Высадим-ка её посередине реки на широкий лист кувшинки — это ведь целый остров для такой крошки, оттуда она не сбежит, а мы пока приберём там внизу, наше гнёздышко. Вам ведь в нём жить да жить.
Ханс Кристиан Андерсен —Дюмовочка —
|◇|◇|◇|
— Тётя Вейлла! — радостно улыбнулся трёхлетний Джейхерис, полностью потеряв интерес к деревянным кубикам и няне, что пыталась развлечь маленького принца. — А вот и мой бесенок! — Рассмеявшись, подхватывает на руки и подкидывает ребёнка в воздухе Вейлла, отчего мальчик радостно визжит и смеётся. — Ты пришла, чтобы отвести меня к драконам? — Спрашивает Джейхерис, сверкая лавандовыми, такими же как у неё, глазами. Вейлла по-доброму ухмыляется племяннику, прекрасно понимая, что мальчик пытается ею манипулировать. Маленький Джейхерис знал, что стоит ему взмахнуть ресницами —и тетя Вил даст всё, чего он попросит. Но что она могла поделать? Дети Хелены были одной из её слабостей, и она не могла сопротивляться этому. — Боюсь, мой юный дракон, королева не одобрит этого, — глядя мальчику в глаза, Вейлла поудобнее устраивает трёхлетнего ребёнка у себя на бедре. Джейхерис дует губки, хмурится и хнычет, показывая, как сильно он раcстроен. Вейлла мягко улыбается расcтроенному ребёнку и целует его в пухлую щёчку. — Но я скучаю по Ширикосу! Я хочу своего дракона! — Dосклицает принц. В отлчиt от своей тихой сестры, Джейхерис был вспыльчивым и непослушным. Взбалмошным, если хотите. Королева говорила, что сын похож на отца, но Хелена утверждала, что маленький Джейхерис — копия Вейллы в детстве. Может, поэтому Вейлла так сильно любила мальчика? Даже его шесть пальцев на ногах и руках не могли вызвать отвращения у девушки. — О мой дракон, я знаю. Я понимаю тебя, но позволь мне сначала уговорить королеву, — просит Вейлла. Мягко и нежно, как это делает обычно Хелена, когда Джейхерис особенно непослушный. — И тогда мы пойдём к Драконьему логову и, возможно, Брайдстар присоединиться к нам. Это предложение оказывается достаточно действенным, потому что лавандовые глаза принца загораются любопытством и одобрением. Он ерзает в её руках и счастливо улыбается, часто кивая белокурой головой. — Обещаешь? — Обещаю. Джейхерис ярко улыбается ей, показывая свои маленькие молочные зубки. Вейлла не может удержаться от того, чтобы не поцеловать любимого племянника снова, а затем крепко обнять его, пару раз покрутившись вокруг своей оси. — Моя принцесса, — робко зовёт нянечка, и Вейлла наконец отвлекается от радостного Джейхериса. — Здравствуй, Диана, — мягко улыбается девушке Вейлла и получает застенчивую улыбку в ответ. — Джейхера уже проснулась? — Да, моя принцесса, — кивает головой Диана. — Мне подготовить принца и принцессу к прогулке? — Будь любезна. Сегодня на редкость хороший день. Диана кивает и уходит в соседнюю комнату, где были детские кроватки. Когда-то это была спальня детей Рейниры, но теперь весь коридор принадлежал Эйгону и Хелене. За исключением самих покоев Рейниры, в которых никто не жил уже много лет. — Мы будем гулять? — спрашивает Джейхерис, всё ещё восторженный от предстоящей встречи с большим драконом тёти, крепко обхватывает Вейллу за шею и прижимает щеку к её плечу. — Да, мой дракон. — целует мальчика в лоб, — Мы поищем красивые цветы для вашей мамы. Джейхерис улыбается шире и снова показывает свои крохотные зубки. Вейлла в очередной раз убеждается, что маленький Джейхерис очень похож на неё саму. — И жучков для Джейхеры, — добавляет принц. — Ты так заботишься о своей сестре. Ты моя умница, — Ещё один поцелуй в лоб.|◇|◇|◇|
— Джейхерис, не убегай слишком далеко! — Вейлла крепко держит Джейхеру за руку и не сводит глаз с её близнеца, который носится по саду. Всегда тихая Джейхера не обращает на брата и тётю внимания, а лишь рассматривает красивые бутоны роз, что цветут в королевском саду. Она не спешит бежать вперёд, а молча идёт рядом с тётей. Вейлла каждый раз поражалась, как они, будучи близнецами, могут быть такими разными. Джейхерис был шумным и весёлым, а Джейхера его полной противоположностью. Вейлла видела в них себя с Хеленой. — Тётя Велл, я дракон! — Радостно кричит Джейхерис, вытягивая руки в стороны и делая петли вокруг. — Я вижу. Не упади! Тут много корней, ты споткнешься и упадёшь, — Вейлла устало вздыхает, когда до неё доходит, что мальчик слушать её не собирается. Тем временем Джейхера заприметила большую стрекозу, которая удобно устроилась на цветущих листьях гортензии. Маленькая принцесса пару раз дернула тётю за рукав дублета, привлекая её внимание. Вейлла вопросительно посмотрела на Джейхеру и присела на корточки, чтобы быть одного с ней роста. — Что такое, цветочек? — Мягко спрашивает она племянницу, заправляя золотистую прядку за маленькое ушко. — Там dragonfly. — указывает пальцем на цветущие кусты Джейхера. Вейлла следует по указанию и в удивлении замечает светящиеся крылышки стрекозы, а после с улыбкой поворачивается к племяннице. — И правда, dragonfly. — улыбается Вейлла . — Заберем её или оставим тут? — интересуется принцесса. Джейхера задумывается, поджимает розовые губки и чуть хмурит лобик. У Вейллы бабочки порхают внутри от милого вида Джейхеры, и она подавляет желание поцеловать малышку в лобик. Джейхера вся в мать. Так же не любила, когда до неё дотрагивались, но если сама этого хотела, подходила и обнимала. Это случалось редко, но она иногда делала это с Хеленой и Вейллой, ещё реже с королевой и почти никогда с Эймондом. Отца дети почти не видели, а если и видели, то в ужасно пьяном состоянии. Вейлле пришлось напомнить Эйгону, что ножи она метает с такой же точностью, как и стрелы, чтобы он прекратил заваливаться в детскую в пьяном состоянии. — Сегодня вечером её съест Стриж, — меланхолично говорит принцесса, глядя куда-то Вейлле в шею. Вейлла сглатывает и, выпучив глаза смотрит на бледное, почти без румянца, лицо. — Yn ziry won't glaesagon bōsa anyway. Ziry tries naejot botagon, yn konīr issi predators bona issi stronger than zirȳla. Someone iksis flying toliot zirȳla. — Джейхера переходит на валирийский, сама того не ведая, и переводит взгляд больших серых глазами на тётю. У Вейллы бегут мурашки по коже от слов и тона принцессы, но она пытается выдавить улыбку, так и не получив ответа на свой вопрос. Джейхера же уже потеряла интерес к стрекозе и теперь наблюдает за носящимся по саду Джейхерисом. — Тётя Велл, я нашел красивые цветы! — Зовёт её Джейхерис, и Вейлла, сморгнув ужас, поднимается с места и с натянутой улыбкой идёт к мальчику. — Давайте соберём букет для вашей матушки, — говорит она детям, а сама пытается переварить слова Джейхеры. — А бабушке? — Робко спрашивает Джейхера, поднеся пальчики ко рту. Она часто жевала свои пальцы, когда смущалась. Ужасная привычка, которая передавалась от королеве её детям и внукам. — И ей соберём, — одобрительно кивает девочке Вейлла. — И дяде Эймонду! — Улыбается Джейхерис, уже успевший испачкаться в грязи. — И ему, — смеётся Вейлла.|◇|◇|◇|
Вейлла еле сдерживает смех, рвущийся наружу от вида ошарашенного Эймонда с букетом ромашек, которые ему собрал Джейхерис, и подарила Джейхера. Принц выпучил единственный глаз и смотрел на цветы так, словно это змея в его руках. Джейхерис гордо стоял перед дядей и ждал похвалы, в то время как Джейхера после врученного букета, вернулась к Вейлле и спряталась за ней, обняв её ногу. — Мы с Джейхерой и тётей Велл долго выбрали цветы. Тебе нравится, дядя? — Звонким голосом спрашивает принц, чуть вздернув нос. Лёгкая шепилявость Джейхериса в кубе с удивленным лицом брата играют с Вейллой злую шутку. Она с трудом подавляет новую волну смеха, покашливая в кулак, чем вызывает подозрение у Эймонда, но он тактично игнорирует веселье сестры. Вейлла изо всех сил пытается себя не выдать, хотя Эймонд уже разгадал причину её неуместного кашля, но Джейхерис и Джейхера знать причины не должны. Детям их возраста лучше не знать, что цветы как подарок для их сурового и серьёзного дяди не лучший выбор. — Хм, — откашлявшись, Эймонд быстро берет себя в руки, и Вейлла усмехается, наблюдая, как брат выпрямляется. — Это определено неплохо, Джейхерис. — Я знал, что тебе понравится, дядя, — улыбается Джейхерис и поворачивается к тёте с сестрой. — Видишь, я же говорил, что ромашки подойдут! — Обращается он к сестре. У них возник небольшой спор по поводу, какие цветы стоит подарить дяде Эймонду, когда Вейлла пыталась спрятать смех в руках дублета. — Ирисы были бы лучше, — хмурится Джейхера, выглядывая из-за бедра тётушки. — А вот и нет! — Топает ногой Джейхерис, злится, что сестра с ним не согласна. Они редко ссорились, подмечает Вейлла, но дело было в тихой натуре Джейхеры, которая никогда не была капризной или упрямой. Так что их небольшой спор из-за цветов был чем-то забавным и милым. Но Вейлла знала, Джейхерис сам пойдёт мириться первым, а Джейхера несомненно простит брата. Они снова сядут на мягкий ковёр и будут игратью Джейхерис будет разыгрывать представление с помощью игрушечных драконов и солдатиков, а Джейхера — мягко улыбаться и аплодировать. И всё же, вид Эймонда был уморительный. Он держал самодельный букет достаточно высоко, чтобы часть его лица была скрыта под белыми лепестками, и сердито поглядывал на сестру, что уже не могла скрыть своего веселья. Хоть губы были плотно сжаты, глаза смеялись и с головой выдавали её. Эймонд несомненно поквитается с ней за это, но это будет после. Дети этого не увидят. — А ну не спорьте! — Вмешивается наконец она, глядя как дети начинают свой спор заново. И хоть это и забавно, она чувствует, что должна вмешаться, пока Джейхерис не начал истерить. — Дяде Эймонду понравился букет, а ирисы мы собрали для вашей матушки. Мягкий голос Вейллы быстро действует на детей, и они сразу прекращают свой бессмысленный, но умилительный спор о том, какие цветы лучше дарить родственникам. — Дядя Эймонд, наверное, очень занят, — Вейлла старается не смотреть на упомянутого