Петля

      Азула намеренно не считала дни до отплытия. Она возненавидела госпиталь почти сразу, устав от постоянного, грызущего мысли шума. Что люди, что крепость стонали одинаково сильно. Все постепенно возвращалось в колею, и ей не хотелось видеть восстановление До Хван.       Вернее, не восстановление, а попытки умалить разрушения. Вынести тела, разгрузить обломки, вычистить залы и переходы… Ее не избавили от необходимости соседствовать с солдатами, но хотя бы закрыли койку занавесками. Пришлось наслушаться примитивнейших и пошлейших вещей, каких даже не подозревала за мужчинами. Пожалуй, это не Зуко такой безрассудный — они все такие.       Брат ни разу ее не навещал, и слава Агни. Было бы крайне подозрительно, зачасти Его Высочество к безымянному солдату. Это утешало, и в то же время Азула отмечала, что не хотела бы видеть его даже после того, как покинет шатер. Из ниоткуда поползла настороженность, шепча ей на ухо, что лучше держаться подальше. Почему? Она не могла сказать. Точнее, до последнего не хотела называть вещи своими именами.       Он спас ее. Закрыл телом от огня и обломков. Было мерзко от уязвимости и неосмотрительности. Как она вообще проглядела этот момент? Почему не предчувствовала взрыв?       Чем больше Азула думала об этом, тем сильнее раскалывалась голова. Последний удар явно не прошел без следа. Несколько ночей подряд она не могла выспаться из-за пульсации в черепе, но, кажется, теперь все обошлось.       Если ей настолько скверно, то каково ему?       Ясно как день: он не станет убиваться, что помог ей. Но его тело наверняка трещит от пережитых ударов не меньше, чем трещит ее задетая гордость.       Все это очень подпитывало нетерпение покинуть До Хван. Спрятаться за отчетами и докладами, погрузиться в трофеи. Подготовиться к встрече с отцом, где обсудят вину Акайо, ведь крепость выдала больше доказательств.       От телохранителей она узнала, что капитан Джиро не подпускает никого к обнаруженным свиткам и чертежам. Но прототипы танков, найденных в недрах крепости, так просто не скрыть, и среди солдат поползли разговоры и роптания.       Разумеется, с них вырвут клятву молчать. Все это — военная тайна. Либо убедят, что прототипы разрабатывались по лекалам захваченных орудий. И все же мысль, что у противника каким-то образом оказалась переписка со Страной Огня, пошатнет веру в исключительность родины.       Все это поправимо, просто нужно время. Так же, как Азуле нужно поправиться. От желания прикоснуться к свиткам чесались руки, но она пыталась обуздать себя и сконцентрироваться на том, чтобы поскорее покинуть госпиталь.       Она не считала дни, но, по ощущениям, прошла неделя, когда все-таки удалось это сделать. После отбоя ее разбудили телохранители и повели в утопающий в темноте шатер. Она почти не могла разглядеть его очертаний, тогда как крепость сияла, усеянная факелами и караульными огнями. Азула оступилась, заметив неподалеку шатер Зуко, и покачала головой. Соседство с ним добавляло чего угодно, только не радости.       Полы распахнулись, являя скудно обставленное пространство, но даже оно показалось Азуле лучше душного шумного госпиталя. Не веря своим глазам, она поплелась к невысокому чану. От воды медленно клубился пар. Опустившись на колени, она уперлась лбом в шершавый бортик и прикрыла глаза. За одно только это чувство облегчения можно было убить! От беглых обтираний мокрой тряпкой все эти дни уже воротило.       Она принялась раздеваться без спешки и резких движений. Воду всегда можно нагреть, а вот рана на спине могла отозваться внезапной резью. Азула сделала глубокий вдох, избавившись от повязки на груди, а потом от еще одной, прикрывавшей рану. Провела дрожащими пальцами по мелким порезам на руках, с недовольством отмечая, что заживают небыстро. Она терпеть не могла шрамы и пеклась о внешнем совершенстве сколько себя помнила, ведь принцессе недостойно выглядеть иначе.       