Совы и жаворонки

      Мукуро так и стоял, опираясь спиной на неровную стену, — в расстёгнутых брюках и с приспущенным бельём. После того, как Кёя отошёл, ему резко стало холоднее.       Десять минут назад Мукуро и предположить не мог, что всё закончится так. Он предложил Кёе помощь с делами комитета, которые тот вскользь упомянул; Кёя с лёгким весельем спросил о причинах такой щедрости — и Мукуро тем же тоном ответил: «ты просто мне нравишься». Он выждал самую короткую паузу и с улыбкой продолжил — «думаю, в списке самых интересных моих противников ты был бы где-то на двенадцатом месте». Ему казалось, он, посмотрев на первичную реакцию — удивление, не отвращение, — удачно свёл признание к глупой шутке, но Кёя юмор не оценил.       То, что случилось потом, было, наверное, самым неоднозначным опытом в жизни Мукуро; он до сих пор не понимал, как ему следовало относиться к произошедшему. Рука, скользившая вверх-вниз по члену, его возбуждала — но Кёя одновременно причинял ему боль, потому что он сжимал суховатую ладонь слишком сильно, а кожа на ней местами огрубела. Внимание Кёи заставляло сердце трепетать — но тот действовал механически, очень безразлично, хотя, Мукуро понимал, настоящее безразличие выглядело совсем по-другому. Кёя был рядом, они занимались сексом — но стоило только протянуть руку к его бедру, как он бескомпромиссно отвёл её в сторону, не позволив прикоснуться к члену даже сквозь ткань.       Мукуро запоздало пришёл в себя, подтянул бельё, отшагнул от стены, на ходу застегнул брюки и мягко напомнил:       — Теперь моя очередь.       Кёя брезгливо держал руку на весу — повёрнутой так, чтобы сперма не потекла на пол.       — Потом. Где здесь помыть руки?       — Скажу за поцелуй.       — Поцелую, если захочу этого. Пока не похоже, что это произойдёт.       — Ладно. Раз ты такой скучный, то я и сам не хочу с тобой целоваться. Пойдём.       Они добрались до комнаты с раковинами, расположенной в нескольких залах от того, где они только что дрались и трахались, и ещё на входе Мукуро предупредил:       — Вода только холодная.       Кёя невозмутимо прошёл к раковине, открыл кран и сквозь шум воды спросил:       — Как ты здесь моешься?       — Здесь — никак. Не очень далеко есть общественная баня.       — Понятно.       Как только Кёя закрыл воду, Мукуро сделал шаг, оказался у него за спиной совсем близко и обнял его под рёбра, вторую руку опустив на пах.       — Теперь можно?       — Как хочешь.       — Очень хочу, — прошептал Мукуро ему на ухо, на ощупь разбираясь с застёжками.       Мукуро намыливал руки с тем же старанием, с каким это недавно делал Кёя, — чтобы точно не упасть в его глазах из-за нечистоплотности. Вряд ли тем жестом Кёя нарочно показывал брезгливость — скорее, он просто действовал так, как привык.       Вскоре Мукуро закрыл кран и повернулся к Кёе, чувствуя себя невозможно лёгким. Он потратил много энергии, — и на драку, и на эмоции — но, совершенно не чувствуя себя уставшим, порхал на невидимых крыльях.       Сделав пару шагов вперёд, Мукуро взял Кёю за руку; тот внимательно посмотрел на его ладонь, но ничего не сказал и не отстранился. Мукуро попробовал вытянуть руку вверх, чтобы прокрутить Кёю в элементе из вальса — но тот напряг предплечье, когда то оказалось на уровне рёбер, и сказал:       — Не нужно.       Мукуро кивнул и отстранился.       — Ты сейчас пойдёшь домой или останешься? — непринуждённо спросил он. От волнения ему хотелось сжать в ладони рукав, но он сдержался.       — Пойду домой. Или тебе что-то нужно?       — Думал, мы могли бы повторить. — Наклонив голову, Мукуро мило улыбнулся из-под чёлки.       Кёя ответил ему усмешкой — и, сделав шаг вперёд, уверенно взялся за молнию на брюках.       В процессе Мукуро ещё раз попробовал сразу ответить Кёе той же лаской — но снова наткнулся на отпор и расслабился. Наверно, сосредотачиваться на чём-то одном было даже рационально — да и с ширинкой получалось удобно: её не приходилось в итоге застёгивать единственной чистой рукой.       