались изменения будущего, в котором фигурирую я.
— Я бы совершил их в любом случае.
— Ты считаешь, что предупреждение сделало бы хуже? Что, думаешь, я бы настаивала на том, чтобы твой брат умер?
Он быстро ответил:
— Нет.
— Полтора года я готовилась к событиям, которые изменились по лёгкому мановению твоей руки. Я чувствовала себя обманутой и преданной. Ты понимаешь это?
Он посмотрел на меня пристально, долго. Я выдержала взгляд, и Саске ответил:
— Тогда чего ты от меня хочешь?
Я усмехнулась и озвучила простое:
— Я хочу, чтобы больше ты так не делал.
— И всё? — переспросил он удивлённо, даже пытливо.
— Да, — ответила я, посчитав, что этого будет достаточно. По крайней мере, это уровень, на котором не будут всплывать подозрения о каждом его шаге.
В ответ на меня уставились широко открытые тёмные глаза. Я не любила бессмысленные споры.
***
Два дня спустя,
15 апреля
— Это он!
Саске услышал вдалеке обличающий заговорщический шёпот.
Остальные оказались менее смелыми и лишь смотрели косо, настороженно, а кто и с нескрываемым осуждением. Женщина с куском грубой белой ткани, обмотанной вокруг головы в кутюк, перекладывала фрукты с полки на полку. Она повернула голову к Саске и, застыв с жёлтыми, яркими от естественного воска плодами в руках, наблюдала за Учихой ястребиным, следящим взглядом.
Народ от квартала Учиха сгоняли, но некоторые считали своим праведным долгом застать брата Итачи. Они были предприимчивы в своём намерении и собирались в ларьках около ворот, мозоля глаза стражникам и про себя отмечая свою безнаказанность, зная, что охранники могут лишь смотреть и ничего — сделать в ответ. В их душах за агрессией скрывался страх.
Саске, выйдя из квартала под неприязненными, а у некоторых — лишь чересчур любопытными взглядами, чувствовал, как потяжелело в груди. Деревня казалась ему враждебной. Он мог бы сказать остальным, что его всё устраивает, что он честно исполнил свой долг вернуть Итачи в Коноху и прошёл бы этот путь заново. Но себе он признавался, как неприятно ему было замечать антипатию толпы.
Обстановка в деревне была такова, что авторитет Итачи как «благородного» шиноби поднялся до небес, но агрессия к Учихам лишь росла. И тому было мало объяснений, однако слухи становились всё жарче.
Жители имели на этот счёт свою точку зрения. Когда-то им запретили говорить о нападении Девятихвостого. Когда-то Учиха затыкали им рты, «исполняя приказ деревни», буквально захватив Полицию Конохи в единоличное правление клана и контролируя замалчивание всего того, чему они могли бы быть прямыми виновниками. Когда-то Учиха смотрели на них свысока, но каждый третий гражданский мог назвать близкого знакомого, которого потерял в буйстве демона. Учиха упивались своей властью и вседозволенностью, надменно утверждали, что невиновны, но спустя столько лет открылось, что именно учиховское отродье напало на Коноху четырнадцать зим назад.
Саске в их глазах был лишь человеком, потерявшим свой статус. Он был слишком мал, чтобы совершить те ужасные преступления, но мнимая угроза повзрослевшего Учиха продолжала бередить сердца сомневающихся. Человек, убежавший из деревни, которого не объявили нукенином лишь по воле Хокаге, вернулся в ряды шиноби селения. Он совсем не походил на брата — каждый, даже пропивший последний разум алкоголик, мог воспроизвести в памяти ход событий и знал, что тот последние семь лет лет уж точно не питал к старшему брату, ныне спасителю, тёплых чувств. Многие особенно взбудораженные, взволнованные и настороженные ко всему новому жители знали, что Саске вернулся в деревню не с добрыми намерениями.
Цунаде появилась на конце главной улицы и, стоя перед Башней Хокаге, представила народу на этот раз младшего Учиху, вернувшегося в деревню. Пятая потушила главный пожар сомнений уверенным тоном, но не более того. Ничего не мешало людям иметь собственное мнение по любому вопросу.
