А потом была просто жизнь

Входная дверь открылась и Вова с удивлением увидел на пороге квартиры Людмилу Прокофьевну. - Тёть Люда? Ты почему так рано? - он встал из-за письменного стола и вышел в коридор. Людмила обняла ребенка и поцеловала в макушку. - Привет, Вовчик. Мне что-то не здоровится, нет сил работать, вот я и решила, что лучше домой. Она сняла плащ и туфли, поставила сумку на обувную тумбочку и прошла в большую комнату. Калугина не знала, почему пришла именно сюда, ведь она могла посидеть и подумать в своей собственной квартире. Она устроилась в кресле, свернувшись в нём калачиком и поджав ноги. Мысли путались, в чувствах был бардак. Вова аккуратно заглянул в комнату так, чтобы она его не видела. Тётя Люда вела себя странно, он был почти уверен, что она чем-то очень расстроена. Потоптавшись некоторое время в неуверенности, он решил, что должен предложить помощь. - Может тебе сделать чаю? Или обед разогреть? - Вова подошёл к креслу, на котором Калугина сидела по-детски обняв колени. Он мог поклясться, что у нее блестели глаза и даже след от слезы на щеке. - Если ты заваришь мне чай, я буду тебе очень благодарна, мой хороший. - Людмила Прокофьевна взяла Вову за руку и пожала её в знак признательности. Его присутствие и участие успокаивало её. - Ты чем-то расстроена? - Вова скорее констатировал факт, чем задал вопрос. - Я узнала сегодня кое-что и не могу понять как я к этому отношусь. - срывающимся голосом проговорила она, не будучи уверенной, что Вову нужно посвящать в такие вещи. - Это что-то грустное? - продолжал допытываться Вова. - Да нет… Я могу тебе рассказать, но ты должен пообещать мне, что не расскажешь ничего папе. Никто не должен пока знать… Обещаешь? Калугина понимала, что взваливать на ребенка секрет от его отца не слишком педагогично. Но что поделать, если именно сейчас у неё совершенно не было сил обсуждать это ни с кем из взрослых. В то же время, возможно, недолгая общая тайна пойдёт на пользу их отношениям. - Клянусь жизнью! - легко согласился Вова. Он чувствовал невнятное беспокойство и потребность защищать тётю Люду, как если бы она была его младшей сестрой, а вовсе не мачехой. - Сегодня я узнала, что у меня в животе поселился маленький ребёночек. Скоро у вас с Серёжей будет братик или сестричка. - после некоторой паузы проговорила Калугина. - Так это же здорово, а почему ты тогда плачешь и не хочешь говорить папе? Сам Вова не был так уж уверен в том, что это "здорово". Ещё один малыш в семье - означает, что ему, Вове, внимания взрослых будет перепадать совсем немного. Он старший, он всё сам может, он должен будет только помогать. Папа и тётя Люда, конечно же, станут трястись над общим ребенком, ну может, о Серёжке еще не забудут, а вот ему милостей от родителей ждать не приходится. Он помнил, как это было, когда из роддома только принесли новорожденного Серёжу. Никакой радости он тогда не испытал. Людмила Прокофьевна посмотрела на него, будто угадав ход его мыслей. - Ну-ка, иди сюда, посиди со мной. Она неожиданно усадила Вову себе на колени и обняла, как если бы он плакал. - Ты не думай, о вас с Серёжей я не забуду. Вы все трое - мои дети. Калугина на мгновение удивилась своим собственным словам. Фактически она только что объявила себя их матерью, в то время как от них пока что подобной четко сформулированной просьбы не получала. Вову, однако,такая её фраза вовсе не смутила, ведь она всего лишь назвала своими словами то, что уже некоторое время имело место быть в реальности. - Папа обрадуется, почему ты не хочешь ему говорить? - Вова вернул диалог к его исходной точке. Людмила Прокофьевна глубоко вздохнула. Как объяснить ребенку сложные взрослые чувства? - Я ему обязательно скажу, - пообещала она. - Но только не сегодня. Когда буду готова, хорошо? Вова кивнул в знак согласия. Всё-таки странные они люди, эти взрослые… НЕСКОЛЬКИМИ ЧАСАМИ РАНЕЕ С некоторых пор вставать по утрам Людмиле Прокофьевне стало как-то особенно тяжело. Она всё больше стала замечать за собой рассеянность, грудь болела, казалось, она даже немного набрала вес. Ходить в туфлях на каблуках с каждым днём становилось всё тяжелее, ноги