***
— Хокаге-сама, — я поклонилась сидящей за своим столом Цунаде, и взгляд зацепился за отшлифованный дощатый пол. — Шизуне доложила, что твоё состояние пришло в норму. Это так? В вопросах здоровья излишняя гордость ни к чему. — Да, Хокаге-сама. Спасибо за беспокойство, я чувствую себя прекрасно. — Ладно, — она поскребла пальцем стол. — Тогда у меня есть для тебя ещё одно задание: я бы хотела, чтобы спустя час ты подошла к корпусу Яманака. Тебя свободно пустят и там же всё расскажут. Хм… И это всё? Однако подняв глаза, я увидела лишь макушку женщины: на меня она уже не смотрела. Её руки сосредоточенно перебирали листы из огромной стопки документов на столе. — Есть, Хокаге-сама, — машинально ответила я и развернулась, проходя мимо увешанных портретами предыдущих Хокаге стен. В тускло освещённом коридоре никого не было, и я продолжила идти спокойным шагом. *** Двадцать суток спустя, 26 мая 79 года — Твои мысли на этот счёт? Глава клана Нара откинулся на мягкую спинку дивана переговорной комнаты. — Есть способ, точно гарантирующий избавление от метки. Цунаде тяжело выдохнула и закинула голову назад, открывая линию челюсти и гладкую кожу шеи. — Последние исследования в этой области, как тебе известно, — с каждым словом кадык её легко дёргался, — не продвинулись дальше блокировки действия печати. И этот временный эффект вместе с тем погружает шиноби в бессознательное состояние… что не даёт использовать манипуляции Яманака, — говорила Сенджу, словно перечисляя факты. Эта ситуация её не отпускала. Она знала, что за последнее время морщин у неё прибавилось, — пусть даже все изменения отражались на настоящем теле, скрытом под Хенге. — Заключённый… Данзо, — поправил себя Шикаку, и Сенджу не знала, было ли это намеренное исправление, — пока не восстановился. Остаётся шанс, что он может передумать и пойти на контакт. Конечно, просто так он вряд ли сдастся. Нужно будет способствовать. Но если вы хотите мирного решения, простор для манёвра есть, Хокаге-сама. Шимура сейчас приходил в себя. Цунаде вместе с Шизуне лично вырезала вживлённые в его руку шаринганы от первого до девятого и не обделила вниманием глазницу. Конечно, ничего из этого не оказало особого эффекта: Данзо был беспомощен без своей чакры, и возможно сыгравшие когда-то роль в наложении печати шаринганы не подпитывались энергией. Спустя дни задержания из-за наложенного на Данзо ограничения они неизбежно начали терять свои свойства… А Джирайя продолжает разведку и тренировки Наруто вне деревни и не может прийти в Коноху сейчас, чтобы разобраться с фуиндзюцу. Мог ли Джирайя что-то сказать? У него были связи с кланом Узумаки когда-то. А с Данзо же теперь нельзя было никак договориться. Не тогда, когда все шаринганы уничтожены огненными техниками Учих, — как того желали Саске и Итачи, предавшие земле останки убитых членов семьи. Внутри Цунаде росла злость. Она скреблась в желудке, ползла по пищеводу и вышла через рот: — Я не собираюсь идти по пути Данзо. «Очевидное решение»? Нет. Самое заманчивое — самое лёгкое, очевидное решение — не может быть верным. Она должна найти другой способ. Она не может так быстро сдаться. «Должен быть другой путь».***
Разгар дня, 26 мая На меня пристально уставились пронзительные тёмно-синие глаза. На молочно-коричневой от природы коже они выделялись ярким пятном, как и красные волосы. В помещении, в котором мы находились, были высокие белые стены, отражающие приглушённый свет светильников. Посередине располагался стол, а за ним — стул из тёмного дерева. — Ты узнаёшь меня? — спросила я её, сидя на другом конце комнаты. Так или иначе именно эта девушка, пусть и невольно, стала знаковой точкой в моей судьбе. Наверное, пойди жизнь по-другому, мы даже могли быть напарницами в Корне. Канеко же, которая не называла себя этим именем, продолжала лишь наблюдать. Ничего иного сделать она мне не могла: под одеждой были прикреплены блокировщики чакры, а руки и ноги были скованы цепями. Не самая располагающая обстановка, хотя того требовали обстоятельства. — Ты помнишь жизнь в приюте? Она придвинулась ближе, ножки стула резанули по