Из прекрасного, благородного и холодного принца Учиха Саске стал шиноби из отверженного, презираемого клана.
И, конечно, никто не осмелился бы высказать ему что-либо в лицо — запрет о разглашении события, произошедшего десятого октября шестьдесят четвёртого года, по-прежнему давил на горло жителям селения. Они были лишь людьми, которые опасались за свои жизни, боялись всего нового и гораздо охотнее избавились бы от опасности, закинули бы её подальше вместо того, чтобы жить с ней бок о бок.
Небо хмурилось. Саске шёл с невыразительным лицом, погруженный в свои размышления. Он показался на улице намеренно, с единственной целью помозолить всем глаза, и не направлялся никуда конкретно. Саске отчасти винил себя и был согласен с Ривой: его поведение было обусловлено порывом, и даже несмотря на успех связанных с Итачи инициатив, он целиком и полностью утонул в слепой идее помощи брату.
Саске чувствовал, как что-то противно застывало в груди, когда он будто снова окунался в тяжёлую атмосферу прошлого, детства, наполненного неприятными мыслями, и погружался в неё с тем все глубже. Саске не должен был избегать её. Он и так достаточно бежал в своей жизни.
И всё же он не мог отречься от своих планов на Итачи. Вечное проклятие Учих, что овладели главным дзюцу, — слепота. Саске ни за что не позволил бы брату потерять зрение и стремился поскорее пересадить полученный Мангекё. Но реабилитация после операции не успела бы завершиться, а ещё не показавшим себя врагам нужен был лишь удобный шанс.
Внутренне Саске решил, что жители вольны думать что хотят. Может ли он изменить их оценки? Нет. Он не может разубедить всех этих людей. Саске про себя сардонически улыбнулся. Он не Наруто. У него нет действующего напролом желания. Ничего, кроме целей, связанных со здоровьем его брата. Эта сфокусированная на другом человеке идея грызла нутро Саске, но он не мог придумать ничего иного. Он один: сам обрёк себя на одиночество ещё очень давно. Может, оно и к лучшему? Лишь брат — единственный маяк, связывающий далёкое прошлое и настоящее, имеет реальное значение. Не для Саске: он не смел бы требовать того, чего требовал в прошлом. Он и так по случайности выбил второй шанс, которого не был достоин, оставив после себя сотни трупов из-за необдуманного поступка. Он не был тем Саске, что мог слепо бороться за брата и крушить всё на своём пути… Надеялся, что не был. Но Рива кольнула в больное место, на которое бы не указал никто другой: был.
Ноги сами привели Учиху к старой скрипучей пристани. Тёмная гладь воды танцевала мутными бликами под пасмурным покрывалом белёсого неба. Саске обернулся, ведомый порывом, на голый, ещё не обросший весенней травой склон, но никого не виднелось на горизонте. Всклокоченные золотистые волосы и озорное лицо; когда-то стоявший там мальчик — всё напоминало лишь о том, что это давно исчезло. И самому Учихе было не те пять лет, в которые он приходил наблюдать за неизменным озёрным зеркалом, искажающим плывущие по небу облака, погружённый в неприятные раздумья о постоянно отсутствующем ни-сане и нарочито недовольных, сравнивающих глазах отца. Саске помнил силуэт светловолосого мальчика, всегда гуляющего по деревне в одиночку. Он увидел его ближе лишь позже, в стенах Академии, а познакомился ещё позднее — когда тот стал частью их класса на последнем году обучения. Когда уже произошла резня Учиха.
Сердце кололи ноты ностальгии, вызванные картинами, которые больше никогда не вернутся. Саске постоял так и направился обратно.
Он специально не избегал людных мест. Гомон, такой непривычный по сравнению с годами изоляции и тупой тишины, окружал со всех сторон. Первое время Учихе казалось, что у него болят уши, а органы чувств были перегружены новой информацией. Магазины вдоль людной улицы проносились запахами и цветными пятнами, пока Саске не услышал незнакомый громкий и низкий голос:
— Эй, это Саске!
