А потом была просто жизнь

На последних месяцах беременности Людмила Прокофьевна чувствовала себя особенно усталой от своего живота и в целом состояния. Она поймала себя на мысли, что завидует небеременным, ведь им легко двигаться, в то время как ей часто требовалась помощь, чтобы просто встать с кровати. Ребёнок был довольно крупный относительно своей миниатюрной матери и из-за большого живота давно уже невозможно было даже самостоятельно обуться, приходилось просить Вову или Серёжу. Иногда Людмиле Прокофьевне казалось, что она продала бы душу дьяволу за возможность поспать на спине и животе, а не только на боку. Не говоря о периодах, когда заснуть совсем не удавалось и она оставляла супружескую постель для того, чтобы провести полночи сидя в кресле. А также о днях, когда ей безудержно хотелось пить литрами и от этого отекали не только ноги, но и руки с лицом. Она часто думала, что наверное, в 20 лет всего этого не замечаешь и физиологические трудности переживаются легче, а она "старородящая" (спасибо советской медицине за этот бесподобный термин), и поэтому ей всё тяжело. Всё это, разумеется, не способствовало её безоблачным любовным отношениям с Анатолием Ефремовичем. Властная женщина, привыкшая не только командовать, но и в совершенстве контролировать себя, большую часть времени ощущала себя абсолютно беспомощной, грузной и некрасивой. Ей было совестно за то, что она не может радоваться своей столь долгожданной беременности, что ей тяжко даются обычные бытовые дела и даже прогулки, что она не расцвела, как некоторые женщины в этот период, а наоборот, подурнела (хоть Новосельцев это и всячески отрицал). Людмила Прокофьевна изо всех сил старалась держаться молодцом ради детей и не ныть, но получалось с трудом. От постоянного сдерживания и угрызений совести, эмоционального ресурса на мужа почти не оставалось и от этого она угрызалась еще больше. Анатолий Ефремович, однако, преодолевал сложный период с удивительной стойкостью. Все хозяйственные заботы он взял на себя и частично озадачил ими Вову. Походы по магазинам тоже были на нём, и, конечно, очень помогала Оля. Когда Анатолий Ефремович в который раз начинал ее благодарить за раздобытое невесть где свежее домашнее мясо или творог, Рыжова недоуменно поднимала брови - ведь она всё равно покупает продукты для своей семьи, удвоить порцию покупаемого ей было совсем несложно. Кроме того, она очень сочувствовала начальнице, ибо знала не понаслышке, что беременность - не всегда и не для всех сплошная радость и счастье. Её саму тяжело токсикозило с Витей около трёх месяцев, и она до сих пор ярко помнила свои ощущения невозможности обрести физический комфорт. По вечерам после ужина, за которым семья Новосельцевых старалась обсуждать только дела мальчиков, Людмила Прокофьевна расспрашивала мужа о работе. Это развлекало её лучше всего. Она продолжала следить и тщательно изучать профильные периодические издания о новостях статистики, была в курсе зарубежных тенденций, в то время как замещающий её и.о. Хрипаков занимался больше политикой, чем своими прямыми обязанностями. Этому Людмила Прокофьевна была даже рада: вот теперь наконец посмотрят в министерстве и сравнят результативность карьериста и её - высокого профессионала, любящего своё дело. Не гнушалась Людмила Прокофьевна и конторскими сплетнями. Конечно, Новосельцева было не сравнить с Верочкой или Шурой в этой части, знал он немного, да и то от Ольги Петровны, но основные слухи что, кто, где, с кем и почему он жене передавал. От информации, связывающей ее с прошлой жизнью, где она была активной и влиятельной фигурой, у неё всегда улучшалось настроение и Анатолий любил эти моменты. Ближе к концу последнего месяца беременности, выйдя на финишную прямую и успешно разрешив наконец их квартирный вопрос, Людмила Прокофьевна озаботилась срочным переездом. Незадолго после получения ордера, она случайно встретила на улице свою приятельницу из министерства, Екатерину Сергеевну Казанцеву. Люда! - как-будто бы искренне обрадовалась Казанцева - Ты ли это?! Живот до носа стал, тебя уже за ним не