Должен.
Выжить.
Потому что сын будет ждать отца в десять вечера после полудня. Потому что уже запланирована партия в шахматы. Потому что он НУЖЕН своему сыну. Потому что у ребёнка должно быть детство. Потому что Игорёк должен знать: батя старается. Батя ещё чего-то стоит. Тени окружающих мешаются и мелькают. Картина мира – совокупность отдельных жестов, изломанных линий и галлюцинаций. Гром не совсем в состоянии отличить реальность от иллюзий, что воспалённый мозг подсовывает ему под нос. Взмах рукой – точно в направлении Анубиса, и, силуэт разлетается серой, дымной пыльцой. Это – обман. Это – игра в одни ворота. Игра, что заранее проиграна. Фортуна, как ни странно, улыбалась Юре. Он-то не пострадал от чужих рук, так что, справлялся со всеми напастями с присущей элегантностью. Выхватил из кобуры двух горячих итальянок и принялся стрелять. Оглушающие звуки, свист пуль, что затмевает сознание. Визжащие женские крики на фоне. Да, кажется, спутниц местных сливок общества не предупредили, что у представления может быть весьма интригующее продолжение. — Менты, валим! — Удаётся выхватить навострённому уху из всеобщей симфонии криков и броуновского движения. — Далеко собрались? — Светлые глаза Смирнова загораются изнутри нехорошим огоньком. В голове что-то щелкает. Тумблер опускается, театральный занавес падает грузной, бархатной драпировкой. Кисточки едва-едва покачиваются. — Пошла потеха! Самое интересное в театре происходит за сценой. Самое интересное в голове Юры происходит сейчас. Кажется, минуту назад – рассудительный и сдержанный, он, точно срывается с цепи. Стреляет. Стреляет на поражение, не испытывая никакого щемящего чувства в груди. Ему их не жалко. Потому что человечность, точно по чужой указке, отключилась. Юра не против, когда стреляют в спину. Юра, так же, не против, когда стреляют в упор. Смирнов, точно заядлый художник, вошедший в творческий кураж, прикусывает губу, ухмыляется. Он заразился яростью Грома. Он – самая настоящая грозовая туча. Он – яркая вспышка молнии, алого цвета, что разукрашивает сереющий, сизый горизонт. Именно по его желанию, по его велению, логово Анубиса превращается в самую настоящую кровавую баню. От металлического, тошнотворного запаха становится трудно дышать. Чужая кровь, точно разлитое парное молоко, правда, окрашивает бетон пола в тёмно-красный цвет. Эта жидкая, растягивающаяся плотной патокой субстанция, вскоре, зальёт здесь всё. Выстрел. Выстрел в голову. За противником, на стене – рваные следы, ошмётки мозгового вещества и белеющая, маленькая, выбитая из черепа косточка. Эта смерть – лишь очередная в послужном списке Юры. Эта смерть не связана с личностью. Юра убил человека, которого НИКОГДА НЕ СУЩЕСТВОВАЛО. Мужчина разминает шею, осматривается вокруг: все цели устранены. Миссия, получается, всё-таки выполнима? Или нет? Тихий вздох. Только сейчас реальность начинает приобретать характерные для неё черты: всё дебютирует с острой, саднящей боли в бедре. Просто саднящей, неприятной, но вполне терпимой. Которая после, становится по нарастающей, выраженной и дальше – совершенно невыносимой. Юра хмурится, тихо шипит что-то неразборчивое себе под нос. Касается рукой раны, смотрит на окровавленную ладонь. Теряет хватку? Едва ли. Правда, тот, кто хватку вот-вот потеряет, кажется, отчаянно нуждается в чужой помощи. Анубис, великий, ужасный и столь неуловимый, оказался не таким уж и неуловимым. И Гром в своих размышлениях, самых страшных предположениях был прав. Хмурова. Собственной персоной. Человек, исполняющий обязанности начальника и Юры, и Кости, И