***
Кастиэль один. Конечно, это не первый раз. Дин начал охотиться через несколько недель после того, как похитил его. В те первые месяцы Кастиэль всегда проверял пределы своей зоны и внимательно исследовал каждую часть бункера, к которой он имел доступ, на предмет каких-либо просчётов со стороны Винчестера. Он пытался найти всё, что могло быть полезным позже или использоваться для побега. Но даже спустя почти десять месяцев Дин всё ещё очень осторожен. И несмотря на то, что Кастиэль сказал Дину, что он сдался, тот продолжает принимать все свои обычные меры предосторожности. Хотя агент полагает, что тот факт, что он проверяет, даже если это просто по привычке, говорит о многом. На этот раз Кастиэль сидит в постели. Синие одеяла мягкие, а сама текстура успокаивает. Он проводит кончиками пальцев по пушистому одеялу, на котором плещутся маленькие дельфины. Он смеялся, когда Дин принёс ему это одеяло. В бункере постоянно горит свет. Никаких движущихся теней. Кастиэль поджимает колени к груди и кладёт подбородок на коленные чашечки, вслушиваясь в тишину. iPod тихо лежит в углу комнаты. Он один. Он сдался, и он один. Чувство цели, которое давало ему жизнь и энергию, пока Дин не появился в его жизни, ушло. У него есть вещи, составляющие ему компанию, вещи, создающие шум. Телепередачи и фильмы. Плоский экран без дела стоит у дальней стены. Компьютер с его ограниченными играми находится в одной комнате. Игровая приставка, которую Дин подарил ему на день рождения, — в другой. Новак встаёт и идёт в ванную. Зеркала нет. Винчестер разбил оставшиеся осколки и убрал всё. Пол был тщательно подметён. Есть электрическая бритва для щетины. Мужчина поднимает её, а затем откладывает. Он уходит. В другом углу комнаты стоит небольшой сундучок, который Дин подарил ему: соль, железо и тот самый благословенный нож. Нож. Он опускается на пол и открывает сундук, обращая внимание на тщательно упакованное содержимое. Ему нет дела до соли, святой воды, святого масла и различных защитных мешочков с заклинаниями. Он видит нож с ножнами. Кастиэль уверен, что это не те, что прилагались к ножу, а обычные, сделанные под слегка изогнутое лезвие. Рукоять старая и обветренная временем, и даже лезвие не очень острое. Оно может порезать, если приложить достаточно силы, но не более того. Винчестер показался агенту человеком, который очень бережно относится к своему оружию, так что это должно быть сделано намеренно. Он вынимает голое лезвие. Внезапно он понимает, что собирается с этим делать. Причинить себе боль. Он не хочет умирать, но хочет почувствовать боль. Бальтазару было бы очень стыдно за то, что он сдался. Тот всё ещё думает, что Кастиэль борется, но это не так. Нет. Стоп. Он не собирается этого делать. Он убирает нож в ножны и кладёт его на кровать. — Ты сходишь с ума, — говорит он стенам. Он идёт к своему холодильнику. Он открывает его и смотрит на содержимое. Дин не указывает даты, но перечисляет, для чего предназначено каждое блюдо: завтрак, обед, перекус и ужин. Холодильник забит до отказа, а в большом шкафу в другой комнате хранятся продукты, которых Кастиэлю хватило бы на несколько недель. Он прослеживает небрежный почерк Дина на пластиковых контейнерах, а потом закрывает дверь. После минутного раздумья он выполняет свой обычный комплекс упражнений. Иногда невероятно трудно найти мотивацию для того, чтобы продолжить заниматься своей физической подготовкой или боевыми искусствами. Однако когда тело агента активно, он чувствует себя лучше. Природные эндорфины делают немало, чтобы стабилизировать его настроение. Дин знал это инстинктивно, а может, и по опыту, поэтому и совершал вынужденные прогулки и пробежки. Он не стал бы тащить Кастиэля за собой, но определенно выждал бы и заставил его подчиниться. Сто приседаний. Пятьдесят отжиманий. Калистеника и немного