С другой стороны — так, чередуясь фазами, они рисковали застрять в этом порочном кругу ещё на несколько циклов.       Мукуро снова подошёл к Кёе со спины, но не успел потянуться к его паху.       — Не нужно, — твёрдо произнёс Кёя.       — Почему?       — Потому что у меня самого получается лучше, и прямо сейчас у меня не то чтобы есть желание.       Первой причиной он только разжёг азарт — ему стоило сразу начать со второй.       — Потом научишь, как тебе нравится.       — Не вижу смысла.       — По-моему, очень дисциплинированно помогать друг другу по очереди.       — Не смей говорить о дисциплине в таком контексте. Вообще о ней не говори.       — Никогда в жизни я не хотел поговорить о, — Мукуро изобразил пальцами кавычки, — «том, о чём ты запретил мне говорить» так сильно. Боюсь, я могу не сдержаться.       — Тогда я загрызу тебя до смерти.       — Вот бы сейчас почитать школьный устав средней Намимори.       Кёя резко, как недавно прижал его к стене, шагнул к нему, будто бы для удара, — и поцеловал, одновременно сжав ладонью плечо.       Это было бы очень страстно, если бы он не просто прижался губами к губам. Как только через пару секунд Мукуро решился взять инициативу в свои руки, Кёя, опередив его, невозмутимо отстранился.       — До завтра, — произнёс он почти как обещание.       У Мукуро лишь чудом не расползлась по лицу глупая улыбка, и он рассеянно повторил слова Кёи.       Кёя опустил взгляд на свою выпущенную из брюк рубашку. На её поле осталось несколько блестящих пятен.       — У тебя выделяется много смазки, — с недовольством отметил Кёя.       Про те жалкие пару капель Мукуро бы так не сказал.       — Это у тебя она почти не выделяется. Анатомия, рассчитанная на жестокость к партнёрам.       — Тогда твоя анатомия рассчитана на порчу моей рубашки.       — Дать тебе одну из моих?       — Не уверен, что хуже: твоя или эта.       Перед тем, как согласиться на предложение, Кёя безуспешно попытался постирать полу рубашки в раковине. Ледяной водой. Не снимая. Ещё немного — и ему бы пришлось менять в том числе брюки.       Кабинет Дисциплинарного комитета в старшей Намимори располагался как будто выше, чем в средней, — хотя Мукуро не считал этажи и вообще не особо приглядывался. В своём теле он посетил среднюю Намимори всего один раз; на тот момент Кёя интересовал его достаточно, чтобы перетягивать на себя внимание, — но недостаточно, чтобы любые подробности о нравящихся ему вещах запоминались автоматически. Теперь же детали сильнее бросались в глаза. Мукуро успел рассмотреть кабинет перед тем, как ему стало не до того, — и ещё лучше разглядел после.       — Не приходи больше в школу, — неожиданно попросил Кёя.       Слова немного задели Мукуро: он будто был недостаточно хорош для этих стен. Хотя Кёя, раз его устраивало всё остальное, наверняка имел в виду что-то другое. Может, ему просто не нравилась тёмно-зелёная форма Кокуё.       — Почему?       — Удобнее будет встречаться в моём доме. Во второй половине дня я обычно там, после восьми — почти всегда.       Внутренне потирая руки, Мукуро спросил:       — Похоже, ты будешь не против, если я сам выясню твой адрес?       — Без разницы. Если хочешь, сегодня я могу тебя проводить.       Мукуро был рад, что они виделись с Кёей не каждый день, а два-три раза в неделю: так его совсем не утомляли марафоны, которые они устраивали при встречах. Дом Кёи, где они оставались по-настоящему наедине — без необходимости избегать банду Кокуё, — к ним располагал. В нём вообще было как будто уютнее трахаться, чем в заброшенном здании, — хотя Мукуро высоко ценил эстетику разрушения.       В футболке — в основном из-за того, что она не входила в школьную форму, — Кёя выглядел мило. Мукуро посмотрел в зеркало и обратил внимание на то, что в принадлежащем Кёе чёрном пуловере мило выглядел и он сам. Даже с его ростом длинные рукава доставали до костяшек — ну, по крайней мере, их можно было к ним дотянуть. Кёя, наверно, смотрелся в полувере очаровательным привидением.       — Наденешь когда-нибудь эту вещицу при мне? — попросил Мукуро.       — Нет.       — Почему?       — Я не люблю одежду не по размеру.       — Тогда почему она здесь лежала?       — Не знаю. Я не помню, откуда она. Может, её когда-то для меня купили родители.       Мукуро кивнул, сказал «понятно» и не стал развивать тему. Родственные связи казались ему чем-то немного жалким — чит-кодом, снижавшим уровень сложности в жизни.       Но даже это почти не испортило его отношение к Кёе.       Главным преимуществом дома Кёи перед Кокуё-лендом была, бесспорно, горячая вода. Мукуро охотно пользовался ей перед тем, как вернуться в Кокуё, тем самым избавляясь от привязки к посещению общественной бани. Нужно было пнуть Верде, чтобы он скорее выполнил обещание и наладил коммуникации.       Мукуро слегка удивился, когда Кёя сам отправил его в душ перед сексом, и под струями воды сформировал три гипотезы: стыдную — Кёя счёл его вид неопрятным; нейтрально-положительную — Кёя наказывал его за промежуток в четыре дня между этим и предыдущим визитом, потому что успел за это время соскучиться; и невыносимо-приятную, рождённую не разумом, а накопленным возбуждением, — Кёя планировал сделать минет. Последняя идея вызывала у Мукуро физиологическую реакцию, и о ней он старался не думать. Вскоре, положив руки на отросшие и растрепанные волосы Кёи, он перестал думать о чём-либо — за исключением того, как всё было классно.       После оргазма Мукуро ещё несколько секунд лежал с закрытыми глазами, немного сожалея о том, что он упускал секунды, в которые мог бы дальше смотреть на Кёю, — тот лежал, а не стоял на коленях, и всё равно выглядел очаровательно покорно. Настолько, что в процессе Мукуро всего пару раз вспоминал о его фирменной угрозе, которую тот имел все шансы осуществить.       С совершенно невозмутимым видом Кёя сплюнул на вершину стопки салфеток.       — К следующему разу я научусь тоже, — пообещал Мукуро. — Или, если хочешь, могу попробовать сегодня.       После того, как Кёя тоже сходил в душ, Мукуро приложил все усилия к импровизации: в одиночестве он успел только примерно представить свои будущие действия с иллюзией и на всякий случай заранее вытащить из пачки салфеток ещё одну стопку.       Меньше всего он ожидал, что в конце Кёя одарит его комплиментом:       — Не смей тренироваться к следующему разу.       Мукуро горделиво рассмеялся и, сев, посмотрел на Кёю сверху вниз.       — Я был невероятно хорош, не так ли?       — Нет, — без эмоций ответил Кёя.       — Тогда почему я не должен тренироваться?       — Потренируешься на мне.       Мукуро улыбнулся.       — Безусловно. Но я ведь не собираюсь тебе изменять. У меня есть иллюзии, да и мне нравятся на вкус те же бананы.       — Это противно. Если ты будешь этим заниматься, я загрызу тебя до смерти.       — Извини, — сказал Мукуро, оставшийся собой недовольным.       Он придерживал Кёю за плечо сильно, но только подушечками; сразу после оргазма его пальцы непроизвольно сжались и оставили на коже тонкие алые луны.       Кёя заговорил неожиданно задумчиво, будто погрузившись в далёкие воспоминания:       — В детстве я несколько раз встречал в европейских фильмах упоминания расцарапанных спин как чего-то, что связано с сексом. — Он недолго помолчал. — Интересно было испытать это на себе.       — Оно того стоило?       — Да. Мне не больно, и это немного приятно. Если хочешь — можешь повторять.       Кёя сжал своё плечо, на котором остались новые алые следы, пальцами.       — Это глупо, — заметил он.       — Почему? — немного расстроился Мукуро. — Мне казалось, ты говорил, что тебе понравилось.       — В этот раз ты действовал намеренно. Не так интересно.       — Я всегда действую намеренно, — с удивлением напомнил Мукуро.       — Мне нравятся повреждения по случайности, — с нажимом объяснил Кёя. — И они безразличны мне, когда ты оставляешь их намеренно.       — Я запомню, — пообещал Мукуро, сочтя подход Кёи приемлемым — хотя и не очень разумным.       В странной, не совсем правильной тишине Мукуро слышал только дыхание Кёи — небольшого расстояния между ними хватало, чтобы до него не доносился стук сердца.       Они лежали на одеяле, постеленном поверх деревянного пола энгавы, — поэтому сначала Мукуро прижался к Кёе, а уже потом смог накинуть на ноги освободившийся край, которого с трудом хватило на двоих. Кёя сразу из-под него выбрался.       С большим опозданием Мукуро наконец понял, почему тишина показалась ему странной: даже думать сейчас было лень.       — Цикады уже не поют, — заметил он. — А ты говоришь, не холодно.       — Даже если сейчас холодно, это не повод заниматься сексом в рубашке.       — В Кокуё-ленде мы вообще не раздевались.       — Это не Кокуё-ленд.       Мукуро точно бы победил в споре, но Кёя применил нечестный приём: встал, а затем, завернув в одеяло, понёс его внутрь дома.       Список вещей в сексе, к которым Кёя относился своеобразно, постепенно рос, но Мукуро это не беспокоило — часть пунктов он вообще считал милой, да и за их пределами оставалось множество любопытных практик. Сильнее на него повлияло наблюдение, к которому он неосознанно шёл пару лет.       Кёе определённо нравился секс, но всю свою страсть он вкладывал в удары тонф; его глаза загорались лишь в те моменты, когда он дрался. От возбуждения он не терял разум.       Мукуро твёрдо решил, что он должен был это исправить, — и быстро выяснил, что оттягивание оргазма работало даже лучше, чем он ожидал.       По Кёе сейчас было необычайно заметно, что он только что получал удовольствие: он весь раскраснелся и выглядел немного растерянно — ненадолго выпав из мира, он вернулся обратно пока не до конца: может, ногой и куском живота. Его волосы растрепались необычайно — хотя он просто тёрся о футон затылком.       За последнее время Мукуро уже не первый раз довёл Кёю до исступления этим способом.       — Если ты ещё раз помешаешь мне кончить, я загрызу тебя до смерти, — пообещал он — но это прозвучало не то чтобы грозно.       Мукуро лежал рядом, упираясь локтем в футон, и очень собой гордился.       — Разве не мы оба в итоге оказываемся от этого в плюсе?       — Мы? В чём преимущество для тебя?       Он даже забыл для формальности уточнить, что ему самому, конечно, эта практика не нравилась.       — С тобой по-другому скучно. Чтобы увидеть от тебя реакцию, приходится идти на крайние меры.       — Оргазм — это не реакция?       — Реакция, но я про стоны и всё такое.       — Я не стонал.       — Зато мило выгибался.       — Это больше от раздражения. — Кёя недолго помолчал с задумчивым видом. — Я не так остро реагирую на удовольствие. Вряд ли ты бы вообще смог понять, кончил я или нет, если бы не видел мой член.       — Вообще-то ты закрываешь глаза и не дышишь пару секунд, так что это заметно. И, кстати, это тоже очень мило, но этого мало.       Кёя слегка отвернул голову, будто смутившись.       — Вообще, — продолжил Мукуро, — я не думаю, что существует много людей, непроизвольно стонущих во время секса. Я, например, к ним точно не отношусь.       — Ты притворяешься?       От интонации, с которой Кёя задал вопрос, Мукуро не удержал смешок.       — Разумеется нет. Мне действительно хорошо, и я просто показываю это тебе.       — Это лицемерие, если ты делаешь это из-за меня.       — С тем же успехом можно сказать, что разговоры — это лицемерие, потому что ты не стал бы разговаривать со мной в одиночестве.       — Ты никогда не стонешь, когда ты один?       Мукуро подумал солгать ему, чтобы не рушить выдуманную им самим прекрасную иллюзию, — но для этого варианта он слишком уважал Кёю.       — Нет, — признался Мукуро. — Но, если честно, наедине с собой я и не получаю столько удовольствия, сколько с тобой.       