нещадно отекали. Она стала раздражительной и плаксивой ни с того, ни с сего, потому что никак не могла понять, что с ней происходит. Ещё меньше мог понять Новосельцев, который от внезапных перепадов её настроения то и дело впадал в прострацию. Он искренне пытался быть внимательным и предлагать помощь, но всё чаще в итоге только ощущал себя неостаточно догадливым, неуместным и неуклюжим. Обоим стало трудно общаться, оба из-за этого страшно нервничали, но ни одному из них не приходила в голову мысль обратиться к врачу. В зону внимания врачей Калугина наконец-то попала только после того, как выходя из министерства, вдруг потеряла сознание и упала прямо на ступеньках, в процессе неудачно ушибив бок и бедро. Проходящие мимо посетители помогли ей подняться и отвели в ближайший мед.пункт. Фельдшер мед.пункта, интуитивно почувствовав в чём может быть причина, отправила Людмилу Прокофьевну на срочные анализы и обследования. Сегодня утром из поликлиники наконец сообщили, что анализы готовы и нужно посетить врача, чтобы обсудить их результаты. Выглядела Людмила Прокофьевна не лучшим образом, на прическу сил не хватило, оделась максимально удобно, в брюки и нечто балахонистое. Перед завтраком от запаха омлета, который Анатолий Ефремович приготовил для неё и мальчиков, слегка замутило, поэтому есть она не стала. В поликлинику она решила съездить до обеда, чтоб не вызывать вопросов у Новосельцева. То, что ей сообщил там врач, вызвало у неё панику. Вернувшись с этой новостью в контору и поднимаясь к себе в кабинет, Людмила Прокофьевна заметила как Анатолий Ефремович, склоняясь над столом новенькой сотрудницы с раздражающим именем Лиза*, с видимым удовольствием что-то ей объясняет, а та благодарно и восхищенно внимает ему, улыбается и рефлекторно поправляет причёску. От этой сцены Калугиной стало дурно. Не первый раз она наблюдала общение Анатолия с этой девицей, у них даже была беседа на её счёт и Людмила Прокофьевна чётко дала ему понять, что не приветствует это взаимодействие. И вот, значит, как он послушал её. Зайдя в кабинет, Калугина первым делом посмотрела на себя в зеркало. Ну конечно, мешки под глазами, бледность, растрепанные волосы. А теперь еще и новость про беременность. Сознание Людмилы Прокофьевны раздвоилось: одной частью себя она не могла поверить своему счастью и осознать в полной мере, что носит в себе новую жизнь и скоро станет матерью своего собственного, родного по крови ребёнка. Второй частью она ощущала всепоглощающую панику. Она стала хуже выглядеть, еще хуже было с самочувствием и настроением, и это на сроке в 10 недель. А что будет дальше? Как она выносит ребенка, сможет ли родить со своим давлением и отёками, а что будет с их отношениями с Новосельцевым, если он уже заглядывается на молоденькую свистушку? …Интересно, в которую из их безумных ночей они зачали этого ребёнка, подумалось ей… Это был плод дикой страсти и большой, как ей казалось, любви, но что, если всё это теперь в прошлом? Первой её мыслью было вызвать к себе Анатолия Ефремовича, устроить ему сцену ревности и обвинить в том, что он обрюхатил её, а теперь совершенно не заботится. Подавив в себе первый импульс силой интеллекта и поняв, что сегодня она уже не работник, предупредив только Веру, Людмила Прокофьевна отправилась домой. *** После разговора с Вовой ей стало немного легче. Носить в себе такой секрет тяжело, а будучи разделенным, пусть и только с второклассником, он перестал давить и способность мыслить конструктивно стала постепенно возвращаться к Калугиной. Анатолий Ефремович, с удивлением не обнаружив Людмилы в кабинете в конце рабочего дня, по их сложившемуся обычаю поехал к ней на квартиру. Их отношения в последние недели не ладились, неужели на фоне всех этих бесконечных придирок и обид ей вдруг захотелось заняться с ним любовью? Это было странно, но внушало надежды. Не обнаружив Калугиной в её квартире, Новосельцев не на шутку занервничал. Чёрт знает, что творится в голове у этой женщины! Вот где она? Почему ничего не сказала? Где её искать? Удручённый полным непониманием что делать, он поплёлся в детский сад за Серёжей. Забрал