Он обернулся, но прежде услышал топот. Поворачиваясь, Саске не догадывался, кто его зовёт, пока не увидел толпу повзрослевших одноклассников.
В Учиху на полном ходу врезалась длинноволосая блондинка и сдвинула его с места, заставив отступить, зацепившись за камни неровной земли. От удивления он еле удержал равновесие.
— Саске! — прокричал низким баритоном ставший на голову выше Акимичи Чоджи. Он улыбался, несясь вперёд, как красный кунай, и яблочки щёк с отмеченными на упругой коже полного лица водоворотами поднялись. По правую руку от него уверенно шёл Шикамару, а за их спинами прорисовывались другие знакомые силуэты.
— Саске, мы еле тебя выловили! — пролепетала ему на ухо девушка.
Саске опустил на неё взгляд. Он мог лишь внимательно наблюдать за происходящим, сбитый с толку. Красивые льдисто-голубые глаза Ино вперились в него настойчиво, с силой, природу которой Саске не мог осознать.
— Рад тебя видеть, — подошёл к нему улыбающийся Нара. Круглые серьги покачивались у него в ушах. Его голос звучал так по-доброму, так искренне, что Саске лишь таращился на Шикамару, пока не перевёл взгляд тому за спину.
К толпе ребят, обступивших Саске, присоединились Хината и Шино.
По дороге, обгоняя расступающихся жителей, скакала серая фигура Кибы, а за ним следовала огромная пушистая собака с весело высунутым наружу языком, развевающимся от бега. Собака Кибы, Акамару.
— Не могу поверить, что мы наконец нашли тебя! Я бы встретил тебя раньше, но меня не было в Конохе! — словно извиняясь, сказал Инузука, подойдя ближе.
— Вы?..
— Саске! Сейчас такое время, мы бы тебя не бросили! Неслись со всех ног, как только узнали, что ты вернулся в Коноху! Нас не пустили в квартал, — радостно проговорила Ино.
— Здравствуй, Саске-кун, — сказала Хината, скромно улыбаясь.
Саске удивлённо отметил, как она выросла и в то же время её образ стал похожим на тот, что он помнил когда-то.
— Время сейчас недоброе. Обязаны поддержать мы тебя, — добавил Шино, кивая, и круглые стёкла его чёрных очков блеснули отражением пасмурного неба и настороженных взглядов прохожих.
Чоджи, возвышающийся над всеми присутствующими, задорно улыбнулся и предложил:
— Чего, может, в ресторане посидим? Я угощаю!
Вся эта радость, эта атмосфера воссоединения старых товарищей и поддержка были посвящены… Саске. Парень и подумать не мог, что подобное когда-нибудь произойдёт. В прошлом его ловили всей деревней, в том же прошлом его полноправно считали нукенином — лишь Наруто всё бежал за ним. Но сейчас… Кажется, что прошлое, которое было в сознании неизменным, стало ощущаться по-другому.
— Эй, я буду свиные рёбрышки в сладком соусе! — весело обернулась Ино на Акимичи. А потом повернулась обратно и, замерев, осторожно спросила:
— Саске, ты как?
Хината, Шино, Киба, Шикамару, Чоджи и Ино — все уставились на него в ожидании. Саске немного помолчал, пытаясь найтись со словами, и ответил:
— Да.
***
Неделю спустя, 22 апреля, 79 год
Ночной воздух будоражил лёгкие. Величественное в своей необъятной широте чёрное небо, таящее много неизведанного, висело над головой. Создавалось ощущение, что оно не имеет конца — настолько его тьма была глубока и всепоглощающа.