видно! Сложно было понять комплимент ли это или, наоборот, осуждение. Людмила Прокофьевна, медленно шедшая с Серёжей домой из магазина, ненакрашенная, с волосами, зачесанными назад как когда-то в "мымринские" времена, глубоко вздохнула, подавляя досаду. Ну вот, прекрасно, теперь придется потерять полчаса на выслушивание всего, что Казанцева думает о ней, её браке и внешнем виде. Из красивого-то на ней только платье - специальное, югославское, для беременных, в чудесный весенний цветок, заботливо добытое для неё бог знает у каких фарцовщиков Верочкой. - Привет, - устало поприветствовала она Екатерину. - Да, ходить тяжеловато, но Серёня меня страхует. Нежная улыбка осветила её лицо. Дети Новосельцева были её отрадой и источником позитива. Вова стал неутомимой Золушкой, безропотно выполнявшей все поручения отца по дому. Чтобы освободить Людмилу от проверки своих уроков, он стал значительно лучше учиться. Именно ему она могла иногда пожаловаться на самочувствие, отца этим было жаль нагружать - он много работает и так очень стараясь облегчить ей жизнь. Серёжа тоже старался помочь, чем может. Основная его задача была, как сегодня, "выгуливать маму", которой обязательно нужно много дышать свежим воздухом, которая может внезапно почувствовать себя плохо, и, не дай бог, упасть на улице. Вот тогда-то Серёжина помощь - позвать прохожих вызвать скорую - будет жизненно необходима. Казанцева снисходительно улыбнулась. - Ты их облагородила, одела. Выглядят хоть как нормальные дети теперь. - Никак особенно я их не одевала. - парировала Людмила Прокофьевна, которой была резко неприятна пренебрежительная тональность приятельницы. Пусть у Новосельцева до неё действительно не хватало денег на разнообразный и хороший гардероб с обувью для ребят, но и оборвышами они никогда не ходили. - Да ладно, не прибедняйся. - В своей противной манере всезнайки насмешливо продолжала Екатерина Сергеевна. - Третьего-то куда пристроите? На голову себе? - Не поверишь - переезжаем в трёхкомнатную квартиру на днях. - Ядовито отозвалась Людмила. Жаль, что нельзя послать Казанцеву к чёртовой матери, очень уж серьёзные и высокие у неё завязки в министерстве. А ведь когда-то они почти дружили. Настолько, насколько в принципе экс-Калугина позволяла себе дружить с женщинами после злосчастной женитьбы товарища Зубова на её лучшей подруге Эле. Теперь понятно почему - на фоне "мымры" Екатерине Сергеевне нравилось блистать. Как только "мымра" перестала быть мымрой, как только у неё наладилась лично-семейная жизнь, "подруга" беспрестанно пыталась высмеять её выбор, предречь ему скорый крах и уколоть не только заурядностью Новосельцева, но и детей его зачем-то принизить. - Даже так? - удивилась Екатерина Сергеевна. - Когда ты успела? С животом? - А что живот? Живот животом, а мозги мозгами, - окрысилась Людмила Прокофьевна. - Беременность никак не мешает мне решать вопросы, моя управленческая эффективность нисколько не упала. Это было полное враньё, но Людмиле Прокофьевне уже вожжа попала под хвост. - Молодец, восхищена тобой, - фальшиво пропела Казанцева. - А что муж? Ещё не объелся груш? Она захохотала. Было очевидно, что фраза показалась ей самой очень остроумной. Людмила Прокофьевна бывшая Калугина, а теперь Новосельцева, каламбур не оценила. Она холодно смерила свою собеседницу уничтожающим взглядом и процедила: - Твоими молитвами, дорогая, с мужем всё отлично. А теперь прости, нам пора. Она взяла за руку Серёжу, всё это время меланхолично возившему рядом свою игрушечную пожарную машину, развернулась и пошла прочь не оглядываясь. Гори они синим пламенем эти "связи", не нужны ей такие приятельницы. Казанцева долго молча и потрясённо смотрела Людмиле вслед. Ну и дела! Что творит с женщинами дурацкая любовь! *** Сама того не осознавая, Казанцева разбудила своими колкостями и сарказмом спящего дракона в Людмиле Прокофьевне. От былой апатии и вялости не осталось и следа - Людмила мчалась домой как танк. Чтоб успеть за ней Серёже пришлось бежать вприпрыжку - так быстро она ходила только до беременности. Решено! Переездом она