Однострочники (IPL)

- Заметно, что ничего сложнее классического галстука тебе завязывать не приходилось, Сирота. Тот молча пробует шёлк лезвием - безуспешно: хоть и не самый качественный, вряд ли даже натуральный, но крепкий. Но чуткие пальцы менху сами подсказывают скорейший путь к распутыванию шейного платка. - Шрамы старые... зашиты неумело... как будто... - бормочет, исследуя напряжённую бледную ключицу, неизвестно к кому обращаясь. - Недоговаривать - не в твоём стиле, не так ли? - Виктория, пусть он помолчит, наконец! Обязательно было оставлять в сознании?.. Она тихо играет степную мелодию на губной гармошке, прикрыв глаза и сидя на траве спиной к камню-алтарю. С Кургана Степь кажется ещё более безмятежной и бескрайней. Еле-еле потрескивают, искря, факелы. - О, она тебя не услышит сейчас. Барышня проявляет настораживающую тенденцию стать со временем сильнее и страшнее Марии, а то и Нины... Долго ли ты будешь позволять женщинам управлять тобой, Сирота? Инквизитору даже я начинаю уступать в мастерстве... теперь и будущая Хозяйка решила устранить конкурента... "Не слушать. Просто не слушать. Отец всегда учил не отвлекаться во время ритуалов, что бы не происходило." - Гаруспик, решив оставить на потом размышления о природе шрамов, ведёт первый лёгкий надрез - пока только чтобы разметить, начертать расположение внешних линий, как Бос Турох увидел гармоничное устройство Вселенной ещё до того, как та наполнилась смыслом и предстала в полноте жизни. Раскрываемый даже не ощутит боли, если удастся повторить и разъединить первоначальный замысел в точности так, как тот был определён. - ...А всё потому, что ты и матери родной не помнишь. Так ведь? Только отцовский долг и лёг на твои плечи... неужели никогда не хотелось оставить это бремя? Он сам не принуждал тебя.... Признавался, что поймёт и простит, если сын не захочет перенимать непосильную ношу в столь трудное время. Дело совести... которой ты, увы, страдаешь не меньше, чем иные - Песчанкой, одержимостью ловлей Шабнак-Адыр или безумными идеями... Линии путаются перед интуитивным взором: мешает вплетающаяся, хоть и поспешно-неаккуратная паутина. - Лжец! Лжец и искуситель. Я способен отказаться, если захочу. Моя воля свободна. - Так откажись. - спокойно улыбается жертва. - Не ты ли в сердцах проклинал необдуманно взятые обязательства?.. Артемий останавливается. - Я. Да, бываю вспыльчив, этого не отнять. Я честен, Кукловод... в отличие от тебя. Зато есть кое-что, нас объединяющее. Знаешь, что? - Мне всё равно. Главное в этой драме - умереть красиво и, желательно, со смыслом... Так за себя я спокоен, а ты меня интересуешь не больше, чем бездарный актёр, пытающийся доказать несуществующий талант. - Я всё-таки скажу. Верность долгу. ...В отцепленном вагончике холодно и тесно, и объятая беспокойством маленькая хозяйка даже не потрудится, как обычно, растопить старую печурку. Покровительница детей пытается её утешить - бесполезно. Со скупых слов неразговорчивой Мишки ясно лишь то, что вместо погибших родителей и древних духов Степи приходил тот, чьи сказки не бывают добрыми, тот, к кому уходят все нелюбимые, потерянные или забытые куклы, потому что лучше служить нехорошему хозяину, чем никакому... Приходил за любимой куколкой сиротки, обманом пытался зачаровать - да только после визитов Самозванки Мишка таким больше не верит. - ...А уходя, сказал, что раз добром не хочу отдавать, в следующий раз, как на прогулке за травками её найдёт, на лоскутки распустит. Страшный он. Ни за что не буду с ним дружить. Пусть не приходит больше... Взрослый бы сказал: выдумки это, лежит твой гость в своём Театре, в последний момент спасённый схватившей Бураха за руку женщиной, лучше других знающей, чем может обернуться смерть режиссёра. Но две Хозяйки - будущая и потенциальная, которая рядом с ней, словно тусклая свеча со звездой, а всё же Слышащая, как и Ласка - прекрасно понимают друг друга. И видит уже младшая Ольгимская, как будет омывать раны и перевязывать переломы, когда после жестокого боя с недостойным Старшиной еле доберётся до неё Служитель. И знает, что неспроста каждую ночь просыпается от ощущения слегка зудящих швов на теле, будто занёс кто над ней ржавые крючья для экстренного штопанья тряпичных кукол и раздумывает - сейчас или позже?.. И предчувствует, что лично пойдёт вымаливать прощение у израненного жреца искусства, что так мелочно подозревала и так низко мстила за Город и порученных, совсем недостойно истинной Светлой Хозяйки. Но знает, что он, как всегда, ничего не скажет. Лишь улыбнётся и снисходительно обвинит в чрезмерно богатой фантазии. Только, увы, не сможет она выбросить из памяти, как оплакивал Город дождём пленённую и окровавленную совершенную красоту и совершенную сладкую ложь, без которой не ведал смысла своего существования.