йоги. Затем, когда он хорошо разогрелся, он переходит к ударам руками и ногами, а также различным их комбинациям. Потом он выходит на улицу и бежит. На тридцатом кругу его мучает жажда и лёгкое головокружение. Его организм требует еды. Он возвращается в бункер и берёт воду. Она не холодная, а значит, он сможет её выпить залпом. Холодильник находится в двух футах от ящика с бутылками воды. С некоторой неохотой Новак открывает его и достаёт контейнер, помеченный как «обед». В этой посуде лежит очень большой бургер с маленькой ёмкостью соуса к нему. Дин знает, что он любит есть овощи при каждом приёме пищи, поэтому у него также есть контейнер с морковью и небольшой пакетик соуса «Ранч». Кастиэль открывает ёмкость, съедает сначала морковь, а после доедает половину бургера и убирает его. Когда он поворачивается, нож продолжает лежать на кровати. Он должен. Он действительно должен убрать его. Он поднимает его, но вместо того, чтобы убрать, садится на кровать. Когда Хейэль было пятнадцать, она разбудила его посреди ночи с окровавленными руками. Его умная и забавная младшая сестра плакала, потому что нанесла себе увечья (на бёдрах, чтобы скрыть шрамы) и порезалась слишком глубоко. Кастиэль провёл ночь, перевязывая раны. Держал её на руках, чувствуя глубокую панику и страх за её жизнь. Через два дня он убедил её поехать к родителям и получить медицинскую помощь. Хейэль стало лучше благодаря лекарствам и терапевту. Она поддерживала контакт с Касом даже после смерти Михаила и решения Кастиэля присоединиться к полиции. Однако она не читает его ответные письма. Она решила найти работу на неполный рабочий день, которая не была бы для неё слишком стрессовой и позволяла выполнять задачи из дома. Из её писем Кастиэль знает, что она ведёт счастливую и спокойную жизнь. Он уверен, что она понятия не имеет, что он пропал. Он вспоминает, как она пыталась объяснить ему свои действия: «Если моё тело болит, то разум — нет. По крайней мере, какое-то время». Кастиэль хоть и не сомневался в её словах, никогда не понимал их привлекательности; никогда не испытывал желания сделать что-то подобное. Но теперь боль стала его спутницей, она витает в воздухе, и иногда ему хочется выплеснуть её наружу. Какая-то его часть считает, что ему следует порезать себе запястья и некоторые места на руках, чтобы показать Дину, насколько сильно его ранит эта изоляция. Может быть, если он будет истекать кровью, это поможет. Он осматривает лезвие, проверяя его остроту. Он не считает себя слабым. Не считал. Он не думает, что Хейэль была слабой. Тем не менее себя он считает слабым и жалким человеком. Нож становится слишком тяжёлым, чтобы его можно было держать; он швыряет его в стену и чувствует, что от разочарования у него вот-вот потекут слёзы. — Контроль, — говорит он себе, потрясённый тем, как сильно дрожит его голос. — Ты должен контролировать себя. Он выходит из комнаты, не смотря на нож, и делает всё возможное, чтобы занять себя. Он реорганизует лазарет, который Дин заполнил основательно, но бессистемно. На это уходит четыре часа. Затем он пытается читать книгу, но останавливается, когда понимает, что прочитал десять страниц и не знает имени главного героя. Потом играет в приставку, и это чуть более увлекательное занятие, потому что нужно стрелять в людей и принимать решения. Он включается в сюжет игры, когда его настигает внезапная усталость. Он чувствует себя так, словно весь день сражался. Встать намного труднее, чем должно быть, и агент, спотыкаясь, добирается до своей комнаты, падает на кровать и засыпает через несколько минут. Когда он просыпается, он видит нож, лежащий на полу. Не то чтобы эта идея была для Кастиэля новой. Он знает все способы, которыми люди причиняют себе вред, и почему они это делают. Для некоторых речь идёт о том, чтобы вызвать эмоцию (даже