Игра в невидимку

***

      Я ненавижу больницы. В них отвратительный запах, противный писк приборов, искусственные улыбки и забота. Имитация жизни. Когда-то добрая часть нашего дома была превращена в больничную палату для отца, лишая меня всяческой возможности сбежать. В этот раз такой возможности тоже не было. — Хреново выгляжу, да? — прохрипел Стэн. Весь завёрнутый в бинты и с отекшей до неузнаваемости половиной лица мальчишка пытался храбриться. — Да, — честно ответил я. Как сказали врачи: по травмам Стэна можно смело писать учебники по челюстно-лицевой хирургии. Скай, видевшая снимки, не давала обнадеживающих прогнозов на выход из комы — отёк мозга, по её словам, давал шансы 50/50. Я был рад, что Шнырь всё же использовал свою половину на все сто, мозг у него всё же был выдающийся. Да и лицо ничего. — Ты поэтому не хочешь меня знакомить со своей кралей из Хэмпстед? Я читал, девчонкам нравится, когда парни умеют держать удар, — он усмехнулся и тут же застонал от боли в дробленных рёбрах. — Тебя надули, девчонкам нравится, когда парни умеют удары наносить, — поправила Агата, подойдя ближе к койке. Вероятно, из-за бинтов и невозможности повернуть голову Стэн попросту не заметил её присутствия. — Мисс Харрис, — даже на его смуглой коже было видно, как бедняга покраснел до ушей, — простите, я просто шутил. — А вот хорошее чувство юмора мы точно любим, — подмигнула Зеленоглазка, парень блаженно улыбнулся. Не знаю, что на него так подействовало: ядрёный коктейль из анальгетиков или шарм Харрис. Я бы поставил на оба. — Она красотка, ты будешь полным дураком, если упустишь такую, — Шнырь прикрыл глаза, ему явно было больно, и он пытался скрыть это за пустой болтовней. — У меня тоже имеется кое-что, что нравится девушкам, — пошутил я в такой же попытке отвлечь. — Ты про свой неиссякаемый поток сарказма? — поддела Агата. — Вообще-то я говорил про большой, — Стэн хохотнул и тут же закашлялся, поморщившись, — ствол, — закончил я. — Нильсен, заканчивай с шутками, парню надо отдохнуть, — потянула меня за рукав Харрис и кивнула Стэнли: — Мы обязательно ещё заглянем на днях, если ты не против. — Можете приходить одна, вдруг Алекс не сможет, — оживился Шнырь. — Поправляйся, друг, — я легко коснулся плеча парня и вышел из палаты. В коридоре стояла Линд и полноватая женщина, укутанная в вязанные кофты. По цвету кожи и такой же немного выпяченной нижней губе я сразу узнал в ней маму Стэнли. Двое тихо переговаривались, Рейч своим круглым животом явно вызывала повышенную симпатию собеседницы, которая беспрестанно прикрывала глаза и что-то нашептывала, кидая взгляды на дверь в палату. Заметив меня, женщина переменилась в лице, — по-видимому, приятной беседы у нас не выйдет. — Вы очень нехороший человек, мистер Нильсен! — с лёгким акцентом процедила миссис Джемари. Её толстый палец с крупными кольцами почти ткнулся мне в грудь, а глаза горели праведным гневом. Интересные были глаза у миссис Джемари: большие и широко раскрытые, как будто карие, но с желтыми вкраплениями по краям радужки, прямо как у сына. Она абсолютно ничем не походила на мою маму — вышколенную аристократку с тонкими чертами лица, благородно-светлой кожей и аккуратной прической, но сейчас до боли её напоминала. И мне было жаль её… — Мне очень жаль, миссис Джемари, что Стэн попал в переплёт, — честно признался я. — Я могу чем-то вам помочь? — Мой сын — хороший мальчик! — вскрикнула женщина срывающимся голосом. — Вы правы, он замечательный, — возможно, мои слова, возможно, то, как я их произнес, всё же тронули женщину, она не смягчилась, но черты лица показались чуть менее стиснутыми напряженными складками. — У него сотрясение мозга, трещина в черепе, сломано запястье, обе ноги и четыре ребра, — глядя мимо нас, проговорила миссис Джемари. — Он находился без сознания четверо суток и мог не прийти в себя. Не нужны мне никакие извинения, мистер Нильсен! Мой Стэнли оказался у тех треклятых складов из-за вас. — Миссис Джемари, мы уже выясняем, кто отправил сообщение Стэну с просьбой прибыть по данному адресу, — кашлянула Агата. Благородное дело — обелить