дядю, чтобы не рассмеяться в голос. — А мы должны ещё подарить два букета, вы же помните? Джейхерис сразу забывает о том, что еще пару секунд назад дулся, и быстро подбегает к тёте. — А где сейчас бабушка? — Спрашивает он у неё, привыкший к тому, что тётя знает ответы на любые его вопросы. — Откуда тётя Велл может знать? — Хмурится Джейхера, глядя на брата так, словно он самое глупое создание на свете. — Она ведь была с нами всё утро. — Тётя Велл знает всё! — Протестует Джейхерис, а Вейлла даже смущается. Не так уж и много она знает, но не для трёхлетнего ребёнка. — Что сказала вам тётя Велл? — Теперь уже вмешивается Эймонд, немного раздражённо. Он никогда не был любителем детей и к племянникам был мягок, так как они были важны для Хелены. Вейлла гордилась им, потому что Эймонд не часто проявлял терпение к детям своих сестёр. Прошлый опыт это доказал. — Не ссориться и не спорить из-за пустяков, — строгим голосом нравоучает Эймонд. Вейлла сдерживает разочарованный вздох и закатывает глаза. И всё же терпения надолго у Эймонда никогда не хватало . Джейхера тут же испуганно прячется за Вейллой, а та в утешительном жесте кладёт ладонь на серебристую макушку племянницы. Джейхерис тоже подходит к ней поближе и цепляется за чёрный дублет, который Вейлла не успела снять после небольшого полёта на спине Брайдстар. Она осуждающе смотрит на спокойного Эймонда, который, кажется, не понял, как напугал детей своим резким тоном. За это он будет нести ответственность уже перед ней. Им предстоит очень долгий и серьёзный разговор о том, как ему стоит вести себя с детьми. — Я думаю, что королева скорее всего у себя в покоях, — ласково поглаживает детей по макушкам Вейлла, успокаивая. — Думаю ваша матушка с ней на дневном чаепитии. Давайте поищем их. Джейхерис поднимает голову, чтобы посмотреть на реакцию Вейллы и чуть успокаивается, встречая добрую улыбку. Джейхера тянет её за ногу в немой просьбе побыстрее уйти отсюда, и Вейлла еще больше злится на Эймонда. — Попрощайтесь с дядей, дети, — мягко говорит она им, всё ещё поглаживая их головы. — До свидания, дядя Эймонд, — первым прощается Джейхерис. — Хорошего дня, дядя, — вторит ему Джейхера, всё ещё прячась за спиной у тёти. — Хм, да, хорошего дня, — Эймонд задумчиво рассматривает детей, что жмутся к Вейлле. — Спасибо за букет. Джейхерис неуверенно улыбается ему на прощение, а после более настойчиво тянет Вейллу к выходу из покоев принца. Эймонд фыркает, поймав предупреждающий взгляд сестры, и возвращается к своим книгам на столе, которые он был вынужден отложить из-за неожиданного визита.|◇|◇|◇|
Визерис был плох. Вейлла с грустью наблюдала, как отец буквально превращается в живой труп, и была не в силах что-либо изменить. Лишь маковое молоко могло заглушить его страдания, однако взамен лекарство забирало его разум, отчего Визерис стал забывать людей вокруг, а порой и себя. Вейлла сидела у его кровати, заменяя время от времени мать, чтобы дать ей возможность поспать. Алисента часто оставалась у постели мужа, чтобы лично проследить за его сном, который часто обрывался из-за ужасной боли. Но королева была вымотана, вынужденная взять часть ответственности за правление на себя. Вейлла, как единственный ребёнок короля от Алисенты, которому всё ещё было не все равно, вызвалась помогать матери с её заботами об отце. Возможно, она всё ещё надеялась, что отец признает её. Возможно, верила, что в бреду он позовёт её, а не Рейниру или первую жену, что отец любит её хотя бы на четверть, как любил Рейниру. Но чуда не случалось, а она упорно продолжала ожидать свое имя из уст больного отца. Раз в неделю Хелена приводила близнецов, чтобы дети повидались с дедушкой. Он не узнавал их, поэтому Вейлле приходилось напоминать ему имена внуков. На секунду его глаза становились ясными и он улыбался им, показывая загнивающие зубы. Дети боялись своего деда и прятались за спину матери или тёти. Были дни, когда она читала Визерису на высоком валирийском. Хотя он этого не делал для неё в детстве, она с удовольствием искала истории, который он просил, в библиотеке, а после зачитывала ему их перед сном. Он всегда старался дослушать их до конца, но обычно приступы боли усиливались, и ей приходилось давать ему маковое молоко, чтобы заглушить страдания. Год назад король потерял глаз, и теперь правая сторона его лица загнивала, образуя дыру, которую мейстры прятали за льняными тканями. Первое время было противно смотреть на зияющую дыру на лице отца, но со временем она привыкла и к этому, и к затхлому запаху гниения и трав в его покоях. Но чаще Вейлла говорила с ним, когда король был под властью морфия и крепко спал. Она рассказывала ему о своём дне, о сомнениях которые одолевают её, страхах и обидах, что она прятала глубоко внутри. Она не надеялась, что он услышит её или ответит, довольствуясь тем, что просто имела возможность высказаться. В один из таких вечеров, когда матушка оставила их наедине, а книга была отложена в сторону, она с дрожащими губами смотрела на спящего отца, закутанного в пуховые одеяла. — Я думаю, а любил ли ты нас, если бы нашей матерью была Эймма Аррен? — говорит она, пристально рассматривая белые ткани на лице отца. Его кожа посерела, а волос на голове почти не осталось. Когда болезнь начала брать вверх над королём, Вейлла была еще совсем юна и не помнила его лучшие дни. В её памяти отец всегда будет больным и немощным, неспособным передвигаться без трости, — Любил бы ты нас как Рейниру? Король стонет, но продолжает крепко спать. Маковое молоко действует на него даже если он не принимает его несколько часов. Вейлла полагает, что от слишком частого употребления этот мерзкий напиток, горький запах которого пытались приглушать мёдом, впитался в плоть короля. — Мы так старались, чтобы ты гордился нами. Эймонд стал лучшим фехтовальщиком и преуспел в учёбе, он всё ещё пытается компенсировать отсутствие глаза. Хелена так одинока, отец. Брак с Эйгоном уничтожает её, а забота о детях — слишком тяжелое бремя. Ей всего двадцать, а в её глазах я вижу только тоску. Почему ты позволил случиться этому с нами? — Глаза наполняются непрошеными слезами, и она быстро смахивает их больше по привычке. — Мне нужен был отец, но ты так упорно игнорировал меня. Нас. Что же мы сделали не так? Неужели наша ошибка была в том, что нас родила не та женщина? В чем вина матушки? Она ведь так верна тебе, даже несмотря на твое очевидное равнодушие к ней. Плечи опускаются, и Вейлла закрывает лицо руками и тихо плачет. Она была так юна, когда осознала, что отец всегда будет любить Рейниру больше неё и её братьев с сестрой. Внуков от Рейниры он будет почитать больше, чем своих родных детей от Алисенты. Больше, чем сыновей, о которых так грезил. Всегда вторые. Чтобы они ни делали, как бы ни старались, они будут недостаточно умными, смелыми, недостаточно Таргариенами для него. Не от той женщины. Обида прожигала её изнутри, разрушая тот хрупкий мир, что она выстраивала годами. Уничтожала все мечты и иллюзии, в которые верила, а с ней и надежду на счастливый конец. Ей не быть любимой дочерью, не быть любимой женой Эймонда, которой она желала стать. Всего лишь очередная разменная монета в кармане у десницы, запасной вариант. Эймонд считал, что отдал глаз в уплату за дракона, но брат не ведал, что на самом деле каждый из них отдал что-то за право быть связанным с великими созданиями. Они отдали свое счастье взамен на связь с древними зверями. Неподъемная цена за седину в волосах и пурпур в глазах, за Королевскую кровь и статус принцев и принцесс. Боги были к ним жестоки, и в своей жестокости они были особенно искусны. Король в постели шевелится, стонет и слегка приоткрывает глаза. Он затуманенным взором смотрит на сгорбленную дочь и не осознает, что это Вейлла. — Прости... — хрипит отец и тянет дрожащие руки к её голове. — Прости меня... Вейлла вздрагивает и, подняв голову, заплаканными глазами смотрит на скорчившегося от боли отца. Она не верит, что он услышал её слова. Неужели он не спал? Он просил у неё прощения? Вейлла не верит в свою удачу, но руки сами тянутся к нему, и она обхватывает ладонями его сморщенную руку без двух недостающих пальцев. — Тебе больно? — Встает она с места, чтобы дать ему ещё макового молока. Ей хочется услышать ещё хоть что-то из его сморщенных бледных уст, но она не может быть к нему так жестока. Смотреть, как Визерис мучается от боли, для неё пытка. — Прости меня... — снова обрывается на половине, и Вейлла уже сомневается, что отец обращался к ней. Возможно, он думал, что она Алисента из-за схожего цвета волос. В это почему-то верится легче, чем в то, что отец извинялся перед ней. — Не мучай себя, отец, — она удивляется, как естественно звучит это и чуть сжимает слабую руку короля. Она тянется другой рукой к кубку с маковым молоком, чтобы снова опоить отца и позволить ему поспать, но он останавливает её, чуть крепче сжав руку. — Нет, постой, — хрипит король. — Я должен сказать, я должен... — Нет, не должен, — тихо протестует она, умоляя, чтобы он прекратил мучать и себя и её. — Ты должен поспать, вот что важно. — Нет, я должен сказать тебе, это важно, — настаивает он, делая глубокие вдохи. Лицо искажается в гримасе, но Визерис упорно игнорирует жгучую боль по всему телу, — Ты должна знать, то, что сказал Эйгон, правда. Мой сон — он сбудется. Алисента... Вейлла чуть отшатывается, и лицо немеет, словно её несколько раз ударили. Алисента. Он просил прощение у её матери, а не у неё. Визерис думал, что рядом с ним его жена, а не младшая дочь. Глаза слезятся ещё сильнее, и она сдерживает рвущийся на руку крик отчаяния и обиды. Вейлла чувствует себя сломленной, и ей хочется смеяться. Чего она ожидала? Что отец вообще помнит, что у него есть ещё один ребёнок? Что он осознает свои ошибки и попросит прощение? Это было чудо, что он смог вспомнить имя жены, когда в последнее время звали её именем Эйммы Аррен. — Не позволь семье разделиться. Не позволь Драконам подняться в танце. Они все погибнут в огне, они все...