Легенда о красной нити судьбы

Тёмные глаза жалостливо смотрят на своё же отражение, ища в себе остатки стыда. Зверю не стыдно, ему очень хорошо. И это в какой-то степени нравится и ему. С одной стороны, хотелось отдать разум монстру, снова сорваться цепи. А с другой стороны не поддаться вновь своей же слабости, чтобы снова не сделать больно возлюбленному. — Что я делаю? Если я продолжу, то сорвусь… — тяжелое дыхание слишком сильное, словно он не самоудовлетворялся, а пробежал пару десятков кругов. Или я уже сорвался? Сердце всё ещё с грохотом отбивало свою бешеную чечетку, но там еще и поселилась паника. Паника не за себя, а за чужую жизнь. Такую хрупкую и по-настоящему ценную для Майки. Если эта жизнь угаснет, то вместе с ней угаснет и его. А затем последует за ним, даже если это означало спуститься прямо в глубины самого ужасного ада. Ему вспоминается тот самый миф, о том, что когда-то рассказывала ему мать. Нежная и любящая мама слишком рано умерла. Это было самым страшным, что пережил на тот момент маленький альфа. Сакурако так звали женщину, родившую Шиничиро и Манджиро, свой последний год жизни провела лежа в больнице. Маленький альфа старался как можно больше проводить с ней время, засиживаясь до позднего вечера у нее в палате и разговаривая с ней обо всем на свете. Именно тогда женщина рассказала о мифе, самой романтичной и одновременно ужасающей истории. Это была история о воине Орфее, который отправился в ад ради своей возлюбленной, чтобы вернуть умершую девушку в мир живых. Доблестный воин отыскал любимую в подземном царстве и тогда повелитель ада отпустил её, но с одним условием: Орфей должен был идти первым, и ни в коем случае не оглядываться. Но в последние секунды он обернулся, потеряв возлюбленную навсегда. Мальчик внимательно вслушивался в грустный рассказ о несчастной любви. Когда же женщина закончила свой рассказ, Манджиро обещал маме, что ни за что не упустит свою пару, будет защищать до конца своей жизни. Не станет таким же как Орфей, не позволит умереть. Сакурако захихикала, потрепав по белой шевелюре и ответила, что гордится своим сыном. Вспоминая об этом сейчас, альфе хотелось громко рассмеяться. Ведь он не только упустил свою пару, а встретил её на грани жизни и смерти. От Такемичи веяло смертью. Доля вины лежала на его плечах, даже если гонщик всего не знал, но чувствовал, как в тот момент мог остановить омегу. Тогда бы могли поговорить, рассказать о своих проблемах. Возможно, вместе преодолеть… После бурной дрочки и самокопания в своей голове альфа привел себя в порядок, вымывая следы страстной реакции на своего возлюбленного. Он вышел из ванны, предварительно одевшись, тихо прошмыгнув на кухню, не глядя на гнездо омеги. Сердце всё еще было неспокойное, оно пыталось выпрыгнуть из груди, а на лице не пропадала краснота. Руки потянулись к верхнему шкафчику, доставая оттуда баночку таблеток, являющуюся подавителями для альф. Врач прописал множество разных лекарств, которые были созданы для буйных альф. Мужчина достал именно одну из них, запасные, которые принимать нужно было на крайний случай, если когда-нибудь снова его внутренний зверь начнет рваться наружу. А это происходило лишь в двух случаях – когда что-либо происходило с родными или друзьями, тогда Манджиро не мог сдерживать эмоции, либо было связано с его первой любовью, которую он потерял. Чувства охватывали его, позволяя темной стороне выйти наружу. Внутренняя сущность всегда готова вырваться сквозь толстые решетки тюрьмы. Именно её туда посадил Майки, чтобы хоть как-то обуздать зверя и выдрессировать чудовище. Болезнь оказалась серьезной и очень опасной, но