кафелю, и эхо разлетелось ко всем поверхностям. После затишья, следовавшего за моими вопросами, звук показался особенно будоражащим. Уверена, что стоящая у стены за моей спиной вне поля зрения Ино напряглась. — У тебя была сестра… — Её голос, звонкий с хрипотцой, звучал убеждённо, а глубокие глаза смотрели непоколебимо. — Ты помнишь Йоко? Или Михо? Неру? — Помню. — А что ты помнишь о том, как покинула приют? — спросила я её. — Я… не имею права разглашать эту информацию, — секунды её сомнения не отразились в мимике. Так и продолжился наш диалог, и интересно было то, что она отвечала. Пусть и односложно, но отвечала. — Есть прогресс, — Ино шла рядом, глядя вперёд, когда мы вышли из комнаты для допроса. По коридорам мы направлялись на поверхность, к горячему дневному пеклу. — Хорошо, что её воспоминания не были заблокированы психикой, как у других, — продолжила Яманака. — Выяснилось, что у опрашиваемых, которые начали идти на контакт, отсутствовали существенные фрагменты памяти о прошлом. О жизни «до». Обойдя девушку, я кивнула постовым и быстро прошла пункт контроля. За ограничивающей полосой, расчерченной на полу, стояли двое ниндзя. Один из них — сенсор. Ино в неизменном открытом, сексуальном ярко-пурпурном наряде так же беспрепятственно присоединилась ко мне, ожидающей её у стены. Хокаге просила появиться вместе в кабинете для отчёта. — Пусть я тут работаю уже дольше тебя, сложно привыкнуть к собеседникам… с метками. — Сложно? — поинтересовалась я у неё. — Ну, у нас, конечно, отличается функционал… В конце концов, я пытаюсь найти к ним правильный подход. Но их не заставить откровенничать, это не так, к сожалению, устроено! — вспылила Яманака. — Если мы должны работать с ними, как с товарищами, а не противниками, применять к ним клановые техники — это не выход. Но это уже другая тема, — вдруг бросила она, махнув рукой. — Я имею в виду… ах-х, как это сложно! Они просто не хотят! Это же не нукенины Инузука, чтобы выдрессировать лаской да собачьим кормом — и готово! Их база убеждений и способность к анализу препятствует построению связи между человеком и человеком: на их же беду они слишком недоверчивы. — Они напоминают мне клонов, — кивнула я ей. — Похожая схема, не думаешь? При создании печатей достаточно сконцентрировать намерение, и копия исполняет сказанное. Не спрашивая, не сомневаясь, мчась в гущу событий, не думая о собственной безопасности. Они в точности как живые клоны. Только произведённые известным, пусть и трудозатратным способом, — Рива говорила о рождении, — с явными преимуществами: не требуют подпитки от очага чакры и выдерживают сильные удары… Я бы не хотела стать одной из них. Это не похоже на жизнь. — Это ужасно жестоко. Я злюсь на того, кто сотворил с этими людьми подобное, — глаза Ино загорелись праведным огнём. — Хокаге хочет, чтобы мы помогли им внедриться в общество Конохи. И я хочу, — уточнила она, — но это не отменяет того факта, что будет нелегко. Вещи. Этих людей, я поняла при общении с Канеко, рассматривали как вещи. Расходный материал. Но их эмоции не были столь ограничены, как они показывали, — вряд ли такое возможно. Потому что, как я думаю, такие люди бы просто не выжили: их должно удерживать что-то. Что-то, что они могут не демонстрировать, что-то, о чём они сами могут не задумываться. Например, чувство… долга? Верность одному человеку, трепещущая преданность и желание пожертвовать собой ради высшей цели. Ради Шимуры Данзо. Этот свет они видят в своей жизни?.. Я не понимала.***