неприятную) там, где её нет, когда человек чувствует пустоту или ангедонию. Новак страдал от этого из-за своей депрессии, но теперь его психический спад переходит на другие вещи. В его случае речь идёт о том, чтобы управлять уже существующей эмоцией и вызвать диссоциацию. Логически он понимает, что это нездоровый механизм выживания. Он никогда не забудет рыдающую в его объятиях Хейэль и кровь, испачкавшую простыни настолько, что их пришлось выбросить. Кастиэль знает, что, окажись он в другой ситуации, он, вероятно, обратился бы за когнитивно-поведенческой терапией. Он нашёл бы кого-то, кто научил его осознанности и лучшему способу справиться со своим эмоциональным состоянием. Но у него нет такой возможности... у него есть Дин, он сам и несколько тысяч квадратных футов, если считать те, что снаружи. Он не может уйти от источника эмоциональной боли или обратиться за лечением. Он не думает, что у него хватит сил сделать это самостоятельно, и всё же он может полагаться только на себя, чтобы пройти через это. Он не может полагаться на Дина. Своего мучителя. Своего защитника. Встать с кровати легко. Идти к ножу — это всё равно, что тебя тянут и толкают одновременно. Держать его в руках — словно неизбежность. Первый порез приходится на внутреннюю сторону запястья. Он не знает почему; полагает, что это просто очевидное место для начала. Наблюдая за тем, как появляется кровь, он понимает, что ему придётся объяснить это Дину. У Кастиэля нет веской причины держать нож. Он не может сослаться на несчастный случай на кухне или нападение бритвы. Паника подавляет боль. Винчестер заберёт нож — он ограничит возможности Кастиэля. Но, может быть, Дин должен? Он смотрит на себя сверху вниз. Охотник видит его большую часть времени, но он редко видит Кастиэля без боксеров и практически никогда без предварительного разрешения агента. Значит, второй порез будет на бедре. И третий, и четвёртый. С каждым разом его сознание становится всё более пустым, а резкая, пульсирующая боль от порезов просто заглушает всё остальное. Когда Новак достигает диссоциации, он натягивает боксеры и штаны, сквозь ткань просачиваются пятна крови. С ножом в руке он идёт по длинному туннелю наружу. Он достигает самого предела своих границ, поднимает нож, а затем бросает его со всей возможной силой и мощью в дикую природу. Затем он опускается на землю и наблюдает, как солнце движется по небу.***
Именно таким его находит Дин шесть часов спустя. — О Боже, — говорит тот, и агент поднимает глаза. Дин находится в тени под углом солнца; сейчас полдень. — Я пытался, — говорит Кастиэль, и слова льются как зеркало его сознания. В них есть неистовство и отчаяние, чтобы его поняли. Он боится, напуган, ему больно, и он это знает. — Я держался. Я пытался не делать этого, я отвлекал себя, а сегодня утром не смог, Дин. Я не смог. Он судорожно дышит и сосредотачивается на зелёных глазах Винчестера. Потом он делает то, чего никогда не делал раньше. — Дин, мне нужна помощь. Охотник подходит к агенту и опускается перед ним на колени, на его лице боль, сочувствие и ужасающее понимание. Он говорит: — Конечно, Кас. Всё, что тебе нужно. И он притягивает Кастиэля к себе, не обращая внимания на кровь, которая окрашивает его запястье и ногу. Он полностью окутывает мужчину своим телом. Как будто, если он будет держаться достаточно крепко, у Кастиэля остановится кровотечение. Его хватка крепкая, почти до синяков, но Новак погружается в неё. Он чувствует её глубже, чем свою кожу. Дыша Дину в плечо, Кастиэль шепчет: — Я не могу оставаться один. Ты не можешь оставлять меня здесь, Дин. — Я здесь, я здесь. Я не уйду. Я больше никогда тебя не оставлю, ясно? С тобой всё будет в порядке, — уверяет его Дин. — Я люблю тебя и всегда буду заботиться о тебе. Кастиэль думает, что это то, что ему нужно. Ему нужно, чтобы