Правда, сейчас ее трудно было признать принцессой. Истощенная, ушибленная, раненая, хромая. С бледной кожей и со спутанными немытыми волосами. Так и ни разу не выспавшаяся в До Хван сполна. Наверняка с красными глазами. Скучающая, недовольная, раздраженная… Этот список, казалось, не знал конца.       И все же Азула представляла, на что шла. Она бы не продержалась здесь мнимой целительницей и дня. Ее руки способны только на увечья, а язык — на упреки. Она бы не уподобилась этим кротким, великодушным женщинам, стремящимся утешить и успокоить. Ее тактика — подстегивать, толкать, брать на слабо.       Опустившись в воду, Азула не сдержала блаженного вздоха и все-таки приподнялась, стараясь не обжечь нежную кожу раны. Как бы ни хотелось просидеть в чане часами, пока не расслабится каждая клеточка тела, ее ждали другие дела, но сперва исцеляющий сон.       Она неаккуратно распутывала длинные пряди, не припоминая, когда в последний раз мыла голову сама. Пальцы увязали в черной паутине волос, раздражение нарастало. Выдохнув, Азула попробовала еще раз без спешки. Без спешки — вот ее новый девиз, пока силы и привычный комфорт не вернутся окончательно.       Азула зажгла оставшиеся свечи короткими прицельными вспышками, и в шатре затеплилась сама жизнь. Снова погрузила пальцы в волосы, блуждая мыслями за пределами До Хван.       Подозревала ли Тай Ли о замужестве или весть собьет ее с ног, когда Зуко вернется на родину? И как воспримет эту странную петлю реальности Мэй? Заплачет впервые у всех на глазах? Устроит сцену? Азула усмехнулась, желая понаблюдать за подобным. Мэй всегда держалась собранно на людях, оттого искушение взбурлить ее кровь было столь велико.       Пожалуй, Азула сама преподнесет вести. Как настоящая, заботливая, внимательная подруга.       Она хрипло хохотнула, пока не съежилась от резкого спазма. Хорошо. Так и быть. Азула быстро усваивает уроки. Сперва она полностью восстановится, прежде чем язвить при других. Это несложно, нужно только подождать.       Массируя голову, она попробовала представить что ждет ее саму. Отгремит победа. Отгремит свадьба. А потом все ненадолго уляжется. До тех пор, пока отцу не вздумается снова переставлять фигурки на карте своей власти. Как бы отец ни ценил Азулу, он возьмется за нее тоже. И кого он ей подсунет?       Она гладила напряженные шею и плечи, отбрасывая маловероятные исходы. Между тем сделала мысленную пометку наведаться в Катакомбы Драконьих костей. Там хранились полезные, а подчас запрещенные мемуары и свитки и где-то наверняка припрятана тайна ядов. Эту науку Азула ни разу не постигала, признавая только силу и открытое противостояние, но сегодняшнее положение Зуко дало пищу для размышлений. Если Озай обошелся подобным образом с одним наследником, что мешает поступить так и с другим?       Она не собиралась тлеть в тени престарелого супруга, без перерыва рожая детей и не зная в жизни ничего более. Осада До Хван в очередной раз подтвердила жажду войны и власти, которую ничто не могло погасить в Азуле. Ее путь был предельно однозначен: точить лезвие своих навыков. Иных вариантов попросту нет.       Когда она закончила вымывать волосы от запекшейся крови, вода порозовела. Азула не слышала разговоров за пределами шатра, хотя телохранители оставались на постах. Огни свечей подрагивали из-за легкого сквозняка, будто ими управляли невидимые пальцы. Скромная походная постель так и манила. Она аккуратно выбралась из чана, почти не расплескав воды, и кожа моментально покрылась мурашками. Хотелось уснуть нагой, как порою рисковала делать во дворце, но в шатре это было бы совсем безрассудно.       