самое смешное хронической. Именно тогда Сано возненавидел весь этот мир, где существовали вторичный пол и сущности. Альфа не мог избавиться от монстра, как бы он ни хотел. — Я…ужасен… — пару таблеток вмиг скрываются во рту, а после запивает холодной водой, взятой из холодильника. Посмотрев на еду, что осталась на столе, альфа решает немного перекусить и никак не тревожить омегу, находящуюся в другой комнате. Майки раскладывает пластмассовые контейнеры, вмиг уплетает свиную отбивную. Желудок заметно расслабляется, получая наконец-то долгожданную еду, приятно оседая. Вместе с едой в голове осела пустота. От еды не было никакого вкуса, лишь удовлетворение от того, что заполнил живот хоть чем-то. Такое бывало, именно в период нестабильности внутренней сущности. Когда зверь заметно активничал, пытаясь разрушить клетку, альфа испытывал сильнейший стресс. С этим бременем ему уготовано прожить всю жизнь. Взгляд буравил последний кусок свинины, охватывая волной неприятных мурашек. — Ч-черт, Такемучи, так ничего и не ел, — взволновано выдохнул, вспоминая о самом главном. Внутренний зверь уже успокоился, а на душе появилась какая-то зияющая пустота. Вот поэтому он и ненавидел пить таблетки – после них весь мир становился пустым и серым. Чудовище будто насытился душевными страданиями хозяина, отправляясь снова на покой. Парень поспешно встал со своего места, направляясь прямиком в спальню. Сейчас, первым делом нужно было накормить Такемичи, а не корить себя за свою же слабость. Такемичи прятался в своем «коконе». Очаровательно накрывшийся с головой, утопая в запахе чужих феромонов, лишь аккуратные, слегка потертые мозолями пяточки выдавали это неземное чудо. Такая картина каждый раз заставляла трепетать болезненно сердце Манджиро. Казалось, омега находился на своём месте, годами здесь жил, а не оказался в этой квартире сегодня впервые. Мужчина осторожно сел на край кровати, боясь спугнуть ненароком гнездящуюся омегу. Бугор под ним заметно дернулся, а после и перестал двигаться. Гонщик это заметил по ножкам. — Ты ничего с утра не ел, давай немного перекусишь? — жалобно спросил у Ханагаки. Омега ничего не ответил. Тишина давила. А вместе и с этим расстраивало младшего Сано ещё сильнее. Такемичи не хотел идти с ним на контакт. Настроение с бешеным темпом скакало у течных омег, об этом альфа слышал частенько, но не думал, что настолько сильно. Его пара одновременно с неким удовольствием утопала в его же запахе, ластилась и просила больше внимания. А с другой стороны опасалась как хищника, пряталась от него и боялась носа показать. — Я понимаю, что тебе в период течки не хочется ничего… — голос надломано звучал, отчаянно умоляя. Он видел голое тело Такемичи. Окаймлённая голодом фигура, осыпалась усталостью и истощением. Жировых отложений совсем не было, лишь кожа раскрывала путь к косточкам, обнажая позвонки и рёбра. А потускневшие глаза беззвучной просьбой умоляли о помощи. Было видно, что омега ел не часто, либо мог голодать пару дней. От такой мысли, сердце замирало. Рука сжимается в кулак, олицетворяя мрачные мысли, которые стали гостить в его уме. Пальцы стиснулись так ужасно сильно, словно пытались подавить бурлящую грусть и не дать ей вырваться наружу. Рассудок мужчины боролся с этим тяжелым чувством, томимым меланхолией, но, к сожалению, его лицо не могло скрыть искреннего отражения печали. — Поешь, пожалуйста, — вновь просит гонщик, пытаясь достучаться до Ханагаки хоть немного. В ответ лишь гнетущая тишина. Такемичи не хотел отвечать или же идти на контакт вовсе. Отчаяние захватило окончательно в свои мерзкие лапы, гнусно нашептывая, что омега