любимого, но бесполезное, Веснушка. Она говорит о другом. Полные губы женщины растянулись в кривоватой улыбке, она обняла себя руками, кутаясь в бесконечные кофты, что только сильнее напоминало мою маму, и, наконец, заговорила: — Он ломанулся туда не только из-за сообщения, — глаза с крапинками посмотрели прямо на меня, пристально, до самых костей. — Неужели, вы не видите, мистер Нильсен? Он ведь пытается быть похожим на вас. — Видит Бог, не самый худший вариант, — тихонько пробормотала Рейч, деликатно уводя женщину от меня. Миссис Джемари кинула на меня ещё один полный родительской боли взгляд и отвернулась, шепча что-то на незнакомом мне диалекте. Увитые браслетами и кольцами натруженные руки женщины, перебирали странные украшения на шее — готов поспорить, она молилась своим странным богам. Что же, мы все справляемся, как можем: кто-то глотает горсти таблеток, кто-то уходит в работу, а кто-то беседует со своими умершими друзьями. — Грех можно смыть только кровью, — вдруг долетело до меня поразительно четко. Миссис Джемари стояла в отдалении, отвернувшись, но я был уверен, что это сказала именно она и именно мне. Я даже глянул на Агату и Рейчел, проверяя их реакцию, но они как будто не услышали. Из другого конца коридора вышли врачи, с лавочки поднялись две девочки — сёстры Стэнли, и всё внимание переключилось на них. — Чёрт, паршиво вышло, — Харрис потерла лоб, отходя подальше от Линд и женщины в свитерах. — Только прошу тебя, не бери в голову! Стэн пострадал, это ужасно, но в этом нет твоей вины. — Надо было лучше за ним приглядывать, — качнул я головой под скорбный взгляд Агаты. — О, милый, — Веснушка позволила себе водрузить руки мне на плечи, пока никто не смотрел в нашу сторону. — Ты и так сделал для этого мальчика очень много. Если под «много» понимать оплату отдельной палаты и курса лечения для миссис Джемари, то, возможно, Харрис права. Правда, связи окружного коронера с главврачами местных больниц и пара чеков от самой Агаты (кое-какие расходы наше агентство средней руки себе просто не могло позволить) также сыграли немалую роль. Но все же… — Ему шестнадцать, и он лежит там с проломленным черепом, чудом выжил, — я дёрнул губами. От сказанного на языке появился горький привкус. — Боишься, что в следующий раз найдешь нового «Сэма» в мусорном баке? Как обычно, шуточки внезапно являющегося, как Иисус народу, японца были не к месту. Я пропустил мимо ушей. — Может, ты хотя бы теперь поймёшь, как себя чувствуют окружающие рядом с тобой? — хмыкнул Макото, с поддельным интересом изучая больничные коридоры. — Пойдем на воздух, — предложил я Агате. Уж слишком сильно хотелось курить, а если быть совсем честным — уйти подальше от этого самурая-зануды. К сожалению, «воздух» нам не достался: по всему периметру больницы висели значки с перечёркнутой сигаретой, а Лондонское небо готовилось вот-вот разразиться новым ливнем. Пришлось забраться в авто: Харрис разочарованно плюхнулась на пассажирское сиденье, я достал сигареты и приоткрыл окно, чтобы выпускать дым. Говорить не хотелось, не хотелось вообще ничего, по ощущениям я походил на выпотрошенную рыбу. Агата дождалась, пока я раскурю, и забрала сигарету из моих пальцев. Вот так, в тишине старенькой Honda мы будто открыли временной портал и отскочили назад в прошлое. В те дни, когда у нас был вечер на двоих, молчание на двоих, одна сигарета на двоих. — Мы найдем улики, Алекс, — Веснушка приложила сигарету к моим губам, наблюдая, как я делаю затяжку. Я не ответил. Все наше дело с самого начала было шито белыми нитками, если только Ева не раздобудет частицы ублюдочного ДНК Хейза, в противном случае сукин сын, скорее всего, спокойно выйдет из зала суда. В голове так стучало, что я прикрыл глаза, поддаваясь на миг этой боли, руки сами собой опустились на руль. Руки хотелось опустить во всех смыслах. — Алекс, пожалуйста, ты нужен мне, — вдруг произнесла Агата, выдёргивая из мыслей. Я повернулся к ней и почти с удивлением отметил, как она сидела, сверля меня своими изумрудами и покусывая губу. От влажности волосы у её лица завились в тугие колечки. Надо же… Сколько