ли его Вовка, он точно не знал. Уходящая воспитательница, закрывая двери поведала ему, что Серёжу забрали "Вова с вашей женой". Сюрприз, значит Людмила дома с мальчишками! Ну слава богу! Дома его встретил запах приправ и жарящихся куриных ножек. Людмила Прокофьевна в халате стояла у плиты, а вокруг неё, как юла, вертелся Серёжа, который всячески пытался быть полезным в деле приготовления ужина. Вова смотрел по телевизору какую-то передачу для юных техников в большой комнате. Чмокнув Людмилу в щёку, Новосельцев отослал младшего сына к брату. - Серёня, пойди-ка посмотри, чем Вовка там занимается, а мы тут пока закончим с курицей. Людмила рефлекторно повернула голову в его сторону с вопросительным выражением лица. Анатолий прикрыл кухонную дверь. - Ты почему не предупредила, что ушла домой? Я чёрт знает что уже думал, не знал куда бежать и кому звонить! Он старался говорить тихо, но голос звенел, сказалось волнение последних часов и накопленный стресс от их взаимонепонимания. В глазах Людмилы Прокофьевны сверкнули молнии. - Если б ты меньше занимался Лизой, а больше бы смотрел вокруг, то увидел бы меня днём и может быть даже поинтересовался где я была и с чем вернулась. - Господи, ты серьёзно?? Ты снова начинаешь этот разговор? Мы же это уже обсуждали! - недоуменно вскинул брови Новосельцев. - Вот именно!! Обсуждали! - парировала Калугина. - И ты, очевидно, не понял, как мне это неприятно, и продолжаешь у всех на виду с ней заигрывать!! - Ты с ума сошла, ни о каком заигрывании нет и речи, я ввожу её в курс дела, чтобы человек быстрее адаптировался. Почему ты без конца придираешься и выискиваешь поводы для обид? Что с тобой происходит в последнее время? - Анатолий Ефремович с горечью отметил про себя, что если в первый раз ему даже приятна была ее ревность, то сейчас она его буквально бесила. Это было несправедливо. - Что со мной происходит? Неужели тебе вдруг стало интересно? - Людмила Прокофьевна дала волю вскипевшей в ней ярости. - Мне всегда было это интересно! - возразил Анатолий. - Но ты в последнее время только и отвечаешь, что "отстань" да "всё нормально", хотя и ежу ясно, что ничего нормального нет! Краем сознания Калугина не могла не признать, что это правда, но ей хотелось разрядиться и выплеснуть всю свою боль и неуверенность на него, потому что сама справиться со шквалом новой информации и тревог она была уже не в силах. - Я плохо себя чувствую всё это время! А тебя разве это волнует? Ты только и думаешь, что о Лизе! Конечно, она же тебе улыбается, а я с кислой физиономией хожу! - внезапно её голос сорвался, а глаза наполнились слезами. - Я всё это время спрашивал, как попугай, чем тебе помочь! - продолжал возражать Новосельцев. И тут, должно быть от шока при виде её слёз, Новосельцева осенило - он разговаривает сам с собой. Сейчас его женщине не нужна логика, она ею не оперирует. Если хочешь быть счастливым, не пытайся быть правым - вспомнил он первейшую заповедь всех успешных мужей. Признай, что виноват, что сожалеешь и скажи, что любишь, а если не сработало, скажи что любишь еще несколько раз. Он приблизился к Людмиле и попытался её обнять. - Малыш, ну не сердись на меня бестолкового. Ну прости меня, я тебя так люблю, я так за тебя переживаю. Первые мгновения Людмила Прокофьевна пыталась сопротивляться объятиям, но больше для порядка. Анатолий Ефремович на этот раз не поддался и продолжал удерживать строптивую даму своего сердца так крепко, как только мог. Через минуту, она расслабилась, обмякла и…расплакалась на его плече. Новосельцев по-прежнему не понимал, что происходит и в связи с чем эти слёзы, но очевидно было, что нечто внутри не даёт Людмиле покоя. Он молча гладил её по голове и спине, терпеливо ожидая, когда рыдания пройдут и можно будет продолжить разговор. - Ты была в поликлинике сегодня? Что тебе врачи сказали? - наконец спросил он. - Я слишком плохо выгляжу, скажи честно? - ответила Калугина вопросом на вопрос. - Ты выглядишь уставшей, но даже и при этом ты прекрасна и я тебя очень люблю. - заверил Анатолий. Когда женщина спрашивает о том, насколько плохо она выглядит, заверения в любви следует