Совы и жаворонки

      Ориентироваться в сумраке приходилось вполовину на звуки.       Нога Мукуро скользнула по свежей траве, и это чудом не привело его к поражению: он не упал, но едва успел выставить трезубец, чтобы защитить плечо от удара тонфы. Он быстро перенёс вес с одной ноги на обе и выпрямился; связка в бедре заныла, но не так сильно, как могла бы при растяжении.       Кёя не дал времени перевести дыхание, и, только-только восстановив равновесие, Мукуро сразу отразил ещё несколько атак. Резко уйти в сторону с болящей ногой он не рискнул.       Заподозрив слабость, Кёя усилил напор — но в шквале атак он совсем забыл о защите, а Мукуро пострадал не так сильно, чтобы этим не воспользоваться. Крутанув трезубец, он зашёл снизу — Кёя отбил атаку, но длинной рукоятью Мукуро тут же ударил его по бедру. Кёя сделал шаг назад и сбился с ритма, Мукуро добавил ему ногой, ещё раз заблокировал тонфы — и они разошлись на пару шагов.       Раньше, чем они успели вновь сблизиться, позади Кёи, на фоне ночного неба, с шипением взлетел и рассыпался на тонкие нити первый оранжевый шар. Мукуро остановился, почти уверенный, что через секунду ему придётся отразить удар и продолжить бой из не самой удачной позиции, — но Кёя тоже замер и как-то настороженно обернулся через плечо, будто ему не хватило одних звуков и вспышки света, чтобы догадаться: начались фейерверки.       Он всё ещё держал тонфу на уровне груди — возможно, опасался подлого удара.       Вновь обернувшись на Мукуро, Кёя опустил руку и с лёгким осуждением спросил:       — Ты хочешь посмотреть на фейерверки?       — Я бы не отказался. Разумеется, после них мы бы сразу могли продолжить.       Когда Кёя начал опускаться на землю, Мукуро подумал, что он сядет, — но Кёя невозмутимо лёг на траву. Рубашку, наверное, он собирался сегодня же выкинуть.       В принципе, Мукуро тоже было несложно пожертвовать одним из комплектов формы Кокуё. Поборов опасения перед холодом, он устроился на траве рядом.       На небе расцвели невыносимо красные ликорисы; они распускались один за другим, то выше, то ниже, и медленно таяли в алые брызги неона. За ними последовали жёлто-зелёные соцветия чертополоха; потом — белые, быстро рассыпающиеся одуванчики.       Когда небо ненадолго замерло, Мукуро скосился на Кёю; он, закинув под голову руки, явно лежал с открытыми глазами — их было трудно разглядеть в темноте, но они слегка бликовали.       После хорошей драки — и перед её продолжением — они вдвоём смотрели на фейерверки; только внизу, метрах в двадцати от холма, люди толпились под фонарями и гирляндами возле палаток. Всё, чего Мукуро хотел, это немного изменить контекст: так, чтобы происходящее стало полноценным свиданием, а не великодушной щедростью Кёи.       С неба будто посыпался метеоритный дождь — а потом загорелись синие звёзды.       В какой-то момент фейерверки стали взрываться так часто, что зрелище стало даже слишком ярким, и стало понятно, что совсем скоро шоу закончится — но оно не собиралось заканчиваться, и вскоре Мукуро начало казаться, что администрации города просто надоело медленно расходовать выделенные на праздник запасы пиротехники. Затем он снова погрузился в атмосферу и оставшиеся минуты просто наслаждался происходящим. Он позволил ярким краскам себя загипнотизировать — будто отдался чужой иллюзии, только без риска — и полностью расслабился, а потом очень резко представление стихло.       — Фейерверк закончился, — подсказал Кёя спустя какое-то время после последнего взрыва.       — Да, — рассеянно ответил Мукуро.       Суммарно шоу длилось не больше пятнадцати минут; параллельно с созерцанием Мукуро, конечно, думал о своём — но зрелище достаточно его увлекло, чтобы у него так и не возникло желание уйти в один из выдуманных им миров. Если бы они с Кёей разговаривали во время цветных взрывов, то весь финал праздника показался бы совсем коротким.       Кёе не пришлось напоминать про обещание продолжить драку.       Ночь уже не сгущалась, но после того, как на ярмарке погасли огни, на вершине холма тоже стало темнее — хотя, казалось, её и раньше почти не касался свет фонарей. Глаза Мукуро быстро привыкли к новым условиям, и он на пробу несколько раз ударил, изменив в процессе направление атаки; Кёя устоял — похоже, ему тоже не сильно мешала мгла.       Сражения при свете дня нравились Мукуро больше, но он не хотел разочаровывать Кёю — да и времени обсудить перенос драки между постоянными ударами и лязгом железа у него не было.       Они закончили глубокой ночью — хотя Мукуро не удивился бы, затянись поединок до рассвета.       Пропустить удар было стыдно и немного больно; в последний момент Кёя замедлил и повернул руку, но тонфа всё равно чувствительно попала по челюсти. Учитывая обстоятельства — это было везение и невероятная сноровка Кёи; если бы тот затормозил чуть слабее, у Мукуро сейчас набрался бы полный рот крови: он прикусил язык.       Кёя замер совсем близко, на расстоянии в пару шагов. Мукуро потер подбородок, на котором, при определённом везении, мог даже не остаться синяк. Вряд ли.       — Ты в порядке? — спросил Кёя так негромко, что его слова органично вплелись в тишину ночи.       Кажется, у него подсел голос.       — Да. Спасибо, что ударил не в полную силу.       