***
Оставаться на Уильямс-уэй входило только в планы Беллами – для Ховарда ситуация сложилась в корне иная. По-прежнему делая строгий вид, что ничего не произошло, Доминик деликатно намекнул Мэтту, чтобы тот переоделся во «что-нибудь более презентабельное». Вряд ли они собирались нагрянуть в Кенсингтон Паллас, где алкогольно-наркотическая вечеринка давным-давно захрапела, но мальчишку, о Кенсингтон Паллас даже не слышавшего, не покидало ощущение, что могло случиться что-то из разряда ночных приключений. Проблема заключалась в том, что у Мэттью не было других вещей, кроме этих двух полурваных кофт, заношенной куртки и мерзко шуршащих брюк, в которых он завалился и в начале, и в конце ноября, тогда объявляясь насовсем. Услуги местной прачечной уже не принесли бы никакого результата, и Доминик довольно быстро сообразил, что оставался единственный выход. Полчаса спустя за Ховардом и Беллами прибыли. Поданный Майбах предупредительно остановился перед воротами, и из него немедля вышел водитель, уважительным басом здороваясь с Домиником. Когда последний сел в автомобиль, Мэттью еще оставался стоять возле открытой ему двери. Его на мгновение посетили мерзкие мысли. Снова. И мерзкие мысли были вполне оправданы. Нельзя было не заметить, как статно выглядел Ховард – даже величаво. Кажется, что и вчера Доминик не настолько вырядился, хотя ведь был день его рождения. Выглаженная рубашка с идеально отпаренным воротником, расстегнутая на две верхние пуговицы. Севшие строго по фигуре брюки – уже не те примитивные, в каких являлся обыкновенно. Старый ремень из масс-маркета внезапно заменился брендовым, чем-то незнакомым Мэтту, но явным люксом. Ховард был в пальто, будто только что из ателье, будто шитым на заказ из самых дорогих тканей. Манжеты рубашки украшались запонками – все теми же, подаренными первой женой. На шее не было кулона. А Мэттью был лишь образом и подобием. Также хорошо выглаженная рубашка, но не так элегантно севшие на него брюки – роста и обхвата бедер не хватило. Ремень – знакомый и слегка потертый (удивительно, но настолько знакомый, что из масс-маркета). Только вот Беллами воспротивился менять свои кеды на что-либо другое, хотя, надо сказать, смотрелось все это не болезненно нелепо. О запонках и прочих аксессуарах речи уже не шло. Да и никто из двоих не умел завязывать галстук. Мэтт застыл, полностью и вдруг убитый осознанием, что, возможно, он сейчас просто играл роль Итчи. Ведь нетрудно догадаться, кто по счастливой случайности являлся обладателем приблизительной комплекции Беллами, чтобы позаимствовать из гардероба подходящую одежду. Возможно, мальчишка был всего лишь заменой Ичэнна на этот выезд. А, может, и заменой вообще. Это должно было причинить отторжение, отрицание. Но Мэттью гадко улыбнулся, с какой-то искоркой безумия в выражении лица. Уладив очередные скачки внутри себя, с тотально безразличным лицом Беллами опустился в салон Майбаха, поправляя брюки и куртку, принадлежавшую кому-то из выбывших. Была ли это куртка покойника, на этот раз мальчишку уже не волновало. Ему приходилось импульсивно отворачиваться к окну каждый раз, что начинали шалить нервы и заходила улыбка. Конечно же Доминик это замечал. Даже не то чтобы замечал, но знал: если Мэттью не сковало страхом, если не приперло паранойей, значит, от мельчайших деталей мозг загорелся на подъем. На манию.***
В Лондоне Беллами бывал лишь пару раз — у него подворачивались возможности, но не находилось целей и особенного смысла ехать в большой город. В окрестностях за северным кольцом было и спокойнее, и все более знакомо, как будто сокращало риски, но это являлось опасным заблуждением. Ведь именно в пригородах клубились и шайками собирались такие как Мэтт. Такие как Доминик. И именно в пригородах строились такие дома, как последний по Уильямс-уэй, собравший в себе черных бумаг и документов на уровень государственных тайн. Теперь Мэттью привезли в самый центральный Лондон, опять же не по его собственному желанию, и он не слишком испытывал восторг. Город как город – для