времени я не обращал внимания на эти яркие веснушки на её носу? А когда позволил себе забыть, что прохожу через Ад не один? — Я держусь, правда, стараюсь изо всех сил, — Агата снова приблизилась и передала сигарету. Её пальцы пахли чем-то сладким, смешиваясь с табаком. Захотелось их поцеловать. — Но я не смогу без тебя. Ты мне очень нужен, понимаешь?.. Так не к месту я вдруг вспомнил наш брак с Рейчел. Мы оба с головой ушли в работу, так, что та важная связь между любимыми людьми истончилась, и затем я окончательно её разорвал своим отъездом и молчанием. Но с Агатой всё было иначе. Веснушка, каким-то отдельным, свойственным только ей органом, ощущала малейшие колебания наших связующих нитей. Ощущала и не давала им оборваться. А, может, просто всё дело в том, насколько они прочны изначально? — Я хочу почувствовать тебя, Алекс, — Агата переместилась ближе, интимно близко. Выдыхаемый ею дым, перетекал в мои лёгкие, и так по кругу. Порочному кругу. — Иди сюда, — сопротивление бесполезно. Я помог Харрис перебраться сверху, плотная юбка съехала выше — мои ладони поспособствовали этому в немалой степени. Действия на инстинктах, и, черт возьми, это того стоило! — Я скучала по тебе, — Веснушка призывно двинулась на моих бедрах, отправив сигарету за окно, и стянула с себя свитер. — Дай мне тебя почувствовать. Эта потребность выше банального перепихона — да, пусть мы и в машине на парковке — потребность почувствовать себя живым через другого. Ощутить нечто большее, чем ты сам. Когда вас двое. Агате не нужно было объяснять — её желание разрядами молний на кончиках пальцев. Её желание в этом медленном пожаре взгляда — я сгорел; оно в том, как берет мои ладони в свои, оттягивая моими пальцами лямки бюстгальтера, лаская себя через меня. Оно в том, как закатываются её глаза, пока она призывно движется вверх-вниз, порой почти касаясь моих губ для поцелуя. Её желание… оно во мне. — Боже, Алекс! Требование, призыв, мольба, приказ. Я следую ему, расстёгивая ремень и следом — молнию на брюках. Харрис от возбуждения вновь прикрывает веки, дрожит. — Нет, смотри на меня! — дёргаю за подбородок вниз, задевая пухлые губы. Мне нужны её глаза, я хочу видеть, как расширяются зрачки от удовольствия, оплавляя изумрудную радужку. Я хочу видеть её настоящую, видеть, как ей хорошо. — Ах! Да… — Агата прикусывает подушечку моего пальца, ускоряя темп. Требовательная. Но этого недостаточно. Я проскальзываю рукой между нами, находя её чувствительные точки. Я точно знаю, как ей нравится, а она точно знает — сейчас будет хорошо. — М-м-м, Алекс, пожалуйста, — Харрис срывается, ей тяжело дышать, но я накрываю её губы своими, забирая последний кислород. Правы те, кто говорят: секс — это власть, обладание. И я, черт подери, сейчас трахаю самую желанную женщину в мире. — Ещё немного, Харрис, — шепчу ей в рот, тут же врываясь языком. Ни секунды форы. Я знаю, ты долго не выдержишь, огненноволосая. И я, пожалуй, тоже. Я меняю угол, сильнее стискивая её чёртову упругую задницу, и вхожу до предела. Раз за разом. Агата громко стонет и смолкает — дыхание выбито из лёгких — она откидывается назад, практически ложась на руль и замалым не врубая сигнал клаксона. А мне открыта её грудь — прикусываю сосок, знаю, ей больно. Ей нравится. — Блять, Нильсен! — Харрис стискивает волосы на затылке, не давая мне отстраниться, и движется навстречу, подмахивая бёдрами. У нас остались считанные секунды. Я ускоряюсь, свободная рука сжимается на её горле, а губы оставляют синяки на молочной коже. Мне почти жаль, совестно за эту грубость, но я чувствую, как она невыносимо сокращается вокруг моего члена, и рычу от удовольствия. Боже! Если вы спросите, когда я ощущаю себя живым, я скажу: прямо сейчас! От её рассыпанных по спине, плечам и мне, волос. От капелек пота в ложбинке на груди. От этих смазанных стонов и поцелуев «после» припухшими губами. — Ты знаешь, что после оргазма у тебя глаза становятся синими? — ехидно поинтересовалась Харрис, одеваясь. Слезать с меня она явно была не намерена. — Неправда, — усмехнулся я. Пожалуй, взгляд у меня сейчас был слегка одержимый — это точно, я осоловело наблюдал, как она поправляет прическу вслепую. — Правда-правда, такие темно-синие, как самые глубокие ледники. Ты ведь знаешь, что на глубине лёд тёмный? — Понятия не имею, — я извлёк из кармана помятую пачку и снова закурил. Одну на двоих. — Какой же из тебя швед после такого признания? — расхохоталась Агата и упала мне на плечо. — Расскажи мне. — Что рассказать? — я затянулся и передал ей. — Расскажи про Стокгольм, как там в это время года? Расскажи про маму и отца. — Почему ты вдруг спросила? — я отклонился, пытаясь увидеть выражение её лица. Харрис нехотя поднялась. — Я хочу уехать, Алекс, когда всё закончится. Торнхилла больше нет, моя квартира мне никогда не нравилась, — Веснушка осеклась, заламывая пальцы. Я решил подтолкнуть: — А моя? Она покачала головой и ещё сильнее сжала губы, будто удерживая слова внутри. Я понял, в чем проблема: Хейз. Он был в нашей спальне, он был в этом городе. Здесь слишком многое напоминало о самых худших кошмарах, что нам доводилось видеть. Я не сдержал смешка — а ведь кто-то мечтает жить в этом бывшем провонявшимся рыбой и шлюхами порту. Как по мне, Лондон за последние столетия мало чем превзошел себя прошлого. — Хорошо, — я подмял рыжую макушку под подбородок и начал: — Лучшее время в Стокгольме — это, однозначно, декабрь, перед Рождеством. — У вас тоже ставят огромную ёлку на главной площади? — Агата оживилась, и я был готов поклясться, что её взгляд загорелся озорным огнём, прямо как у детей перед праздником. — Не перебивай, — я легко ткнул Зеленоглазку под ребра и через возмущенный «ай» продолжил: — в середине декабря мы в Швеции празднуем день святой Люсии, и это самое красивое торжество в году. Все наряжают дома свечами, выбирают прекрасную девушку города — Люсию, и едят кексы. — Звучит, как сказка, — ткнулась в шею носом Харрис. — У нас дома всегда было красиво перед Рождеством, а Аннет не любила праздники. — Тогда решено, едем в декабре! — подхватил я, чмокнул ярко-оранжевый висок. — И что бы тебе не говорили, у матушки Нэм самые вкусные шафрановые булочки! — А кто-то с этим спорит? — шутливо поинтересовалась Агата и, приметив идущего в нашем направлении крайне недовольного охранника, поспешила вернуться на пассажирское сиденье. — Fan! — ругнулся я, спешно поворачивая ключи в зажигании. — Вообще, моя маман искренне полагает, что знает толк в выпечке. — Но она ошибается? — показатели настроения Харрис явно взметнулись вверх, когда мы эффектно выворачивали к выезду, прямо под носом охранника. — П-ф-ф, — фыркнул я. — Никому не переплюнуть старушку Нэм, она уже почти слепая, но булочки делает отменные. Главное, при маме про нее ничего не ляпни, её это взбесит. — Это обычно твоя прерогатива, да? — разошлась Зеленоглазка. Я глянул на Харрис боковым зрением — она снова улыбалась, мы подтрунивали друг над другом и строили планы на будущее. Поужинать решили вместе с Евой, взяв по пути курицу Гунбао из её любимого китайского ресторанчика неподалёку. Всё стало нормальным на один вечер, когда мы втроем ели и болтали под незатейливую передачу по ТВ. Ну, или почти нормальным… — За исключением того, что ты видишь своего мёртвого друга? — Сэм вытянул ноги на полу, откинувшись на диван. Я продолжил жевать свой рис, игнорируя реплики с галёрки. — Вкусно? — издевательски поинтересовался японец. — Ну, ты кушай-кушай. Как я мог раньше не замечать, насколько моё подсознание невыносимо? — Твой лучший друг убит, несовершеннолетний помощник лежит в больнице с тяжелейшими травмами. За что, кстати, его мать имеет право написать на тебя заявление, — Макото поднялся, кружа вокруг низкого столика с едой. — Невидимка пробрался в твою квартиру и, бог знает, что делал с твоей спящей девушкой… — Ничег… — я закашлялся, поперхнувшись рисом, и уставился на несуществующую точку в комнате. Сэм продолжил, не обратив внимания: — У вас по-прежнему нет прямых улик, указывающих на убийцу-Хейза. Как думаешь, что случится, когда Линд передаст дела в суд? — Макото криво улыбнулся, и эта улыбка мне совсем не понравилась. — Невидимка ведёт собственную игру, и вы проиграете.