Семнадцать дней назад В постройке, находящейся под ногами жителей Конохагакуре, царил сумрак. И тишина. Редко она прерывалась тихим, спокойным свистом. Дыханием. На полу, в углу, валялась пустая миска. Овощная похлёбка в ней отсутствовала, лишь кое-где оставались рисинки, прилипшие к железным стенкам. В период реабилитации в камере также появилась безножная койка. Её бок плотно примыкал к стене, а стык был надёжно скреплён болтами. У Данзо не было сил шиноби, чтобы выкрутить их. Без плескающейся по кейракукей чакры он чувствовал себя ослабленным. Жалким гражданским. Он, Шимура Данзо, человек, решающий политику стран, манипулирующий из тени, глава собственного секретного подразделения Конохагакуре. И он оказался здесь? Его обобрали, его расчленили. На месте шаринганов теперь лишь уродливые бугристые шрамы, даже один глаз не видит больше. И единственным его утешением было то, что он по-прежнему оказывал влияние. Тварь из клана Сенджу приходила просить по поводу печатей Корня. Ха-ха. Была ли она настолько глупа, что решила, будто он раскроет свои секреты, предоставит их на блюдечке? Все его планы рухнули, но Данзо не имел привычки сдаваться без боя. Он ещё мог что-то сделать. ______ 26 мая — Ты всё ещё отказываешься? — Сенджу прильнула к стенке, лениво развернула голову к Шимуре. Ответом ей всегда была спина Данзо, и он прятал демонстрирующую отвращение усмешку в плотных тенях. — Ты слаба, — решил ответить он, и эхо его голоса разлетелось холодным гулом по помещению. — Ты даже не можешь убить меня. По его слуху резанул презрительный смешок. — Рассчитываешь на лёгкую смерть? Нет, Данзо. Ты будешь готовиться к долгой, мучительной жизни. Он грубо рассмеялся. — А как же мои подчинённые? К ним больше не обращена твоя забота? Тишина. Она проигнорировала его. — Что ты сотворил с подчинёнными, Данзо? — Силу, — ответил он. — Это тренировки, чтобы обрести ясность ума и силу. — Ты никогда не проходил их самостоятельно. — Кто-то должен принимать решения, а кто-то должен исполнять их, — сердце в его груди быстро забилось за судьбу Конохагакуре. — Если ты даже не можешь убить меня, во что ты втянешь деревню? — Когда ты снимешь печати, твоё наказание будет смягчено, — продолжала гнуть свою линию Сенджу. Внутри Шимуры метался зверь. Эта глупая закостеневшая из-за прожитых зим женщина так и не научилась принимать основательные решения, слишком неуверенная в ответственности. Данзо… сейчас он не в силах сбежать, несмотря на планы: без подельников, без ощущения текущей по телу энергии. — Ты правда не понимаешь подход силы? — спросил он, чувствуя, как безысходность, внутренняя нужда толкает его на это. — Сила необходима. Но в малых количествах, — Цунаде немедленно подхватила вопрос. — Самое главное отличие в политике моей и твоей — это отношение к жителям. Ты рассматриваешь их как военный ресурс. Забывая, что они такие же люди. Тебе никогда не стать Хокаге, Данзо, потому что, будучи на верхушке, ты не можешь представить себе, каково беззащитным жителям селения. — Сколько лет ты жила, Цунаде? Ведущие посты, решающие судьбы других, никогда не занимали самые добрые и понимающие. Здесь, — сказал Данзо, имея в виду своё место в деревне, — ценны другие качества. — Это мудрость моих дедов, Первого и Второго Хокаге. Коноха — это не место. Это жители. Долгое время имея в руках власть, легко потерять себя. По этой причине Тобирама никогда бы не выбрал тебя. Пустота, скука и смирение росли внутри Данзо. Её слова в точности повторяли слова мёртвого Хирузена и высеченные на камне истины «Хи но Иши» Хаширамы. — Ты слаба. Ты никогда не осмелишься принять решение. Данзо знал свою силу. Он знал, что умнее, знал также, что никогда не было достаточно «любви». Все «любящие» люди погибали. Значение — всегда — имела лишь сила. Но даже её оказывалось недостаточно, когда человеком овладевала слабость. Она пускала свои корни даже в самых уважаемых и сильных. Она расцвела даже в Сенджу Тобираме. Раздался вздох, а за ним последовал звонкий стук каблуков. — Я приду завтра ещё раз. Уперевшись локтями в заставленный документами стол, за закрытыми веками Цунаде видела яркие огни Танзаку. Полная грудь расслаблялась, и из приоткрытых губ с тихим свистом выходила струйка воздуха. В ней была упёртость, в ней была сила, но иногда Цунаде чувствовала себя ужасно слабой. Иногда Цунаде ощущала, что пост главы Конохи — чересчур для неё. Что жизней, зависящих от её решения, слишком много, что иногда она сама не могла отвечать за себя. Эмоцией, которую Цунаде бы выбрала своим двигателем, являлась злость. Злость вытаскивала откуда-то из далёких глубин эту прекрасную, молодую, борющуюся Цунаде. Но когда чувство пропадало, Сенджу редко находила в себе