него здесь не было ничего выдающегося. Привыкший к домашней обстановке и частным секторам, Беллами всю дорогу смотрел в окно, успевая зацепить устрашающие многоэтажки, стеклянные витрины и шумные улицы. Через тонированное стекло все еще сильнее омрачилось, навеяло дискомфорт. Что вообще можно было сказать про комфорт мальчишки? Он ехал в чужой одежде, явно и чуть не нахально занимая чужое место. В чужой машине с совершенно чужим ему человеком в неизвестное место. Мэттью уже прощупал, что задавать вопросы было бессмысленным занятием — Доминик не ответит, в лучшем случае кинув: «увидишь». Беллами увидел. Точнее, пока только подглядел. Водитель сперва позаботился о своем начальстве, оперативно открывая дверь со стороны Ховарда, подавая тому зонт и провожая от автомобиля. Следом была очередь Мэттью, а тот абсолютно не понимал, как стоило себя вести на той территории, куда предстояло объявиться с минуты на минуту. Мешкаясь, лишний раз поправляя и брюки, и куртку, а теперь и рубашку, мальчишка ссутулился и под зонтиком был спроважен туда же – в качестве дополнения к Доминику. Приглушенно завелся двигатель. Майбах плавно отъехал на проезжую часть. Не Кенсингтон Паллас, даже не близко с районом улочки Кенсингтон Палас Гарденс. Не какая-нибудь роскошная усадьба по типу тех, что Мэтт каждый день мог наблюдать в том же Рэдлетте, глазея и лишь догадываясь, сколько нужно наворовать, чтобы позволить себе отгрохать подобное. – Можешь не волноваться, – как будто успокоил Доминик. Он заметил нагнетенную нервозность в Мэтте. – Сегодня наркотиков не будет. Спасибо и на этом. Беллами оно не сильно помогло. Впереди был затемненный холл встречающего ресторана. Здесь будет тихо и на удивление комфортно. Ховард боковым взглядом посмотрел на Мэттью, делая шаг внутрь.***
Стоило начинать привыкать: если Беллами хоть чуть-чуть задумывался, что понемногу разгадывал Доминика, его поведение и мотивы, значит тот вот-вот сделает что-нибудь максимально несоответствующее своему образу. Угощение наркотиками из-под барской руки было делом довольно ожидаемым, надо сказать, и не так выбивало, как незапланированный обед в тихом лондонском ресторане. Мэттью больше был готов к тому, что Ховард увезет его в другой город, детально опишет химические реакции синтезирования наркотиков и наизусть расскажет лучшую изобретенную формулу с последующей дегустацией. Но вместо этого они действительно обедали в центре Лондона. И Беллами все сидел и смотрел на Доминика, уже не стараясь что-то там раскопать. Просто продолжал мариноваться в состоянии перманентного непонимания. Ему не давали права выбора ни в чем. Ни в действиях, ни во времяпровождении. Ни в разговорах. Может, таковыми были трудовые условия. Только Мэттью сомнительно условился – ему не оставили выбора и в том, быть на Уильямс-уэй или нет. А отказ, это читалось во взгляде Доминика еще в первую встречу, приравнивался к добровольному согласию быть застреленным. Впрочем, еще не означало, что сделка считалась удачной. Не означало, что и согласием Мэтт не подписал себя на смерть. Ресторан представлял собой аккуратное заведение с минималистичным интерьером и европейской кухней в духе современности. Особые изыски были совершенно недоступны восприятию Беллами, как и высокая кухня в целом, и Доминик, попутно подтверждая отсутствие права у мальчишки выбора, сразу отказался от второго меню. Смысла в этом действительно не было – половину слов Мэттью попросту бы не понял. – Я собираюсь взять тебе что-нибудь плотное и калорийное, – объяснил Ховард, даже не взглянув на мальчишку. – Подозреваю, ты не привык к подобным местам. Беллами слегка скосило. Вновь прошлая жизнь – он не часто о ней вспоминал. Все закончилось еще год назад, но моментами резало, хотя не трогало так сильно. Мэттью предпочел ничего не отвечать, а Доминик даже не заметил. – Есть небольшой трюк, – продолжал тот. – Это тебе пригодится. Трюк состоял в том, чтобы после употребления хорошенько закрыть нехватку веществ в организме. Довольно банально, но вместе с тем логично Ховард