займется немедленно! Назло этой сучке Казанцевой, назло всем министерским трепливым курицам и петухам, которые ехидно посмеиваются у неё за спиной, ожидая провала её непонятного им всем брака. Убогие душонки! Она им покажет не только свою управленческую эффективность, но и способность быть счастливой с обычным советским гражданином! Анатолий Ефремович с любопытством наблюдал за кардинальными изменениями в поведении любимой женщины. Она резко вдруг стала очень собранной и энергичной. - Толя, в эти выходные мы переезжаем! - с порога объявила она. Анатолий Ефремович молча обдумывал распоряжение супруги, прозвучавшее как приказ, не подлежащий обсуждению. Но всё же решился вставить свои пять копеек. - Прям уже? Ты же вроде хотела, чтобы вначале я стены там перекрасил. - Перекрасишь, пока я буду в роддоме. - безапелляционно отрезала Людмила Прокофьевна. - Ммм, а что за срочность вот так вот внезапно? - всё-таки по итогам договоренности с прежними хозяевами их трёшки, а также с будущими хозяевами их собственных квартир, времени у них было еще достаточно. Людмила Прокофьевна развернулась к нему лицом и пристально посмотрела в глаза. В этом взгляде было много всего, но основная бегущая строка прокричала Новосельцеву о том, что расспросы неуместны, и что нужно просто сделать так, как хочет его женщина. - Понял-принял, вопросов нет. - отчеканил он. Людмила Прокофьевна с трудом поборола в себе озорное желание сказать "Вы свободны, товарищ Новосельцев", всё-таки это было бы грубо, хотя и смешно. В течении оставшихся до выходных дней, она с лихорадочной скоростью упаковывала в коробки всё, что попадало в поле её зрения. Вечное недомогание отошло на второй и третий план, она практически ничего не чувствовала, кроме желания поскорее провернуть проект переезда. Вечером, когда Новосельцев приходил с работы, они ехали в её квартиру паковать вещи там. Мальчикам было поручено упаковать свои одежду, книги и игрушки, Анатолий Ефремович занимался мебелью и бытовой техникой. Грузовик вызвали на субботу, в качестве грузчиков пришли помогать муж Оли Рыжовой Алексей и друг Новосельцева Михаил. Людмила Прокофьевна руководила погрузочными работами, подгоняла, направляла, следила, чтоб ничего не забыли. В суете она не сразу заметила начавшиеся периодические ноющие боли внизу живота. Когда загруженный вещами Новосельцевых грузовик наконец отъехал от переулка Чернышевского, Людмила Прокофьевна вызвала такси. Анатолий и Михаил с мальчиками должны были ехать к их новой трёшке встречать и разгружать машину, а она с Алексеем планировала дождаться своего водителя Вадика, который с готовностью согласился помочь бывшей начальнице с переездом, и поехать на Герцена, загрузить в вызванный туда грузовик вещи из своей квартиры. В "Волге" Вадима краем сознания Людмила Прокофьевна зафиксировала, что боли внизу живота, пожалуй, усилились и стали регулярными. Но списала это на напряжение в связи с переездом. Когда она выходила из машины, внезапно из неё что-то плюхнуло и потекло вниз по ногам. Господи! Отошли воды. Как не вовремя! Людмилу охватила паника. Она застыла на месте в ступоре, соображая, как перестроить план действий. Теперь боли внизу живота заимели смысл - это же были начинающиеся схватки! - Лёша!! Вадик!! - крикнула она. Лицо её стало мертвенно бледным, но мозги соображали ясно, как часы. - У меня начались роды. Поднимитесь в квартиру и вызовите мне скорую, я поеду в роддом. Толику ничего не сообщать, пока не доедете до квартиры и не выгрузите там всё барахло. Здесь, прошу вас, пожалуйста, управьтесь сами. Лёша, попроси потом Олю помочь Толику собрать мои вещи в роддом. Всё основное я приготовила, но лучше чтоб она еще раз проверила, а то у меня больше нет подруг с опытом пребывания в роддоме. Какая досада, что не удалось поговорить перед родами с Рыжовой. Они всё откладывали этот разговор до "ближе к делу". И вот это "ближе к делу" нежданно-негаданно случилось, а никакого внятного дружеского инструктажа она так и не получила. Мужчины оказались на высоте - никакой истерики и неконструктива. Со словами "Всё будет