Эту неделю я не покидала Коноху. Однако и сидеть без миссий не могла — это мой хлеб; и само тело просило испытаний. Хотелось почувствовать тот же драйв, что сопровождает миссии вне деревни, а потому я брала задания по патрулированию. Ночью, возвращаясь после жарких тренировок с Саске, я ходила по тёмным улицам, прыгала с одной крыши на другую. Деревня охранялась, в особенности рьяно сейчас; а потому мои наивные мысли ранее, при первых попытках тренировок, о том, что Коноха засыпает, относились лишь к половине селения: гражданским. Они и в самом деле тушили свет с наступлением темноты и просыпались к рассвету. Шиноби же бодрствовали, сменяя друг друга на постах.
В темноте светлые краски домов превращались в безликие серые пятна. Я проходила госпиталь — от его розовых оттенков остался лишь контраст чёрных мазков листвы и стволов.
Где-то над головой мне померещилось движение. Я вмиг расширила чувства, распуская щупальца чакры по окружению. И… ничего. Это самое подозрительное.
Всё осталось так же: тёмный переулок, тишина и даже воздух, казалось, перестал колыхаться. Я подняла голову к небу и, следуя за мысленным представлением о возможном направлении шума, взбежала вдоль стены больницы.
За закрытой створкой, скрытой плотно прилегающими ребристыми жалюзи, я увидела несколько пятен. Одним движением схватилась за раму окна и открыла его, проникая внутрь. Сцена, за которую зацепился мой взгляд, удивила: Учиха Итачи стоял напротив двух неизвестных. Их плечи укрывали длинные тёмные плащи. Уйдя с известной врагам позиции, я мельком рассмотрела плохо освещённые лица противников… Маленькие белёсые глазки высокого мужчины, впавшие в чёрные проёмы глазниц, заставляли напрячься: он принадлежал к ниндзя, имеющим кеккей-генкай. Белые точки его глаз проследили, как я приближаюсь к Итачи, но незнакомец остался стоять на месте.
— Что происходит? — спросила я, не отрывая взгляда от сохраняющих положение противников, но обращаясь к Итачи.
Краем глаза я заметила, как старший Учиха удивлённо смотрел на шиноби, который привлёк моё внимание. Девушка рядом с ним значительно уступала в росте напарнику.
— Мы не настроены на борьбу, — послышался сдавленный, грубый мужской голос. Его широкий рот скривился в острозубой улыбке.
— Это мои знакомые из «Акацуки», — ответил Учиха.
Мысленно я приготовилась к жестокой борьбе. Но оставалась неподвижной, как и стоящий рядом ниндзя.
— Деревня собирается предать тебя, Итачи, — размеренно сказала девушка. — Наше проникновение было заказано. И нам стало известно о времени, в которое ты ослаблен, благодаря информаторам внутри селения. Ты не нужен деревне, Итачи. Мы хотим предложить тебе пойти с нами, и мы обеспечим тебе всё необходимое лечение.
Она говорила чётко, быстро и по делу. Понятно, что они экономят время. Конохе уже наверняка известно о проникновении.
— Я отказываюсь, — голос Учихи прозвучал легко и спокойно.
Девушка с точкой серебряного пирсинга под губой замерла. Она упрямо посмотрела на Итачи, прежде чем сказать:
— Насколько мне известно, в деревне вам не рады. Ты готов мириться с угрозой брату? Слухи о вашем клане бушуют в последнее время по указу верхушки, о чём ты явно мог догадаться.
— Кто заказчик? — спросил Итачи.
— Он скрывался, — отозвалась она.
— Я не уйду, — открыто сказал Учиха.
В следующую секунду их силуэты исчезли размазанными быстрыми пятнами.
И это… всё? Напряжение, поселившееся в теле, не отступало. Это и были… те самые «Акацуки»?
— Что им было нужно? — спросила я Итачи.
— Они хотели вернуть меня, — просто ответил шиноби.
Я нахмурилась, отворачиваясь, поскольку прекрасно слышала то же. Чернота неба продолжала пестрить звёздной россыпью в открытом окне, а сомкнутые жалюзи слабо покачивались из стороны в сторону, встревоженные в спешке покинувшими деревню противниками.
Через несколько дней Хокаге выпустила приказ о задержании, в курсе о котором была лишь группа лиц.