— Визерис кашлял долго и громко, почти задыхаясь. Вейлла на секунду подумала, что отец заслужил свои страдания. Лишь на секунду жестокая часть её личности вырвалась на свет, но быстро исчезла, видя краснеющее от кашля лицо отца. Она быстро поправляет его подушки, вытирает слюну небольшим платком, который принесла ему Хелена, и наконец даёт ему маковое молоко. Король пьет горькую жидкость жадно, словно воду, и с облегчённым вздохом откидывается на подушку. Он был вымотан. Вейлла решает дождаться, когда он заснёт, и только потом уйти к себе, чтобы провести остаток ночи в слезах. Король спит, она слышит его мерное дыхание, поправляет одеяло, а затем встаёт с места, забирая книгу со стола рядом. Ей придётся вернуть книгу в библиотеку завтра утром, перед тем как она отправится в город. Но не успевает девушка сделать и двух шагов от неё, как Король резко хватает её за запястье. Вейлла вздрагивает, чудом не вскрикивая от испуга, и, выпучивая глаза, смотрит на цепкую хватку уродливых пальцев на руке. — Вейлла , прости... — стонет во сне король, все ещё плотно закрыв глаза. Вейлла забывает как дышать и не верит в услышанное. Он назвал её по имени, он помнил её, он попросил прощения. Она смотрит в больное лицо человека, который являлся её отцом, и грустно улыбается. Это было всё, что она хотела услышать от него. Вейлла хоть и грезила об отцовской любви, но не могла по-настоящему надеяться на что-то больше, чем свое имя из его уст. — Спи спокойно, отец, — она подходит ближе к кровати и нагибается, чтобы поцеловать отца во взмокший от пота лоб. Одной из рутин её дня после рождения близнецов было проведать их перед сном. Обычно дети дожидались Вейллы, чтобы она почитала им перед сном или спела, но сегодня дети крепко спали в объятиях своей матери, которая, к слову, тоже уснула. Вейлла с улыбкой зашла в светлые покои и подойдя к кровати украла Хелену одеялом Джейхериса. Сестра нахмурилась во сне, но не проснулась, а лишь крепче обняла сына. Её рука покоилась на мерно вздымающемся животе Джейхеры ,которая сейчас была похожа на ангела . Они втроем были самыми чистыми созданиями, которых Вейлла когда-либо знала. Принцесса оставила глубокий поцелуй на лбу племянников и сестры и осторожно вышла из детской, мягко закрыв за собой двери. В коридоре её встретил сир Эррик, а может, это был его брат близнец, сир Аррик. За годы служения она так и не научилась их различать. — Доброй ночи, принцесса, — с лёгкой улыбкой склонил голову белый плащ. — Доброй ночи и хорошей службы, — улыбнулась она ему, не называя имени. Уже в конце коридора Вейлла, опомнившись, добавила: — Не впускайте принца Эйгона, — она получше ухватилась за тяжёлую книгу в руках и для пущей убедительности добавила. — Это приказ десницы. Рыцарь кивнул ей и встал на страже дверей. Вейлла могла бы сказать, что это её приказ, потому что это была правда, но она знала кому верны близнецы Карггил. Слово десницы будет иметь гораздо больший вес, чем слово третьей принцессы. Эйгон с появлением близнецов не изменился и не проникся неожиданной любовью к своим детям. Неудивительно, однако Вейлла злилась, что брат допускал ту же ошибку, из-за которой он так ненавидел отца. Как он мог быть равнодушен к детям, которые были невиновны в том, что их родила его сестра? Ведь все было в этом. Эйгон, хоть был и больше неё похож на Таргариена, совсем не одобрял кровосмесительство, в котором его заставила участвовать мать. Он продолжал развратничать, пить и нарушать покой Хелены и детей, пока Вейлла взяла на себя ответственную роль отца. Она была с близнецами с момента их рождения, читала им, пеленала их, играла с ними. Когда дети начали связно излагать свои мысли, она взялась за их валирисский, рассказывая о традициях и обрядах их предков из далёкой Валирии. Вейлла восполняла то, чего ей не хватало в детстве, не желая, чтобы Джейхерис и Джейхера повторили ее судьбу. Она говорила с Джейхерисом о его драконе, рассказывая тонкости езды и небольшие хитрости, как оседлать дракона, что нужно делать при первом полете. Гуляла с Джейхерой и слушала её лепет о жуках и цветах, как делала это когда-то с Хеленой. Вейлла заменяла им отца. Сир Роберт встретил её в коридоре с улыбкой на губах, что было не свойственным для него жестом. — Моя принцесса, как прошло чтение с вашим отцом? — Мягко поинтересовался он, когда заметил книгу, которую Вейлла прижимала к груди. — Очень хорошо, могу сказать, что даже лучше, чем обычно, — прочистив горло, Вейлла попыталась улыбнуться ему в ответ, но улыбка вышла не очень естественной. Всегда чуткий, когда это касалось её, сир Роберт заметил это и нахмурился. — Вы хорошо себя чувствуете? — понизил он голос. — Вы бледны. Вейлла проклинала эту внимательность рыцаря, потому что не могла скрыть от его глаз ни одной эмоции. Глупо было полагать, что человек, который её вырастил, будет слеп к её настроению. Она была отчасти этому и благодарна, и знала, что может ему доверять. — Да, просто устала, — уклончиво ответила она. Говорить в коридорах замка было небезопасно, поэтому она дождётся момента, когда они будут одни и расскажет о словах отца. Но это будет не сегодня. Ей самой нужно было многое осмыслить. — Как скажите, — сразу согласился рыцарь. Она спряталась за дверью и, напоследок высунув голову, с улыбкой прошептала: — Спасибо. — За что, моя принцесса? — Удивился мужчина. — За то, что всегда рядом, — И её голова исчезла за закрытой дверью. Вейлла уже не видела счастливой улыбки на лице пожилого рыцаря. Она прошла к единственному столу в своей комнате и бросила книгу с такой небрежностью, что на всю комнату раздался хлопок переплёта о деревянную поверхность. — Что вы делаете?! — недовольно возмутился Хельга, выходя из-за ширмы. Вейлла пискнула и резко развернулась, ударяясь бедром о край стола и почти что его опрокидывая. — Хельга? — Удивлённо выпучила глаза Вейлла, потирая ушибленное бедро. — Я не знала ,что ты здесь. — Конечно, не знали, — фыркнула дройника, а после устало вздохнула. — У вас должно быть был тяжёлый день, но как бы вы ни были расстроены, вы не можете отыгрываться на книгах. Где ваше уважение к чужим трудам? Дройника недовольно нахмурилась. За годы на её лице появились новые морщины и пара седых прядей на угольно-чёрных волосах. Хельга старела, отчего становилась всё более суровой. — Я... — Вейлла уже думала начать оправдываться, но поняла, что это бесполезно. Она была поймана с поличным, и что бы ни говорила, Хельга ей не поверит. — Да, извини. Мне не стоило так поступать с книгой. Просто я устала. Она уже хочет плюхнуться на кровать, словно мешок, в мягкие объятья перины, как её останавливает оклик Хельги. — Не смейте! Я только сегодня поменяла простыни. Пока не переоденитесь и не примите ванну, лечь спать я вам не дам. Вейлла вымученно стонет, откинув голову назад, и отходит от кровати, которая словно звала её, соблазняя сном. Но спорить с рассерженной Хельгой было то же самое, что сунуть голову в пасть дракона. Вейлла не стала создавать ещё больше проблем, особенно когда это касалось Хельги. Лучшим способом избежать новой порции высказываний от дройники было просто послушать её и принять ванну. — Я вернусь быстро, не вздумайте ложиться спать! — Пригрозила ей пальцем Хельга, прежде чем выйти из покоев принцессы. Вейлла и не подумает. Она устало садится на кресло и снимает ботинки, развязывая шнурки на дублете. Склонив голову к плечу, она вдыхает свой запах и понимает, что ванна ей и вправду нужна. Распуская растрепанную косу, Вейлла с блаженством зарывается пальцами в волосы и массирует голову. Она и не заметила, как туго сегодня были заплетены её косы и что причина дневной головной боли была в них же. За три года волосы отросли почти до колен, и Вейлла ненавидела их тяжесть. Ей хотелось состричь эти тяжёлые темно-рыжие локоны да покороче, но мать восхищалась длиной волос Вейллы, посему такой возможности у неё не было. Королева не знала и слышать не хотела, какое неудобство её дочери причиняют эти "Божественные" косы. На тренировках, в седле, даже в обычной жизни, когда коса случайно цеплялась за рамы или ручки дверей. Вейлла однажды чуть не потеряла голову, когда конец косы зацепился за доспехи, которые обычно служили украшением галереи. Прятать такую шевелюру под шапкой было ещё сложнее и ей приходилось надевать плащ, чтобы скрыть торчащий конец ярких волос. Но какой бы аргумент Вейлла ни приводила, у Алисенты всегда была отточенная контратака, и в итоге принцесса сдалась. Она могла лишь надеяться, что потеряет часть косы как-нибудь случайно. Например, на тренировке. Отбросив волосы за спинку кресла, Вейлла развалилась в нем и уставилась на вид из окна. Море сегодня бушевало, а тяжёлые тучи, словно купола, нависали над Королевской Гаванью. Был сильный шторм, и Вейлла не завидовала морякам, которые находились в самом его пекле. Ожидался сильный дождь, и она предположила, что Эйгон скорее всего предпочтёт отсидеться в замке, нежели шататься по холодным переулкам Шелковой улицы. По крайней мере, она была бы очень благодарна своему непутевому брату, если бы он позволил ей выспаться хотя бы сегодня, вместо того чтобы тащиться в город за его пьяной тушей. В их семье все было достаточно странно. Пока отец игнорировал своих детей и обожал старшую дочь от первого брака, которая, к слову, за все шесть лет своего замужества с Деймоном так и не приехала, мать была полностью сосредоточена на короне, муже и втором сыне. Алисента обожала Эймонда, и Вейлла считала, что никого из своих детей их мать не любит так сильно, как её второго брата. Это могло бы быть обидно, если бы не тот факт, что Вейлла привыкла к тому, что её игнорируют. Дедушка предпочитал им всем Хелену и по возможности проводил с ней время: читал, проверял письма лордов, пока Хелена молча вышивала