Совы и жаворонки

      За спиной у Хибари раздался записанный гимн средней Намимори. Отложив книгу, он посмотрел на экран телефона; оказалось, что звонил Конь.       Это могло быть интересно: вероятно, он хотел назначить время для встречи. С какой бы целью он ни собирался увидеться, они бы быстро перешли к тренировке.       — Да, я могу разговаривать, — сказал Хибари, приняв вызов.       — Привет, Кёя. Ты сейчас дома?       — Да.       Конь с облегчением выдохнул       — Отлично. Тогда можешь сейчас выйти на улицу?       — Да. Это всё?       — Ага.       Кажется, Конь хотел сказать что-то ещё, но Хибари уже сбросил вызов.       Выйдя из дома, Хибари огляделся, но Коня ни на участке — за что драка последовала бы немедленно, — ни по другую сторону забора не увидел, зато возле ворот он заметил мужчиу в закрытом чёрном костюме и тёмных очках. Кажется, из семьи Коня — хотя большинство мафиози на невысоких должностях выглядело одинаково. За спиной у мужчины бликовала на солнце чёрная лакированная машина — судя по обтекаемой форме, спортивная. Конь обычно приезжал на примерно таких.       Хибари приблизился к воротам, открыл их и вышел на прилегавшую к ним дорогу.       — Доброе утро, Хибари-сан! — отрапортовал мужчина.       Он не носил кольца; по правилам мафии это означало его непригодность для битв.       — Твой босс здесь? — поинтересовался Хибари.       — Нет. Он не смог приехать, но хотел передать вам подарок.       Мужчина шагнул к машине и бесшумно открыл заднюю дверь.       — Не нужно, — ответил Хибари перед тем, как развернуться к дому. Меньше всего ему хотелось, чтобы мужчина принял его поступок за просьбу внести подарок самостоятельно.       — Босс сказал, что если вы примете подарок, то он постарается как можно быстрее приехать для тренировки!       Хибари замер и, поколебавшись с секунду, развернулся опять. Ему не нравилось обещание без конкретных сроков — Конь мог, не перестраивая свои планы, приехать тогда же, когда он изначально собирался это сделать, и заявить, что он якобы очень спешил, — но принять подарок было несложно; раз его уговаривали это сделать, он не становился из-за этого должным подарить что-то в ответ. Хибари вернулся, а мужчина тем временем достал из машины невысокую белую коробку длиной и шириной чуть больше листа А4 и тяжёлый букет, составленный из белых и розовых цветов: не хризантем, но чего-то отдалённо похожего — с более плоскими и широкими, округлыми лепестками.       Хибари слабо представлял, как ему следовало поступить с букетом. Ни одна из ваз в доме не подходила под его размер; если бы Хибари разделил его на несколько равных частей, он бы сумел расставить его по небольшим вазам — но те были старинными; пускай и не шедеврами — но произведениями искусства. Хибари не знал, можно ли было вообще наливать в них воду.       Перед тем, как отправиться на поиски обычных ваз в неиспользуемые комнаты, Хибари положил цветы на татами — на один мат, чтобы, если он испачкается, разобраться с этим было проще, — и, освободив руки, решил всё-таки изучить прикрепленную к букету сложенную светло-жёлтую бирку. Когда он разогнул её, ему бросились в глаза смайлы, разбросаннык по напечатанному рукописным шрифтом тексту.       «Здравствуй, дорогой ученик!       Извини, что не смог поздравить тебя лично. Надеюсь, мы увидимся в самое ближайшее время. В любом случае — с днём рождения!       В зависимости от традиций страны каждому цветку на языке цветов может соответствовать несколько разных значений. Розовыми камелиями я хотел выразить своё восхищение, а белыми — ожидание того момента, когда ты станешь ещё сильнее».       Камелии. Хибари не раз видел их на рисунках, но в жизни не опознал.       «Если честно, я долго не мог придумать, что именно тебе подарить, и даже сейчас не уверен, что ты согласишься принять мой подарок. Насколько я знаю, ты увлекаешься мотоциклами…»       На этой строчке Хибари слегка разозлился. Дальше по тексту описывалась модель байка, документы на который лежали в коробке, и указывался адрес, по которому тот стоял. В отличие от цветов, это был по-настоящему материальный подарок — который бы не испортился сам собой через пару недель; дорогой и неудобный. Даже если бы уговоры опять сняли с него долг равноценного подарка, Хибари его бы не принял.       Найдя единственную достойную вазу, Хибари уместил в неё часть цветов и поставил её в кабинете на свободную полку. Получилось нормально; уменьшенный букет стоял от него на расстоянии и никак не мешал — за исключением того, что воду теперь предстояло раз в пару дней менять. Как декор букет выглядел пока красиво: лепестки ещё даже не начали увядать.       Выбрасывать остальные цветы было жалко, — чтобы стать частью композиции, они погибли — но покупать под них вазы, захламляя дом, Хибари хотел ещё меньше. В голове промелькнула мысль отдать их канарейкам, которая почти сразу показалась плохой: вряд ли бы их заинтересовали камелии, и это идея, скорее всего, просто бы создала беспорядок. Остаток букета всё-таки отправился в мусорный пакет к остальной органике.       Чего Хибари не ожидал, так это ещё одного букета в тот же день. Его доставил обычный курьер, который выглядел немного напуганным: Хибари то ли недооценивал свою репутацию в Намимори, то ли переоценивал умение держать на лице спокойное выражение. Или считывать чужие эмоции.       Второй букет — не менее пышный, чем первый, — состоял из фиолетовых и синих гортензий. Забрав его, Хибари невольно подумал, что в этом году их цветения он ещё не видел — а затем припомнил: гортензии распускались летом.       Это вызвало воспоминания о сакуре, которая тоже не должна была цвести в сентябре.       Если букет прислал Мукуро…       Вряд ли — но от этой мысли в груди тревожно заныло.       Мукуро всегда был тяжёлой темой для размышлений. Сразу после избиения Хибари мог думать только о мести; потом, уже после Кокуё-ленда, — о ней же и том, куда Мукуро пропал. Когда Малыш рассказал про Вендикаре, в голове Хибари промелькнула мысль, что Виндиче поступили жестоко и несправедливо: Мукуро должны были просто отдать ему для бесконечных боёв, а не делать с его телом… это. Каждый из мумий заслуживал наказания, и Хибари с удвоенной силой тренировался в основном ради него. Он полагал, что из тюрьмы Мукуро вернётся слабым — и безнадёжно отстанет, навсегда перестав быть интересным противником.       Мукуро вернулся из тюрьмы очень быстро и, может, именно поэтому — почти здоровым. Ему потребовались две недели, чтобы восстановиться, после чего они начали встречаться для драк, и на этом этапе думать о Мукуро было легче всего — но вскоре Хибари начал замечать свою привязанность к нему, и всё опять покатилось в бездну. Тогда он ещё не знал, что спустя месяц внутренние противоречия окажутся меньшей из его проблем: он и предположить не мог, что бои наскучат Мукуро так быстро. Сначала тот «приболел», потом оказался занят устройством Франа в школу, потом на полторы недели уехал в Италию… Спустя несколько отказов Хибари надоело навязываться. Они встречались всё реже, и сейчас не виделись уже почти месяц.       Сначала Хибари надеялся, что этот перерыв поможет ему отвыкнуть от Мукуро и перестать о нём столько думать, но всё, что он получил, это смутное беспокойство о том, не забудет ли его сам Мукуро.       Хибари нравились гортензии в безлюдных после дождя парках — в тех, где их много росло вдоль аллей; от их кустов исходил запах свежести и горькой травы. Во время дождя на них было хорошо смотреть из окна поезда: цветы от влаги становились особенно яркими, а капли, стекая по окнам, слегка размывали их, делая похожими на рисунки.       