Deux Ex Machina/Higher Love

— Сколько можно готовить роллы? Доминик чувствовал вседозволенность. Он мог говорить что угодно, никакой разницы не было. Мэттью в ответ всегда молчал. То ли намеренно игнорировал, то ли ему действительно было все равно. Результат всегда был один и тот же. Это развязывало ему язык. Такая вот скрытая польза. — Ты скоро станешь японцем, — единственное, что Доминик мог есть из всего, что было в холодильнике, это салат чука. — Мне рис уже в горло не лезет. — О, а ты ничего и не будешь делать, чтобы это изменить. Ты всегда можешь приготовить что-нибудь, что нравится тебе, — Мэттью говорил это безо всяких эмоций (как, в общем, и почти всегда), но именно поэтому сказанное звучало, как издевка. Видимо, не один он имел дар предугадывать действия человека, с которым он так много времени проводил в одной квартире. Мэттью тоже хорошо его знал. Он знал, как Доминик любил есть то, к приготовлению чего он не приложил и пальца. Возможно, Беллами был прав. Возможно, Доминик и был бытовым инвалидом и бесстыжей ленивой скотиной. Он слышал то, что ему говорили. Что он мог есть, что дают, и не выебываться, если собирался продолжать паразитировать на чужом труде. Именно это, как ни странно, он и собирался делать. Ведь если бы еды не было, он бы просто куда-нибудь ходил за готовой едой или ел бы чипсы. Он не знал, бесило это Мэттью или нет, ведь тот ничего не говорил. Здесь-то Доминик и отражал его подход к быту. Не хочешь говорить, что тебе не нравится? Ешь что дают. Или ищи, где купить то, что менять уже не надо. Вот только с людьми, в отличие от еды, это так не работало. И Доминик удивлялся, что, прожив столько лет, люди все никак не могли это понять. В этот момент он решил, что поедет в Германию, даже если никто не научит его говорить по-немецки и понимать немецкий. Раз ему так не хочется выражать свое мнение на этот счет, будет есть, что дадут. Келли Уолстенхолм, как и всегда, умудрялась участвовать в создании ситуаций-совпадений так метко, что ее можно было бы считать провидицей. Стоило Доминику только принять решение уехать, как она тут же звонила, будто собиралась бежать и спасать неразговорчивую жопу Беллами. Доминик был не прочь повиснуть на телефоне. Он все так же ничем не занимался, кроме своего инстаграма и придумыванием новых хореографий. Если он был не в какой-нибудь студии танцев, он гулял пешком. — Привет, стерва, — сказала Келли, и это сорвало его с дивана, где он сидел с тетрадью и делал упражнения. — Guten Tag, Zick. Wie geht's? — У тебя смешное произношение, — Келли захихикала. — Тебя Беллами вообще хоть чему-нибудь учит? Если бы Доминик не был занят тем, что натягивал штаны, чтобы пойти на улицу, то этот вопрос разбередил бы едва затянувшуюся рану, и он бы стал ныть о том, как Мэттью, кажется, искренне наплевать на него. — Секундочку, — Доминик отложил телефон, чтобы натянуть на себя байку. — Все, я здесь. Пойдем гулять. Келли была хорошим вариантом, чтобы научиться говорить хотя бы стандартный минимум на немецком. Почему он вообще так зациклился на Мэттью? Может быть, ему действительно было некогда. Она развлекала его болтовней, пока он ехал в лифте и выходил из дома. На улице было очень даже ничего. Байки вполне хватало, чтобы согреть его в эту весну. — Я буду только рада созваниваться с тобой каждую неделю, крошка. Что у тебя нового? Доминик оглянулся на дом, от которого он убегал, как от злейшего врага, и только на углу выдохнул с облегчением. — Я решил уехать. — Почему? Я в шоке. Еще вчера ты писал, как тебе тяжело будет уехать и все такое… — Келли чем-то шуршала на фоне. Почему? Потому что плохо кормят? Доминик расхохотался. Он действительно не знал, как ответить на этот вопрос. Из-за суши. — Я не знаю. Что-то просто произошло. — Что? Доминик так и не смог рассказать ей, что чувствует себя ненужным в этом доме. Он воспользовался моментом, чтобы отвлечься самому и отвлечь Келли заодно от ее забот о детях. — Я думаю, что я справлюсь. Это моя мечта, и я готов попробовать при любых вводных данных. — Что бы ни произошло, без