Кёя коротко прочистил горло — со звуком, больше напоминавшим тихий рык, чем кашель.       — И спасибо за весь этот вечер и за всю эту ночь, — продолжил Мукуро. Он пришёл на фестиваль сам, без приглашения, а Кёя не то чтобы одобрил его появление — то есть одобрил настолько, насколько мог считаться одобрением поединок. Так или иначе, вообще-то всё получилось здорово. — Я был рад провести время с тобой, и это был самый прекрасный фейерверк в моей жизни. Надеюсь, когда-нибудь мы повторим этот опыт.       — Пойдёшь ко мне домой? — неожиданно спросил Кёя.       У Мукуро приподнялись брови, и изо рта почти вырвалось идиотское «зачем?».       — С удовольствием, — согласился он со сдержанной, вежливой улыбкой. — Спасибо.       — Пойдём.       Кёя вёл себя странно: он держался напряжённо и периодически хмурился, смотря на Мукуро, — он будто сделал предложение лишь потому, что рассчитывал услышать отказ, а теперь не знал, как об этом сказать.       Если бы это действительно было так — он бы дал знать. Вместо этого он поделился йогуртом — единственной едой в его холодильнике, не требовавшей готовки, причём вопрос о нём он тоже задал со слегка растерянным видом — и выдал сахар на просьбу о чём-нибудь более сладком.       После не очень сытного ужина — но вполне подходившего к ситуации, потому что сам Мукуро, например, уже больше хотел спать, чем есть, — Кёя спросил:       — Ты пришёл сюда, чтобы просто переночевать у меня, или нет?       — Есть другие варианты?       — Я думал, твои слова нельзя было воспринять иначе, как излишне прямолинейное признание в чувствах. Поэтому я решил, что ты неловко предлагаешь мне переспать.       Мукуро не удержал смешок, но быстро взял себя в руки. Слова Кёи отогнали его сонливость.       — Интересная идея, — ответил он так, чтобы и не пообещать лишнего, и не сказать Кёе, что он попал совсем мимо. — Хотя я не имел ничего такого в виду.       — Хочешь сказать, ты без умысла назвал фейерверки самыми прекрасными в твоей жизни и заявил, что хотел бы повторить этот опыт?       Невозмутимость Кёи вызывала у Мукуро неловкость. Собравшись, он улыбнулся.       — Если бы я хотел признаться в чувствах, я бы признался в них прямо.       — Ты и так выразился достаточно прямо. Кроме того, ты говорил очень долго. Обычно люди не говорят так много без цели.       — Я правда хотел поблагодарить тебя за приятный вечер.       Кёя зевнул в костяшки.       — Я хочу спать. У нас сегодня будет секс или нет?       Романтик бы из него не вышел.       — Давай быстро обсудим наши ожидания. Ты часто делаешь подобные приглашения?       — Нет.       В глазах Кёи промелькнула недобрая тень, и это несколько поколебало уверенность Мукуро в себе.       — Замечательно. Если это более-менее исключительный случай, я могу предположить, что это не на один раз?       — Наверное, — всё ещё прохладно ответил Кёя.       Несколько секунд Мукуро собирался с духом. Он хотел Кёю — но только если для того это не было просто разрядкой.       Он не вкладывал в речь после фейерверка те смыслы, которые Кёя ей приписывал, — но да, испытывал он примерно это.       — Ладно, на самом деле во мне просто говорит ревность. Что я хотел спросить по-настоящему — у тебя кто-нибудь есть?       Кёя усмехнулся.       — Нет. У тебя?       Он даже улыбнулся — и от того, что ему тоже было не всё равно, у Мукуро внутри потеплело.       — Нет.       — Когда-нибудь был?       Это уже напоминало попытку излишнего контроля, но Мукуро постарался отнестись к вопросу как к своеобразному комплименту: доказательству того, что Кёя ревновал сильнее.       — Не-а, — Мукуро мотнул головой и в шутку попробовал повторить недавнюю развязную интонацию Кёи: — У тебя?       — Не было.       — Отлично. Думаю, на первый раз мы можем обойтись просто взаимной дрочкой?       — Да.       После секса Кёя заботливо отвёл Мукуро в ванную и предоставил одежду, а пока Мукуро мылся — разложил футон. Это всё было мило, и Мукуро удивился, что спать они по задумке Кёи должны были в разных комнатах.       Проснулся Мукуро от звука шагов. Через пару секунд в комнату вошёл Кёя; он не был угрозой, то есть позволял спокойно спать дальше — но его голос разрушил этот чудесный план:       — Можешь пройти на кухню, если хочешь есть.       Мукуро резко сел, выдохнул и медленно осмыслил слова до конца.       Кёя ждал около дверного проёма в чёрных футболке и милых свободных шортах. Встав, Мукуро к нему направился.       — Ты намекаешь, что озаботился романтическим завтраком? — на ходу полусонно поинтересовался он.       Кёя, удержав дистанцию в пару больших шагов, развернулся и пошёл на кухню.       — Если бы я хотел на что-нибудь намекнуть, я бы сказал, что какое-то обычное действие кажется мне самым прекрасным в чьём-то присутствии, а потом утверждал бы, что я не хотел выставить себя жалким. Этим я намекнул бы, что я не думаю, когда говорю.       — Люди не говорят так много без цели, — сквозь зевок заметил Мукуро, заходя на кухню. Запах стоял аппетитный. — В твоих словах есть скрытый смысл?       — Садись и молча ешь самое вкусное мясо в своей жизни.       — Как скажешь, господин прямолинейность. Спасибо за еду.       Мукуро на ходу сложил руки в вежливый жест, после чего опустился за стол; взял нож и вилку.       Стоило признать, готовил Кёя и правда отлично.