To you, 2000 years in the future

Эту сказку Леви слышал давным-давно от каких-то потасканных шлюх на улицах Подземного Города. Мол, вот существуют соулмейты, это всем известно, родственные души, две половинки единого целого, которые не могут жить нормально, пока не найдут друг друга, и бла-бла-бла, но кто-то задумывался о том, что происходит с этими самыми «не можем нормально жить друг без друга», если кто-то из парочки умирает раньше срока? Леви вообще-то никогда не интересовали эти россказни про родственные души, но тут черт дернул остановиться за углом да послушать. Одна шлюха, понизив голос, рассказывала своим товаркам, мол, после своей смерти соулмейты обращаются в животное, которое олицетворяло их любовь, и прибиваются к дому своей здравствующей второй половинки, чтобы даже после смерти не разлучаться. Тогда Леви только фыркнул: все это звучало, как какой-то бред, как сказки, которые много лет назад, в детстве, рассказывала ему на ночь мама. Верилось в это с превеликим трудом, да и, если честно, в самих этих соулмейтов верилось с большой натяжкой. Леви недоумевал: как человек может взять и с первого взгляда понять, что кто-то, кого впервые видишь — твоя судьба? Разве это не абсурдно? Не абсурдно, понял Леви, когда его глаза впервые встретились с бирюзовыми глазами сопляка-вчерашнего кадета. В груди резко зажгло, будто кто-то разжег костер и оставил его без присмотра, а в голове стучала лишь одна мысль: «Это он! ОН! Тот самый, нареченный самой судьбой!» Леви был не из тех, кто легко сдается. Он упрямо отрицал то, что они с сопляком-Йегером соулмейты, измывался над ним, как мог, давал наряды вне очереди, сгружал всю самую грязную работу во время дежурств, разговаривал, как с грязью под ногами, но ничего не помогало — чертов Йегер таскался за ним, как щенок на привязи, смотрел пристально огромными глазами, в которых было крупными буквами написано: «Капитан, заметь меня, прими меня, обласкай и обними!», и Леви от этого всего тошнило. Он не позволял себе думать ни о каких соулмейтах, не сейчас, не в середине войны, где каждый день может стать последним, и уж точно не с мальчишкой, который сам — титан. Он поклялся себе, что не станет иметь никаких отношений с Йегером — по крайней мере, пока весь этот ад не закончится. А там… Он посмотрит. Поэтому пробуждение с Йегером в одной кровати стало для него открытием, но на среднем пальце уже завязалась красная нить, которая через несколько дней потемнеет и станет похожей на татуировку, а Йегер, нет, Эрен, смотрел на него с такой надеждой в широко раскрытых глазах, что сердце Леви дрогнуло. Сердце Леви не переставало дрожать за его судьбу, его душу, до самого конца. До того самого конца, в котором от Эрена осталась только отрезанная, холодная, окостеневшая в одной эмоции безразличия голова. До того самого конца, в котором его палец, тот самый, на котором несколько лет назад (Мария-Роза-Сина, казалось, несколько десятков, казалось, в прошлой жизни!) завязалась красная нить, связавшая их сердца, оторвало при взрыве. До того самого конца, в котором у Леви не осталось ничего, кроме пустой постели, горьких воспоминаний и инвалидного кресла. И двух малолеток в качестве помощников. Двух ужасно влюбленных друг в друга, связанных самой судьбой малолеток, и Леви находил в этом какую-то своеобразную иронию. Наверное, такими же влюбленными дураками выглядели и они с Эреном когда-то… Когда-то, в прошлой жизни. Габи все копалась за его спиной, а у Леви не было ни физических, ни моральных сил, чтобы обернуться и проверить, что она там делает. На голову внезапно что-то опустилось, раздалось подозрительное хихиканье Габи, и Леви мгновенно вскинул руку, чтобы проверить, что соплячка удумала. Оставшиеся пальцы наткнулись на нежные, бархатные лепестки, на переплетение стебельков, и Леви выдохнул. Когда-то такие венки плел для него Эрен. — Ну, капитан, я пойду! Зайдем к вам с Фалько через день, как и всегда! — прочирикала Габи, прежде чем вскочить, поправляя свой красный сарафан, и унестись на встречу с Фалько, даже не дослушав, что там скажет Леви в ответ. Но Леви ничего и не сказал — слишком был погружен в свои мысли, слишком увлечен мягкими лепестками с терпким ароматом. Рядом раздался крик чайки, и Леви вздрогнул, выдернутый из лабиринта своего разума. В этом городе эти чертовы птицы были повсюду, и Леви хотел было проигнорировать ее, но наглая гостья едва ли не на голову ему забралась, стремясь привлечь его внимание. Леви помахал рукой, пытаясь согнать птицу, а когда это не возымело успехов, гневно на нее посмотрел. И замер. Дыхание застряло в глотке, когда он поймал отблеск таких знакомых, таких родных до последней крапинки бирюзовых глаз — глаз, которых у чайки быть не может. Некстати вспомнились сказки шлюх в подворотнях Подземного Города. Но что же это, правда?.. Леви сглотнул, раскрыл рот, но вместо звука вырвалось что-то нечленораздельное — голос подводил. Он прокашлялся, а затем попытался еще раз: — Эрен?.. Это… Ты? — вышло слабо и тихо, неверяще, но чайка встрепенулась, склоняя крохотную головку набок и смотря на Леви все теми же внимательными, человеческими глазами, и Леви протянул к ней руку, давая забраться на предплечье. Птица с удовольствием перебралась на него, замахала, забила крыльями, издала пронзительный клекот, и в нем Леви почудилось его имя. На сердце вдруг стало неизмеримо легче.