силы для волевых решений. Зато, по крайней мере, она знала, для чего всё это делает. Когда-то там, в казино Танзаку, Учиха выбрал её, показал ей неприятное будущее. Подарил понимание того, как она должна была поступить, предложил неравноценную сделку. Цунаде тогда была просто слабой женщиной, которая избегала излишней ответственности. Да, это чувство укоренилось в ней за многие годы. И временами, как сейчас, оно снова просачивалось унизительной жалостью и презрением к себе из-за того, что Сенджу предпочла бы просто сбежать. Встреча с сыном Четвёртого была краткой. Несносный мальчишка, пакостник, не держащий язык за зубами. До боли под рёбрами наивный, крикливо воодушевлённый своей идеей стать Хокаге. Показанное Саске наложилось на увиденное в реальности, и образ Наваки — брата, которого она не смогла спасти, — бился горячими волнами в сознании. Цунаде всё же знала, ради чего она делает всё это, почему в водовороте рутины и сложных решений усилием воли кладёт руку не на бутылку саке, а на бумажное загромождение своего рабочего стола. Она знала, ради чего выжимала из себя последние силы, ради чего сокращала себе жизнь бессонницей и настойками. Ради мирной жизни тех людей, которых видела продолжателями дел. ________ 21 июня Солнечный свет не касался плеч Шимуры почти два месяца. Единственным редким собеседником Данзо была неприятная особа в лице Сенджу. Он с ней не разговаривал, а она из раза в раз продолжала настаивать на своём. Спустя время Данзо стал просто пропускать её слова мимо ушей, как фоновый шум. Изоляция в четырёх стенах заставляла его искать варианты. Данзо попросил у своей посетительницы литературу, и в тот же день в его камере появилось три книги: одна из них называлась «Из рассказов о Сенджу Хашираме», вторая была «О бравом воине» и содержала историю о свершениях выдуманного человека, а третья — «История медицины», которую он уже читал. День спустя все три книги отобрали заявившиеся охранники, а вместо них — насмешка. Извращённые творения больного ума ученика Хирузена были для Шимуры более чем неинтересны. Этой уловкой пытались надавить на его решение в связи с отсутствием привычных благ: за время ареста Данзо успел не только похудеть, питаясь тюремными низкокалорийными блюдами. К сроку в полтора месяца нутро начало подъедать сильнейшее желание выйти на свободу. Но никто из знакомых не мог вызволить его из ограниченного пространства — даже он сам. Отсутствие физической активности сказывалось: затекала шея, теряли тепло ладони, появлялись боли тут и там. Данзо, как загнанный таракан, принялся вышагивать дзё, ходя из угла в угол камерной коробки. Конечно же, кому, как не ему, знать о манипуляциях, которые подтолкнут пленника к решению? Его обрекали на самые мягкие, ненавязчивые и долгосрочные. Самые долгосрочные. Данзо понимал, что Цунаде не собирается заканчивать, пока он в конце концов не согласится. При активной ходьбе, занимавшей часы и дни заключения, мужчина погружался во что-то сродни трансу. Путешествие в прошлое. Все его мысли легко сметал поток воспоминаний о былых годах, победах и неудачах, словно мозг пытался найти ответ, по какой причине он оказался в том положении, в котором оказался. С неудачами — всегда — прочно связывалась длинная цепь, ведущая к Хирузену. Утробу Данзо когда-то выворачивало от того, что он бы назвал завистью. Сенджу Тобирама, в отличие от его брата, всегда был для Шимуры примером для подражания. Данзо восхищали решения Второго, его непоколебимость, холодный рассудок и рациональность. Он, наследник Второго, должен был стать Третьим Хокаге. Но принадлежащее ему по праву место занял какой-то идиот. Хирузен. Их вражда никогда не выливалась в полномасштабное сражение: Данзо не вступал с Сарутоби в длинные диалоги, сохраняя дистанцию вытянутой руки, потому что всё, чего он по-настоящему хотел, — не вести никчёмные разговоры, а вернуть своё. Сарутоби не был достоин поста Хокаге — так Данзо считал по юности. Но с возрастом, по мере прохождения войн, ему становилось понятно, что на Хирузена действовали потери: тяжёлый груз смертей приземлял его некогда