предлагал жирную пищу и внимательно изучил меню, зная, что подойдет в таком щекотливом эпизоде. Порция оказалась не настолько большой, чтобы полностью удовлетворить чувство голода и заделать серотониновую яму. Ягненок со свеклой и сельдереем чересчур напыщенной подачи, к сожалению, оказался единственным терпимым вариантом, что ресторан мог предложить в этом конкретном случае. Доминик понимал, что придется догнаться чем-то еще. Желательно не наркотическим. Беллами вел себя на удивление сдержанно и будто умело, когда взял приборы в правильные руки и спокойно приступил к трапезе. На его лице не было взволнованности или неловкости, лишь, как казалось, полное принятие ситуации. Этого самого щекотливого эпизода. По правде, мальчишка шел сюда, лишь надеясь, что хотя бы в этот раз Доминик не станет разглагольствовать о чем-то непостижимом и обойдется без вопросов о вере. Хотя бы в этот раз Ховард поведет приземленный диалог. Денек-то выдался совсем не для мозгового штурма. Нагрузка все же создавалась – сочетанием в тарелке Доминика. Должно быть, тот был завсегдатаем подобных заведений и имел излюбленные позиции в ресторанах каждой известной миру кухне. Мэттью угощали дорогим мясом ягненка с местной фермы в Хердвике, а он совершенно не наслаждался вкусом и даже не распробовал. Только задумался о том, почему Ховард выбирал за него. И почему именно это блюдо из всего меню, когда, например, себе к столу предпочел пасту с черными трюфелями и какао, черт возьми, бобами? В общих-то красках, картина была ясна. Мальчишка ведь так упоительно сладко вписывался в роль беззащитного ягненка. Осьминог-гриль или запеченная утка не так нежно слагались в метафору. Все время они провели в молчании, и даже когда подали десерт. Никаких любезностей, никаких излишеств – их вдоволь хватало на тарелках. – Хорошо ни о чем не думать. Пустота в голове, правда? Мэттью едва заметно кивнул головой. Хотел что-нибудь ответить, подготовившийся говорить, прожевался. В тарелке было пусто – остался только размазанный соус. Он внятно сформулировал такую же пустую мысль, думая «ни о чем». – Были бы силы – готов поспорить, я знаю, о чем бы думал. В глазах Беллами читалось отсутствие чего-либо разумно-вразумительного. Полное неполноценности лицо как-то мелькало задатками эмоций, но мальчишка выбирал не реагировать. – Не велика рубашка? – спросил Доминик, делая лишний акцент на непринадлежности Мэтта данному обществу. Тот отрицательно качнул. – Отлично. На будущее, нужно будет заказать пошив. Это не вызвало никаких чувств. Беллами по-прежнему сидел в одежде Итчи, и ровным счетом ничего не менялось в данный момент. Только обещания – а ведь нужно будет вернуться на Уильямс-уэй в таком же виде. – Были бы у тебя силы, ты бы наверняка подумал о том, что обстановка тут тошнотворная. Доминик даже думал за него. Иронично. – Вон там, в углу, за столиком у окна, сидит с виду милая парочка, – Ховард указал на нужный столик кивком головы, Беллами едва ли обернулся. – Они сойдут за отца и дочь, например, или за успешного бизнесмена и его хорошенькую девицу, удачно выскочившую замуж. Но, поверь, здесь не так сложно забронировать столик, хотя их встреча явно запланированная. Это не самый лучший и дорогой ресторан Лондона. Просто у этого мужика достаточно толстый кошелек, а девчонки таких внешних данных падки на деньги. Доминик заводил старую шарманку. Мэттью пропускал через слово, но выбора не оставалось. Ему было уготовано сидеть в одежде Итчи, выслушивая очередной странный монолог Ховарда. – У каждого, кто в данный момент обедает здесь, хороший доход. Кто-то выглядит на свой банковский счет, распознать таких нетрудно – они сдержанны и спокойно трапезничают, как тот одинокий мужчина за столиком ближе к лестнице. Указание вновь не вызвало телодвижений. Мэтт оставил свою пустую тарелку и смотрел мимо. – Кто-то кичится и еще неделю назад оформил бронь, предварительно изучив меню. Такие люди богаче среднего, но готовы удавиться за копеечку и никогда не оставляют чаевых. Ни в жизни, – подчеркнул