утроить. В подтверждение своих слов, он стал целовать её заплаканное лицо и губы. - Я тебе нравлюсь больше, чем Лиза? - не унималась Людмила Прокофьевна. - говори правду! - Лиза мне вообще не нравится, - Анатолий Ефремович вложил в свои слова весь праведный гнев, который только мог изобразить. - Ну с чего ты понапридумала себе всё это, любовь моя, ну что ты?? Среди всех женщин мира я вижу только тебя одну. - Льстец, - недоверчиво отозвалась Калугина, уткнувшись ему в плечо. - Так что тебе сказали в поликлинике? - Интересно, он когда-нибудь получит наконец ответ на этот вопрос…. Людмила Прокофьевна вздохнула. - Сказали, что я беременна. - тихо произнесла она. На некоторое время воцарилась пауза. Новосельцев осознавал услышанное. - Повтори! - потребовал он. - Я беременна, у тебя плохо со слухом? - Калугина снова занервничала. - Но это же… это же замечательно!! Это же прекрасная новость! - лицо Анатолия Ефремовича засияло радостным изумлением - как это они с ней так быстро умудрились сделать ребёнка. - Я боюсь, Толя. - наконец решила признаться Людмила. - Я чувствую себя как росомаха, вся какая-то рыхлая, разобранная, там болит, сям мутит, выгляжу ужасно. А говорят, ещё иногда зубы и волосы выпадают. Я старая для первых родов, что если я не выношу, что если что-то будет не так с ребёнком? Новосельцеву наконец в полной мере стали ясны все причины странного поведения Людмилы Прокофьевны. - Во-первых, мы тебе во всём будем помогать, и если плохо себя чувствуешь - просто ложись и отдыхай. - начал он. - А если я упаду на улице опять? Я же упала на выходе из министерства, потеряла сознание, ушиблась и ногу свезла.. - Калугиной настолько непривычно было состояние беспомощности и потери контроля над своим телом, что ей казалось будто её привычный мир рушится. - Где ушибла, покажи. Почему ты мне ничего не сказала?? - нелогичная женщина сводила его с ума своей скрытностью. Людмила Прокофьевна развязала пояс халата, на правом боку до сих пор был фиолетового цвета синяк, размером с пол-ладони, а на бедре красовалась замазанная еще в медпункте зелёнкой ссадина. Анатолий Ефремович осмотрел раны, обцеловал каждую по периметру, приговаривая, как будто она маленькая девочка, "На волке боли, на собаке боли, а на Людочке заживи!". Людмила Прокофьевна прыснула от смеха и впервые за несколько недель внутренне расслабилась. - Ни о чём не волнуйся, мы вместе со всем справимся. - глядя ей в глаза, очень серьёзно проговорил он. - Ты переживаешь, потому что для тебя это в первый раз, но для меня-то в третий, ты только не скрывай ничего, не молчи, потому что догадываться я не умею. Они снова обнялись и стояли так некоторое время, пока в кухонную дверь не забарабанил Серёжа. - Маа-папа, а курочка уже сготовилась? когда мы будем есть? Людмила Прокофьевна вышла из приятного оцепенения, Анатолию удалось успокоить её, наконец-то в его объятиях липкий страх, неуверенность и подспудный стыд за то, что она боится и плохо себя контролирует, отступили. - Бедный ребёнок, изголодался! - воскликнула она. За ужином атмосфера снова была лёгкая и смешливая, как до того момента, когда Людмила Прокофьевна стала ощущать изменения в своём теле. - Ребята, мы должны вам кое-что сказать, - Новосельцев решил не тянуть с объявлением новостей сыновьям. - через 6 месяцев у вас появится еще один братик или сестричка! Вова улыбнулся и посмотрел в потолок. Людмила заговорщически ему подмигнула. Ничем не выдав свою информированность, Вова тем не менее, молча наслаждался тем фактом, что он узнал обо всём ПЕРВЫМ. Что секрет такого масштаба был доверен именно ему. Серёжина реакция была предсказуема, он был добрым мальчиком и пока не знал, как меняется жизнь семьи с появлением еще одного ребёнка. Он бурно радовался, хлопал в ладоши, прикладывал ухо к животу Людмилы Прокофьевны и соображал как он будет делиться игрушками. В том, что родится брат, а не сестра, у Серёжи сомнений с первой минуты не было. - Я хочу, чтоб вы не забывали, что мы все теперь должны маме помогать еще больше, потому что она часто будет плохо себя чувствовать. И не огорчать её дурацким поведением!! - Анатолий Ефремович