сидя на софе рядом. В конечном итоге Вейлле пришлось брать ответственность за Эйгона, ведь они оба были лишены родительской любви и внимания. Вейлла только теперь спустя столько лет поняла причину того, почему она так отверженно следовала за Эйгоном в центр разврата, чтобы вернуть его домой. Она ощущала потребность хоть в ком-то, с кем делила имя и кровь, а кроме Эйгона у нее больше никого не было. Эймонд — брат, с которым у неё все было неоднозначно, и хоть она его прощала и любила, он каждый раз умудрялся найти новую причину, чтобы поссориться с ней. Вейлла не знала, сколько ещё сможет терпеть такое отношение к себе, поэтому в конечном итоге они всё же начали отдаляться друг от друга. Она любила его, правда любила. Просто Эймонд вёл себя слишком непостоянно и был к ней то добр и ласков, то груб и жесток. Вейлла уже не знала, чему верить, поэтому со временем привыкла к мысли, что мужем и женой им не быть. Возможно, часть неё это понимала и даже соглашалась с этим, но проклятое сердце болело и истекло кровью от неразделённой любви. Однако Вейлле повезло гораздо больше, чем её братьям и сёстрам. Она получила то, чего они все желали, может быть, даже Рейнира. Возможно, впервые в жизни Вейлла была в выигрыше. По крайней мере, она так думала. Она получила извинения отца. Она была первым ребёнком, перед которым король извинился, признав свою ошибку. От этого в душе разливалось приятное чувство ликования и верховенства над остальными родственниками. Вейлла единственная, кто услышал это из уст короля. Она была уверена в этом больше, чем в чем-либо ещё в этой жизни. — Вас что-то развеселило? Вейлла вздрагивает, не заметив возвращения Хельги со слугами, которые несли полную тёплой воды ванну. — Нет, просто показалось, — отмахнулась она, не сводя глаз с молодых мальчишек, что с трудом притащили медную ванну. Хельга ничего на это не ответила, чуть нахмурила брови и наконец отослала слуг, приготавливая масла на небольшом столике, который она принесла с собой. Вейлла подумала, что, возможно, ей нужно больше мебели, чем то, что у неё уже есть. И когда она погружалась в горячую, достаточно горячую, чтобы распарить её тело, воду, она была благодарна Хельге, за то что та не позволила ей лечь в кровать без ванны. Это было настоящее блаженство, особенно после тяжёлого дня. Мышцы впервые за день расслабились и приятно ныли, а вода стала чуть мутноватой от грязи, которой оказалось предостаточно на Вейлле. — Боги, чем вы весь день занимались?! — Недовольно бурчит Хельга, намыливая мочалку. Вейлла закрывает глаза и улыбается, не желая спорить или оправдываться, а наоборот, просто дать Хельге высказать свое недовольство и вымыть её. Она даже могла бы позволить дройнийке натереть её кожу докрасна, хотя, возможно, после она будет жалеть, скорее всего так и будет. Но Хельга больше ничего не говорит, а просто проводит мочалкой (на удивление, очень нежно) по костлявым плечам и переходит к спине. Волосы Вейллы тяжелеют от впитанной воды и медленно танцуют в ванне, занимая большую ее часть. Мыть их просто пытка, а сушить ещё хуже, но она старается привыкнуть к этому. Хельга была очень аккуратна, когда намыливала тело принцессы, изредка прося её поднять руки или привстать с места. Вейллу смутило то, что дройника молчала всё это время, хотя обычно она бы обсыпала её вопросами, например: В каких подворотнях она нашла столько грязи? Вейлла была достаточно хорошо знакома с характером женщины, что с самого детства воспитала её, так что её длительное молчание могло означать только одно — дройника переживала. — Ну говори же, — не выдержала гнетущую тишину Вейлла, разворачиваясь в ванной лицом к служанке. Хельга удивлённо приподняла брови, с мочалки в её руках капали мыльные капли, которые, падая в воду, создавали единственный шум, что нарушал эту тишину. — Вы о чем? Вейлла чуть наклонила голову в бок, выгибая бровь. Хельга тяжело выдыхает, не в силах сопротивляться внимательности и настойчивости подопечной, и откладывает жёсткую мочалку обратно на низкий столик к маслам. — Вы попросили мейстра Оривилла подготовить вам настойки. Вейлла широко улыбается, глядя в смуглое лицо Хельги. Конечно, Хельга узнала о её небольшом плане по вылазке в город с сиром Робертом. Она бы не удивилась, если сам рыцарь рассказал Хельге об этом. Всё же, порой они были слишком предсказуемы. — Тебя волнует то, что я попросила приготовить корзину дорогих настоек, или то, что я лично намерена отнести лекарство людям? — Уточняет Вейлла. — Не поймите меня неправильно, однако вы и так постоянно ходите в город раздавать еду. Вам кажется, что это хорошее дело, и я не спорю, но вы не можете отрицать, что это также опасно. Хельга выглядит уставшей, и сейчас, когда её голос звучит так грустно, Вейлла словно вспоминает, что её служанка не молодая девица, а пожилая женщина. Подобное осознание всегда расстраивало её. Вейлла ненавидела приход Неведомого, и находясь в постоянном ожидании, что отец оставит их, она желала забыть об этом, хоть на секунду. Вейлла устало вздыхает, прекрасно понимая страх Хельги. Мать не так давно и сама высказала свои опасения о возможном нападении, что было свойственно затхлым улицам Блошиного Конца, но быстро сдалась под напором Вейллы и Отто, который впервые поддержал идею внучки. — Я не могу иначе, Хельга, — она вытаскивает руки из-под воды и берет сморщенные руки женщины в свои. — Ты бы видела, как они живут. Дети голодают и болеют, спят на сырой земле, в то время как другие вынуждены продавать свое тело хоть за какую-то еду. Я не могу спать в тепле, зная что другие страдают. Моя совесть не позволяет мне этого. Она говорит это тихо, с грустью. Перед глазами мелькают лица сирот и попрошаек, истерзанных, голодных и грустных. Вейлла знала, что каждый выход из замка — это риск, но как она могла иначе, если только так имела возможность помочь. Как она могла быть безучастной, когда в ее руках была власть. Хельга устало вздыхает, отводит глаза в сторону и молчит, плотно поджимая губы. Велла думает, что женщина пытается придумать альтернативу, чтобы быть хоть немного уверенной в её безопасности. Порой Вейллу одолевала печаль, что её собственная мать не беспокоится за неё так, как это делала Хельга. Всегда было обидно осознавать, что чужим людям она была роднее, чем собственным родителям. — Вы так добры, — после долгих минут вновь заговаривает Хельга, всё ещё не глядя на неё. — Слишком добры, и я не хочу, чтобы этим пользовались. Женщина сжимает пальцы в мокрых ладонях принцессы и поворачивает голову в её сторону, глядя прямо в глаза. — Для вашей же безопасности заберите ещё несколько белых плащей с собой. Сир Роберт не сможет вас защитить в одиночку. Вам нужно больше охраны, — женщина не просит, а скорее умоляет её об этом. Вейлле печально, оттого что она не может согласиться с ней и исполнить такую пустяковую просьбу. — Я бы с радостью исполнила твоё пожелание, правда, но я не могу. Люди боятся белых плащей и любых других гвардейцев. Мой дядя оставил не лучшие воспоминания о верных нам рыцарях. Я не могу пугать простой народ ещё больше. Это было бы слишком жестоко с моей стороны, — мягко объясняет Вейлла. Она надеется на понимание дройники, надеется, что та поверит в искренность ее слов. И Хельга делает это, но на своих условиях. — Тогда я пойду с вами! — Голосом, не терпящим протеста говорит она, и Вейлла улыбается ей, согласно кивая. — Воительница Хельга! — Имитирует голос глашатого Вейлла и ойкает, когда Хельга больно щипает её за руку. — Не издевайтесь над пожилой женщиной, — она сурово смотрит на принцессу, которая морщится от боли, потирая руку. — Ну ты и злюка. Больно вообще-то, — дуется Вейлла. — Не выдумывайте, я даже не вкладывала сил. К тому же, на ваших тренировках вы получали гораздо больше синяков. Вейлла обиженно, словно ребёнок, отворачивается от дройники, скрещивая руки на обнажённой груди. Когда Хельга уходит, желая ей спокойной ночи, Вейлла залезает под пуховое одеяло, облегчённо вздыхая. Теперь в одиночестве у нее наконец появилась возможность обдумать события прожитого дня. Мысли вернулись к утренней прогулке в саду с племянниками, и Вейлла неосознанно съеживается от слов, что звучат у неё в голове. 《Есть кто-то, кто летает выше неё》 Вейлле кажется, что Джейхера имела в виду совсем не стрекозу. Хелейна часто использовала метафоры, когда говорила о своих видениях. Загадками, стихами, запутанными фразами и никогда прямо. Это не могло не раздражать, потому что докопаться до сути её слов было всегда очень сложно. Вейлле понадобились годы, чтобы научиться понимать хоть что-то из того, что говорила Хелейна. И всё же, казалось, Джейхера могла унаследовать этот редкий дар. Дар мечтателей, что был редкостью в их семье. Могла ли Джейхера быть драконьим мечтателем, как её мать? У Вейллы заболела голова от крутящегося в голове вопроса, но она не могла перестать думать об этом. Ребёнку было всего три, и она могла в силу своего возраста просто говорить то, что думает или когда-то слышала, однако Джейхера не была многословна, да и откуда ребёнку слышать такое. Вейлла подумала, что, возможно, она просто преувеличивает и Джейхера лишь озвучивала свои мысли, но зерно сомнения было посеяно, и ей оставалось только терпеливо ждать. Ждать момента, когда её предположения будут либо оправданы, либо... 