Только после оргазма Мукуро осмыслил, что Кёя так и не снял футболку, — он подумал об этом ещё в процессе, но потом отвлёкся. С опозданием раздевать его до конца было бы теперь как-то глупо.       Мукуро прижался носом к спине Кёи между лопаток и, закинув на него руку, для надёжности сжал ею ткань. Лицу сразу стало теплее, чем было. Когда Мукуро подтянул одеяло и накрылся до подбородка, он почувствовал себя совсем замечательно.       — Я буду лежать так не меньше месяца, — сразу предупредил он.       Кёя неожиданно погладил его пальцы.       Кёя выглядел так, будто секунду назад он совершил убийство — и мало того, что пока не пришёл в себя, так ещё и не придумал, куда спрятать тело. У него расширились глаза, и он растерянно смотрел ими вперёд.       Самолёт плавно рассекал воздух.       — Всё хорошо? — заботливо — но с лёгким смешком — спросил Мукуро.       — Можно было подождать до земли. Я не знаю, зачем я согласился на это.       — Зато теперь мы в клубе… Я забыл, как он называется.       Даже когда в Кокуё-ленде появились и горячая вода, и душевые кабины, дом Кёи частично сохранил своё преимущество: в нём можно было набрать ванну, в которой Мукуро иногда с удовольствием лежал; сложная техника сама поддерживала нужную температуру и делала лёгкий массаж пузырьками; Кёя покупал специально для него ароматизированную соль. На все предложения присоединиться он реагировал отказом, ссылаясь на то, что в ванной было недостаточно места — хотя они бы влезли; иногда Кёя заходил посмотреть на Мукуро или сказать пару слов, но его хватало максимум на пару минут рядом — потом ему становилось жарко.       Неделю назад Кёя окунул в воду руку, намочив одежду, хотя в этом уже не было необходимости — к тому моменту Мукуро уже проснулся от громких шагов и, кажется, от напряжения в воздухе. Кёя так сильно дёрнул его вверх, схватив запястье, что оставил синяки; это, к его чести, была самая крупная травма, которую Мукуро получил от него за всё время знакомства, — не считая тех, что сами собой появлялись во время полноценных боёв. В быту Кёя был сдержан.       Мукуро думал, они негласно избрали стратегию замалчивания — но после секса Кёя мягко взял его предплечье и спросил:       — Рука не болит?       — Не худшее, что со мной случалось.       — Я хотел извиниться и пообещать, что этого не повторится.       — Просто давай мне пять секунд на подготовку перед внезапными вспышками агрессии.       Кёя с неожиданной серьёзностью ответил:       — Я говорю о том же.       — Как переводится то, что ты сказал? Тэсоро.       Кёя старательно выговорил незнакомое слово; у него даже получилось разборчиво. Почти так, будто он сам только что использовал это слово как обращение.       — Tesoro mio, — с улыбкой повторил Мукуро. — Ласковое обращение вместо имени. Если переводить дословно, то tesoro означает сокровище.       — Выходит, идейно это похоже на то, что говорил…       Тут уже Мукуро не разобрал слово — и теперь ему пришлось переспрашивать. Кёя повторил имя ещё раз и уточнил:       — Из «Властелина Колец».       — Не читал, — признался Мукуро.       — И по произношению то, что ты говорил, было похоже на «Тесла».       — Похоже, я вызвал у тебя много неправильных ассоциаций. Как насчёт orsacchiotto? Дословно это маленький медведь, но подразумевается мишка Тедди.       — Это должно быть милым?       — Вообще да. Может, cielo?       — Это небо, ведь так?       — Да, но твоё Пламя не имеет в этом случае никакого значения.       — Я предпочту своё имя.       Отдышавшись, Мукуро заговорил:       — Поскольку японский язык не подходит для выражения страсти, я продолжу использовать итальянский, но больше не буду говорить тебе перевод слов, чтобы они не казались тебе неуместными.       — Может, ты просто недостаточно хорошо выучил японский?       — Ты знаешь особое слово на этот случай?       — Выразить страсть несложно.       Кёя сел — и, наклонившись, прикусил нижнюю губу Мукуро. Это было немного больно — но от внимания Мукуро растаял.       