Букет гортензий был не то чтобы лучше букета камелий. Гортензии выглядели чуть более приятно, зато у камелий, если верить книгам, отваливались не лепестки, а сразу вся головка, и на это было бы интересно взглянуть.       Хибари думал заменить оставшиеся камелии, кроме одной, на гортензии — но представил, сколько воды со стеблей пролилось бы на полку, если бы он не пошёл менять цветы в ванную, и решил, что это того не стоило.       Отправившиеся в мусор гортензии прислал, вероятнее всего, итальянец — поступок лучше вписывался в их традиции. Вряд ли бы на эту глупость пошёл Гокудэра или девочка Малыша; из членов Варии букет мог отправить тот их яркий Хранитель — но он бы, наверное, подписался. Это оставляло три основных варианта: Дино (он мог ошибиться и отправить второй букет по случайности), сам Малыш (тогда за его действиями стоял некий забавный смысл) и Мукуро (ему были к лицу любые странности, и он любил цветы).       Хибари решил изучить, что писали о гортензиях и языке цветов в интернете, — он не хотел упустить веселье, если в старину зажиточные эксцентричные люди именно так говорили, к примеру, «встретимся в полночь у кладбища». Спустя где-то десять минут изучения информации он пришёл к выводу, что язык цветов работал только в избранном Конём варианте — когда дарящий сам раскрывал смыслы, которые он вкладывал в букет. Разные культуры приписывали цветам разные значения, но это было ещё наименьшей из сложностей — потому что даже строго итальянских трактовок Хибари нашёл сразу три. Самая распространённая из них гласила, что такой букет означал желание понять глубже и извиниться. Другая объявляла букет признанием в любви — сильной, обещавшей вечную верность. Третья сыпала абстрактными понятиями, вроде гордости и женственности; с учётом того, что сама ситуация была абсурдной, ответ, весьма вероятно, мог крыться как раз в этом пространстве.       Вариант с извинениями и желанием узнать глубже нравился Хибари сильнее всего — потому что такой букет мог послать единственный человек. Он подозревал, что принимает желаемое за действительное, но, так или иначе, обстоятельства давали ему возможность лишний раз связаться с Мукуро под благовидным предлогом. Даже если цветы послал кто-то другой, Мукуро признал бы, что он действительно вёл себя как человек, способный на этот поступок, и согласился бы, что предположение было обоснованным.       Разумнее было бы дождаться его дня рождения, тем более что в начале июня гортензии бы приобрели большую актуальность, но, не пожелав тратить на это время, Хибари сразу заказал коробку карамели ручной работы — в виде гортензий.       Мукуро встретил его в Кокуё-ленде приветствием и рассеянной улыбкой. Взглядом он сразу зацепился за плоский белый пакет, который Хибари держал в руке.       — Здравствуй, — ответил Хибари, любуясь его интересом. Мукуро слегка вытягивал шею, будто сверху он мог заглянуть в пакет и узнать, что в нём скрывалось.       — Что это у тебя в руке? — наконец не сдержался он.       — Небольшой подарок на случай, если ты победишь.       — О, — выдохнул Мукуро. Его губы растянулись в более широкую, хищную улыбку. — Ты умеешь создавать мотивацию.       На вкус Хибари, Мукуро использовал слишком много иллюзий — он и правда старался больше обычного, что выражалось в том числе через Туман. Это портило поединок — но Хибари сам не назначил дополнительные правила, которые уберегли бы его от этого.       В конце Мукуро подобрался к нему со спины; морок из Тумана, с которым Хибари сражался, развеялся, и возле его горла оказался наконечник трезубца.       — Извини, — сказал Мукуро, — но я очень хочу свой подарок.       — Хорошо.       — Если хочешь, мы можем подраться без иллюзий, когда я его изучу.       — Я не против.       Сильнее Хибари хотел окончательно разобраться с иллюзиями и научиться им противостоять, но предложенный Мукуро вариант тоже звучал соблазнительно.       