возвышенные устремления. В то время Хирузен даже начал соглашаться с Данзо. Ещё Шимура помнил, как кабинет Хокаге внезапно пропах табаком. Этот запах, витающий в воздухе, пьянил, успокаивал. Хирузена, конечно. Данзо с удовольствием позволил бы ему окунуться в яму саморазрушения. Внутренне Данзо ликовал, что хлипкие, нежизнеспособные убеждения тащили за собой вниз слабака Сарутоби, а его бесхребетная натура стала вылезать наружу. К большому сожалению, он всё же выстоял. Данзо было смешно, потому что он видел, что удержали его люди. Самая большая уязвимость — как рассудил Шимура — вдруг стала якорем слабовольного Хирузена, вытащила из депрессии: у него рождались сыновья, его окутывали заботой жители селения. Шимура наблюдал за своим соперником ястребиным взглядом. Он мог догадаться о причине неоднозначной слабости. Никакая слабость не начинается с боли — люди слишком глупы и подвержены влиянию инстинктов, чтобы не отдёрнуть руку и тут же не убежать. Нет, сначала она несмело пускает корни, размывает сознание приятной сладостью, пока в конечном итоге не приводит человека к зависимости. Глупец, подобно мотыльку, летит на свет, приближается к источнику. Те, кто ближе к свету, быстрее сгорают. Привыкшие к человеческому теплу требуют его всё больше и больше, не в силах отрегулировать свои мотивы. Такова была судьба всех зависимых. Данзо разумно оградил себя от любых привязанностей — заранее избавился от тяжёлой ноши, которую не в силах была потянуть его желающая жить натура. Да. И Данзо никогда не жалел о своих решениях. ______ — Что?! — Цунаде неистовствовала. От бессознательно приложенной силы деревянный стол треснул, и его половинки накренились внутрь. Небольшие стопки бумаг воспарили в кабинете, поднимая за собой скопившуюся пыль. — Заключённый мёртв, Цунаде-сама. За обедом откусил себе язык и истёк кровью. В процессе был ранен медик, поскольку заключённый сражался, чтобы тянуть время. Голос Чайки сопровождал грохот падения, но АНБУ даже не дёрнулся. Цунаде обратила взгляд к портрету Третьего, висевшему справа. На неё смотрел сморщенный старик, чей лоб стал вдвое выше из-за сверкавшей на макушке лысины. Но в выражении его глаз была сила. Левее от Третьего висели изображения её двух известных дедов. Тобирама и Хаширама Сенджу. Молодые, с застывшими во времени глазами. Но ничего из этого не послужило Цунаде поддержкой, кроме ясного понимания: эти люди давно мертвы. Она сделала ещё три вдоха, прежде чем на грохот прибежала Шизуне. — Цунаде-сама, снова!.. — она с криком распахнула кабинет, поймав осуждающим взглядом Сенджу. Быстро пробежавшись глазами по погрому, девушка замерла, когда заметила спину до этого игнорируемого ею мужчину. — Э-э, что-то случилось? — неуверенно начала она, так и не продвинувшись с порога. Цунаде шумно выдохнула. — Закрой дверь, Шизуне, — приказным тоном сказала женщина. Шизуне развернулась и поспешно потянула на себя ручку, которую ещё не отпустила. — Чайка, наведайся в квартал Нара и вызови Шикаку, мне нужно будет сделать что-то со стариками. Прямо сейчас. АНБУ, стоящий к девушке спиной, кивнул и спешно ушёл через открытый проём окна, из которого тянуло вечерней прохладой. На миг кабинет погрузился в тишину, после чего она была прервана Сенджу. Судорожным, тяжёлым вздохом, после которого вся фигура женщины сжалась, а голова опустилась вниз. Шизуне не знала, что делать, боясь потревожить странное настроение Цунаде-самы. Прошла пара секунд, прежде чем до неё долетело: — Я так устала. Шизуне насторожилась. — О чём вы, Цунаде-сама? — …Он мёртв. Шизуне остановила начавшийся было шаг к Сенджу и замерла, не зная, что сказать. Она отчаянно перебирала мысли в голове, пытаясь сопоставить недостающие пазлы. Никто из прибывавших в больницу пациентов на учёте не умирал. Тёмные, как ночь, глаза девушки на миг снова остановились на покрытом макулатурой полу. Тогда её наконец осенило: — Дан… заключённый? Цунаде словно не слышала, найдя опору в толстом стекле закруглённой стены. Её зелёное кимоно смялось от прикосновения, и женщина выглядела как никогда одинокой и печальной. Озлобленной. Что же