сделано, не извольте волноваться!" оба метнулись в квартиру, а Людмила Прокофьевна села дожидаться скорую на лавочку перед подъездом. Сидеть в мокрых трусах было противно, но переодеться всё равно не во что, все вещи плотно упакованы, хорошо еще, что платье особенно не пострадало. Удача, что она не забыла одеть наручные часы - можно засекать время между схватками, чтобы потом сообщить врачу. Скорая подъехала спустя 20 минут. Мужчины энергично сносили вещи в грузовик, периодически бросая на неё тревожные взгляды. Махнув им на прощание рукой и крикнув "Спасибо, ребята, буду должна!!", Людмила Прокофьевна с помощью фельдшера залезла в машину скорой помощи. Не так она представляла себе эту поездку. В её мечтах они должны были отправиться в роддом вдвоём с Новосельцевым, рука об руку и прочувствовать по полной программе этот момент скорого рождения их общего ребёнка, плода их безумной страсти. В реальности же будущий трижды отец семейства занимался сумками и клунками, в то время как она изо всех сил пыталась сохранять самообладание и чувствовала себя какой-то одинокой. *** В роддоме Людмилу Новосельцеву приняли без энтузиазма, по-будничному. Она педантично сообщила врачу о сокращающемся интервале между схватками и отошедших водах. Без малейшей эмоции на лице дежурный врач, усатый мужчина лет пятидесяти с плюсом, записал данные, скептически смерив её усталым взглядом. Ей выдали проштампованные больничные вещи, видавшие виды и много-много стерилизаторов, а кое-где и порваные, и велели идти бриться и мыться. Людмила Прокофьевна поблагодарила свою прозорливость - брилась она в последнее время регулярно, как уж могла, с трудом видя что-то в зеркале из-под живота. Потому что здесь, совершенно одна, безо всякой помощи, жуткой тупой опасной бритвой она бы не побрилась. И как бедные роженицы должны были это делать, куда смотрит Минздрав… С трудом ополоснувшись в некомфортном казённом душе и сдав санитарке всю свою одежду, Людмила вернулась к врачу, откуда была направлена оформляться в зал рожениц. Схватки были регулярными и всё более болезненными, но терпимыми. Услышав дикие женские крики из зала рожениц, Людмила Прокофьевна подумала, что она ни за что на свете не позволит себе так потерять лицо, а будет в любом случае терпеть, сцепив зубы. При осмотре врач сообщил ей, что раскрытие шейки матки у неё всего 3 пальца, в то время как должно бы быть уже больше, поэтому, поскольку отошли воды и ребенок долго ждать не может, сейчас её будут стимулировать. Лёжа под капельницей с окситоцином и чувствуя, как боли становится всё больше и чаще, Людмила то и дело думала, что если бы рядом сидел Анатолий Ефремович и держал её за руку, ей было бы значительно легче. Интересно, что они там все сейчас делают, как справятся без её чуткого руководства. А что чувствует там внутри их ребенок? Наконец-то они узнают кто там - мальчик или девочка. Как она и решила, привилегия выбрать имя новорожденному была отдана старшим братьям. Вова придумывал имя на случай, если родится мальчик, а Серёжа - если девочка. Несмотря на то, что он почему-то был железно уверен в том, что у них родится брат, а вовсе не сестра, Серёжа выбрал имя "Кристина". Людмила Прокофьевна про себя тихо порадовалась, что не "Лиза", Лизу бы она не вынесла. Вова остановился на имени "Максим". Оба имени понравились родителям, так что очень скоро станет ясно, кто жил все эти 9 месяцев в животе - Максим или Кристина. Постепенно боль стала настолько сильной, что терпеть её стало невыносимо. Врач попеременно с акушеркой периодически подходили к Людмиле, производили осмотр, слушали трубкой живот, но нужного раскрытия шейки матки и ее размягчения всё не наступало. Ей прокапали уже несколько бутылок окситоцина, но толку не было. Людмила Прокофьевна иногда смотрела на настенные часы, стрелка двигалась, а прогресса в её состоянии всё не наблюдалось. Спустя 8 часов, она уже была не в силах думать какие-то мысли, боль застилала собою всё сознание. Ей казалось, что наверное, это конец, наверное она не выживет. Врач созвал консилиум из других врачей, они осматривали