Феди, оказалась напрямую причастна к самым страшным преступлениям в этом городе. Смирнов торопится найти друга. Его сердце пускается в беспорядочный пляс, руки – обнимает невыносимая слабость. Перед глазами – туманная, молочная пелена. Он думает, нет, боится даже в самых страшных предположениях представить себе, что Костю у него может кто-то отнять. Юрец – ни разу не детектив. Извилистый и странный дедуктивный метод книжного господина Холмса его не интересует. Они пришли сюда с Громом для того, чтобы взять Анубиса. Живым, мёртвым – не столь важно. В системе координат Смирнова, разумеется. Местную шайку-лейку удалось вырезать как бешеных собак. Ничего особенного они не представляли. Получается, раз Юрка расправился со всеми опасностями, то пришло время забрать то, что принадлежит ему по праву. Пришло время забрать из этой заварушки Грома. И не просто забрать, нет. Забрать ЖИВЫМ. Шаткой, шаркающей походкой, Смирнов направляется вглубь здания, ориентируясь на отдалённые, еле-еле слышимые чужие разговоры. Два голоса: женский и мужской. Анубис дама? Интересная ситуация. В груди снова разгорается алеющий огонь злости. Огонь, способный любого труса превратить в опасного хищника. И Смирнов уже готов обнажить острые, точно лезвие опасной бритвы клыки. Обнажить, чтобы впиться ими в плоть обидчика возлюбленного. Злость заставляет стиснуть зубы до боли в скуловых костях и вновь прибегнуть к помощи одной из итальянок. — За полгода управимся. — Чинно произносит Елена, вытягивая каждое слово. — С твоей помощью. Что эта старая сука себе позволяет? Почему разговаривает таким тоном с Костей, и, какого чёрта Костя молчит? Вспышка. Ярчайшая вспышка кроваво-красного цвета закрывает на мгновение горизонт. Выстрел. Оглушительно-громкий. Люди иногда подводили Юру. Любимая итальянка – не подводила никогда. Он с огромным усилием заходит в комнату, бросая на Костю взгляд, дрожащей рукой заправляя влажные, длинные волосы за ухо. — Это…— Драматично, тихо, чуть скрипуче посмеивается. — Это браво. Тишайшие, совершенно неуместные аплодисменты самому себе. Итальянка отправляется обратно в кобуру. — Ты чё натворил? — Обреченно, на высоте разочарования вздыхает Гром, в бессилии сползая по стене. — Юра, бл… — Сделал всю грязную работу. — Хладнокровно бросает Смирнов, безучастно глядя на бездыханное тело. — Не благодари. Вдруг, перед глазами проясняется происходящее: они с Громом сейчас находятся в комнате. Но, по странному стечению обстоятельств, судьба подкидывает им очередной подарок. Получается, фортуна снова улыбается? Юра прихрамывает, обходя огромную кучу денег, в самом центре помещения. — Слушай, скоро сюда приедет спецназ. Так что, я предлагаю тебе обставить всё таким образом, точно Хмурова в нас стреляла. И, кажется, нам есть, что забрать отсюда. — Дрожащая, окровавленная рука тянется к клетчатой сумке. — Юр, ты не… — Гром смотрит на Смирнова раскрасневшимися глазами. — Ты не сделаешь этого. Сердце ёкает. Именно этот жест его совесть сочла неуместным. Неправильным. До чувства исступляющей тошноты неправильным. Он медленно, с огромным усилием поднимается. Окровавленная рука тянется к банкнотам и с остервенением скидывает стопку купюр в сумку. — Мы заслужили эти деньги. Как никто другой заслужили! Каждый день, рискуя своей шкурой за полторы копейки! — Надрывно фыркает Юра, даже не собираясь останавливаться. — Тогда я тебя задерживаю. — Шепчет Гром, смотря на мужчину глазами, в уголках которых копятся слёзы. Нет. Насколько бы сильно не был дорог его сердцу Смирнов, он НИКОГДА не откажется от своих принципов. — Тогда стреляй.