и сам не заметил, как употребил слово "мама" вместо "тёти Люды". Зато это сразу же заметил Серёжа. - Теперь, когда ты родишь нам братика, я уже могу называть тебя мамой! - полувопросительно-полуутвердительно сообщил он. Людмила Прокофьевна смутилась. Это было желанное событие для неё, но она всегда боялась это сказать, ведь мальчики помнят и родную мать. - Конечно, вы можете называть меня как хотите, - растроганно ответила она, взглянув на Вову, и надеясь, что он поймёт, что никакого давления нет и он по-прежнему может звать её "тётей Людой", если ему так комфортнее. После ужина, когда Людмила перетирала и расставляла вымытую Вовой посуду, Анатолий Ефремович подошел и обнял ее сзади. - Мадам, в вашем пикантном положении теперь особенную важность приобретает ваш семейный статус. - шутливо промурлыкал он. - Я еще раз предлагаю вам руку и сердце, станьте наконец моей законной женой. Калугина расслабленно улыбнулась. - Только если ты всё сам организуешь. Мне теперь ничего, кроме работы, заботы о мальчиках и ношения себя и живота не под силу… - Ну, пока что особенного живота у тебя нет, но не вопрос, я всё организую сам. Пригласим только близких друзей, скромная маленькая церемония. - Анатолий был ужасно рад, что всё так удачно обернулось с беременностью и он наконец женится на своей строптивой начальнице, сделав её Новосельцевой. - Пусть имя ребёнку потом придумают мальчики. - сказала вдруг Людмила Прокофьевна. Свадьба занимала её мысли гораздо меньше, чем то, как адаптируются ко всему старшие дети. - Пусть чувствуют свою причастность. - Это очень хорошая мысль, ты права, - согласился Новосельцев. *** Весть о предстоящей свадьбе и беременности Калугиной разнеслась по Статистическому учреждению со скоростью света. Шурочка уже собирала с коллектива по рублю, сразу на два события, Верочка то и дело старалась подсовывать начальнице витаминизированные чаи, а Самохвалов расцвёл в предвкушении скорой перспективы занять место директора. Людмила Прокофьевна, однако, помимо неожиданной радости, что она таки станет скоро матерью, чувствовала на своих плечах огромный гнёт ответственности за то, чтобы оставить дела в конторе в полном порядке, а также за то, чтобы ей осталось куда выйти потом из декрета. Она очень переживала о том, как Оле Рыжовой и Новосельцеву будет работаться под Самохваловым в её отсутствие, и предчувствия на эту тему были у неё самые плохие. Она несколько раз беседовала с министром на эту тему, прося прислать и.о. директора извне, а не поднимать Самохвалова, указывая на примеры его безалаберности, легкомыслия и всего, что хоть как-то могло говорить о том, что Юрий Григорьич "пока не готов" занять её место. К счастью, спустя некоторое время, министр сдался. Кандидатура и.о. не впечатляла Калугину, она была наслышана о товарище Хрипакове, и это был тот еще сукин сын, но во всяком случае, понапрасну придираться к Оле и Толе он не станет, ему неинтересен этот уровень возни, а большего Калугиной пока и не надо. Свадьбу сыграли мило и камерно. Приглашены были только Рыжовы в полном составе, Верочка с супругом, друг Новосельцева старый холостяк Михаил, и соседка Клавдия Львовна, помогавшая присматривать за мальчиками и оттого давно ставшая почти членом семьи. Степанида Васильевна, соседка Людмилы Прокофьевны, ввиду проблем со здоровьем прийти никак не могла, но передала трогательную поздравительную открытку и 25 рублей, выделенных ею с пенсии на подарок молодоженам. Водитель Вадик в качестве свадебного подарка бесплатно довез семейство Новосельцевых до ЗАГСа и обратно. Он искренне радовался за свою "директоршу" и сожалел, что теперь, вместо неё, ему придется возить какого-то нового напыщенного индюка. Даже в худшие свои периоды, Людмила Прокофьевна никогда не унижала Вадика, не поручала ему никаких личных дел, не относящихся к работе, а если и вызывала в выходные, то всегда оплачивала эти часы дополнительно, что для начальства её уровня было редкостью. Отмечание устроили в квартире Калугиной. Ольга Петровна и Клавдия Львовна взяли на себя кулинарную часть подготовки и заставили стол многочисленными закусками, салатиками и прочими