произошло? Шизуне металась: на языке вертелись фразы с нотками расчёта, вызванными тем, что многие препятствия ушли вместе со скорой кончиной Шимуры, и пониманием, что Цунаде-сама проигнорировала бы эти слова. — Вы ничего уже не сможете изменить, — наконец нашлась с разумной мыслью, которая прозвучит максимально нейтрально в данных обстоятельствах, Шизуне. _______ В широкой оконной панораме глубокую чёрную пелену небес разрывали яркие огни деревни. Дома Конохи жили, окружённые угасающим вечерним ритмом. Цунаде сидела здесь слишком долго: она даже не знала, сколько времени прошло. Зато смутно ощущала, что затекли шея и спина, ощущала, что слишком долго то отбивала пальцами по подоконнику, то поглаживала ими же его гладкую поверхность. В воздухе застыл стойкий запах алкоголя, саке, испаряющегося из открытого горлышка уже второй по счёту невысокой зелёной бутылки. На новом столе рядом с ней белело маленькое фарфоровое очоко, на верхнем ободке которого остались смазанные следы красной помады. Цунаде, наверное, сейчас выглядела просто ужасно. А ей было всё равно. Её никто не видел: она также расплывчато помнила, как закрылась у себя в кабинете и устрашающе рявкнула, чтобы никого не пускали. Размышления плыли в сознании как утренняя неуловимая и густая у самой земли дымка. Они разлетались от лёгкого дуновения мысленного ветерка, и невозможность построить связную логическую цепочку особенно обострилась после нескольких выпитых очоко. Саке уже не приносило того расслабления и лёгкости. А грёбаный план прошёл как по маслу — Цунаде даже сама не ожидала. И, к сожалению, не чувствовала радости или лёгкости. Она чувствовала себя уставшей и на все свои пятьдесят с небольшим. Сенджу могла бы сказать, что ей было всё равно: не она хотела упечь Данзо за решётку, как и не её желанием было расправиться с предателями Конохи. Единственным, чего она хотела в этой запутанной веренице событий, было расформирование Корня. Шимура обращался с людьми как с псинами — это одновременно злило и печалило Цунаде. Вокруг было слишком много боли — и она искренне хотела бы закрыться, наплевать на всех и заниматься лишь собой, снова блуждать по казино в поисках лёгкого выигрыша, — но она занимала пост Хокаге и была вынуждена брать ответственность. Сенджу не подходила на эту должность. И только наедине с собой, в собственном сознании, она могла вдоволь поныть. Цель была достигнута. Итачи даже не принимал прописанные лекарства. Он и Саске разработали план, оповестили об этом Цунаде, и в манипуляциях она сыграла главную роль: сообщила о проблемах со здоровьем у старшего Учихи — намеренно выдуманном слабом месте, которым могли бы воспользоваться кроты. И показалась голова Данзо. Конечно, этот скользкий жук был слишком гладок: пытался остаться в стороне, натравил Акацуки. Они же, к большому удивлению, его и раскрыли. Акацуки являлись следующей целью Пятой Хокаге Конохи. И так и не удалось выяснить, по какой причине они хотели вернуть Итачи. Хотя Саске был настроен менее подозрительно и легко решил, что подобное могло бы случиться и в прошлом. Данзо же не смог пройти мимо шанса, не смог не воспользоваться попыткой чужими руками убить человека из прошлого, имевшего на него компромат. А теперь Шимура мёртв. Мёртв. И Цунаде признавалась себе, что… Ладно, она всё ещё слишком жалкая и слабая, чтобы в этом признаться даже себе. Её рука машинально схватила очоко и поднесла к губам. Горький, терпкий и пьянящий яд разнёсся по полости рта и утонул в горле. Она шумно выдохнула. Если старики снова придут и попробуют обвинить Цунаде в том, что она смотрела на сохранность Данзо спустя рукава, она будет всё отрицать. Но она бы призналась себе, что, конечно, могла сделать больше. Могла — и не сделала. Сенджу не была героем. Как бы ей ни хотелось измениться в своих глазах, — она была стареющей разочарованной в жизни женщиной, которая иногда забывала о своих ошибках и своей проклятой судьбе быть неудачницей до конца жизни. У неё ничего не получилось, даже обмануть саму себя, когда хотелось притвориться праведницей. Сенджу Цунаде, мать его, жалкая неудачница.