её, только увеличивая своими манипуляциями количество боли, что-то обсуждали. Иногда слова были очень грубыми. Людмиле Прокофьевне казалось, что врачи не понимают КАК ей больно. Они двигались будто в замедленной съёмке. В какой-то момент, не выдержав, она взвыла: - Да сделайте же уже что-нибудь скорее!!! Голову мне отрубите или что, я уже БОЛЬШЕ НЕ МОГУУУУ!!!! Один из врачей, с намного более приятным лицом, чем основной, ведущий роды, мягко улыбнулся и похлопал ее по руке: - Людочка, я вас слышу, вы молодец! Скоро родим, не переживайте, еще никто отсюда не выходил, не родив. Десять часов схваток, от которых Людмила Прокофьевна полностью обезумела. Она уже не могла вслушиваться и вникать в разговоры врачей, что конкретно шло не так с её родами. Беременность была в сущности беспроблемной - она ни разу не лежала на сохранении, ни одного кровотечения, все анализы были с плановыми результатами. Ну почему?! В конце концов, врачи объявили ей, что хоть полное раскрытие и наступило, но ребёнок неудачно застрял в родовых путях и её будут кесарить. Да что угодно, лишь бы прекратить эту дикую боль, от которой она уже давно орала благим матом, никого не стесняясь и забыв о том, как пообещала себе ни за что не терять лицо. Её возили по залу, перемещали с кресла на каталку, готовили к операции, а самой Людмиле Прокофьевне оставалось только верить в советскую медицину и то, что врачи таки не дадут ей и её ребенку пропасть. Наконец ей на лицо надели маску с наркозом и она отключилась. *** Разгрузив и перетаскав в квартиру из двух машин всю мебель и многочисленные коробки вместе с мужчинами и сыновьями, Анатолий Ефремович внезапно подумал, что это очень странно, что Людмила Прокофьевна до сих пор так и не приехала. В суматохе разгрузочных работ, увидев Вадика и Алексея, он вначале подумал, что наверное Людмила осталась на квартире, собирая последние мелочи, прощаясь с соседями, а может и встречая новых жильцов своей квартиры. Когда же он увидел приехавшую непонятно зачем Олю, то наконец обратил внимание, что лица её мужа и Вадима были такими же напряженными и тревожными, как и её собственное лицо. - Лёша, а где Люда? - спросил он. - Почему она с вами не приехала? Видя, что основная часть переезда уже завершена и непредсказуемая реакция Новосельцева ничему не помешает, Ольга Петровна решилась сообщить новость. - Толя, у Люды начались роды, она в роддоме. Ты не переживай, скорая её отвезла, она под присмотром врачей, всё будет хорошо. Ты мне только скажи, где её сумка с вещами, которые она приготовила? Надо проверить, не забыла ли чего и всё ли из этого можно будет передать. Анатолий Ефремович резко побледнел и выпучил глаза: - Как?.. Уже?? - Ну уже, уже! У неё ведь 39я неделя шла, всё чётко. - успокаивающим тоном заговорила Рыжова. - Но ведь рожают на 40-вой, - не унимался Новосельцев. - Ой, ну Толя, ну что ты в самом деле, где 39я там и 40я! Ты слышал мой вопрос про вещи? Где сумка для роддома? Ольга Петровна поняла, что действовать надо директивными указаниями, тогда Анатолий Ефремович переставал суетиться, говорить лишнее, заикаться и просто делал, что нужно. Он нашел посреди сваленных в кучу коробок, большую сумку и отдал Ольге. Рыжова быстро пересмотрела содержимое, кое-что вытащила, записала в своём блокноте, что нужно будет добавить. Вдруг все одновременно, как по команде, замерли, осознав, что никто из них не знает точно, в каком именно роддоме рожает Людмила. Вадиму и Алексею впопыхах не пришло в голову спросить у скорой, куда её повезут. Теоретически можно было предположить, что это ближайший от её квартиры на Герцена роддом, но что если тот переполнен и там не оказалось мест? Ольга Петровна села за телефон. Ведь номера телефона их новой квартиры Людмила Прокофьевна наверняка не помнит, выучить ещё не успела, и даже если всё уже кончилось, не будет знать куда позвонить сообщить. Слава богу, в ближайшем от улицы Герцена роддоме никакой переполненности не наблюдалось и ей сразу сообщили, что Людмила Прокофьевна Новосельцева действительно поступила в родильное отделение и прямо сейчас