Азула придирчиво осмотрела грудь, нывшую все эти дни в повязке. Следом изучила жутко обломанные ногти. Ее правая нога до сих пор не вернула прежнюю гибкость, хотя сейчас это и не к чему. Впервые в жизни собственный вид не прельщал, однако это была добровольная жертва.       В мыслях вспыхнули чьи-то ошеломленные, искаженные болью глаза, и она вздрогнула. Она знала, чьи. Успела разглядеть, когда Зуко рухнул на нее, подкошенный взрывом. Он выглядел так, будто с него наживую снимают кожу, хотя, наверное, ему не впервой.       Азула злорадствовала, когда отец прилюдно обжигал ему лицо. Но не помнила глаз Зуко. Не воспринимала его слов. Оставалась глухой к мольбам, как и сам отец, ведь она образцовая дочь.       Надев ночную рубашку, она осмотрелась. Горло стянула внезапная жажда. Все дни после осады казалось, что Азула не может напиться, словно вода испарялась прямо в глотке. Но это еще ничего. Спасение от взрыва и вовсе ощущалось морем пепла, куда ее столкнули вниз головой. И она захлебывалась, кашляла, беспомощно гребла сквозь сухие, серые волны…       Азула опустилась на жесткую постель. Она не станет его благодарить, не станет даже об этом говорить. Не она заставляла брата рисковать собой. В конце концов, жертвенность — это не то, чему их учили в детстве.       Она делала размеренные глотки, пока не осушила флягу. Пока не улеглось чужеродное беспокойство. Пока сердце снова не забилось размеренно и апатично. И за пределами шатра не пустила корни самая тихая и безмятежная ночь на ее памяти.       Утро лизнуло ей ухо шершавым языком, от которого захотелось еще глубже уткнуться в подушку. Раздраженно застонав, она провела рукой по лицу, будто отбиваясь, но звуки никуда не уходили. Лагерь проснулся, о чем не преминул намекнуть каждой репликой, каждым смешком, каждым грохотом и звоном посуды. Ощущая себя ворчливой старухой, Азула просто физически не могла расстаться со сном так скоро.       — Ты уже не заснешь, — подсказал чей-то голос. Только через мгновение она заторможено предположила, что, должно быть, это не ее мысль. Бойко подорвавшись, Азула зашипела от ломоты в спине.       В глазах поплыло от резкой смены положения, но увиденное точно не померещилось. За небольшим походным столом полубоком к ней сидел Зуко. Его пояс и грудь, уходя до самых пальцев левой руки, стягивали плотные бинты. Вероятно, по этой же причине он не мог облокотиться на спинку стула. Его ладонь замерла у неприметной чаши, из которой медленно вился пар, а глаза изучали чайник неподалеку.       — Да как ты смеешь? — выплюнула она, подтягивая одеяло до плеч. Зуко, конечно, не образец безупречных манер, но заявляться в шатер к спящей девушке — верх наглости даже по его меркам.       Он скосил взгляд и, заметив торопливые попытки прикрыться, снова отвернулся.       — Я не вижу здесь принцессы Азулы, — обронил он, постукивая по поверхности стола невредимыми пальцами.       Верно. Она здесь солдат. Азула осуждающе сузила глаза, гадая, где он набрался смелости ставить ей что-либо в упрек. Неужто удар по голове сдвинул ход мыслей?       Она прикусила язык, сдерживая крепкое ругательство, когда заметила халат на противоположной стороне шатра. Что ж, беседа не на равных позициях? Пока он обыденно чаевничает за столом, а она сжимается под одеялом на низкой постели? Азула сглотнула и попыталась занять непринужденную позу. Ему не удастся смутить ее, хоть и застал в самое уязвимое время дня — спросонья.       — Чем обязана такой чести? — оскалилась она. Зуко, казалось, не услышал издевку или пропустил мимо ушей, медленно проговорив, будто просто рассуждал вслух:       — Ты могла погибнуть, Азула.       