разносолами. Верочка, разумеется, была ответственной за гардероб жениха и невесты как в ЗАГСе, так и после него. Учитывая, что ходить на шпильках и в изящных нарядах Людмиле Прокофьевне стало в её положении тяжело, но живота пока особенно видно не было, Вера заказала портнихе приталенное вечернее белое платье с V-образным воротом, поясом и юбкой-карандашом до середины колена. Такое платье можно будет ещё не раз одеть и на любое другое торжество. Поскольку оно было без рукавов, образ решено было дополнить длинными ажурными перчатками до локтей. На голове, вместо домико-подобной фаты, выпускаемой советской промышленностью, Вера искусно закрепила сбоку прически веточку белых, искусственных цветов. Невеста была полный отпад. Жениху купили в кои-то веки добротный новый костюм адекватной длины, из под штанин которого больше не торчали белые носки. Парочка, что надо - Вера была очень довольна своим результатом. Вова любовался родителями, с его лица не сходила счастливая улыбка. Какие же они красивые! Серёжа не отходил от Людмилы, ни на минуту не выпуская её руку из своей. Друг папы дядя Миша взял на себя роль фотографа и, как умел, запечатлел на плёнку всё происходящее действо. После съеденного и выпитого в честь молодых, будущего пополнения и того факта, что Людмила Прокофьевна перестала быть Калугиной, начались танцы. Верочка заблаговременно принесла из дома пластинки Бони-М, Аббы и Весёлых ребят. Жених с невестой переоделись в более неформальные наряды и лихо отплясывали в кругу ближайших друзей. Так бесшабашно и от души Людмила Прокофьевна не веселилась никогда. Плохое самочувствие ушло, обувь она сняла и не чувствовала отёков, атмосфера была искренней и радостной, всё было хорошо. *** После свадьбы жизнь Новосельцевых снова потекла своим чередом. По мере того, как росли размеры её живота, Людмила Прокофьевна уделяла всё меньше внимания работе и всё больше бытовым вопросам жизни своей семьи. Несмотря на частое недомогание и тяжесть в желудке и ногах, беременность по мнению врачей протекала нормально. Ребенок регулярно шевелился и послушать его, положив руку Людмиле на живот, стало отдельным аттракционом среди мужчин Новосельцевых. Вес Людмила Прокофьевна набирала согласно норме, анализы были хорошими, она принимала витамины, много гуляла, в основном с Серёжей, старалась высыпаться, хотя устроиться удобно с животом было иногда непросто, но будущий трижды отец помогал ей как мог, обкладывая её дополнительными подушками и свернутыми в трубу одеялами. Всё шло размеренно и по плану, пока в какой-то момент Людмилу Прокофьевну не обуяла мысль о необходимости срочного размена их квартир. Шутка ли, роды на носу, а они ютятся в тесной двушке, при этом квартира самой Людмилы стоит пустая. Несмотря на большой живот, она очень энергично взялась за дело: дала объявления в газету, расклеила в местах их с Серёжей прогулок. Постепенно пошли звонки и они то и дело ездили смотреть устроившую бы всех четверых трёхкомнатную квартиру. Но с квартирами хронически не везло. То неудобные смежные комнаты, то окна выходят на свалку, но маленький метраж, то слишком отдаленный район. Несмотря на то, что Людмила Прокофьевна задействовала все свои связи, подходящий вариант всё никак не находился и она нервничала. Доставалось, как всегда, Анатолию Ефремовичу, который, однако, усвоив накрепко урок, что с нервничающей Людмилой Прокофьевной не нужно спорить, а нужно лишь удесятерять порции любвеизъявлений и объятий, успешно справлялся со всеми её капризами и внезапными наездами. Тактика терпения в итоге дала свои плоды и они дождались квартиры, которая как нельзя лучше им подходила. Все три комнаты были отдельными и объединял их небольшой холл посередине. Пока малыш будет спать в комнате родителей, у Серёжи и Вовы будут собственные отдельные комнаты, а потом уж они решат как дальше. Район был новый, но не слишком удаленный от центра, окна выходили частично в тихий двор, частично на проезжую часть, в целом отличный вариант. До родов оставался последний месяц, когда Новосельцевы получили ордер, и Людмила Прокофьевна тотчас же, не откладывая занялась переездом.