На своём месте

Такеда-сенсей считал себя счастливым человеком. Он был трудолюбивым, что очень приветствовалось в обществе его страны, и всегда радовался мелочам или хорошим событиям в жизни его близких людей. Последних, кстати, в его окружении тоже было предостаточно. Зарплата учителя, конечно, оставляла желать лучшего, но он всегда мог позволить себе порцию никудзяго в любимой забегаловке и походы в интереснейшие музеи на выходных. Возможно, он мог бы позволить себе и крутейшие очки, которые бы привели его учеников в полный восторг, но был слишком привязан к своим стареньким. Упрямство, просыпающееся в нем, когда дело касалось помощи кому-то другому, перебарывало природную скромность и «хорошее» строгое воспитание, и потакать ему, то бишь, упрямству — еще одна вещь, которую любил себе позволять Такеда-сенсей. Мужчина на ходу извлёк из кармана зеленой спортивной куртки пакетик кошачьего корма, на упаковке которого значилось «Фуагра. Изысканное лакомство для вашего питомца». Действительно ли эта штука была так хороша, как о ней заявлял производитель, Иттетсу-сан проверить не мог, потому что коты не разговаривают, но обычно рыжий обжора съедал угощение в течение трёх минут. Такеда хотел было зайти внутрь подсобного помещения, которое кот сдавал в аренду магазину Укая, но обнаружил блестящую металлическую миску аккурат у входной двери. Видимо, Кацу опять планировал переезд и потихоньку собирал свои вещи. Кормилец опустился одно колено — для увеличения меткости. Содержимое пакетика перекочевало в ёмкость, выдавленное одним профессиональным нажатием мужской руки. — Услышь же, о Великий! Явись и узри мои дары! Из-за угла раздался хриплый, каркающий смех, а затем показался силуэт Кейшина Укая, схватившегося за живот. Иттетсу-сан быстро вскочил на ноги, стремительно краснея, как юная барышня. — Ты что, забыл слово «кыс-кыс-кыс»? Такеда-сенсей был очень начитанным человеком, и в силу этого знал и периодически пользовался древнегреческим понятием, которое было в обиходе в местах лишения свободы: «Игнорируй…». Он натянул на лицо улыбку и пошёл навстречу к хихикающему тренеру. — Я как раз к тебе собирался зайти. — То есть, под великим ты имел ввиду меня? — не сдавался Кейшин. Иттетсу извлёк из-за пазухи какой-то черно-белый документ и помахал им перед носом Укая. — Мне сегодня Манабу Наой звонил, — мужчина поправил очки указательным пальцем, скрывая остатки неловкости, — и сказал, что Нэкомато называет нас помойными невеждами, потому что мы не дали ответного приглашения после тренировочных матчей с Некомой. — Это похоже на него… стой, что? Кем-кем он нас называет? — Не суть, — отмахнулся куратор. — В общем-то, работы у меня было не очень много с утра, поэтому я пошел прямиком к заму и выбил… то есть, получил добро на проведение встречи клубов. На этих выходных. — В последний семестр… -ворчливо протянул блондин, губами извлекая из пачки сигаретку. — С одной стороны хорошо, конечно… — Я еще отправил приглашение Старшей Джозендзи и Сейджо. Джозендзи уже ответили, они согласны. И съездил договор подписал со стадионом. — Чего? — только-только подкуренный табак рискнул вывалится из открытого рта. — Когда успел? — Кстати, должники по учебе не едут. Третьегодки — по своему усмотрению, чтобы не мешало подготовке к экзаменам. Поэтому список прибывающих пока не полный, — Такеда сунул бумажку в руки совершенно обалдевшему Кейшину. — Так что объяви. — Когда это ты научился так командовать? — Ну, пока, — мужчина шагнул мимо тренера, спеша быстрее скрыться с территории магазина, чтобы у Кейшина не было возможности припомнить его странное поведение. — Стой! Кофе хочешь? Иттетсу остановился, разворачиваясь вполоборота. Решение он принимал не долго — после такого объема хорошо проделанной работы он мог позволить себе пропустить чашечку-другую. *** Иногда дни тянутся целую вечность, иногда успевают куда-то раствориться, пока ты моргаешь. Сегодня на календаре третье число, а вчера было только первое. Начало весны