Мукуро задрал футболку Кёи — под ней темнели огромные синяки, — и тот резко, холодно отстранился.       — Доволен? — уточнил он твёрдым обвинительным тоном судьи.       Когда он мягко оттолкнул руки и помешал снять с себя футболку, Мукуро отнёсся к этому решению спокойно: Кёя не всегда одобрял прикосновения, и такое поведение вписывалось в норму. Когда он и сам решил от неё не избавляться, Мукуро убедился, что интуиция не зря предупреждала его о чём-то нехорошем. Когда дело шло к анальному сексу, Кёя ненавидел лишнюю одежду.       Теперь он явно собирался уйти — но Мукуро поймал его за футболку.       — Давай обсудим это потом, а пока — взаимно сделаем вид, что ничего не случилось.       Мукуро предпочёл бы сразу осмотреть повреждения, раз Кёя хотел их скрыть, — но проще было его сначала задобрить.       Их ждали семь часов в самолёте — но Кёя, у которого был очень загруженный график, настоял на том, чтобы заранее провести полтора часа в гостинице, а время в полёте потратить на разговоры или, может быть, сон.       — Может, продолжим на борту самолёта? — предложил Мукуро, когда Кёя снова к нему потянулся.       Тот посмотрел на часы.       — Пока мы укладываемся в график.       — Это самые не романтичные слова, которые я когда-либо слышал.       — Для меня такими словами были «может, продолжим на борту самолёта?».       — Кажется, у тебя какая-то травма.       Мукуро открыл глаза после такого долгого и крепкого сна, что в первый миг испугался комнаты, в которой он находился, — спальни Кёи — по простой причине: она не была привычным ему отелем. С некоторым усилием он вспомнил вечер — и ужаснулся ещё сильнее.       Кажется, вчера, после двух с половиной суток почти без отдыха — с несколькими разорванными часами сна, без которых он чувствовал бы себя, наверное, лучше — он уснул прямо во время секса. В процессе у него несколько раз закрывались глаза, и всё происходило в полудрёме; мозг уже тогда начал переваривать события последних дней и выкидывать бессвязные обрывки мыслей в сознание.       Мукуро хотел было сразу пойти в кабинет Кёи — но быстро осознал, насколько плохой идеей было уснуть без предварительного душа, и сначала направился в ванную. Извиняться за вероятный позор он предпочёл бы в не таком постыдном виде.       В кабинет Кёи он вошёл уже чистым и в обычном домашнем костюме: надевать юкату, чтобы заслужить лишнее одобрение, он не стал — слишком топорно это бы выглядело.       — Я был вчера ужасен? — спросил Мукуро с порога.       Кёя сразу оторвал взгляд от экрана ноутбука и повернул голову.       — Во время секса? — уточнил он, глядя вполне спокойно.       Кёя не злился, и это воодушевляло.       — Да. Я уснул в процессе?       — Нет. Хотя ты был близок к этому.       Расслабленно улыбнувшись, Мукуро опёрся бедром на край стола и признался:       — Я был уверен, что всё испортил.       — Нет. — Кёя помедлил. — Вчера я понял, о чём ты говорил около десяти лет назад.       — Около десяти лет назад я уже умел разговаривать? — весело спросил Мукуро. — Вообще не помню, что тогда было.       — Ты сказал, что со мной скучно трахаться, потому что я не показываю реакций, которые говорили бы о моём интересе.       — Боже. Мне не стоило говорить такое, — признал Мукуро, очень смутно вспомнив сам эпизод — вроде нужный. — Надеюсь, у тебя не развился из-за этого комплекс.       — Нет. Тогда я подумал, что это глупо, и постарался забыть об этом. Теперь я лучше понимаю, о чём ты говорил.       — Всё-таки, думаю, вчера я побил твои рекорды по отсутствию реакции.       — Так или иначе, ты заставил меня задуматься.       — Поэтому теперь ты будешь иногда для меня стонать?       — Нет. Но у меня есть другие идеи.       — Интригует, — признался Мукуро. — Можешь ничего не менять, если хочешь. Я привык, что эмоции — не твоя сильная сторона.       — На мне долг за двенадцать лет.       Сняв и сложив очки, Кёя потянулся к Мукуро за поцелуем.