Он не смотрел на нее, одними словами взваливая тяжесть вины и осознания, как на троих. Она не успела высмеять его попытки, как он продолжил:       — Зачем ты присоединилась к осаде? Я уверен, это не то, что поручил тебе отец.       — Моя жизнь — не твоя ответственность. И мои поступки тоже.       Агни! Ей хватило в свое время непрошенных нравоучений матери и дяди Айро. И Зуко туда же… Немудрено, что он был их любимцем.       Брат явно хотел вложить все свое осуждение не только в слова, но и во взгляд, однако не смел смотреть на нее, сохраняя хоть какое-то подобие приличия. И тут она мысленно усмехнулась от понимания. Он надеялся пристыдить ее, но и она теперь может тоже.       Азула глубоко вдохнула, расправляя плечи и упираясь ладонями по обе стороны от бедер. Одеяло медленно сползло на колени.       Зуко сжал губы, не находя слов. Да и какой у них мог быть разговор? Лишь взаимные упреки… Сделав небольшой глоток, он опустил чашу.       — Я надеюсь, ты надолго утолила жажду крови и больше увязываться за мной тебе не понадобится.       — Я подумаю, — глумливо заключила она. — К слову о крови… Когда казнишь семью Дао?       Вздрогнув, Зуко неверяще повернул к ней голову. Его губы уже сложились в заготовленную фразу, смысл которой Азула могла предположить еще до того, как она бы вырвалась, но ничего не последовало. Пару раз растерянно моргнув, он снова отвернулся к чаше с чайником и уже не поднимал взгляда. Ее вид явно сбил его с мысли.       Азула сама удивленно моргнула. Она и не подозревала, что это настолько… просто. Что эффект настолько мгновенный. Что, кажется, отец был прав про женские уловки.       Она нахмурилась, усмиряя запоздалое эхо стыда. Все же это не ее способ. Она предпочитала открытое противостояние, а не кокетство и жеманство, хотя, возможно, просто не до конца прощупала и этот инструмент. Пожалуй, стоит дать ему шанс.       — Я… — Зуко прочистил горло и облизал губы, сидя к ней боком. — Их допросили, они ничего не знают.       — И ты так легко поверил? Кто их допрашивал?       — Джиро, Рин, Кацу.       Азула удовлетворенно кивнула. Эти люди точно не пойдут на попятную и будут выжимать из противника сведения до последнего издыхания. Признаться, ей не было дела до того, кто захвачен. Зная, что по возвращении на родину она поведает отцу все, Зуко согласился с ее идеей обыскать соседнюю деревню. Все те же телохранители поведали ей, что либо у Дао в самом деле так мало родни, либо остальные подались в бега.       — Кого нашли? — тем не менее уточнила она.       — Брат, жена, сын.       Неплохо. По правде говоря, близкие родственники — самое лучшее попадание. Досадно, что они ничего не знали, ведь в таком случае их ждет один конец.       — И чего ты медлишь? Пришел ко мне за благословением?       Зуко зло отставил чашу, сцепил пальцы и сделал глубокий вдох. Он явно с трудом сдерживал себя.       — Они ничего не знают, — повторил он, глазами проедая ни в чем не повинную поверхность стола.       — И что? Эти люди растреплют на всю деревню. Если где-то поблизости пособники, они залягут на дно. А не вернись семья Дао в деревню, эти самые возможные пособники запаникуют и попробуют сбежать. И тем самым приведут нас туда, куда надо.       — Я не планировал организовывать слежку за какой-то захудалой деревней.       — Планы нужно корректировать, Зуко, — пожала она плечами, будто говорила с несмышленым ребенком. — Мы в любом случае разбиваем свой гарнизон в крепости. Солдаты просто начнут караул и здесь, и там.       — Они ни в чем не виноваты.       Ну вот, снова черты предателя Айро. Снова его приторно-сладкие речи про несуществующий мир во всем мире.       — Это вопрос не вины, а долга. В первую очередь твоего долга, — резко обрубила она. — Сколько солдат полегло в бойне, учиненной Дао. Сколько вернется домой прахом в урнах, а сколько вообще не вернется. Ты — главнокомандующий осады До Хван. Что ты скажешь своим людям, если просто отпустишь врагов восвояси?       Он резко выдохнул, не то усмехнувшись, не то подавившись кашлем.       — Ребенок, женщина и щуплый юноша — не мои враги.       Азула закусила губу, мысленно считая, сколько раз Зуко уже прикончил себя в глазах отца. И будь она предельно честной в своем докладе, позволила бы Озаю узнать, а не покрывала бы шкуру Зуко.       — Дело не в них самих, а в идее, — покачала она головой. — Отцу ты будешь так же объясняться?       Зуко резко подорвался с места, хотя наверняка любое движение отзывалось болью. Он не заметил, как задел чашу, и та завращалась по столу, расплескивая остатки чая, пока не скатилась на пол. Но даже звон не заставил его обернуться, пока он шел прямо к Азуле.       Она сдержанно сложила руки на коленях, хотя все внутри щипало от осознания собственного неблагонравного вида. От растрепанных волос, неумытого лица и рубашки, которая не скрывает очертаний. Она с вызовом уставилась на Зуко, пока он нависал над постелью, гневно дыша.       — Валяй, — прошипел он. — Расскажи ему все. Ведь это то, чего ты ждешь: чтобы он снова изгнал меня. Можешь даже приукрасить и присыпать несуществующих деталей. Как ты в совершенстве умеешь.       Ее обломанные ногти вцепились в одеяло, однозначно выдергивая нитки.       — Я не желаю тебе зла, Зуко, — размеренно произнесла она, пытаясь ухватиться за ускользающее самообладание. — А всего лишь напоминаю о долге. Можешь смеяться, но мне будет жаль твоих потраченных впустую усилий. Ты в шаге от того, чтобы утратить свою многострадальную, совсем недавно восстановленную честь. С таким трудом, такой борьбой… И все зря.       Он зарычал, явно порываясь схватить ее, но то ли остатки выдержки, то ли свежие раны удержали его в самый последний момент.       — Три безымянных человека против всего того, чего ты был лишен три года. Чем даже не успел насладиться по возвращении, — она цокнула языком с преувеличенным огорчением. — А ведь решение-то на самом деле простое. Если самому сложно казнить, просто отдай приказ. И все же позволь небольшой совет… В глазах армии это могут расценить слабостью. Тем более в глазах армии, которая тебя не знает. Ты по-прежнему для них чужак, Зуко. Доверие и уважение нужно заслуживать не полумерами, а решительными поступками.       Его кулаки то сжимались, то разжимались, пока грудь ходила ходуном от тяжелого, рванного дыхания, но он по-прежнему ничего не говорил. Словно если раскроет рот, из него польется огонь, и Зуко не сможет удержать его.       — Я не могу сделать это за тебя, — заключила она, убирая в сторону одеяло и неловко поднимаясь. Как есть, в чем была. Брат не шелохнулся, и ей ничего не оставалось, кроме как замереть вплотную. — Ведь я всего лишь солдат.       Его верхняя губа гневно дернулась, но он отклонился и стремительно покинул Азулу. Кажется, она все же достучалась до него.       Ее ждал размеренный день в шатре, чтобы избежать лишнего внимания. Она могла выйти ближе к ночи с повязкой на лице, прикрывавшей несуществующие раны. В иное время блуждать по лагерю в полном облачении довольно странно. Как минимум поднимут на смех. Как максимум заподозрят неладное.       Азула неторопливо умылась, расчесала и заплела волосы. Несколько раз обернула косу и с трудом собрала заколками пучок. Без зеркал и чьей-либо помощи, вероятно, вышло небрежно, но главное, что волосы не лезли в лицо и вечером их можно будет спрятать в капюшоне плаща.       