встретило меня такими эмоциональными качелями, что записать информацию о вчерашнем дне у моего мозга не было сил, хотя я даже смогла взять себя в руки и отсидеть все уроки. Дома мы часа три болтали по скайпу с Иваизуми, параллельно делая уроки и прочие дела, но содержание даже этих разговоров я могу воспроизвести с большим трудом. Хорошо отпечаталось в памяти лишь то, как сердце замирало от каждого звука шагов на лестничной клетке — я ждала полицейских, которые отвезут меня в Азкабан в соседнюю с Сириусом Блэком камеру, но никто так и не явился. Сегодня в Японии аж два крупных празника — день девочек, или Хина Мацури, и день цветения персиков, Момо-но секку. В честь такой даты уроки у нас сделали сокращенными. В младших классах будет устраиваться чаепитие, где каждая девочка должна будет угостить одноклассников домашними сладостями. Так же мне рассказали, что в этот день они будут приносить свои коллекции кукол, любоваться ими и рассказывать их историю. Я считаю это абсурдным. Какой толк от дорогих раритетных кукол, если на них можно только глазеть, а играть нельзя? Да и само назначение праздника, наверное, слегка устарело. Ненавязчиво привить девочкам правила хорошего тона, умение сдерживать свои желания и капризы, доброту, мягкость — идея хорошая, но тогда нужно устраивать и события, на которых девочек будут учить любить себя и давать отпор, и, желательно, чтобы этим событием был не брак. Сегодня наши парни устроили нам сюрприз, хоть мы были уже не девочками, а, так сказать, находились в почтенном старшешкольном возрасте. «Менеджеры украшают наш клуб, а эти подарки пусть украшают вас», — сказал Даичи, когда остальные мальчишки вручали нам пакеты прямо в главном холле. Мой презент находился в руках Цукишимы, поэтому пришлось попрыгать, чтобы заполучить его, но Савамура расщедрился на подзатыльник по светлой макушке, и, таким образом, справедливость была восстановлена. В подарочном пакетике обнаружились невероятной красоты крабики для волос в виде ворона — центральная часть являлась туловищем, а гребни выполнены в форме крыльев — и брошки. Такое проявление внимание было безумно приятно, мне и моей появившейся в последнее время эмоциональной лабильности хотелось расплакаться от умиления. Я сказала себе: «Возьми себя в руки, дочь самурая» и просто попыталась заобнимать всех досмерти. Кстати, почти получилось — Кей чуть в обморок не упал от одного прикосновения. Сейчас мы направлялись на набережную — смотреть на цветение персика, кушать желе и ждать зажжения фонарей, когда по реке будут сплавлять бумажных кукол. Мне не очень-то хотелось здесь находиться, но это было моё извинение перед Киёко за то, что я два дня кряду не отвечала на её телефонные звонки. Компания получилась внушительная по размерам, потому что являла собой величественный и могущественный клуб Карасуно в полном составе. Мы усиленно мешали прохожим и тут же извинялись, боясь показаться некультурными (и Даичи-сана), фотографировались и обсуждали платья невест — сегодня один из дней, традиционно считающихся благоприятными для свадьбы. Минуты в хорошей компании пролетели незаметно, но пришла пора расставаться. Волейболистам нужно было возвращаться в спортзал. На выходных Такеда-сенсей и Кеша-сан запланировали дружественные матчи с Некомой и Джозендзи. Тот факт, что ребята не отправились воевать с мячом сразу же после конца занятий, говорил о том, насколько сильно они нас ценят. — Девочки, мы же с вами ни разу так и не оставались на ночевку вместе! — воскликнула Ячи, хватая нас с Шимизу за руки. Хитока в нашей тройке находилась по середине, и, поскольку она была меньше нас ростом, складывалось впечатление, что мы её старшие сестры. — С пижамной вечеринкой, драками подушками, наведением маникюра. Это было бы так классно! — Да, звучит очень заманчиво! Можно устроить после… Дату, предлагаемую Киёко, я так и не узнала, потому что выпала из разговора. Моё внимание привлек никто иной, как Ойкава-сан, стоящий возле дверей кафе с подставкой