его боится. Пытаясь укрыться от всего мира, Сано накрыл свое лицо двумя руками. В тишине он стал свидетелем борьбы, которая развернулась в глубине внутренней сущности. Зверь вмиг поменялся, отчаянно заскулив, а боль отдалась вдвое больше. Сущность делилась своими переживаниями, не заботясь о своем хозяине, который сам отдался мимолетной безысходности. В то время как его внутренний мир замер в нерешительности, он ощутил, как плечи его окутывают неведомые объятия – мягким и нежным прикосновением, которое словно возникало из ниоткуда. Альфа медленно разлепляет руки, встречаясь с чужим нечитаемым взглядом. Глаза, цвета озер, рассматривали просторы тёмных бездонных глубин. Они будто пытались найти ответы на вопросы, которые терзали его сердце. Его ресницы, дрожали, подчёркивая мучительное состояние души. Губы, превращались в тонкую режущую линию, делая подобие улыбки. Горькой улыбке. Майки быстро хватает еду со столика, расположив ее на кровати. Он действовал быстро, но в то же время весьма аккуратно, чтобы ненароком не опрокинуть еду. Такемичи, всё это время наблюдал за его движениями, испытывая легкое беспокойство, но ничего не предпринимал, предоставив альфе пространство для своих действий. — Уже остыло, но давай чуть-чуть поешь? — нежно произнёс он. Манджиро с помощью палочек подхватывает ловко говяжью вырезку, осторожно подносит ее ко рту. Такемичи же не заставляет долго ждать, раскрывает тонкие губы, медленно прожевывает говяжью вырезку. На удивление, чувствует, как вкус нежной мякоти наполняет его рот. Такое нежное и качественное мясо, он пробовал впервые. Наконец, после полного пережёвывания, омега подносит указательный палец к своим губам, показывая этим альфе знак — «давай ещё». Пару кусочков нежной вырезки хватило для слабого желудка течной омеги, брюнет покачал отрицательно головой. Майки не давит, удовлетворяясь этим, подносит ему напиток со свежевыжатым апельсином. — Для лучшего усвоения, — уточняет своей паре. Омега поджимает губы, но все же берет напиток. Крышка на соке любезно открыл альфой, поэтому Такемичи отпивает маленькими глотками жидкость. А после резко подносит руку ко рту. — Тебя тошнит? — Майки взволновала реакция пары. Такемичи качает головой, соглашаясь. Нервно теребит край одеяла, робко посматривая с полуоткрытых век на альфу. Сущность всё еще боялась и жестами пыталась избавиться от надоедливого парня, который чуть ли не насильно кормил вкусной едой. Младший Сано ничего не отвечает, лишь собирает с собой контейнеры с едой вместе с напитком, чтобы отнести на кухню. Дверь за ним тихонько закрывается, оставляя вновь Такемичи одного. В мыслях маленькими стаей комариков зажужжало неприятное изречение: Перед ним не Такемичи, а внутренняя сущность, которая вела себя как маленький ребёнок. Омега выглядел до боли мертвецки бледноватым. Выражение его лица, выражало неподдельную грустью, создавая образ, оплакивающего человека с утраченными возможностями. Это лишь сильнее огорчало. У Эмы была однажды подобная течка. Доракен тогда весь был на нервах, бился из стороны в сторону в поисках спасения. Крепкий на вид мужчина с крепкими, как сталь нервами еле справлялся с хрупкой омегой. Сестра об этом вспоминала с неким ужасом, даже роды показались для нее как божий дар по сравнению с этим. — Это была моя самая ужасная течка, мною управляла не я, а внутренняя омега! — канючила девушка и с каким-то жалеющим взглядом смотрела на Кена. — Да уж, после рождения Кентаро у тебя тогда цикл сбился, таких перепадов настроения я у тебя не наблюдал даже во время беременности, — нервно рассмеялся Доракен. Майки сидел и посматривал на них, как на