《То, что сказал Эйгон правда》 Медленно засыпающая Вейлла резко раскрыла глаза и приняла сидячее положение. Она каким-то образом забыла слова отца, пропустив очень важную часть его бреда, полностью растворившись в ликовании от его извинений. Чувство собственной значимости затмило разум, полностью поглотив всё остальное. — Боги, — тихо прошептала она, прикрывая рукой рот. Как она могла быть такой глупой?! Как она могла позволить своему эгоизму снова затуманить её разум? Отец что-то говорил, что-то про сон. Она не знала, что именно это значило, но могла предположить, что именно поэтому он звал её мать. Он о чём-то просил Алисенту, о чем-то очень значимом. Для Вейллы эта часть была столь же туманна, как утро после дождя. Принцесса подавляет желание сейчас же вернуться в покои короля и спросить его об этом. Что он имел в виду? О каком сне говорил? Кто-то внутри её головы шептал, что это бред, что ничего важного в словах больного человека, который большую часть времени пребывает в бреду, нет. Что доверять его словам не стоит и что маковое молоко давно погубило разум отца, но Вейлла отмахивается от этого голоса. Хелейна была в таком же бреду, когда рассказывала свои предсказания, но какими бы вздорными её слова ни звучали, они всегда несли в себе смысла больше, чем обычный человек мог представить. Её сестра не была сумасшедшей, отчего Вейлла упрямо верила, что разум отца также не мог быть полностью поглощен маковым молоком. Что-то должно было уцелеть. — О каком Эйгоне он говорил? — Спросила она у пустоты, но ответа не последовало. В их семье почти в каждом поколении был Эйгон. Эйгон Завоеватель. Эйгон Некоронованный. И её брат. Даже одного из детей Рейниры звали Эйгоном, и Вейлла считала, что это сущий кошмар. Носителей этого имени всегда преследовала жуткая судьба, в которой было больше трагедии, чем счастья. Вечно повторяющиеся имена в её семье не удивляли. Первым носителем её имени была младшая дочь короля Эйниса, которая умерла ещё в младенчестве. Сама же Вейлла сомневалась, что отец назвал её в честь мёртвой принцессы. Она полагала, что выбор отца была связан с самим днем её рождения. Сир Роберт однажды рассказал ей об этой страшной ночи. Море в ту ночь было особенно беспокойным, а ветер был настолько сильным, что сломал стволы нескольких деревьев в королевском саду. Цветы были уничтожены, как и лавочки на улицах Гавани, а с последствиями шторма пришлось очень долго разбираться. Сир Роберт говорил, что слуги шептались о её первом крике, который прозвучал вместе с громкой молнией, осветившей мрачное небо. Люди тогда считали это плохим предзнаменованием, однако рыцарь успокоил её тем, что люди часто сплетничали о глупостях. Они говорили то же самое, когда родился её брат Эймонд, и наверняка еще не раз попытаются связать новорождённого младенца с погодой. Вейлла и не думала давать этому большого значения. Однако Эйгон... Отец ведь не мог говорить о своём сыне Эйгоне. Они уже давно не общались, и Вейлла была достаточно осведомлена о жизни брата, чтобы утверждать, что в последний раз он был в покоях отца ещё до её рождения. Тогда о каком Эйгоне говорил отец? Какой сон он видел? И как матушка была связана с этим? Было в эти вопросах что-то тревожное, как тот шёпот, что заглушал её мысли и рождал в ней бурю волнения. Шепот, что был слишком слабым, чтобы она могла расслышать слова, но и достаточно громким, чтобы она не могла его игнорировать. — А, пекло! — Воскликнула раздраженная Вейлла, хлопнув руками по мягкой перине. Ей не нравилось что-то не знать. Она чувствовала себя маленьким ребёнком, который пытался разгадать загадку исчезнувшей монетки в руках фокусника. Это приводило её в бешенство. И всё же, она не могла ничего поделать. Вейлла подумала, что, возможно, у неё получится найти что-нибудь в книгах. В королевской библиотеке было достаточно древних фолиантов и она надеялась, что там она сможет что-то разузнать. С этими мыслями принцесса Таргариенов пообещала себе подумать об этом завтра, а сейчас она должна была дать своему разуму необходимый отдых, чтобы в конце не спятить от своих же мыслей. Хельга разбудила её, когда солнце только показывалось за горизонтом. Утро было холодным и ветреным, поэтому после плотного завтрака Вейлла надела плащ с подбитым изнутри лёгким мехом и сама завязала волосы в свободную косу,что тяжёлым канатом спадала за её спину. — Доброе утро, принцесса, — с улыбкой встречает её в коридоре сир Роберт. В руках у рыцаря тяжёлая корзина со звенящими в ней бутылочками лекарств. — Воистину доброе, — радостно забирает из рук рыцаря драгоценную корзину Вейлла. Она не может скрыть предвкушения от предстоящей прогулки и мнется на месте в ожидании Хельги. — Я так полагаю, мы будем не одни. — Хельга изъявила желание сопровождать меня. Рыцарь и принцесса понимающе переглядываются, едва сдерживая смех. Хельга была упряма, когда дело касалось принцессы, поэтому сир Роберт не был удивлён, увидев спешащую к ним навстречу дройнийку с тяжёлым мешком в руках. Вейлла удивлённо подняла брови, глядя как Хельга с трудом, но с особым упорством, тащит тяжёлый серый мешок. — Доброе утро, леди Хельга, — со всей серьёзностью в голосе здоровается с ней рыцарь. — Доброе, сир Роберт, — пыхтит Хельга. — Это что? — Кивает на мешок у ног служанки Вейлла. — Одеяла. Вейлла и сир Роберт удивлённо переглядываются. — Весной ночи всё ещё прохладные, — устало объясняет Хельга. Вейлла широко ей улыбается, радуясь тому, что смогла получить ещё одного союзника в лице Хельги. Хотя ту и уговаривать никогда не приходилось. Дройнийка хоть и была суровой, но всегда была добра душой. — Благородная Хельга из Красной Гавани, — с гордостью говорит Вейлла, чуть задрав подбородок. — Перестаньте, — хмурится женщина, но Вейлла замечает лёгкий румянец на смуглой коже. Принцесса радостно смеётся, а рыцарь забирает тяжёлый мешок из рук Хельги. Они шли пешком под палящим солнцем, пока вокруг кипела жизнь. Люди обходили их стороной, оглядывались и старались держать расстояние как можно дальше. Вейлла не лгала, когда сказала Хельге, что простой народ опасается людей в доспехах. Одно присутствие сира Роберта внушало страх в их и без того измученные сердца. Вейлле это не нравилось, поэтому она придерживалась лишь одного рыцаря рядом. Пару раз она упорно пыталась уговорить сира Роберта снять свои доспехи, но мужчина был непреклонен, если только она не прикажет как принцесса. Она не стала этого делать. Чем дальше они отходили от замка, тем запущеннее становились улочки. Дороги были грязными, с вонючими лужами и камнями, о которые можно было споткнуться. Все улицы дальше центральной были в ужасном состоянии и кишили бедняками, которые просили милостыню. Глядя на босоногих детей, что весело бегали вокруг, Вейлле стало плохо. Их детские ноги наверняка были изранены, но улыбки были настолько широкие и счастливые, когда они бегали друг за другом, что могло сложиться ложное ощущение об их искренним счастье. Это было не так. Каждый из этих детей детей голоден, что доказывала их ужасная худоба. Десница запустила город за последнее время, почти не выделяя средств на пожертвования. Налоги всё ещё не поднимались, и Вейлла была благодарна хотя бы за это. Людям было нечем платить, отчего проституция развивалась с феноменальной скоростью. Это было удручающим фактом, с которым мириться у Вейллы никак не получалось. В своих ночных прогулках, которые всё ещё чудом были никому неизвестны (за исключением четверых людей), Вейлла могла наблюдать за последствиями всей этой нищеты. Дети самых разных возрастов предлагали себя и свое тело взамен на кусок хлеба. В итоге появился новый вид развлечения: детские бои. Детей проституток забирали в раннем возрасте и заставляли драться друг с другом за гроши, пока взрослые (отвратительные, низкие и жалкие создания) делали ставки. Сколько детей было убито в ямах, пока взрослые кричали и аплодировали? Вейлле повезло не столкнуться с этим, а лишь слышать подробности о подобных заведениях. — Вы прибыли! — Радостно встретила их молодая женщина с обгорелой от палящего солнца кожей и бледными губами. В самом начале затхлой и унылой улицы Блошиного Дна их поприветствовала Мэри. Женщина тридцати лет, происхождение который было Вейлле неизвестно. Она познакомилась с женщиной случайно в один из дней, когда раздавала хлеб, купленный на Мучной улице. Две тележки были опустошены в мгновение ока, а Вейлла с досадой поняла, что так еды никому не хватит. Мэри была одной из попрошаек, которая сама пришла к принцессе и поблагодарила её за доброту. С того дня прошло шесть лун и теперь Мэри была её личным проводником и глазами на улицах Гавани. Женщина докладывала о нуждах людей, помогала с раздачей еды и всегда была очень благодарна Вейлле, отсюда пришла и верность. Вейлла читала книги и советовалась с мейстром Орвиллом, а после обучала этому и Мэри. В скоре женщина стала своего рода знахаркой, которая помогала больным беднякам. Они на пару старались лечить больных и раненых, в силу своих знаний и возможностей. — Здравствуй, Мэри, — мягко улыбнулась она женщине. Хельга придирчиво осмотрела лохмотья и потрепанные ботинки на тощих стопах Мэри и сдержанно кивнула светящейся от счастья женщине. Сир Роберт стоял позади с абсолютно непроницаемым лицом, молча наблюдая за ними из-за спины принцессы. — Как же я рада вас видеть. Дети постоянно спрашивали о вас, за прошедшую неделю они по вам соскучились. — Мне радостно это слышать, — Вейлла приподнимает корзину, отчего бутылочки с настойками звонко ударяются друг о друга. — Я не с пустыми руками. Сколько больных? Вейлла хмурится, глядя на резко погрустневшее лицо Мэри. — Пару дней назад Клара родила дитя, и с тех пор она совсем плоха. Дитя здорово, но, боюсь, без достойного количества молока малышка долго не проживёт. Нам сложно найти женщину, которая смогла бы кормить девочку, пока мать не оправится, — Мэри заламывает пальцы на тощих руках, а её зелёные глаза становятся стеклянными от слёз. Жизнь впроголодь на улицах Гавани не сделала Мэри суровой и жестокой, а наоборот, сломала. Вейлла видела искреннюю доброту женщины и её самоотверженность, готовность отдать последний кусок хлеба кому-то, восхищала юную принцессу. — Подойдёт козье молоко! — Неожиданно вмешивается в разговор Хельга. — Ты уверена? — Поворачивается в сторону дройники Вейлла. — Когда мать не может накормить дитя, в моей деревне давали козье молоко. Оно ближе всего к материнскому, — поясняет Хельга, и