на три стаканчика мороженого в руках. Я почему-то испытала чувство вины, хотя понятия не имела, за что. — Девочки, я отойду на минутку. Иду к парню, не дожидаясь ответа от спутниц. Он заметил меня, когда между нами оставалось около десяти шагов, и начал бешено вращать глазами. — Привет! Ты с кем тут? — Ты очень невовремя, принцесска Ивы-чана, — почему-то зашептал Тоору. — Пожалуйста, уходи отсюда. Как можно дальше и как можно скорее. — У тебя всё в порядке? — Брысь! — Мне после всего этого теперь волосы покрасить хочется, — узнала я голос Асуки, раздающийся из распахнутой двери кафе. Следом за ней вышагивала Ясу, и меня в который раз восхитила её миниатюрность. Ойкава, стоящий рядом, незаметно выпрямился. Я перевела взгляд на него и увидела надменное, презрительное выражение, появившееся на его лице. Оно было так похоже на то, которым меня одаривал господин Ито, и появилось так неожиданно, что моё тело сковал ступор. — Возможно, ты не в полной мере осознаешь своё место, — любезно-раздраженно сказал Ойкава. — Я напомню тебе. В этой стране ты никто, как и в любой другой. Твоё присутствие испортило мне аппетит… Поэтому вот. Держи. — В одно движение стаканчик с мороженным оказался у перевернутым у меня на голове. — Итадакимааас! Мне было нечего сказать. Всё происходящее было пропитано каким-то сюром и абсурдом, единственное, что я сейчас чувствовала — как медленно тает шарик холодного лакомства от тепла моего тела. Потом воздух расколол громкий, хриплый смех Ясу, заставляя вздрогнуть. Я не знала, что делал Тоору, но его отвращение было таким осязаемым, что воспоминания об установившихся между нами приятельских отношениях лопнули, точно выбитое стекло. Словно в замедленной съёмке мой мозг сфокусировался на красивых пальчиках с аккуратным маникюром, тянущимися в карман, чтобы достать телефон и, наверное, включить камеру. Я сделала дерганый поклон в сторону, сбрасывая пломбир, как шляпу, и рванула подальше от этого места. Думаю, сплав кукол вниз по реке мои подруги смогут посмотреть и без меня. *** Мыть голову я отправилась прямо как была, в школьной форме, поэтому манжеты и ворот рубашки теперь были мокрыми и неприятно липли к телу. Я поборола желание написать Иваизуми и спросить, не страдает ли Тоору расчетверением личности, и теперь тупо смотрела на главное меню своего телефона, сидя на табурете. Ситуация явно была неоднозначная, я почти уверена, что Ойкава что-то задумал, но всегда оставался маленький шанс, что нет. Вдруг они поссорятся из-за меня? Хаджиме и так более нервозный, чем обычно. Я так и не набралась сил рассказать ему о том, что произошло между мной и Мэзэки Ито, только лишь спросила, не располагает ли мой молодой человек знакомствами в правоохранительных структурах. Кажется, Ива испытывал что-то вроде обиды, когда я соскакивала с неприятной для меня темы, но пока держал себя в руках и никаких серьезных претензий не выказывал, чем в очередной раз убеждал меня в своей великолепности. Звук уведомления оповестил о новом сообщении от Куроо. Он интересовался, приеду ли я на второй этап олимпиады по химии в эту пятницу. В принципе, мне не сложно было ответить ему, но тогда бы я появилась онлайн в соцсети и мне пришлось бы отвечать на сообщения Шимизу. Я написала ей, что всё в порядке и попросила повеселиться без меня еще сорок минут назад, когда сбежала домой, и с тех пор не читала её смс-ки. Прости, Киёко. Мне правда тяжело. Я заставила себя встать со стула, потому что сидеть вот так, пялясь в одну точку, когда с волос течет вода прямо на рубашку, было слишком даже для меня. Телефон зажужжал, начиная вращаться вокруг своей оси — мне звонил неизвестный абонент. Палец тыкнул на зеленую кнопку слишком быстро, чтобы не передумать. — Да? — Привет, это Ойкава. Прости за то, что произошло сегодня. Меня окатила волна облегчения. Я поняла, чего ждала всё это время, прожигая дырку взглядом в скатерти. — Ты оказался хорошим актером. Мне было не по себе. Расскажешь, что происходит? — Да. В общем, мы