пришельцев. Ещё тогда обозвал этих двоих монстров очень странными, ведь не понимал, как течка может быть ужасной. Но теперь он тут. Столкнулся лицом к лицу с этим, но скорей с более ужасающей, чем была у его сестры. А нервы были не стальнее, чем у Доракена и это слегка пугало. Но одно он точно понимал. Когда ты сливаешься воедино с внутренним зверем – для тебя стираются все границы. Перестаешь осознавать, где право, где лево, где верх, а где низ. Что правильно, а что нет. Тобой правят одни лишь инстинкты и внутренние потаенные желания. Манджиро достаёт из шкафчика пачку сигарет, а после неспешно отворяет огромное окно и впускает в комнату веяние нового сумеречного мира. Поджигает сигарету, глубже затягивает никотиновую палочку, а после выдыхая дым в ночное Токио. Небо почти стало темным, появились первые звезды. Ему показалось, как яркие точки кокетливо мерцали прямо над городом. Когда они были юными, была жажда проводить всю ночь в разъездах на байках. В глубине души что-то вызывало приятную тревогу в его воспоминаниях. Тогда молодость охватывала сердце, буквально паря на своём железном скакуне, а сзади него крепко держалась его любовь и весело смеялась. Их взгляды, наполненные любовью, искрились на счастливых лицах. Втягивая дым своей сигареты, словно пытаясь перенести внутрь себя ветер той юношеской беззаботности. Манджиро окруженный миллионами звезд, растопился в воспоминаниях, сохраняя в своей памяти образы счастливого лица возлюбленного. Это все словно песок давным-давно ускользнуло из рук Сано. Время неумолимо и сейчас они – взрослые. Разбитые на десятки тысяч осколков взрослые, сломанные, выносящие внутри себя свою болезнь и утрату любви. Мечтания и надежды юношеского прошлого отступили в непроглядную тьму, оставив лишь тусклый след в памяти. — Почему нельзя вернуться во времени и начать все сначала? — делает последнюю затяжку, выдыхая куб дыма в уже ночное небо. Сигарета тушится об пепельницу на столике, оставляя после себя настежь открытое окно. Приближаясь к комнате, где должен был спать Такемичи, альфа слышит глухие еле слышимые бормотания. Отворяя дверь, наконец-то слышит, как омега отчаянно повторял, что он «не один» из раза в раз. Завернувшись в свой «кокон» и обхватив ручками свои ноги, Такемичи повторял, как мантру, одну и ту же фразу. Я не один. Слезы стекали по лицу парня, поблескивали в свете ночного города, словно драгоценные кристаллы. Мужчина, быстро оказавшись рядом с Такемичи, вытягивает руку, аккуратно стирает с лица солёную жидкость, с неподдельной нежностью отвечая: — Верно, ты не один, у тебя есть я. Такемичи поднимает заплаканные глаза, жадно рассматривая перед ним мужчину. Альфа чувствует ту самую привязанность, которая осталась в их душах и млеет от любви к этому человеку. — Правда? — очаровательно создание шмыгает носом с надеждой смотрит на Майки. — Правда, — подтверждает, неохотно убирает руку, таившуюся на мокрой щеке. Такемичи с грустью улыбнулся. Его глупая фантазия в последние дни стала вырисовывать до боли нежного и заботливого Манджиро. Ему казалось, что сама богиня смерть решила вручить сладостный предсмертный подарок. Если это так, то он и не против умереть в объятиях своей иллюзии первой и последней любви. — Ты мне не веришь? — еле слышимо спрашивает Майки. — Нет, не верю, но… Эта фраза гулом отдалась в сердце Майки. Его рука слегка задрожала, так же как и тело. Боль пронизала его до самых глубин, от осознания того, что ему не верили. А чего он ожидал? Что Такемучи ему так просто поверит, когда сам всю жизнь лишь страдал? Ведь они оба несли в себе свои собственные пытки, а в сердце каждого остался