Ховард. – Однако, какими бы ни были сейчас люди, которым случилось обедать в одном с нами заведении, их всех объединяет одно. Предположительно, Беллами знал дальнейшую мысль. – У них у всех есть деньги, – подвел Доминик. Он элегантно поддел последнюю порцию пасты на вилку и сделал паузу. За этими движениями Мэттью следил куда больше, чем за происходящей описательной частью. – И ты бы точно думал о том, какие мерзкие эти богачи, которые что-то из себя строят. Совсем не замечая других, малоподвижных, негромких. Хотя, стоит заметить, что у последних денег гораздо больше. И я ни капли не ошибусь, будучи уверен, что тот одинокий мужчина у лестницы щедро наградит официанта двадцатью процентами от чека. Цены здесь немаленькие, – будто специально уточнил Ховард, объясняя размер чаевых. Беллами внимал вяло, но без вопросов верил Доминику. Меню с ценами он не видел, как и не видел смысла очередной беседы, в которой едва участвовал. Должен был Мэттью что-то выудить из слов Ховарда и самостоятельно разобраться в подтексте? Сделает ли Доминик вывод своей головой, озвучивая, чтобы Беллами не ломался в ватном состоянии? – И, будь у тебя силы, ты точно спросил бы, зачем я вообще тебе все это рассказываю. Как мило со стороны Ховарда. Он все-таки объяснит. – Не у всего есть смысл, Мэттью, – усмехнулся Доминик, прозаично переведя взгляд от мальчишки. Должно быть, у этих слов был смысл. Смысл ввести в заблуждение и окончательно разрушить надежду Беллами понять Ховарда. – Иногда мне просто хочется поговорить. Не вести светских бесед и не выводить тебя философскими вопросами. Такая прямолинейность не то чтобы удивляла, скорее лишний раз дезориентировала. Осязание всего образа Доминика продолжало ускользать, и Мэтт уже перестал хвататься за мелкие детали, не надеясь разобраться. Мальчишка вдруг дошел до осознания, что, быть может, это было камнем в огород Итчи. Ведь недели уже хватило, чтобы заметить темпераментность и взрывной характер Дагла – в отличие от Ховарда, тот читался как открытая книга. Итчи, несомненно, любил встревать в такого рода разговоры. И спорить, доказывать. Итчи всегда любил сделать монолог диалогом, лишь бы заметили, лишь бы создать видимость участия. Лишь бы не остаться в стороне. И в этом был контраст между ним и Мэттом. Потому что Мэтт не сидел перед Домиником, хлопая вдохновенными глазками, повинуясь, испытывая нездоровый интерес к каждому слову. Мэтт сидел с лицом безразличия и усталости. Он думал о том, как ему хочется нормальной еды и скоро ли они поедут домой. И если бы у него по правде были силы, в какой-то момент он попросту выдал бы: «да мне вообще до пизды, Доминик, о чем ты говоришь». – Деньги всего лишь делают человека самим собой, – подытожил Доминик. – Они позволяют ему быть тем, кем он на самом деле является. Оставив скуку, теперь Мэттью вдумчиво слушал. Размышления об Итчи слегка его подогрели. – Кого-то деньги, слава и власть развращают, выворачивая наружу все, что сидело внутри. Для других это всего лишь инструмент придания уверенности и поднятия уровня жизни. Статистика говорит, что первый вариант более распространен. Реальность же диктует, что из второго постепенно может вылиться присутствие первого. Нерешительно кивнув, Беллами осмелился задать вопрос: – Тогда какой вариант твой? Ожидаемо. Доминик ухмыльнулся почти умиленно, кажется, воодушевленный наивностью и одновременно заинтересованностью. Он был человеком чересчур комплексным, сложноизобретенным, чтобы не просто совместить в себе оба варианта — перемешать их, спутать, запутаться между ними, а после присыпать еще парочку возможных отвлевлений. Ховард не слишком сильно задумывался над этим вопросом касательно самого себя, и конкретного ответа у него, по сути, не было, лишь предположения. Он продолжал ухмыляться, а после отвел взгляд. На этом разговор был окончен. Доминик ловко поймал момент, чтобы подозвать официанта и рассчитаться. Голова Мэтта была высушена, само состояние – на грани пустоты. Запрограммированный на дерзость и колкости, обороняя себя исключительными