и твои ребятишки разработали план по твоему спасению… — голос собеседника был серьезным, без смешинок и беспечности, которые, как приправа, добавляли неповторимый вкус его интонациям. Я рухнула обратно на табурет. — Что? Какие ребятишки? — Твои. Номер один — Савамура Даичи. Номер два — Сугавара Коуши. Номер… — Ладно, ладно, я поняла. Хотя осознать это трудновато. Я не знала, что вы в хороших отношениях. В разговорах Сейджо всегда фигурировали только как «сложные соперники». Тоору хмыкнул; я отметила, что этот звук был очень похож на тот, который часто издавал Хаджиме. — Я польщен. Не суть. Тренер Укай позавчера вечером ходил к замдиректора… Из горла вырвался стон. — Стыдоба какая… — Действительно, — речь Ойкавы украсилась капелькой яда. — Так стыдно, когда за тебя переживают… — Он осекся. — Прости. В конечном итоге, мы сели в кружок, как первоклассники в санатории после полдника, и собрали все факты в кучу. Поняли, что тебя пора спасать из злобных загребущих лап Асуки Ито, которая умудрилась своровать и твою репутацию, и отцовскую печать. — Почему вы решили, что это Асука? — любопытствую, хотя сама уверена в этом факте на сто процентов. — Потому что мы общались с замом, — напомнил Тоору. — Ну и ваша красотка-менеджер припомнила много случаев, когда вы с ней цапались. С Асукой, в смысле. Стоило в голове возникнуть картинке, как вся моя команда сидит в спортзале, и, вместо тренировки, ломает голову над расхлебыванием заваренной мной каши, тело окатила волна стыда. — Хватит выть, девочка-волчица. Мне рассказывать дальше? — Да, пожалуйста… — Я решил склеить эту ночную бабочку Ито, потому что я хорош собой, у меня богатый опыт в общении с девушками и потому что Ива-чан более сердитый, когда чего-то не понимает. Я подскочила. — Ты рассказал ему? — Нет, балда. Пообещал попытаться узнать подробности. Слава Богу, у него сейчас завал с международным сертификатом по английскому, но наше счастье недолго продлится. Меня удивила полученная информация. Зачем ему международный диплом об уровне этого языка? — Вчера заболтал эту троицу, уговорил сходить сегодня погулять на праздник, — вырвал меня из мыслей Ойкава. — Я предположил, что у них должна быть какая-то переписка, где их змеиная компашка обсуждает выполнение великих злодейских замыслов. И сегодня свёл разговор к тому, что, оказывается, в их школе учится невыносимо наглая европейка, которая меня просто бесит. Кажется, я поняла, куда ведет Тоору. В душе начала теплится надежда. Если у него все получилось… — Они купились. Рассказали, что вы одноклассницы, и что ты выскочка, и — собеседник прокашлялся, — представительница древнейшей профессии. — Неудивительно, — фыркнула я. — Ну, а я поддержал их версию, — смущенно протянул парень. — Ведь ты разбила сердце моего лучшего друга, и мы всей школой тебя ненавидим! — Ну, знаешь ли, это уже… — Давай не будем погружаться в полемику, — попросил Тоору. Речь его ускорилась, выдавая гордость своим планом. — В общем, раз уж мы по чистой случайности желаем адских мук одному и тому же человеку, почему бы им не поделиться своей перепиской, в которой они обсуждают, как проучили тебя? Это останется только между нами! Родители не узнают, только ребята, которые тебя якобы терпеть не могут, порадуются. Гениальный план, который приведет к гениальному исходу — эту… вонючую белую, прости — я так не считаю и ты чудесно пахнешь — вышлют подальше отсюда. Я задержала дыхание. Рассказ близился к своей кульминации, внутри росло напряжение вкупе с воодушевлением. Сегодня Ойкава продемонстрировал свои грандиозные актерские способности, и причина его интереса звучит так складно… — Они колебались. Потом я сделал вид, что мне позвонил соклубник и вскользь сказал ему, что тебя, такую-сякую, проучили невероятно умные красотки, а он якобы затребовал доказательства. Они сдались. Я выдохнула. К глазам подкатились слезы облегчения. С этими доказательствами можно пойти к директору. Можно требовать извинений господина Ито и перевода в другую