опыта ты не останешься. Плохо точно не будет. — Спасибо, мам, — сказал он и усмехнулся. — Я тоже думаю, что хоть что-то хорошее из этого выйдет, даже если не сразу. Оставалось только сказать Мэттью об этом решении. Доминик агрессивно вырисовывал круги по району, стараясь дышать глубже. Грудь сжимало от волнения, страха или чего-то на то похожего и приходилось делать усилия, чтобы вобрать в себя больше воздуха. Он все-таки зашел в магазин за ковриком для ванной и накупил еще кучу всяких красивых подставок и полочек. Руки были заняты всем этим добром, когда Мэттью написал. Доминику пришлось притормозить и сгрузить все покупки у ближайшей стены, чтобы прочесть сообщение.       М: Давай прогуляемся. Я заканчиваю работать через два часа Доминик удивился этому сообщению не меньше, чем Келли удивилась его решению.       Д: Я встречу тебя       М: Ок Ему нужно было примерно столько же времени, чтобы добраться до дома, а потом до университета. Наверняка Беллами еще бы задержался после работы по какой-нибудь причине, так что Доминик захватил по пути кофе и фалафель. Он шел по памяти, разглядывая нудный пейзаж. Не было ничего более успокаивающего, чем ходить между рядами почти что идентичных домов и слушать музыку. Когда он подошел к университету, то почти успокоился. Доминик уселся на одну из лавочек во внутреннем дворике и стал ждать. Вокруг порхали студенты и преподаватели, и отличить одних от других было не так-то просто. Сам Доминик сидел спиной ко входу и надеялся, что Мэттью и так его узнает, хоть он и натянул на голову капюшон. Будет куда проще сказать ему вне дома. Это было волшебное совпадение, заставившее Мэттью, домоседа-чемпиона, вдруг «захотеть прогуляться» в пятницу вечером. Было около четырех часов дня. Доминик окончательно упокоился, рассматривая людей, сновавших туда-сюда с книжками и сумками подмышкой. Они пили воду, пили кофе, спешили, смеялись, спорили, были одни. Было понятно только то, что для Доминика совсем неестественно было сидеть дома так много, как он это делал последние полгода. Ему как воздух нужно было общение с новыми людьми. Мэттью появился рядом, будто из воздуха, и испугал его. Было уже не так холодно, но он все равно кутался в свое пальто от ветра. — А где твои вещи? — Доминик спрыгнул со спинки лавочки. — Не сиди с ногами на лавке, а то исключат, — сказал он, достал из кармана сигарету и зажигалку. — Оставил в машине. — Погода не прогулочная. Ветер, — Доминик почесал нос и отвернулся, чтобы окинуть взглядом корпус в последний раз. — Какая ностальгия. Ты иногда вспоминаешь, как мы здесь курили? Мэттью долго не отвечал на это. Он прикурил, и они быстрым шагом пошли куда глаза глядят. — Раз уж тебе надоели суши, давай сходим куда-нибудь. У него было, должно было, обязано было быть хорошее настроение. Доминик постарался не выглядеть удивленным, когда повернул голову, чтоб посмотреть во внимательно изучающие его глаза. — Теперь я уже не думаю о сводящих с ума достающих меня молоденьких студентиках, — он ухмыльнулся уголком губ. — Только иногда, когда погода особенно плохая, вспоминаю, как ты соврал, что у тебя нет зонтика. — Что? — Ты не помнишь? Доминик минут десять, пока они шли, куда глаза глядят, пытался вспомнить, о чем говорит Беллами. — Ты спрятал зонт, чтобы одолжить мой. — Ты знал? Все это время? — Доминику не было неловко, ничего подобного. Он давился смехом. Когда-то совсем недавно он действительно был отчаянным, юным дурачком без тормозов. Он думал, что он самый скрытный человек на планете. — Я подумал, что он сломался. Но, зная тебя, и Харрисона, нетрудно догадаться, что это была разведывательная миссия, которая чуть не провалилась. Нужно было видеть, как ты второпях запихивал зонт в свой рюкзак, думая, что я не вижу. Мэттью тихо и коротко посмеялся. Из-за гула машин и шума разговоров на улице этого было почти не слышно. — Мы были веселой парочкой, — сказал Доминик и повис у Мэттью на локте. Ему было так хорошо в этот момент, что в районе груди снова предательски заныло чувство вины. Он собирался сказать, что хочет