реакциями пассивной агрессии и сарказма, Беллами нейтрализовался. Язва по имени Мэттью едва напоминала о себе. Сегодня он был хорошим собеседником, а слушателем – еще лучше. Даже внимал слово через слово. Мальчишка лучше многих знал, что деньги делали с людьми. Более того, он знал не понаслышке, на какие вещи были способны люди ради денег – и охотно на них шли. Ведь и сам Беллами еще какой-то год назад за деньги был готов убить себя. И убивал. Из раза в раз. Но мысль не была окончена. Мэттью оповестили, что машина уже подана и ждёт их на улице. Пришлось подняться из-за стола, качнувшись на ослабевших затекших ногах. И заметить, что Доминик вложил в счет тридцать фунтов, которые наверняка были двадцатью процентами чека. Разум начинал очищаться, протрезвело. Беллами приходил в себя. Не только благодаря размеру чаевых, но он смог сделать выводы, какой вариант влияния денег более подходил Ховарду. И ошибся, в очередной раз думая, что приблизился к пониманию Доминика. Потому что Доминик был человеком чересчур комплексным. Сложноизобретенным. Разве не был таким же и Мэттью? И разве не поэтому в Ховарде вспыхнул такой несвойственный, противоестественный интерес к кому-то вроде Беллами? Никогда раньше Доминик не позволял себе подобного и уж точно не такое поведение, как с Мэттом. Чего только стоила та сценка на Уильямс-уэй, когда Ховард буквально поделил сигарету с незнакомцем. С потенциальным врагом. Да, Мэттью был. Но также Мэттью медленно, но верно становился подстилкой Доминика. И точно станет. Особенно если будет все чаще пребывать в том состоянии, что опробовал ночью. А работа с Ховардом сулила именно такой исход. Работа с Ховардом ломала не только хребет, но и здравость рассудка. Беллами еще познавал все прелести – и сколько еще познает. Поломанный рассудок ржавым пятном горел на лице уже давно бесхребетного Итчи, когда Доминик и Мэттью вернулись на Уильямс-уэй. Предполагалось, что до конца вечера в доме продолжит царить одиночество, будет пусто, но кто-то решил вернуться пораньше. Себе же на беду. А чего ожидал? Чего-то другого? Неясно. Итчи покраснел от смешения чувств. Он ощущал себя одновременно униженным, оскорбленным, забытым. Он ощущал, будто его выкинули. Заменили. Как игрушку, бывшую любимой на протяжении долгих лет. До момента, пока из магазина не принесли новую. Ладно бы просто увидеть Мэттью в компании господина Ховарда. Но увидеть эту дрянь в своей одежде, в своей роли… На своем месте. На месте Итчи, прежде считавшегося чуть ли не избранным. За одну только секунду в Ичэнне вспыхнуло и угасло все, что он мог и когда-либо вообще испытывал. Ненависть, агрессия, осознание собственной уязвимости. Осознание небезупречности. И самое гадкое, самое подлое горьким послевкусием задушило глотку. Ревность. Мэттью был лучше. Привлекательнее. Сильнее – морально, – отчего интереснее было Ховарду играться, ломать его. Надламывать как лакомый кусочек. Мэттью превосходил Итчи практически по всем параметрам. И даже то, что мальчишка выродился отвратительно неудобным, лишь подавляло преимущества Ичэнна. Потому что это интриговало и горячило увлеченность. Плело одержимость. Обосновывало аддикцию. И провоцировало манию. Итчи багровел, стоя на крыльце, не в силах держать эмоции. Он не знал куда себя деть, не произнес ни слова, не дернулся, даже не рычал и не шипел. Только провожал двоих взглядом, когда встретился с беспристрастным лицом Доминика и будто заскулил. Ховард не усмирил – укротил глазами. Мэттью этот взгляд не видел, но реакции Ичэнна было достаточно, чтобы нарисовать, что произошло. Возможно, мальчишка был всего лишь заменой Ичэнна. Возможно, Ичэнн всегда был всего лишь запасным вариантом, пока Доминик терпеливо ждал кого-то вроде Мэттью. Это и было чувством «грядущего». Это должно было причинить отторжение, отрицание. Мерзость к самому себе. Стыд. Но Мэттью гадко улыбнулся. С искоркой победоносного безумия в выражении лица. И проводил Итчи своим самым остервенелым взглядом, когда Доминик будто нарочно придержал ему двери, пропуская вперед.