гостевую семью. Можно… можно просто жить дальше и дышать свободно. — Ойкава-сан… Я не знаю, что сказать… Как мне отблагодарить тебя? То, что ты сделал… Это просто невероятно. Парень молчал. До меня кое-что дошло: его голос всё это время не был радостным. — Они отправили мне видео, где… — тяжелый вздох, — где тебе бросили жвачку в волосы. И всё. Мысли разрезал хохот Ду Бона; он чуть ли не в ладоши хлопал, когда Асука провернула данный фокус. Сколько же всего пришлось пережить моим волосам… жвачки, мороженое… Вот что значит питание от корней. — Хаааа-ха… Ха-ха-ха-ха-ха… Тоору молчал. Мы знакомы всего ничего; он не знал, как меня успокоить и не обязан был этого делать. — Ха-ха-ха-ха-ха. — Я понимаю, что, возможно, тебе будет сложно это услышать, но скажу. Соберись. Времени катастрофически мало. Придут ли за тобой или нет, мы не знаем. Истерики сейчас ни к месту. — Да? А что мне делать, мистер умник? — саркастично начала я. На человека, который так старался мне помочь. — Чёрт возьми. Прости, пожалуйста, я не хотела. — Ничего, — совсем чуть-чуть усмехнулся он в трубку. — Я понимаю. Я… тоже иногда срываюсь на других людей. Я буду думать, как тебе помочь. Обещаю. Буду искать решение. Но взамен пообещай мне кое-что. Кожа, так долго находившаяся в объятиях мокрой ткани, чесалась. У меня не было сил, чтобы хоть как-то с этим разобраться. Как я должна противостоять какому-то сверхмогущественному человеку? — Я знаю, о чем ты. Но не могу, понимаешь? Взваливать на него свои проблемы, сейчас, когда до выпускных экзаменов всего ничего. — Давай он сам решит, что ему делать, да? Каждый человек имеет право на правду. — Да что он сможет сделать, а? Что? — понимаю, что опять перехожу на крик, и пытаюсь выровнять тон. Тоору заслуживает, чтобы с ним разговаривали с самым теплым оттенком, какой только возможен. — Бездействие… Оно подкосит его. Или, что еще хуже, он вляпается куда-нибудь, чтобы помочь мне. Ойкава опять хмыкает. — Ты неплохо успела изучить моего друга. Бездействие и правда плохо на него влияет. Но попытки скрыть то, что происходит выглядят как недоверие. Это ещё хуже, правда. И для Ивы-чана, и вообще, для любого человека, про которого можно сказать «близкий». Странный он человек, этот Ойкава Торт. То немногое, что я о нем знаю, свидетельствует, что у него в жизни творится черт-те что, но он с головой погружается в помощь другим. И подбирает такие правильные слова. — Хорошо. Я обещаю. Сейчас же позвоню ему. Я не знаю, как благодарить тебя, Ойкава. Видимо, я в прошлой жизни была какой-то святой, раз в этой мне посылают людей вроде тебя. — Вроде меня? Значит, я не единственный? — Ох, ты-то точно один такой на всём белом свете. — И вообще, сама концепция святых говорит о приверженности христианству, а там вроде как только один раз рождаются… — Ой-ой-ой, у меня один процент на телефоне остался, — пытаюсь шутить по инерции. Борюсь с желанием прикоснуться к груди ладонью, потому что страшно обнаружить там дыру. — Молодец. Пока мы смешливы, мы непобедимы! Кому как. Меня, кажется, уже победили. *** Кохэку мрачно ковырялась в именинном торте. Сегодня был день рождения её любимой бабушки, поэтому она пропустила прогулки с подругами на набережной, но такой расклад вызывал облегчение. Сегодня на перемене произошло кое-что, что окончательно выбило девушку из равновесия. Асука влетела в кабинет, зло захлопывая за собой дверь. Большинство одноклассников разбрелось по корпусу школы в поисках местечка для принятия пищи, поэтому подруга достала электронную сигарету и с разбегу плюхнулась на окно. — Посмотрите, блять, какая показуха! — выпалила она, выдыхая пар с фруктовым запахом. Кохэку он всегда казался очень приторным. — Давайте соберем перед всей параллелью этих прошмандовок и будем им в ноги кланяться! — Ну ты чего так злишься, Асу, — с ласковыми нотками в голосе тянет Кохэку. — Им какую-то фигню впарили, а они и рады. — Они и этого не заслужили! — выплюнула девушка, сдувая с глаз кудрявую чёлку. — Что они