страшный след сомнений и боли. — Я хочу поверить, сильно хочу, — задыхаясь, прохрипел омега, а прозрачные слезы вновь расцветают на опухшем личике Крепкие руки заключили в крепкие и тёплые объятия. Глухое и тихое нашептывание: «я буду ждать, когда ты поверишь в меня», не могло не вогнать в краску. Даже если эта глупая иллюзия, сердце всё равно с громким стуком отзывалась на каждое слово альфы. Внутри становилось намного теплее, а болезненная течка уходила на второй план. — Майки-кун? — отзывает альфу, пока его голова покоилась на чужом плече. — М? — Можешь ответить мне на один вопрос? — слез, как ни бывало, лишь периодическое шмыганье, придавало обаяние в голосе заплаканной омеге — И какой же? — наконец выдавил из себя, стараясь долго не рассматривать лицо напротив, которое так и манило расцеловать. — Почему ты появляешься всегда, когда мне плохо? — спрашивает у своей «иллюзии». На самом деле Такемичи всегда боялся спросить это. Даже если это был плод больной фантазии, Майки мог грубо ответить или рассмеяться прямо в лицо, а после презренно посмотреть, прежде чем исчезнуть. Образы различного Манджиро периодически мелькали перед глазами во время его плачевного состояния. Набравшись смелости, Ханагаки решается спросить у такого нежного и ласкового «образа». Ведь он не накричит, правда? — Появляешься всегда? — недоуменно переспрашивает. Мужчина хмурится, брови слегка опускаются вниз. — Да! — вскрикивает и отстраняется. Прекраснейшее создание, стеклянными кварцевыми глазами вглядывается на своего возлюбленного. — Ты же моя галлюцинация, ответь на мой вопрос. — Ты считаешь, что я какая-то галлюцинация? — мрачно ухмыляется, а улыбка получается смазанной, младший Сано всё что угодно ожидал, но не этого. — А настоящему Майки-куну есть до меня дело? — небрежно обронил Ханагаки, но не дал даже ответить своему собеседнику. Омега резко взгромоздился на чужое тело, садясь на чужие колени по-хозяйски. Губы приблизились к ушной раковине, совсем сладостно шепча: — И разве я могу такое с ним сделать? — руки ложатся на накаченную грудь, завороженно проводят ладонями легкими движениями. — Нет, не могу, — грустно скалится омега. Позицию резко меняют, переворачивая омегу на спину. Альфа рычит, подминает под себя маленькое тельце. Их лица находились в опасной близости настолько, что они могли почти ощутить теплое дыхание друг друга.        — Такемучи, ты, что у нас актив любишь? — изумлённо спрашивает у потерявшего дар речи возлюбленного.        В стеклянных голубых глазах отразилось удивление. — Удивил тебя, однако ж, хех, — с довольной улыбкой разглядывал излюбленное личико.        Омега протягивает руки к лицу альфы, накрывая своими ладонями обе щеки. В этом мгновении, когда руки оказались на его щеках, время замедлилось. Все окружающее исчезло, оставив только двоих в этом мире, словно вся тяжесть бремени свалилась с их плеч. Ладони на щеках до боли нежны. Подобно лучу света, который сияет сквозь тьму и наполняет его радостью. Тепло, которое наполняет сердце альфы. Тепло, которое альфа хочет сохранить навсегда.        — Мне есть дело до тебя, ведь ты моя пара, и я докажу это, ведь «Непобедимый Майки» всегда держит свое обещание, — с уверенностью обещает ему Манджиро. В его глазах зажглось пламя желания с непреодолимой решительностью. На этот раз он сдержит обещание. На лице омеги проступила еле заметная улыбка. — Теперь мой черед задавать вопрос. — М? — Такемичи смотрит прямо в глаза, слегка недоумевая. Ведь «Образ» впервые что-то спрашивал. Теперь сомнения маленькими шажочками влетают в мало, что соображавшую голову. А иллюзия ли он? — Почему ты бросил меня?