уехать, и нарушить эту редкую идиллию. Наверное, «‎свежий» воздух влиял на них обоих благотворно. Доминик не мог понять, это место было неподходящим, или же они привезли из Плимута свои нерешенные проблемы, и поэтому находились в постоянном внутреннем напряжении. Он не верил, что Мэттью не чувствовал того же. — Что мы будем есть? — Чего тебе хочется? Доминик пожал плечами, но уже через секунду все придумал. — Хочу пасту с морем сыра. — С четырьмя морями? — уточнил Мэттью. Доминик любил пиццу «‎4 сыра» так сильно, что готов был есть ее каждый день, если бы у него были деньги. Он откладывал каждую копейку на свои поездки, которых не было уже сравнительно давно — пару месяцев как. Никуда не приглашали. — Да! — Доминик пихнул его локтем в бок. Мэттью хватило пары минут наедине с картами в телефоне, чтобы выбрать, куда сходить. Доминик почти никуда не ходил, и он бы точно потратил час на выбор. Разговор, как ни странно, клеился лучше вне дома. — Я никогда не понимал, почему преподаватели в универе так много зарабатывают. Каждый из вас мог бы без особых проблем быть папиком и содержать еще по три бедных студента. — По опыту — одного предостаточно, — Мэттью хмыкнул. — Почему ты такой… — Доминик чуть не ляпнул «довольный», и сам себе дал воображаемый подзатыльник. Как будто это было запрещено для Мэттью Беллами — быть довольным. — … такой экстра радостный сегодня? — Я получил грант на исследование каким-то чудом. Моя жизнь снова имеет смысл. Доминик вздохнул. Он не знал, на что он рассчитывал. Что Мэттью хочет извиниться за то, что не смог даже минутки уделить, чтобы распечатать ему правила чтения немецкого языка? В ответ он даже не стал спрашивать, что Беллами будет исследовать. Он был так далек от академической карьеры, что ему уже было все равно. Он мог бы, но почему-то не хотел. — Я решил уехать, — тут же сказал Доминик, как будто в отместку. — Куда? — отряд медленного реагирования имени Мэттью Беллами играл ему на пользу и пока не понимал, что это значит. — В Германию. Я поеду один. Мэттью молчал. У молчания появилась нагрузка. Он молчал все то время, пока они шли в место, которое он выбрал, и Доминик уже начинал паниковать. Ему конечно хотелось повредничать и поперетягивать одеяло, но он все еще не хотел портить настроение. Видимо, желание поперетягивать одеяло все равно победило. Он уже не чувствовал ни жалости, ни страха, что это расстроит Беллами. Он был вполне доволен жизнью у себя, в своей выдуманной университетской жизни. Доминик знал, что лучше подождать. Мэттью заговорил только когда они уже (чудом) уселись за столик на двоих в пятничный вечер и получили меню. — Тебе понадобится помощь. Он совсем не расстроился и не думал ни о чем из того, о чем думал Ховард. Доминик боролся с желанием хлопнуть себя по лбу. Он постоянно забывал о том, что Мэттью Беллами думал совсем не так, как он. Как? Одному богу известно. — Позвони Тому. Он будет рад помочь. Том Кирк. У Доминика даже дыхание сбилось. Он действительно мог. — Он уже собирается прекращать работать и жить на прибыль тех, кому он помог открыть свое дело, — Мэттью ухмыльнулся. — Я всегда знал, что он никогда не будет бедным. Доминик был точно так же рад, как и несчастен. От смешения чувств в груди он чуть не сошел с ума, и мысли о пасте с четырьмя морями сыра его уже не согревали. — А как же мы? Это был единственный раз за последние полгода, когда Мэттью куда-то его позвал. Они должны были хорошо проводить время и все такое. Но когда в последний раз они были абсолютно беззаботны и счастливы в компании друг друга? Нечего и начинать. — Ты ведь не поедешь со мной? — Придется отработать свой грант. А потом — кто знает. — Потом, это когда? — спросил Доминик. — Через пару лет. Это ему, Доминику, хотелось, чтобы Беллами без него жить не мог. Чтобы грустил, когда его нет. И впервые в жизни он подумал, что вряд ли это было возможно. Мэттью рассматривал меню как ни в чем не бывало, будто не понимал, что ему пытаются сказать. — Ты всегда можешь вернуться, — сказал Мэттью. Доминик уже начинал злиться и решил пока