рожает, а когда всё закончится вам сообщат. Нет, номера телефона она не оставила, да, можете продиктовать. Потянулись долгие часы ожидания. Ольга Петровна поняла, что она обязана возглавить процесс, и отпустив Вадима и Михаила по домам, взялась за детей и приготовление еды, а мужчинам велела в ускоренном темпе разбирать вещи. Через несколько дней молодая мать с новорожденным должны заехать в уже обустроенную квартиру. В этот день они успели немного - только расставить мебель и собрать детскую кроватку, которую Новосельцев заблаговременно достал с хранения из Мишиного гаража. Лень было вовремя продать, вот и пригодилась. В этой кроватке спали и Вова, и Серёжа, послужит и третий раз. Анатолий Ефремович каждую минуту чутко ждал звонка из роддома, но его всё не было. - Не накручивай себя, - успокаивала его Ольга, - роды не всегда бывают такие быстрые и лёгкие, как были у Лизы с мальчишками. Да она и помоложе была. Люде отдохнуть нужно будет, она не сможет сразу встать и выстоять очередь к телефону, она же там не одна такая. - А вдруг что-то пошло не так, - переживал Новосельцев, - Если она уехала в роддом около часа дня, значит уже должна была бы родить. И кто придумал эту глупость, что мужчинам нельзя присутствовать на родах… - Ну что ты несёшь, ничего это не значит! Может врачи решили подождать, а может уже всё и закончилось, но она обессилела и спит. Выпей еще чаю и попытайся поспать. Скоро вам тут не до сна будет. Телефон, если что, тебя разбудит. Около девяти часов вечера Ольга и Алексей уехали к себе домой, взяв с Анатолия клятву сразу же позвонить им, как только он узнает новости, даже если это будет глубокая ночь. *** Операция экстренного кесарева сечения закончилась к 4м часам ночи. Мальчика длиной 52 см и весом 3,5 кг достали из Людмилы Прокофьевны целым и невредимым. Роженица очнулась от наркоза на каталке по пути в палату реанимации, со льдом на животе в области шва. Ну что ж, шов на животе всё же лучше шва на причинном месте, надо во всём искать позитив. "Где мой ребёнок?" - хотела было спросить везущих ее санитаров Людмила Прокофьевна. Но язык не слушался и вместо слов она промычала что-то нечленораздельное. В палате реанимации уже лежало три женщины, Людмила Прокофьевна была четвертой. Все трое были значительно младше. У двоих это были первые роды, у третьей вторые. Товарки были приветливыми и тепло поприветствовали Людмилу, тем более, что и сами попали в эту палату незадолго до неё. Лежать было не слишком комфортно, особенно с катетером в мочевом пузыре, но зато и вставать в туалет по малой нужде было не надо. Только теперь Людмила наконец заметила на своём запястье привязанную, скрученным в жгут, бинтом клеёнчатую бирку, которая гласила "Новосельцева Людмила Прокофьевна, мальчик, роды 13.04.1979, 04:12, вес 3521/52 см". Значит мальчик! Значит Максим! Она всё еще не могла поверить в реальность произошедшего. Неужели она действительно сделала это - произвела на свет нового человека! Столько лет ей казалось, что она никогда не испытает ничего подобного в своей собственной жизни! Через несколько минут к ней подошла женщина-врач. Молодая и серьёзная, ничуть не приветливее врача, принимавшего роды. - Скажите, когда я смогу увидеть своего сына? - обратилась к ней новоиспеченная мать. - Если хорошо будете восстанавливаться, послезавтра, - строго ответила докторша, - Роды у вас были не из лёгких, но с ребёнком всё хорошо, не беспокойтесь. - А как мне сообщить мужу? Людмила Прокофьевна вдруг в ужасе вспомнила, что совершенно не помнит номер телефона их новой квартиры. Её прошиб холодный пот. Конечно, Новосельцев не маленький, догадается обзвонить все роддома, но вкупе с переездом, дополнительный стресс ему совсем ни к чему. Сейчас она подумала о нём с бесконечной нежностью. Трижды отец безропотно вытерпел все её бесчисленные причуды и придирки во время беременности, вечное минорное настроение и недомогание. Старался освободить её буквально от всех забот и даже, в течении нескольких недель подрабатывал ночным грузчиком в привокзальном депо, чтобы заработать побольше денег к