Мукуро подошёл к стоявшему возле дивана пакету и достал из него плоский квадратный свёрток, украшенный бантом. В начале он пытался развернуть его аккуратно, но после первого разрыва сдался.       Наконец он извлёк белую коробку, снял с неё крышку, увидел гортензии — и не удержал улыбку.       — Ты догадался, что цветы послал я, или только предположил? — спросил он, подняв взгляд на Хибари.       — Решил проверить твою реакцию.       — То есть ты думаешь, что я не мог бы изобразить ту реакцию, которая мне нужна… — задумчиво протянул Мукуро, встряхнул головой и слабо, загадочно улыбнулся. — Ладно. Это просто забавно.       — Зачем ты прислал гортензии?       — Позже я хотел использовать их как иллюзию во время боя. Ты бы понял, кто прислал тебе цветы, и я бы объяснил тебе, что на языке цветов они означают извинения. Я бы извинился за то, что месяц не мог с тобой часто видеться, перешёл бы к нашей первой встрече и предложил бы извиниться за неё так, как ты бы посчитал нужным.       — Ты мог просто извиниться, если ты видишь в этом смысл.       — Скучно, — на выдохе произнёс Мукуро и пару секунд помолчал. — Это карамель?       — Да.       — Спасибо. Она так красива, что её жалко есть.       — Не съешь ты — съедят насекомые.       — Скорее, съест Кэн. — Мукуро осторожно взял один из цветов за бумажную подложку, на которой тот стоял, и откусил выступающий лепесток, после чего вернул конфету на место. — Хочешь попробовать?       — Нет.       — Ты как будто расстроен тем, что я хотел перед тобой извиниться. Или тем, что я так этого и не сделал?       — Мне всё равно.       Мукуро усмехнулся и осторожно поставил коробку на спинку дивана.       — Ты не кажешься мне человеком, который стал бы делать такой подарок из безразличия. Даже если бы этого требовал долг.       Хибари внутренне вздрогнул, когда Мукуро дотронулся до тыльной стороны его ладони кончиками пальцев.       — Я заблуждаюсь? — спросил тот, шагнув вперёд и уже всей ладонью накрыв кисть.       Не встречая сопротивления, он продвигался вперёд; его лицо оказалось совсем близко — и Хибари догадывался, чем всё закончится, если он продолжит просто стоять.       Хибари сел на накрытом простынёй диване и посмотрел на улицу через разбитое окно. В густых зелёных кронах гулял ветер.       Комната, в которой Мукуро жил, была крошечной по сравнению с залом, в котором они обычно встречались.       — Куда-то торопишься? — спросил Мукуро. Хибари почувствовал его тёплую ладонь на своей тазобедренной кости, и он бы мгновенно возбудился от этого жеста, если бы дважды сегодня не кончил. Даже так полностью игнорировать прикосновение не получалось.       Совсем недавно руки Мукуро были прохладными — забавно, что он согрелся в процессе.       — Я не был сегодня в школе, — объяснил Хибари. Он не лгал — хотя уйти ему на самом деле хотелось, чтобы немного подумать в одиночестве и собраться.       Мукуро сел рядом, и Хибари подумал, что, хотя сам он бы не стал сейчас проявлять инициативу, он не возражал против нового раунда.       Вместо того, чтобы потянуться за поцелуем или попробовать уложить его на спину, Мукуро спросил:       — Что лучше: секс со мной или урок математики в средней Намимори?       — Почему математики?       — Не знаю. Первое, что пришло в голову. Какой у тебя любимый урок?       — Пусть будет химия. Ты спрашиваешь про уроки, потому что боишься сравнить себя с самой школой?       — Ну, я всё-таки реалист… — Мукуро начал говорить со всей серьёзностью, но сам не выдержал и улыбнулся. — Я всё-таки реалист, — он положил руку на грудь — справа — и, мгновенье подумав, сдвинул её влево, — и я знаю, что ты не признаешься, насколько я для тебя дороже школы. Поэтому секс со мной или урок химии?       Хибари лениво дотронулся до его плеча — и Мукуро всё-таки повалил его на диван.