Вейлла радуется, что дройника так вовремя попросилась сопровождать её. Глаза Мэри загораются надеждой, и она с щенячей благодарностью смотрит на суровую женщину, которая еще пару минут назад пугала ее. Вейлла, не желая более терять драгоценного времени, поворачивается к сиру Роберту, который молча исполняет роль наблюдателя. — Сир Роберт, отправляйтесь на рынок и купите козьего молока, — распоряжается она. Рыцарь не спешит исполнять приказ, колеблясь несколько секунд, не желая оставлять Вейллу с Хельгой наедине с кучей бедных людей. Он не может быть уверен, что за время его отсутствия с принцессой ничего не случится. Мужчина не простил бы себе такого. Но умоляющий взгляд лавандовых глаз убеждает его подчиниться, и он проклинает себя за то, что не может отказать принцессе. — Как скажете, — учтиво кивает ей рыцарь и, разворачиваясь, уходит. Вейлла оборачивается к Мэри и кивает ей, слегка поднимая губы в улыбке. Женщина молча ведёт их вниз по улице, куда потихоньку начинает стекаться народ, уже успевший заметить блеск рыцарских доспехов. Они знали, что к ним спускается только один рыцарь в сопровождении члена королевской семьи, и хоть прошёл год, они всё ещё побаивались сира Роберта, хотя к Вейлле относились с меньшей осторожностью. Первыми, как ни странно, выбежали дети, радостно приветствуя принцессу. — Её королевское высочество! — Первый мальчик, чумазый и лысый, в оборванных одеяниях, с отсутствующим передним зубом подбежал к Вейлле, кидаясь на неё с объятиями. — О боги! — В ужасе побледнела Хельга, глядя как мальчик крепко обнимает ноги Вейллы. Вейлла смеётся и чуть наклоняется, чтобы приобнять мальчишку и не повредить лекарства в корзине. — Здравствуй, Генри, — улыбается она мальчику, аккуратно поглаживая его по лысой головке. — Принцесса, я не думаю, что это уместно, — раздражённо говорит Хельга, недовольная такой дерзостью мальчишки. — Да брось, Хельга, — широко улыбается принцесса, поворачивая голову в сторону дройники. — Он всего лишь ребёнок. — Мы скучали! — Кричат детские голоса. Толпа детей разных возрастов оттесняют Хельгу в сторону, полностью окружив радостную принцессу. Дети вокруг Вейллы смеются, зовут её, привлекая к себе внимание принцессы. Дройника в немом удивление смотрит, как искренне люди радуются появлению кого-то из королевской среды. Как они тянут к ней руки и благодарят и как счастливые улыбки украшают их измученные лица. Хельга впервые становится свидетелем любви народа к принцессе. Жемчужина — вот, как они её называют. И теперь когда Хельга видит это своими глазами, она верит. Доброта принцессы дала ей любовь народа и их расположение. Вейлла Таргариен, девушка дракон, чувствовала себя с простыми бедняками из зловонных улиц гораздо более свободной, чем в окружении парчи и бархата Красного Замка. Она обнимала немытых стариков, словно те были её самыми близкими родственниками, усаживала на колени лепечущих, чумазых детей, как делала это с Джейхерисом и Джейхерой. Хельга испытывала гордость, глядя как её принцесса, дитя, что она вырастила, лично осматривает ранки на коленях детей, промывая их водой и перевязывая бинтами, пропитанные мазью календулы Орвилла. Счастливая Мэри была рядом все это время, и они вдвоём распределили лекарства и помогали беднякам с перевязками ран. Вейлла расспрашивала у стариков об их болячках, что мучали старые тела, хмурила брови, заглядывала в корзину в поисках лекарства и помогала детям пить горькие зелья от простуды. — А вы друг её королевского высочества? Хельга вздрогнула от неожиданного появления маленькой девочки с растрепанными светлыми волосами. Она удивлённо посмотрела вниз, сталкиваясь с большими, чисто голубыми глазами и попыталась улыбнуться ребёнку. Девочка внимательно рассматривала женщину перед собой, заведя руки за спину и чуть покачиваясь с пятки на носок. Ребёнку было не больше четырёх, хотя из-за своей худобы Хельга решила, что девочке нет и трёх. — Я её компаньонка, — уточняет Хельга, не уверенная, что ребёнок знает значение слова. — А что такое компаньонка? — Хмурится девочка, и Хельга устало вздыхает. Ну конечно, ребёнок, который растёт в невежестве затхлых улиц, не мог знать таких слов. — Это тот, кто постоянно рядом с принцессой и во всем ей помогает. — Значит, вы её друг, — кивает сама себе девочка. — Ну... — Хельга замолкает. Слово друг не могло подходить, когда вы говорили о дочери короля и безродной женщине, прибывшей из Дорна. Они были на разных уровнях социальной лестницы, но Хельга помогала растить девочку и всю её жизнь была рядом. Возможно, женщина этого никогда не произнесет вслух, но она и вправду была Вейлле больше другом, чем просто служанкой и компаньонкой. — Да, это очень близко к истине, — соглашается Хельга и получает широкую беззубую улыбку в ответ. Девочку устраивают слова дройники, и она протягивает маленькую ручку, предлагая взяться за неё. Хельга придирчиво осматривает грязную ладонь, но все же берет холодную ручку счастливой девочки и позволяет ей вести себя к толпе, что окружила принцессу.|◇|◇|◇|
Слуги меняют свечи на столе, пока королевская семья ужинает в тишине. Стук приборов о серебряную посуду является единственным шумом в малом чертоге, жутко раздражающем Вейллу. Она исподлобья смотрит на сидящую королеву напротив и плавно переводит взгляд на деда, что к своей еде так и не притронулся. Запечённая оленина в кисло-сладком соусе из чернослива все так же нетронута в его тарелке, пока кубок наполняется третьей порцией лесийского вина. Она переводит взгляд на свою тарелку, полную вареных овощей и запеченной утки и устало вздыхает. Этот вздох был настолько громким в абсолютной тишине, что мгновенно привлек внимание её матери. Эймонд молча ел сбоку от неё, даже не глядя в её сторону. Она сидит в его слепой зоне и знает, что это жутко раздражает Эймонда, но Вейлла погрузилась слишком глубоко в свои мысли, чтобы заметить это. Последние две луны она только и могла, что раздумывать, как бы преподнести матери и деду свою задумку. Несомненно, они воспротивятся её идее. Вейлла даже не надеялась на поддержку, но обязана была сообщить об этом королеве и деснице. Она лишь надеялась, что сможет убедить их, что ей не нужно спонсирование короны. — Ты здорова? Вейлла поднимает голову и встречается с обеспокоенным взглядом матери, которая внимательно рассматривала её лицо, пытаясь найти причину такого поникшего настроения дочери. Хелейна рядом ерзает на стуле. — Не волнуйтесь, матушка. Я чувствую себя прекрасно, — ободряюще улыбается женщине Вейлла. — Ты не притронулась к своей еде, — взглядом указывает на полную тарелку перед ней королева. — Кажется, я не голодна, — врёт Вейлла. — Ты пропустила обед и прибыла в замок ближе к ужину, — рушит её ложь Эймонд, даже не глядя в её сторону и отпивает немного вина из своего кубка. Вейлла хочет треснуть его по голове, но вместо этого сдержанно улыбается хмурой матери. — Ты снова была в городе? — тихо злится королева. Вейлла устало вздыхает, проклиная брата за его особую тягу усложнять каждый разговор за общим столом, и откидывается на спинку своего кресла. — Да. Королева откладывает приборы и, подперев подбородок руками, устало смотрит на младшую дочь. Десница рядом не удостоила Вейллу и взглядом, отчего она, не сдерживаясь, нагло усмехается. — Тебе пора прекратить это, — строгим голосом говорит Алисента, прожигая в ней дыру. — Ты не берёшь больше одного гвардейца, свободно разгуливаешь по улицам. Это опасно. Одним Богам известно, что тебя может ожидать в следующий раз. От слов матери Вейлла возмущённо краснеет, по инерции подавшись резко вперёд. Хелейна вздрагивает и опускает голову к своей тарелке, спрятав руки за столом. — Вы сидите тут, в тепле и достатке, даже не представляя, как живут они. Народ страдает, пока мы тут выбрасываем объедки собакам и выбираем, что же съесть на ужин! — шипит на мать Вейлла. Ей уже осточертело объяснять каждый раз, почему она пытается помочь нуждающимся. Неужели это так сложно понять? — Дети мёрзнут, пока мы бросаем дрова в камины, даже когда в этом нет надобности. Как вы не понимаете, матушка, я не могу прекратить ходить к ним! Эйгон, который до этого откровенно скучал, выпивая бокал за бокалом, громко усмехнулся. Конечно, его забавляет эта ссора, а особенно то, что причиной являлся не он. Эймонд, уже достаточно наевшийся, откладывает приборы и отталкивает от себя полупустую тарелку с мясом и овощами, наконец поворачиваясь к ней. Она чувствует, как внимательно брат рассматривает её профиль, но голову к нему не поворачивает. Она злится на него. Десница, который теперь заинтересовался ситуацией, смотрит на неё с выгнутой бровью и ждет следующих слов. — Твоя доброта похвальна, но ты не можешь каждый день ходить в Блошиное дно, кишащее разбойниками, — устало вздыхает Алисента, заметно подуставшая от этих споров. Хоть королева и одобрила желание Вейллы кормить бедняков, она очень раздражалась от того, что дочь сочла необходимым самолично заявляться в город каждый раз, когда раздавали еду. Вейлла же полагала, что мать злится на то, что её имя выкрикивали гораздо чаще, чем имя любого из её братьев и сестёр. Будь она сыном, это могло создать гораздо больше проблем. — Разбойники? — Усмехается Вейлла, разочарованная словами матери. — Они настолько слабы из-за голода, что даже бегают с трудом. Эти люди кто угодно, но не злодеи, матушка. — Говоришь так, словно лично знаешь каждого, — вмешивается в спор Эймонд. Вейлла раздражённо цокает, и от гнева её щеки покрываются красными пятнами. — Знаю, — в лицо ему выплевывает она, а ее ноздри расширяются так, словно из них сейчас покатится дым. Вейлла хочет познакомить лицо Эймонда с содержимым его тарелки. — Они милые и добрые люди, которые не заслуживают вашего осуждения! Наступает тишина. Тяжёлая, она давила на рёбра, нервировала, не сулила ничего хорошего. Все четыре пары глаз были обращены на Вейллу, и лишь один