выбрать, что бы ему все-таки хотелось съесть, чтобы не наговорить чего-нибудь сгоряча. У Мэттью была слишком хорошая память на слова, и убедить его потом, что это было сказано по неосторожности и не имелось в виду, было уже почти невозможно. Они сделали заказ и теперь не осталось ни одного дела, кроме просмотра ленты новостей, которым можно было бы отодвинуть разговор во времени. — Тебе будет все равно, если я уеду жить в другую страну неизвестно на какое время? Мэттью поднял взгляд от телефона и заблокировал экран. — Я пока не знаю, — его взгляд был такой пронзительный и спокойный, что Доминик не выдержал и отвел глаза. — Ты еще здесь. Но разве я могу тебе мешать, если ты этого хочешь? — Можешь, — удивился Доминик. — Мы ведь пара. То есть, мы вместе. Понимаешь? Теперь уже ошарашен был Беллами. Как будто только что узнал, что он все это время состоял в отношениях и кому-то было не все равно, что он думает. Что у него только было на уме? В отличие от него самого, Мэттью уже подумал, что на этом разговор окончен, ел и делился впечатлениями от еды, цен и еще каких-то мелочей, на которые Доминик бы ни за что не обратил бы внимания, скажи ему кто-нибудь, что его любимый человек поедет жить в другую страну. Как будто они были по разные стороны стекла, которое разделяло две альтернативные реальности. — Что не так? — спросил уже на выходе Мэттью. Заметил, что Доминик особо молчалив последний час. Удивительно. — Меня поражает, что тебе все равно, рядом я или далеко. Подумав минутку, он ответил. — Мы с Томом дружим на расстоянии уже довольно давно. Это не так уж и плохо. — Это дружба, — Доминик отрицательно потряс головой. — Вы не принимаете решения вместе. — Это наверняка будет непросто, но и я не могу поехать с тобой. Так что придется смириться с этим. — Когда я уехал во Францию, ты скучал? Было уже темно. Они шли по направлению в центр, Мэттью вел. В желтом свете уличных фонарей его глаза блестели. — Меня развлекал Капранос и… — и Харрисон, продолжил про себя Доминик. Мэттью тяжко вздохнул. — Было не до скуки. — Да уж. — Я хотел, чтобы ты вернулся. — Чтобы что? — Чтобы… — уголок его губ пополз вверх. — Чтобы они оставили меня в покое. Я был спокойнее и... увереннее в себе, когда ты был рядом, на моей стороне. Теперь ситуация совсем не та. Несмотря на то, что внутри зияла огромная черная дыра недоумения, Доминик взял Мэттью за руку и засунул их руки в карман его пальто. Его ладонь была сухой и практически ледяной. — Сейчас ведь ты видишься с ним. — С кем? — С Харрисоном. — Иногда, — будто бы нехотя ответил Мэттью. — Мы не здороваемся друг с другом. Он пару раз пробегал мимо меня в коридоре. Я почти не сталкиваюсь с ними. — С «ними»? Они так редко говорили о работе Мэттью, что Доминику стало впервые искренне интересно и в то же время жаль, что он не спрашивал об этом раньше. — Я сейчас занимаюсь всем, что связано с английским языком. У «них» там вечеринка иностранных языков. Я знаю, кто супервайзер Эдварда, только поэтому я и знаю хоть что-то о нем и о них, и о том, что у них там происходит. Доминик поморщился. Ему и в самом деле было не интересно, что там происходило с Эдвардом Харрисоном. Его внимание привлекли парни с бумбоксом, танцующие на картонке рядом с торговым центром. Уличные танцоры. Они остановились неподалеку, и Мэттью достал сигарету. — Я больше не хочу ни за кого быть ответственным. Хотя подготовка преподавателей это одна из самых прибыльных ролей в университете. — Ты ведь ни на что не тратишь деньги. Куда ты их деваешь? — Доминика сильно отвлекали парни, которые танцевали прямо перед ними. На картонке было написано «день женщин в хип-хопе». — Вот, квартиру недавно купил, — сказал Беллами с ровным лицом. Он тоже уставился на парней, танцующих под песни этих самых «женщин в хип-хопе». — Хочешь потанцевать? Доминик улыбнулся и кивнул. Его ноги уже выбивали какой-то степ. — Дай мне свой телефон и иди, — сказал Беллами. — Зачем? Было неловко оставлять его одного, просто чтобы потанцевать. — А как же контент для Инстаграма? — притворно удивился