рождению ребёнка, ведь мало ли что понадобится, могут возникнуть экстренные траты. - Мужу вашему всё уже сообщили, - уверенно сообщила врач, - кто-то из родных звонил еще вчера и оставил ваш номер телефона. С ними связались. Людмила вздохнула с облегчением. Кто-то из родных… Наверняка Оля звонила, потому что Толик, узнав, что она укатила в роддом, не был в состоянии связно разговаривать. Могла ли она еще два года назад представить, что сотрудники из отдела лёгкой промышленности станут её семьёй? Повороты судьбы бывают подчас воистину невероятными! *** Анатолий Ефремович спал плохо. Чтобы наверняка услышать телефон, стоявший в холле, он устроился спать на маленьком диванчике, скрючившись в три погибели и не раздеваясь (вдруг сразу придётся мчаться в роддом!). Ему почему-то снились статистические отчёты, бесконечные таблицы с несходящимися цифрами, и лицо Людмилы Прокофьевны, вопрошающей в финале "Почему ты не запланировал к выпуску достаточное количество детских ползунков?? Как мы теперь будем жить?". Долгожданный звонок телефона заставил его подпрыгнуть. - Алё!! Алё!! - закричал он в трубку, - это роддом? - Это я, - раздался в трубке смущенный бас Миши. - Хотел узнать, вы там родили уже или как? - О чёрт… Сколько времени? - пытаясь отдышаться от нервного перевозбуждения, спросил Новосельцев. - Четыре утра… Я посчитал-прикинул по времени, и подумал, чего это ты не звонишь до сих пор? - судя по всему дяде Мише этой ночью тоже спалось плохо. - Спал бы ты лучше, дурак! - в сердцах бросил Анатолий Ефремович. - Никто еще не сообщал, только разбудил меня зря! Анатолий Ефремович повесил трубку и понял, что заснуть уже никак не удастся, хоть голова и была тяжелой, будто набитой песком. Минут сорок он ворочался, пытаясь принять позу, удобную для затекшего за ночь тела. Снова раздался телефонный звонок. На сей раз это действительно был роддом. - Это квартира Новосельцевых? Беспокоят из роддома. Ваша жена Людмила родила мальчика. Было выполнено экстренное кесарево сечение. Мать и ребёнок чувствуют себя хорошо, но в обычную палату её переведут из реанимации только завтра. - Пожилая санитарка говорила медленно и чётко. Шутка ли, разбудить в такую рань плохо соображающего молодого папашу, ещё не запомнит, подумает, что приснилось. Новосельцев сел на диване и некоторое время переваривал услышанное. Из комнаты вышел заспанный Вова. - Пап, кто это звонил два раза? - Это из роддома. У вас родился брат. - почему-то шёпотом проговорил он. Вова оживился. - Ну всё, мать теперь повесится с нами, четыре мужика в доме и одна она! - засмеялся он. - Ничего, ей не привыкать руководить коллективами, справится. - усмехнулся Анатолий. - Мы же будем ей помогать. Ты иди поспи ещё, рано. В роддом всё равно можно будет только завтра поехать, в окне её увидать. Вова скрылся за дверью их нового дома, а Анатолий Ефремович всё думал, что могло пойти не так, если Людмилу экстренно прокесарили. Вряд ли кто-то расскажет ему все детали, а она сама наверняка плохо помнит происходившее, но главное, что всё хорошо и все живы. Как и обещал, он сразу же позвонил Рыжовым и Михаилу. - Намучилась небось, - сказала Ольга Петровна в ответ на рассказ Новосельцева. - Ну ничего, теперь главное, чтоб молоко прибыло. Шов на животе куда удобнее, чем на промежности. Я-то с Витькой порвалась на британский флаг, зашивали по живому, да еще йодом туда.. А потом ходи на обработку этого всего, да в туалет как - можешь себе представить. Ох, доля наша женская… За 5 минут удовольствия столько страданий. Оля никогда не рассказывала ему раньше подробностей своих родов, он и не знал, как несладко ей пришлось. У его бывшей жены Лизы роды были оба раза стремительные и лёгкие, она всё хвасталась подружкам, что буквально "выкакала" своих детей за пару часов безо всяких проблем и разрывов. Тот, кому всё даётся легко, ничего и не ценит - подумалось Новосельцеву. Он окончательно встал и отправился в душ. Нужно скорее разбирать вещи и приводить квартиру в порядок. Людмила Прокофьевна и Максим Анатольевич Новосельцевы должны быть встречены по высшему разряду!