сделали такого, что их все так любят? Почему наши корявые не додумались нас никак поздравить? — Тогда бы этой вонючей сразу два подарка досталось, — кривится Ясу, беря мелок для рисования на доске. — Я скорее удавлюсь, чем буду смотреть на это. Кохэку пожала плечами. Ее подруги случайно увидели, как ребята-волейболисты поздравляют своих менеджеров, и это их очень разозлило. Они были вспыльчивыми, но, как правило, быстро переключали своё внимание на что-то другое. Дверь в класс отворилась. На пороге появились две девочки, решившие, по всей видимости, пообедать здесь. Взгляд Асуки застыл на одной из них — однокласснице, покрасившейся в блонд. — Я не поняла… — прошептала она. Подружки прошли в дальний угол кабинета. — Что здесь происходит? Никто не дал ответа. Кохэку поначалу не сообразила, что так возмутило Асу, а потом было слишком поздно. — Кто тебе дал право красится в мой цвет? — кричала она, подбегая к девочкам. — Я тебя спрашиваю, шмара! Откуда в руках подруги оказался пузырёк, Кохэку тоже не знала. Вернее, она часто видела его в сумочке Асуки — та пыталась отрастить крепкие ногти и перед нанесением лака смазывала пластину йодом — но когда она успела достать его? Когда успела открутить плотную крышку? — Асука, ты ненормальная? — закричала подруга пострадавшей девочки. Та взвизгнула несколько позже — когда спиртовой раствор стек с окрашенных прядей прямо в глаза. — Асу, что ты делаешь?! Кохэку пыталась оттянуть девушку, но та с завидным усердием выплескивала последние капельки темно-коричневой жидкости на волосы одноклассницы. Ясу хохотала, согнувшись возле письменной доски, как складной столик. Через какое-то время Кохэку помогала жертве промывать глаза. Точнее, она держала её облитые йодом кудри, пока девочка, всхлипывая от плача, пыталась смыть вещество с век, и параллельно писала знакомой с просьбой принести глазные капли от сухости в туалет. Когда она выходила из уборной, оставляя бедняжку с подругой, её поймала Асука. — Что, жалко её стало? Сама виновата. Нехер было красится в мой цвет. Кохэку не могла подобрать слов. Не может быть, чтобы её родной человек рассуждал вот так. Это просто невозможно. — Я за тебя боюсь. Получит ожог глаз, напишет жалобу — отец тебе руки поломает. — Ну и пошёл бы он нахуй, — широко, фальшиво улыбаясь, провозглашает Асука. — Ты на фестиваль с нами идёшь? Тот красавчик обещал нас мороженым угостить. — Не могу. У бабушки день рождения. — А, — цок языком. — Точно. Ну ладно тогда. Подержи сумку, я поссать схожу. Подруга прошла мимо неё в туалет. Не до конца осознавая, что делает, Кохэку дернула собачку молнии, ныряя рукой сразу в потайной карман. Асука делала его в каждой из своих многочисленных сумок, чтобы прятать одноразки и наличные деньги на случай, если за какую-то провинность ей заблокируют карты. Печать Ханко была здесь. Это совпадение одно на миллион, вернее, одно на семьдесят семь — именно столько саквояжей имелось в арсенале юной мисс Ито. Пальцы быстро подцепили находку и засунули её в бюстгальтер — Кохэку побежала помогать потерпевшей без своего рюкзачка. Прямо сейчас она не могла сказать, зачем украла ворованный до этого предмет. Девушке нужно было всё обдумать и принять правильное решение. — Милая, тебя что-то беспокоит? Вилка некрасиво скребнула по тарелке. — Нет, одзи-сан. Хотя… может быть, дашь мне совет? — Если ты хочешь, я буду только рада, милая, — морщинистая рука накрыла сверху девичью. — Но последнее слово всегда в своей жизни всегда будешь говорить только ты. *** Уроки начинались в полдевятого, и этот факт я находила очень раздражающим. Утро создано для жарки блинчиков, танцев на кухне и сбора полевых цветов. Утро после бессонной ночи создано для смотрения в одну точку, сидения на кровати в наполовину надетых штанах и попыток убрать эти очаровательные мешки под глазами размером с куриное яйцо. Час назад со мной связался куратор и сказал, что меня ожидает директор в своем кабинете к восьми ноль-ноль. Эта новость вызвала тошноту и