Дин позаботился о нём. Через несколько минут Винчестер осторожно помогает ему встать. Выражение его лица принудительно спокойное, хорошо знакомое Кастиэлю по непосредственным последствиям всех его попыток побега — когда Дин подавляет какую-то сильную эмоциональную реакцию. На одежде Дина видны крошечные мазки крови в местах соприкосновения окровавленной одежды агента с его одеждой. Но когда охотник ведёт его по туннелю, по коридору и в ванную, Кастиэль решает, что тот, похоже, не возражает. Дин заставляет мужчину раздеться догола и сесть на сиденье унитаза. Он хватает тряпку, смачивает её и убирает всю кровь с чужой кожи. Он осторожно обходит все порезы — осторожность, которую можно обрести только с опытом, — и не открывает ни одной раны, покрытой коркой запёкшейся крови. Наверное, пытается понять, насколько серьёзны повреждения. — Они все неглубокие, так что это хорошо, — говорит Дин, слегка улыбаясь Кастиэлю. — Они не выглядят грязными. Я просто протру их дезинфицирующим средством, хорошо? Потом наложу несколько больших свободных повязок, чтобы ты не вскрыл их снова. — Хорошо, — говорит агент тихим голосом. Дин не торопится и делает то, что обещал. Он движется медленно, как будто быстрое движение заставит Кастиэля испугаться. Когда Новак вымыт и перевязан, Дин хватает новую пару свободных спальных штанов и надевает их на Кастиэля. Он берёт мужчину за руку и ведёт на кухню. Он готовит Кастиэлю, а также себе сок и овсянку. После каждой ложки каши он заставляет агента тоже съесть одну. Как только большая часть еды заканчивается, Дин снова берёт Кастиэля за руку и отводит его в комнату, где усаживает на диван. Он включает какой-то случайный диснеевский фильм и садится рядом с ним, а затем мягко побуждает мужчину положить голову на своё бедро. Он гладит Кастиэля по волосам. Время от времени он проводит пальцами сквозь растрёпанные волосы или по линии подбородка до чужой щеки, потирая круги на виске. Что-то в Кастиэле ослабевает, он начинает плакать. Дин просто продолжает тот же успокаивающий круг движений. — Всё хорошо, выпусти это наружу, — бормочет он. Боль, кажется, достигает апогея, прежде чем окончательно утихает. Разум Новака остаётся в состоянии абсолютного изнеможения. Сам того не желая, он просто засыпает.***
Когда он просыпается, уже темно, и он лежит в их постели. Простыни пахнут свежестью. На нем всё ещё спальные штаны (под которыми нет ничего, кроме бинтов на бедре), но он не помнит, как шёл сюда или как его несли. Дин, однако, свернулся калачиком рядом с ним. Его нога перекинута на неповреждённый бок Кастиэля, одна рука лежит на голом животе мужчины, в то время как другая — находится под чужой спиной, забираясь через плечо Кастиэля в его волосы. — Дин? — шепчет Новак. — Хм? — говорит тот, а затем вздрагивает, как будто просыпается. На его лице смешались тени, и его выражение лица слишком трудно разобрать. — Привет, Кас. Как ты себя чувствуешь? Вместо ответа, потому что он не совсем уверен в том, что может прозвучать из его уст, Кастиэль сдвигается с места, прижимаясь ближе к Дину. — Тогда я буду считать это как «не очень», — говорит Дин, крепко прижимаясь к нему, несмотря на свои слова. — Как думаешь, ты сможешь меня выслушать? Кастиэль кивает. — Слушай, я понимаю, что ты в депрессии. Честно. Иногда мне кажется, что я прожил половину своей жизни в депрессии. Охотиться на монстров, пытаться угодить непутёвому отцу и воспитывать младшего брата, который сбежал при первой же возможности? Агент понимает, почему, даже без тех элементов насилия и психоза, которые, как ему казалось, присутствовали раньше. Что ж. Какие-то злоупотребления, вероятно, всё ещё имеют место; Дин никогда не говорил ничего подобного, но Кастиэль достаточно хорошо умеет читать между строк. — И иногда... иногда нужно находить счастье в мелочах. Во всяких