единственный, светящийся пурпуром, решительно избегал её. Она с поднятой головой выдержала весь спектр эмоций, который плескался на дне карих, серых и фиалковых глаз. Удивление Эйгона, сочувствие Хелены, раздражение Алисенты и заинтересованность Отто. Каждый смотрел на неё по-разному, у каждого были свои мысли, но все они одинаково раздражали её. Как можно было вечно спорить с ней, словно она делала что-то ужасное? Как можно было усложнять все настолько, что это в итоге выливалось в ссору? Почему её семья так любила всё усложнять? — Я решила восстановить один из заброшенных приютов покойной королевы Эйммы, — обратилась Вейлла к Алисенте. Мать вздрогнула, словно Вейлла ударила её по лицу. Её большие карие глаза сощурились, а лицо скривилось, словно долька лимона попала в рот. Вейлла наблюдала, как алые пятна, словно бутоны, расцветали на бледном лице матери. — Я не прошу вашего спонсирования, а лишь сообщаю о своих планах. Бедняков на улице всё больше, а мне нужно место, где я могла бы раздавать еду и одежду. Всё, что я прощу, это помочь мне найти плотников для начала реставрации, — Вейлла складывает руки перед собой и не отрывает взгляда от рассерженной матери. — Благородная цель, — вмешивается в разговор десница. — Однако позвольте спросить, откуда у вас средства для реставрации? — От верных подданных короны, — она поворачивает голову в сторону дедушки. — К тому же, я всё ещё принцесса. Отто выгибает бровь и, поднеся длинные пальцы к подбородку, подпирает голову рукой. Вейлла знает, что к завтрашнему вечеру ему будут известны все имена придворных, которые помогают ей в благотворительности, но её это не волнует. Даже если её лишат тех крох, которых обеспеченные мужи предоставляют ей, она не перестанет делать то, что делает. Она никогда не считала себя зависящей от их денег. Вейлла сможет спонсировать все сама, как бы тяжело это ни было на деле. — Всегда знал, что ты у нас добрячка, — рассмеявшись, впервые за вечер заговаривает Эйгон. — Великая и любящая душа моей сестры! Он поднимает кубок и выпивает его залпом. Хелейна смотрит на неё с тенью улыбки в уголках глаз, а Эйгон, вконец развеселившись, наполняет свой кубок лично и снова пьёт до дна. Алисента не отрывает хмурого взгляда от дочери, молча раздумывая о сказанных ею словах. Женщину, мать, жену, королеву несомненно ранит, что дочь хочет реставрировать и продолжить дело покойной королевы. В Алисенте говорит обида не одного года, когда её старания и труды были стерты и оставлены в холодной тени давно умершей женщины. Королева улавливает в словах дочери осуждение за то, что та пренебрегала простыми людьми столько лет. Ей хочется кричать о том, что она всю жизнь старалась быть хорошей женой и матерью, помогать в правлении, как могла. Насколько ей со статусом женщины позволяли властолюбивые мужчины. Но дочь слушать не станет. Её дитя, та, что взяла от матери так много и так мало одновременно, всегда будет её осуждать, не понимая, как сильно Алисента старалась. Это разбивает королеве сердце. Когда Вейлла родилась, только увидев её редкие, но тёмные волосы, Алисента всю ночь благодарила Богов за этот дар. Дитя так похожее на неё. Алисента тогда думала, что Вейлла станет её главной союзницей. Той, что всегда будет на стороне матери. Но с каждым разом девочка отдалялась от неё, и все мечты матери были разбиты. Как бы Алисента ни пыталась показать свою любовь дочери, той всегда будет мало. А на большее разбитое сердце королевы было неспособно. Её дитя никогда не принадлежало ей. — Да будет так, — изрекает королева с нейтральным выражением лица. Если дочь желает помогать людям, пусть так оно и будет. Даже обида не может пересилить гордость за отверженность Вейллы и её страстное желание делать добро. — Вы одобряете это? — удивлённо поворачивает в её сторону десница. Алисента на отца и не смотрит. — Если моя дочь желает помогать народу, я как мать и королева могу лишь согласиться с этим. Алисента видит, как удивление появляется на лице ее дочери, а за ней и широкая улыбка. Материнское сердце разрывается. Может Вейлла и не видит любви Алисенты к ней, но сама королева не может нарадоваться тому, какой женщиной стала её дочь. Королева думает, что её любви хватит на них обеих. В этом и заключается сущность матери: Любить свое дитя, несмотря ни на что. — Благодарю, матушка, — с придыханием говорит Вейлла и ерзает на стуле. От восторга она не может усидеть на месте. Вейлле не терпится начать подготовку и начать строительство. Ей хочется рассказать Мэри хорошую новость. Хочется танцевать, плакать и смеяться от счастья и надежды. Вейлла настолько поглощена своей радостью, что даже не замечает, как сильно хмурится Эймонд. Небо, словно тёмная парча с россыпью жемчуга, приковывает её взгляд. Одинокая луна, убывающая к концу месяца, тоскливо освещала небо, затмевая даже звезды. Вейлле эта красота кажется холодной, грустной и одинокой. Всегда обреченные сиять в холодной ночи и укрывать в своём свете все мерзости, что человек мог сотворить лишь ночью. Но было в этой красоте и что-то таинственное, манящее, сладко зовущее на погибель. Вейлла открывает окна и садится на кресло прям напротив, позволяя ветру окутать себя холодом. На ней лёгкая ночная сорочка с высоким горлом, а волосы непослушным вихрем ниспадают за спиной, струятся огненной рекой по ножкам и собираются на полу. Вейлла, забравшись в кресло с ногами, аккуратно кладёт подбородок на острые колени. Она с лёгкой улыбкой наблюдает за яркими звёздами, пересчитывая их в уме. Щеки покраснели от холода, а нос и пальцы на ногах и вовсе замёрзли, но от спокойствия, что разливается в её животе, она и не чувствует холода. На ярких губах играет лёгкая улыбка. По краям глаз собрались небольшие морщинки, а глаза в ночи сверкали, как самые яркие звёзды на небе. И завтра она скорее всего обнаружит, что горло неприятно саднит, да и кашель наверняка начнет тревожить, но сейчас Вейлле так хорошо, что она не думает об этом. Она поймала миг блаженного спокойствия и ни за что от него не окажется. По приказу королевы десница пообещал, что к началу следующего месяца он найдёт лучших плотников. Вейлле нужно было подсчитать расходы, а также подготовить новую корзину с лекарствами. Она надеялась, что у неё получится отправить парочку корзин в ямы, хотя никакой уверенности в этом не было. И всё же, она была очень довольна тем, как стремительно развиваются её планы по обеспечению и помощи народу. Детская наивность в ней говорит, что если они и дальше так продолжат, то, возможно, в один прекрасный день в Красной Гавани не останется бездомных и сирот. Другая же часть разума, взрослая и понимающая правила этого мира, смеётся над детской наивностью. Эта жестокая часть в ней твердит, что никогда не будет такого. Пока есть богатый, будет и бедный. Неизменное колесо жизни, которое остановить получится лишь сломав его. Вейлла слышит шорох за спиной, но не оборачивается. Она не реагирует даже когда тёплая ладонь опускается на её плечо. Эймонд обходит кресло и садится перед ней на корточки, расставляя руки в стороны и кладя их на подлокотник. Она не смотрит на него. — Тут холодно, и я не буду спрашивать, замерзла ли ты, — его голос спокоен и ласков, как мёд, который так сильно любит Хелейна. Она молчит. Эймонд осторожно касается её носа и, устало вздохнув, встает с места, чтобы закрыть раскрытые окна. Она снова молчит. — Ты злишься на меня, — он не спрашивает, потому что точно знает, что она злится. Стоит к ней спиной, не находя в себе храбрости, чтобы обернуться. Её взгляд спокоен и совершенно пуст. Это режет больнее любой стали. Он ненавидит её равнодушие. — Интересная мысль, — хрипло произносит она. — Как ты догадался? — Не делай этого. Вейлла наконец поднимает свой взгляд и спокойно рассматривает его спину в лёгкой рубахе. Его волосы, распушенные серебром ниспадают по лопаткам. Она любит их мягкость меж свои пальцев, словно шелк, который так сильно обожают придворные дамы. — Не делай этого, — молит он, поворачиваясь к ней лицом. В темноте лишь луна освещает комнату, и в ней сложно разглядеть его лицо, но она надеется, что оно исказилось болью. Она хочет, чтобы сейчас ему было так же больно, как ей все эти дни. — Кричи, ругайся, ударь, но не молчи, — он снова присаживается на корточки перед ней. — Я не могу вынести твоего равнодушия. — Тогда почему ты думаешь, что я могу?! — Впервые злость проскальзывает в её словах. Она ненавидит, как облегчённо вздыхает Эймонд, уловив её эмоции. — Что я сделал не так? Вейлла хмыкает и отворачивается от него. — Ты спрашиваешь? Боги, ты ещё у меня спрашиваешь, — она хочет ударить его за это, но только подносит руки к лицу и полностью закрывается от него. — Скажи мне, — требует он. — Я злюсь на тебя, потому что ты игнорировал меня почти целую луну. Я злюсь на тебя, потому что ты напугал детей. Потому что сегодня, ты не просто не заступился за меня, но ещё и начал ссору с матерью, — перечисляет она не глядя на него. — Я злюсь на тебя, потому что ты продолжаешь меня мучать. Я устала, Эймонд. Устала тебя прощать. Устала ждать, когда ты снова придешь ко мне. Я сомневаюсь, что смогу ещё хоть раз тебя простить. Они молчат так долго, что звенящая тишина начинала давить, но никто не спешил нарушать её первым. Длинные пальцы Эймонда обхватывают её за подбородок и аккуратно разворачивают к себе лицом. Он склоняет голову набок и большим пальцем стирает слезу, что выскользнула из полных слез глаз. — Я жесток с тобой, – тихо шепчет он ей. — Моих извинений никогда не будет достаточно, чтобы полностью показать, как сильно мне жаль. Но ты даже не знаешь, как сильно я люблю тебя. Вейлла замирает. В неверии хлопает глазами. Он впервые сказал ей о своих чувствах. Впервые сознался в них открыто. Вслух. — Повтори, — в тон ему шепчет она, чуть наклоняясь вперёд. — Люблю. Люблю так, что при виде твоих слез,сердце разрывается. Люблю так сильно, что даже ненавижу себя. Люблю, — Эймонд повторяет последнее словно, словно это молитва. Словно Вейлла перед ним божество, а он возносит ей свои молитвы в надежде на отпущение грехов. И Вейлла снова прощает. Она ненавидит себя за эту слабость. Она ненавидит то, что готова прощать его снова и снова, идти голыми ступнями по раскаленным углям, игнорируя боль. Куда угодно, только за ним. Держать его руку, пока мир вокруг погибает, пока люди задыхаются в дыму костров. Только за ним. Эймонд Таргариен — ее самая большая слабость, и она ненавидит за это себя. Он поднимает её на руки, согревает своим теплом, пока она окольцовывает его торс ногами. Вейлла крепко обнимает его за шею и зарывается лицом в серебристые волосы. Они прижимаются друг к другу так тесно, словно хотят слиться в единое целое. Но грех такого падения тяжек, а Эймонд слишком чтит Богов матери, чтобы поддаться искушению. Он хочет её. Хочет её тело. Хочет забрать её всю себе, покрыть шею и грудь постыдными отметинами, но не может. Это было бы слишком эгоистично по отношению к Вейлле. Слишком юной, чтобы понимать последствия такого шага, но он знает. — Я возьму тебя тогда, когда септом осветит наш брак, — шепчет ей в шею брат, нежно покрывая поцелуями. Вейлла сладко стонет и закатывает глаза, теснее прижимаясь к горячему телу. Она хочет большего. — Я не сделаю ничего, что может бросить тень на твою добродетель.|◇|◇|◇|