Мэттью. — Приятно, что ты помнишь, — Доминик сунул ему в свободную от сигареты руку свой телефон, чмокнул его в щеку и подбежал к ребятам, которые отдыхали, пока смотрели на того, кто сейчас танцевал. Ему с радостью уступили место на картонке, ведь, по сути, он помогал им зарабатывать деньги и давал сделать перерыв и подышать. Рядом ходил парень с кепкой и протягивал ее проходящим мимо людям. Доминик попросил, чтобы ему включили его любимую песню и отдался музыке. Он намеревался вытанцевать все свои чувства и оставить их на этой картонке. Ему было так хорошо, что он не заметил, что собрал около двадцати людей. Мэттью спокойно стоял и снимал его, и он работал на камеру какое-то время, не чувствуя усталости. Когда на него смотрели, это мобилизовало его и второе дыхание не заставило себя ждать. Ему точно нужно было посетить какой-нибудь танцевальный баттл в ближайшее время. Это было веселее, чем учить других танцевать что-то уже придуманное им. Это было как писать картину с живой аудиторией, которая за тобой наблюдает. Мэттью был не единственным, кто снимал его. Люди, видимо, подумали, что он делает что-то особенно хорошее, раз его снимают, и присоединились. Один из парней присоединился к нему, и они начали баттлить, сами того не заметив. Так он хотя бы дал Доминику перевести дух. Соревновательность всегда включала его сильнее, чем что угодно. Ему хотелось танцевать чётче, больше, делать фризы и сложные степы, обыгрывать каждый звук и вызывать ободрительные окрики у аудитории. Деньги посыпались в кепку с двойной скоростью, когда все еще незнакомые ему ребята стали баттлить между собой. Одному из парней удалось его переиграть. Его тело явно было без костей, но из стали. Он так хорошо контролировал свои движения, умел в анимацию и брейкданс одновременно, что Доминик сдался и поднял руки ладонями вверх. — Вы супер, но мне пора идти. — Приходи ещё. — Оставь свою инсту, спишемся, — сказал парень с кепкой. — Спасибо, ты огонь, бро. Все они говорили одновременно, и Доминик дал им свою инсту, хотя и знал, что вряд ли они «спишутся». То ли он был уже слишком стар, чтобы эти знакомства перетекали во что-то иное, то ли Лондон был проклятым городом, где невозможно было с кем-то раззнакомиться на пустом месте, как он частенько делал это раньше. — Есть что выложить? — спросил Доминик у своего нового видеографа, когда они направились дальше по улице. — Я бы все отдал за бутылку воды. Мэттью протянул ему телефон и ответил: — Сам посмотри. Доминик засунул телефон в карман и пошел вслед за Беллами в ближайший магазин. Только попив воды и оглянувшись, он заметил, что это было точно то место, где они когда-то гуляли вдвоем. — Мы сейчас выйдем на мост, да? Мэттью кивнул. — Вау. Мы столько здесь живём, и ни разу даже не были здесь. — А зачем, — сказал Беллами и пожал плечами. Он засунул руки в карманы и Доминик снова повис у него на локте. — Интересно, о чем ты думал в тот момент, когда пил виски со мной, здесь? — Что с тобой довольно приятно общаться, когда ты получаешь то, что хочешь. Доминик даже не знал, хорошо это или плохо. Беллами говорил, что он мог достать кого-то из-под земли, если ему этого хотелось, но и что с ним было приятно общаться в то же самое время. — А ещё я не хотел случайно напоить тебя, чтобы не узнать ненароком, что ты меня хочешь трахнуть или что-то подобное. — Страшно, — Доминик в шутку поежился. — А вообще — ты первый захотел. — Я переживал, что веду себя не так, как мне полагается. А ты, тем временем, всеми силами пытался заставить меня совершить каминг-аут, — Мэттью ухмыльнулся и посмотрел себе под ноги. — Умора. До сих пор смешно вспоминать. — Ты выдумываешь. — Неужели? Доминик знал, что он чего-то не помнил, зато чертов Беллами помнил все. — Ты забавно вел себя, пока не повзрослел окончательно. — Рад, что тебе было весело, — точно таким же нарочито спокойным тоном ответил Доминик. Мэттью хмыкнул и отвернулся, чтобы посмотреть на воду. — Мне приятно вспоминать об этом. В моей жизни не так много вещей, о которых можно вспомнить без мук совести или чего-то