некоторое подобие радости — сегодня что-нибудь да прояснится. Неопределенность подвесила меня огромным крюком за грудину над оврагом, позволяя лишь глупо перебирать ножками в воздухе. Я написала Хаджиме. Он ответил сразу же, и теперь совесть покусывала мои легкие, браня за то, что я разбудила своего вымотанного парня. Глаза пробежали по строчкам еще раз. «Ничего не бойся. Мы найдем выход. Отзвонись к девяти. Если звонка не будет, я выеду к тебе». Что ж, по крайней мере, я увижу его еще раз, если меня повезут в тюрьму или на вокзал. Последние два дня Кагеяма заходил за мной прямо домой, не дожидаясь, пока я дойду до пересечения наших улиц. Я очень ценю его, но сейчас была рада отсутствию этого парня у двери в мой подъезд. Я не могу уже ничего. Ничего. Даже разговаривать. Кабинет директора оказался закрыт. Время пришлось скоротать, подремывая в обнимку с огромным фикусом. Спустя пятнадцать минут из-за угла появилась процессия: директор, заместитель, помощница заместителя, чета Ито и… Кохэку. Я достала телефон, чтобы посмотреть на часы и убедиться в том, что я не сплю. Значение циферок удалось определить, это значит, что всё происходит в реальности. Помощница отворила дверь и ушла, откланявшись. Мы уселись в красные кресла, обитые подобием бархата, и стали ждать, пока глава школы выпьет залпом стакан воды, а его временно исполняющий обязанности — промокнет лицо платком. — Начинайте, — скомандовал первый мужчина, обращаясь к Кохэку. В приемной сгустился туман. Сквозь него я различала подпись-печать в крупно дрожащих руках одноклассницы, её же телефон, гневно отброшенный Мэзэки Ито после того, как он прочитал переписку, свистящую речь зама и краткое «Прошу прощения, юная мисс, за доставленные неудобства» от главы моей гостевой семьи. В голове крутилось только «Я не виновата, не виновата», и не было неизвестно, произносилась ли эта мысль вслух. — Я бы хотел обсудить формальные моменты… Супруги Ито удалились; мать Асуки держала спину ровной, как натянутая струна. Я поняла, кто будет виновен в том, что не доглядел за дочерью. — … намерен перевести свою дочь в закрытую частную школу…. Дверь за мужчинами захлопнулась; мы остались с Кохэку наедине. Из вязкого, липкого небытия меня выдернули её тихие рыдания — Боже, что они с ней сделают… «Мне всё равно» — Если он так бил её в детстве, что, — всхлип, — что же будет сейчас… «Возможно, она не такая сволочь, если Кохэку так переживает за неё». — Зачем, — начала я каркающим голосом, требующим прочистить горло. — Зачем ты рассказала им? Девушка зло посмотрела на меня, но во взгляд быстро налилась горечь. — Ей нужно было помочь. Она совсем не понимает, что творит. Я просила бабушку, она умная… Она сказала, что нужно быть… уметь… благодарной за всё, — речь была прервана внезапно начавшейся икотой. Я протянула однокласснице бутылку воды. — И отпускать. Она сказала люди меняются. Мало кто из них будет с тобой всю твою жизнь. — Её переведут в другую школу. Кохэку расплакалась сильнее. Я ощущала себя странно. Внутри жгло так сильно, что стало холодно. Сложно было подойти и обнять её — я не помнила, как ходить. — Я думала всё будет как раньше, когда мы дружили и всё было хорошо… Думала она отомстит тебе и станет прежней… — Отомстит? За что? — Вы…вы…вы. — речь превратилась в завывания. — Выделяешься… А она дома… Чувствует… Как пустое место… Я не остановила её, прости меня… Прости… Стрелка внутреннего компаса качнулась, указывая на Кохэку. Я перелезла прямо через стол, уперлась ягодицами в столешницу, а пятками в пол, и прижала её голову к верхней части своего живота. По щекам, наконец, потекли соленые капли. Крупные, обильные, в книжках их еще называют крокодильими. Такие необходимые. Я буквально услышала звук, с которым откупорилась моя бутылка с горестями, и теперь её содержмое выплескивалось наружу. Скоро она опустеет, и можно будет наполнить её чем-нибудь другим. Так мы и сидели, вцепившись друг в друга, и даже хозяин этого кабинета не смел прервать наш дуэт.