Вейлла поднимает голову к небу и щурится от яркого света палящего солнца. На лбу у самого роста волос появилось парочка испарин пота, да и в целом, Велла ощущает себя так, словно её запихнули в горячую печь. Она жалеет, что согласилась надеть платье, послушав Хельгу. Хоть мягкая ткань и не нагревается так быстро, как кожаный дублет, корсет, что сдавливает рёбра, сильно мешает дышать. Длинный бледно-голубой подол постоянно путался под ногами, а самый низ был испачкан так сильно, что Вейлла уже предвкушала увидеть возмущённое лицо Хельги. Хотя настояла на платье сама дройника. Выбрать платье обычным шортам и дублету было не лучшей идеей, особенно когда Вейлла должна была спуститься в город, чтобы лично обговорить новые подробности по строительству приюта. Как королева и обещала, она обеспечила Вейллу плотниками, а лорд Бисбери любезно помог ей обговорить и рассчитать сумму, в которую обойдётся вся реставрация. Итоговые цифры не радовали Вейллу, но она не могла снизить цену, которая и так была снижена стараниями лорда Бисбери. И всё же, сто золотых драконов — баснословная сумма, учитывая, что здание, в котором шла стройка, было не в таком уж и ужасном состоянии. Дело было в том, что Вейлла, посоветовавшись с рыцарями, жившими в казармах, бедняками и торговцами из улиц, поняла, что для более устойчивого состояния двора ей необходимо заменить большую часть досок. Артур, плотник, который представил ей чертежи, заверил её, что большая часть досок давно прогнила и навряд ли переживёт дождливые дни. Холода были редкостью в Вестеросе, однако дожди тут были суровы, и нередко, особенно в весеннее время, бушевали грозы. После нескольких дней, которые Вейлла провела, торгуясь с плотниками и лесорубами, она смогла снизить общую сумму до более щадящей. Но всё же, того золота, что ей так любезно предоставил Тиланд Ланнистер в очередных попытках завоевать её внимание, не хватало. Скрепя сердце, Вейлла приняла такой дар и теперь была вынуждена терпеть осмелевшего лорда гораздо чаще, чем хотелось бы. Но Ланнистер был одним из главных спонсоров, поэтому Вейлла попросту не могла быть с ним грубой. Ей нужны были его деньги. Алисента, на удивление Вейллы, утяжелила мешочек с золотыми монетами, которые ей полагались каждую луну. Вейлла тратила все деньги на лекарства и еду для крестьян, изредка позволяя себе обновить стрелы в своём колчане. Однако даже такая экономия не могла помочь ей в этом. В конечном итоге, к ужасу Хельги, Вейлла сняла парочку драгоценных камней с платья, которое матушка подарила ей на свадьбу Хелены и Эйгона. Именно этими изумрудами и алмазами она и расплачивалась с лесорубами. Приют был на следующей, после Мучной, улице и занимал большую часть земли. Большой двухэтажный дом с небольшим дворником был завален новыми досками и инструментами. Плотники работали без устали, перекрикивая друг друга, полностью заглушая звуком кувалды шум улиц. Вейлла с довольной улыбкой наблюдала за работой, то и дело переглядываясь с сиром Робертом, который неизменной стоял позади неё. Рыцарь со спокойным выражением лица и рукой на эфесе меча пристально наблюдал за крупными мужчинами, что несли доски внутрь приюта. Он был особенно бдительным, когда Вейлла находилась в компании плотников, не раз замечая двусмысленные взгляды, которые мужчины бросали в сторону принцессы. Избить он их не мог, так как мужчины не позволяли себе ничего лишнего, кроме тех взглядов, которыми они провожали спину Вейллы. Ему оставалось лишь предупреждающе держать свой меч наготове, давая им понять, что любое малейшее действие, которое рыцарь почтет за неугодное принцессе, и их голова отделится от шеи. Вейлла же была так поглощена строительством, что, кажется, ничего вокруг не замечала. Она стала улыбаться чаще, шутила и разговаривала с плотниками так, словно была знакома с каждым из них. Вейлла распорядилась, чтобы рабочих кормили два раза в день плотно и хорошо, даже несмотря на то, что лорд Бисбери предупредил её о затратности подобного проявления щедрости. Вейлла улыбнулась мужчине, поблагодарила его за совет, а после просто вырвала ещё парочку алмазов со своего платья. — Как идёт строительство, Артур? — улыбнулась она подошедшему мужчине. Артур Ной был высоким, широкоплечим мужчиной, с вьющимися золотистыми волосами. Его густая и лохматая борода доходила до груди и всегда говорила, что мужчина съел на обед. Мысленно Вейлла представляла, что плотник был так же велик, как сир Харвин Стронг. Она видела его ещё ребёнком, но он всегда казался ей огромным, а сейчас, стоя на приличном расстоянии с Артуром, она ощущала себя такой же крохотной. — Рад вас видеть, принцесса, — широко улыбнувшись и показав кривые зубы, мужчина сделал неуклюжий поклон. Его кудрявые волосы взметнулись в сторону и в конечном итоге снова лезли ему в глаза. Вейлла подумала, что стоит подарить этому мужчине летну, что бы он завязал свои волосы на затылке. Для большего удобства. — Работы идут хорошо, — мужчина бросил быстрый взгляд в сторону своих рабочих. — Если продолжим так же, то через луну приют снова сможет принять людей. — Чудно! — От радости Вейлла чуть не захлопала в ладоши, но вовремя отдернула себя. — Вы сообщили мне хорошую новость, Артур. — Дни нынче жаркие, поэтому единственная нужда только в воде. Благо колодец тут рядом, так что мои парни работают изо всех сил, — мужчина говорил об этом с трудно скрываемой гордостью. — Если вам что-то понадобится, просто дайте мне знать. — Пока всего достаточно. Скоро привезут ещё досок, но это будет не раньше, чем к середине луны. — Хорошо. — Но нам бы не помешала лошадь. Моя кобыла уже стара и не управляется со всеми телегами. Левый глаз Вейллы предательски дёргается. Каждый раз она уверена, что рассчитывает все расходы, но в итоге ей снова приходится горбиться над пергаментом, пересчитывая цифры. — Я полагал, что обеспечение строительства лошадьми и повозками, это ваша работа, — сурово смотрит на мужчину сир Роберт. В отличие от мягкого подхода Вейллы, сир Роберт был суровым и жёстким, пугая мужчин вокруг одним своим присутствием. Артур ежится на месте, перебрасывая вес с одной ноги на другую, и нелепо улыбается. Это выглядит нелепо для мужчины его размеров. — Да, но досок больше, чем мы предполагали. Вчера сломалась одна из повозок. Моя Марта слишком стара, а парням просто не хватит сил перетаскивать материалы самим. — Вам платят большие деньги не для того, чтобы вы каждый раз просили ещё. Вейлла закатывает глаза и тяжело вздыхает. Она напоминает себе, что сама решилась на это, так что не ей теперь отнекиваться. Поэтому она принимает единственное правильное решение, которое может придумать в данный момент. — Хорошо, Артур. Завтра у вас будут и лошади, и повозки. Ей не нужно поворачиваться, чтобы понять, как сильно раздражён рыцарь, Вейлле хватает широкой и довольной улыбки Артура перед ней. Она просто надеется, что алмазов на её платье хватит. — Вы слишком мягки к нему, — говорит ей сир Роберт по возвращении в замок. Вейлла хочет снять с себя надоевшее платье и просто лечь спать, но раздражение рыцаря, белый конверт с нераспечатанным письмом без печати просто не дают ей возможности отдохнуть и свободно выдохнуть. — Если я хочу, чтобы они делали все, как мне нужно, я должна проявить терпение, — тяжело опускается она на кресло, рассматривая лежащие письмо перед ней. — Я понимаю, но мне не нравится, как много требований они вам предъявляют. Вейлла отрывает хмурый взгляд от конверта и смотрит на рыцаря, что стоит на пороге. Кустистые брови собраны на переносице, а рука на эфесе меча крепко сжата. Не будь на больших ладонях сира Роберта чёрных перчаток, Вейлла с уверенностью могла бы сказать, что костяшки его рук побледнели от давления. — Мне нужно только чтобы они достроили приют. А цена уже не важна. Я и так потратила все деньги, — она устало улыбается улыбкой, которая не касается её глаз. — Монетой больше, монетой меньше — это уже не важно. Сир Роберт, поняв, что принцессу не переубедить, почтительно склоняет голову и выходит за дверь, прикрыв её за собой. Вейлла опирается локтями о подлокотники кресла и потирает переносицу. Голова болит нещадно, а во рту и маковой родинки с утра не было. Её клонит в сон, и всё тело отдаёт неприятной болью. Вейлла смотрит на письмо и раздумывает, стоит ли его читать на уставшую голову или лучше дать себе отдохнуть. Решить ей не даёт Хельга, что так не вовремя входит в ее покои. Матушка зовёт её, и Вейлла уже не надеется отдохнуть.