подобного, — он взмахнул свободной рукой и замолчал. — Но в тот вечер ничего плохого не случилось. Я ни о чем не жалею. Это большая редкость для меня. Доминик остановился и прижался к нему со звонким поцелуем в губы несмотря на то, что они были не одни. Несмотря на весь происходящий недоуменный бред, он любил Мэттью очень сильно. Несмотря на его аутизм и неспособность выражать свои чувства. Несмотря на его загнанность и скрытность. Точнее, очень даже смотря на все это. — Пойдем-ка домой, — Мэттью легонько прихватил ледяной кончик его носа своими пальцами. — Тогда я и мечтать не мог, что буду жить с тобой в столице. — Мечтать? У тебя необычные мечты. Я, наоборот, мечтаю жить отдельно от себя, — он рассмеялся. — Но не могу. Доминик не стал спорить. Он пропустил мимо ушей очередную минутку игровой самоненависти и вместо этого снова, но уже медленнее, прижался губами к его губам. Мэттью Беллами не был святым человеком, но кто из них был? Он надеялся, что Беллами поймет это сам, когда-нибудь в скором времени. Ни один из них не хотел вспоминать о неоконченном разговоре, дамокловым мечом висящем над первыми, пожалуй, выходными за долгое время, когда уже Доминик был дома (обычно он катался на мастер-классы). Утренние разговоры ни о чем в кровати превращались в спонтанный секс, днем они смотрели фильмы, готовили и ели. Мэттью как будто притаился, обманчиво необременённый тем, что услышал в пятницу, вел себя преувеличенно «как обычно»‎, но Доминик уже решил, что не будет докапываться до него. Если он не считал нужным делиться своими чувствами, ему и предстояло нести за это ответственность, что бы там ни было. Доминик боялся уехать, но желание создать свое место, со своими направлениями в танце и своей атмосферой было сильнее. Эта идея становилась все более навязчивой по мере того, как он медлил. Одна только мысль о том, что это не просто мечта, а реальная возможность, лишала его покоя. Он отложил звонок Тому на понедельник и ловил момент, когда мог быть с Мэттью не просто физически, в одном помещении. Когда мог с ним разговаривать, о чем-то спорить, чем-то заниматься вместе. Зная, что долго это не продлится. Начнется новая рабочая неделя, и Мэттью отключат. Он уйдет со связи и снова будет кружиться в танце ветров со своими академическими достижениями, лекциями и мыслями, которыми даже не поделится. Но пока что Доминик будет умолять его запечь картошку по-деревенски с чесноком и прованскими травами, а Мэттью — просить убрать ему с лица волосы, которые отросли настолько, что начинали падать на глаза, когда он наклонялся над противнем.

***

Доминик точно знал, что сказка кончилась, когда Мэттью пришел домой в понедельник и вместо «‎привет»‎ и «‎как дела»‎ сказал: — Ты опять забыл достать стирку. Доминик был занят тем, что монтировал ролик, и ответил не сразу. — Как давно они там лежат? — Кто? — он едва уловил смысл сказанного. — Вещи, которые ты стирал. Самое обидное — вещи действительно пропахли сыростью. Доминик захлопнул дверцу, под экстра внимательным взглядом небрежно плеснул средства в стиралку и запустил ее вновь. — Каждый раз, когда ты приходишь домой, ты проверяешь, не испортил ли я чего, — пробормотал сам себе Доминик по пути обратно на диван. — Как будто это твоя вторая работа. Забравшись на него с ногами, Доминик заметил, что случайно вышел из редактора. Он накрыл лицо рукой и прорычал что-то невнятное. Быть самому себе видеографом было ужасно. — А стирку я забыл достать, потому что говорил с Томом! — прокричал он в сторону кухни, где Беллами уже разогревал себе ужин. Мэттью появился в дверях в гостиную. На голове у него был кавардак, как будто он только что засунул следом за вещами в стирку и свою голову. Он вытирал руки фиолетовым полотенцем, которое выглядело как то, что следовало бы тоже постирать, и протер глаза тыльной стороной ладони. Почему-то Доминик засмотрелся на него. То ли это был его уставший вид, то ли расстегнутая до середины груди белая рубашка, наглаженные штаны и босые ноги, то ли поблекшие голубые глаза в белом свете лампы. — И что он