При свете дня у ее шатра не было телохранителей, чтобы не порождать ненужных вопросов. Она увидела их только раз, когда после ухода Зуко занесли еду. Утром удалось отведать горячую похлебку, позже придется давиться холодным вяленным мясом. За дни похода оно приелось настолько, что Азула поклялась, что не будет есть его еще долгое время, если не откажется насовсем.       Она как раз готовилась к обеду, когда в лагере вдруг резко стало громче. Звуки, казалось, ползли отовсюду, и Азула прислушалась.       Стучали по дереву, что-то таскали, переговаривались, ворчали, посмеивались и громыхали чем-то тяжелым. Она уставилась на кусок мяса с непередаваемой ненавистью и через силу принялась разрывать его на волокна. Рядом лежала миска уже холодного, слипшегося риса, от которого тошнило не меньше. Она могла бы разогреть миску, но опасалась, что так рис окончательно приклеится к стенкам, а то и вовсе подгорит. Азула испустила медленный выдох, опустошающий легкие до самого дна.       Вдруг раздался крик. Она встрепенулась. Крик повторился. Она уже подскочила с места, когда следом вплелся детский вопль, и все стало понятно.       Поколебавшись, Азула вернулась на стул не глядя. Уши кусали мольбы, звуки борьбы, будто что-то волочили по земле, непрерывные вой и плач. Она облизала губы, пока не приметила чашку чая, и опрокинула в себя, забыв подогреть. Поморщившись, схватила чайник и замерла, едва ли веря глазам. Он дрожал в руках. Опустив его, Азула вопросительно уставилась на пальцы. Мелкая дрожь не уходила.       Она бросила взгляд на плотно сомкнутые полы шатра, сквозь которые все равно прорывались звуки. Сглотнув, вернулась к нехитрому обеду, окончательно потеряв аппетит. И все же мысль, что чем-то нужно занять руки, чтобы перестали трястись, не оставляла.       Казалось, лагерь превратился в один огромный рот, который кричал и вопил не прекращая. Вскоре к нему примешались хруст веток и треск огня. Вой усилился, треск набирал обороты. Азула со второй попытки отщипнула мяса и положила в рот, не чувствуя ни вкуса, ни запаха, будто отключилось все. Она жевала, пока за шатром творились невероятные вещи, от которых волоски вставали дыбом.       Странная реакция на ее же собственную идею. Тело вело себя так, словно ей не принадлежало. Словно отказывалось признавать то, на что Азула самолично подтолкнула брата. Она тряхнула головой, подозревая, что ее одолевают бредни, и попробовала есть дальше.       Достигнув пика, крики резко оборвались, и остался только марширующий шелест огня. Азула отодвинула тарелку, не съев даже трети. Встав из-за стола, Азула методично отмыла руки в кадке. Они уже почти слушались ее. Почти снова являли королевское равнодушие.       Остаток дня она провела полулежа в постели. Нечем было себя занять, но и спать не хотелось. Слух отстраненно улавливал происходящее в лагере — там вскоре тоже поселилась невозмутимость.       Когда настала глубокая ночь, Азула прикрылась так тщательно, как только могла, и аккуратно отодвинула полу шатра. Воздух был холодным и свежим: никаких признаков гари. Она шла осторожно, разглядывая караульных. В свете огня были видны повязки, и ее не стали останавливать, приняв за обезображенного солдата. Она не обнаружила ни погребальных костров, ни пепла после них. Кто-то сидел небольшими группками, делясь бесконечными историями. В шатрах госпиталя постепенно угасал свет, и все текло размеренным чередом.       Азула долго блуждала, разминая затекшие от затворничества конечности. Вслушивалась в чьи-то разговоры. Вежливо отказывалась присоединиться, всякий раз указывая на свое лицо. Солдаты думали, что она стыдится увечья, и не пробовали настаивать. Капитанов поблизости не было, да и шатер Зуко чернел вдалеке. Но отчего-то она была уверена, что он не спит. Что явно где-то мается от сокрушительного осознания всей сути этого мира. Азула с ним давно смирилась, а вот брат пока с трудом.       