сказал? Доминик засмотрелся так сильно, что забыл о чувстве вины, которое испытывал каждый раз, когда у него что-то не получалось сделать по дому. У Мэттью всегда все получалось, будь он хоть трижды занят. Даже готовить. И он ни слова не сказал про их новый коврик для ванной. Это был детский сад, обижаться на что-то подобное. Но мог бы уже и... Доминик понял, что он просто злится, и постарался отвлечься. Это совершенно не имело значения по сравнению с тем, что он собирался сказать. — Том сказал, что будет в Лондоне через месяц, и ответил на все вопросы, которые пришли мне в голову. Остальное мы будем обсуждать потом. Но мне нужна аудитория в Кёльне. — В Кёльне? — Мэттью повторил концовку, как эхо. — Я бы очень хотел поехать в Берлин, он такой европейский. Но у Тома, кажется, есть вариант недвижки в Кёльне. Проще купить недвижку в займ и потом, если ничего не получится, он сможет сделать с ней что угодно другое, что ему вздумается. Это дешевле... Мэттью слушал все это как будто в пол уха. Доминик понял, что такого он увидел, что поразило его, и замолчал. Он никогда не видел, чтобы Мэттью был в недоумении. Обе его брови поднялись так высоко, что грозились вот-вот улететь с лица и больше не вернуться. — Чем снимать и платить аренду… — Доминик медленно докончил то, что начал говорить. — Так это происходит. — Да. Он был таким растерянным, что Доминик отложил телефон в сторону, подошел и крепко обнял его. Что бы он там ни говорил, он явно был расстроен тем, что Доминик уезжает. Мэттью напрягся и увильнул от продолжительных объятий, но Доминик так крепко вцепился в него, что он сдался и обмяк. — Я очень устал и проголодался. Едва слышно вздохнув, Доминик разжал руки. Это было последним, что он услышит от Мэттью на долгое время. Он точно знал, что началась забастовка молчанием. Это был его способ расправляться с любыми чувствами — игнорировать их, пока они не пропадут. И избегать общения с ним, раз уж он эти чувства провоцирует. По крайней мере, так Доминик про него думал, и скорее всего так оно и было. Как было на самом деле ему никто и не торопился рассказывать. Мог бы он остаться? Но что бы он делал? Работал там, где придется вместо того, чтобы открыть свое место, где он будет работать так, как он считает, будет лучше? Работать с теми, кого выберет сам, своим пока что не подводившим его ни разу чутьем на людей? Неужели Мэттью не выдержит дискомфорт от вынужденной разлуки? Неужели без Доминика он не найдет, чем заняться? Станет жить, как до их встречи? Все эти вопросы роились у него в голове, пока он смотрел на поникшие плечи Беллами, стоящего спиной к нему у кухонной тумбочки. Под предлогом побыть рядом, он налил себе воды, отрезал кусочек сыра и сел за стол. Ему совсем не хотелось есть, он был так взбудоражен тем, что Том мог помочь ему в деле, к которому он еще день назад не знал, как и подступиться, что тело блокировало любые потребности. Он надеялся, что сможет уснуть. Но было уже поздно. Мэттью выключился прямо на глазах, весь его вид так и говорил «до связи». Доминик уже замечал это в других людях. Вот ты разговариваешь с ними, и они в порядке, и вдруг они отстраняются. Будто уже и не слышат тебя. Хотя они все еще рядом, контакт потерян. Доминик не сказал ничего, по опыту зная, что это не поможет. Он лишь надеялся, что, когда, и если, он уедет, они смогут чаще разговаривать, как раньше. Просто общаться. Просто общаться с ним было так приятно. А оттого и еще больнее, когда он отстранялся. Особенно в тот момент, когда он был нужен. Что бы Доминик ни говорил, он будет увиливать от ответа на вопрос и убежит спать. Так что он позволил Мэттью убежать спать без утомительных игр, которые его так нервировали. Доминик уже знал, чего он не хочет делать, но что теперь ему делать вместо того, чтобы нападать и вынуждать его разговаривать? Он должен был поговорить об этом с Томом. А пока что у него был огромный список вещей, которые ему нужно было сделать до отъезда в Германию, и совершенно не было времени мучиться чувством вины и вдаваться в смутную тревогу за будущее.