Она побрела в задний двор крепости. Отсюда было не видать замерших далеко внизу крейсеров; неудивительно, что люди земли подпустили их так близко. Шум моря заглушал ее шаги и приносил шаткое успокоение. Она приметила небольшой полуразрушенный храм, размером, скорее, напоминающий беседку. Как и все остальное в До Хван, его обходили караульные.       Азула шагала, не думая ни о чем. Ее почти не донимали сменяющиеся солдаты. Со всех ракурсов храм напоминал черные груды обломков, пока в какой-то момент она не заметила свет в небольшой щели.       Она уже двинулась к ступеням, когда ее остановили слова:       — Зайдешь позже. Там Его Высочество.       Ее брови изумленно дрогнули. Зуко? В храме? Во вражеском храме? Неважно, что теперь крепость полностью принадлежит людям огня, поступать так весьма неосмотрительно. Она пригляделась к караульным, но их, кажется, не смущала такая попытка уединиться. Азула кивнула, делая вид, что гуляет как ни в чем не бывало, хотя ей тут же захотелось оказаться внутри.       Она еще долго выводила круги около храма, пока не проскользнула в проем, дождавшись нужного момента. Чернота плаща укрыла от чужих взглядов. Азула прижалась к стене, переводя дыхание. Убедившись, что никто не заметил, она на носочках побрела в единственный зал, но успела сделать только пару-тройку шагов.       Огонь осады не миновал эти стены. Почерневшие, прокопченные, они осуждающе взирали на Азулу. Спереди, должно быть, осталась статуя духа или еще кого. Она не знала, кому именно поклоняются люди земли. Снесенная голова покоилась в обломках, и Азула не могла разглядеть ее как следует. Одна рука статуи держала боевой веер на уровне груди, другая лежала обрубком на полу. Азула склонила голову набок, находя веер отдаленно знакомым, но, так и не вспомнив, опустила взгляд на Зуко.       Он сидел спиной к ней на коленях прямо перед статуей. Не молился, а, казалось, просто рухнул на месте и уже не шевелился. Он не слышал ее, что было странно, учитывая его слух, но, с другой стороны, все имело свое объяснение. Зуко был опустошен происходящим настолько, что не замечал ничего и никого.       Неподалеку на камне полулежал факел, отбрасывая дерганные, прыгающие блики. Погружая зал в неспокойное, пульсирующее мерцание. Должно быть, в голове Зуко творилось то же самое. Азула не могла сказать, как долго он просидел здесь, но он ни разу не поменял позы с тех, пор как она затаилась в тени, и, по ощущениям, прошло уже несколько минут.       Спустя еще какое-то время у нее начали затекать конечности. Она не шевелилась и почти не дышала, наблюдая за Зуко, а он в свою очередь совсем не двигался, будто заснул на месте. И все же его лицо было устремлено прямо на статую — в таком положении точно не заснуть. Но оцепенение не отмирало.       Азула не переставляла ноги так долго, что уже опасалась сделать это. Ей казалось, едва она шевельнется, как суставы хрустнут и выдадут ее с потрохами. Она поджала губы, не зная, как выпутаться из этой ситуации. В любой другой день бы просто высмеяла Зуко и убралась восвояси, но сейчас этого не хотелось. Нужно было уйти незамеченной, и в то же время уйти не получалось. Что-то приковало к наползающей темноте храма.       Прошла еще вечность, когда Зуко внезапно оторвал от статуи взгляд. Медленно и неосознанно. Его голова безвольно повисла. Следом дрогнули плечи. Очертания терялись по мере того, как факел окончательно догорел. И брат не стал зажигать его снова.       Она скорее почувствовала, чем увидела, что плечи дрогнули снова. Еще раз. И еще. Брат не издавал звуков. Совершенно потерялся в темноте. И Азула медленно подняла ногу и отступила, затем еще и еще, пока не скрылась за поворотом.