глупостях, например, в дыре, где подают лучшие пироги на юго-западе. Или в спасении ребёнка от водного духа. Кас, ты ведь знаешь, что уже спас жизни, верно? Ты нашёл больше дюжины охот, и большинство из них — это то, за что я могу взяться. Может, сейчас ты и не в ФБР, но ты всё равно делаешь доброе дело. Кастиэль моргает, сжимая руку в кулак на груди Дина. Он двигается вперёд, пока его лицо не оказывается прижатым к коже мужчины. Когда Дин покидает бункер, он охотится, то есть помогает другим, но также причиняет ему вред. — Я... я никогда об этом не думал. Дин с улыбкой в голосе говорит: — Так что да. Находи его во всём. Я знаю, это трудно, чертовски трудно. Просто скажи мне, что тебе нужно, чтобы я сделал. И я работаю над тем, чтобы ты встречался со своим братом, — он делает паузу и неловко ёрзает. — Я бы не держал тебя здесь, если бы не думал, что ты можешь быть счастливым. Я думаю, ты просто должен позволить себе это, Кас. И позволь мне помочь. — Я не могу быть один, — повторяет Кастиэль, зная, что это правда. Возможно, он выкинул этот нож, но есть сотня других способов ранить или убить себя. — Я знаю, знаю. И я не собираюсь этого делать с тобой, обещаю. Я остаюсь. — Дин. — Что? — Могу ли я... могу ли я... — Новак знает, что это странная просьба. — Можем ли мы спать голыми? Дин отстраняется настолько, чтобы посмотреть в голубые глаза. Но он ничего не говорит, ничего не требует. Он осторожно снимает с себя рубашку, штаны и боксеры, а затем помогает Кастиэлю сделать то же самое. После некоторой перетасовки они снова переплетаются, голая кожа к голой коже. Мягкий член Дина прижимается к бедру Кастиэля, и Дин кладёт одну руку на поясницу Кастиэля. Член Новака, такой же мягкий, он прижат к бедру Дина. Несмотря на прикосновение к коже, это не сексуально. Агент чувствует, как физический контакт растворяется в его теле. Он нуждался в этом. Он не знает почему, но ему это было необходимо. Возможно, чтобы снова почувствовать себя человеком, почувствовать себя желанным и окружённым заботой. Он больше не засыпает, а дремлет. Время от времени он чувствует, как Дин касается его щеки или нижней губы. Просто что-то маленькое. Охотник целует Кастиэля в лоб и шепчет: — Я позабочусь о тебе.***
Если ранее Дин, как обычно, просыпался первым по утрам и уходил готовить завтрак, этим утром он остаётся, свернувшись вокруг Кастиэля, и ждёт, когда тот встанет вместе с ним. Он стоит за дверью ванной комнаты, когда агент мочится. После этого он помогает ему надеть спортивные штаны (ещё раз остерегаясь порезов на бедре), потому что, хотя Кастиэль, возможно, и рад спать голым, ему будет странно ходить обнажённым перед Дином или одному. Потом они идут на кухню. Кастиэль сидит на своём стуле, сгорбившись и чувствуя себя маленьким. — Яйца и тосты? — спрашивает он. Дин улыбается. — Конечно. Новак наблюдает, как он готовит, размышляя. То, что Дин остаётся так близко, должно раздражать его, но этого не происходит. Кастиэль не знает, что и думать об этом. Его переход от неохотного принятия любого утешения, которое предлагает его похититель, к такой нужде. Это не то слово, которое агент когда-либо применял к себе. Дин разбивает последнее яйцо и включает конфорку. Он кладёт четыре кусочка хлеба в тостер, а затем идёт за маслом в холодильник. Дин хочет этого. Дин может хотеть, чтобы Кастиэль был сильным, но он также хочет, чтобы мужчина нуждался в нём так же, как Дин нуждается в агенте. Дин хочет этого. Однако только не боль, которую испытывает Кастиэль. Дин не хочет этого. Шесть месяцев назад Кастиэль с готовностью согласился бы, что Винчестер именно так и планировал всё это, что он всегда намеревался оказать на него такое психологическое давление, чтобы однажды Кастиэль сломался. Но сейчас? Кастиэль знает его. Дин на каком-то уровне осознаёт, что он натворил, но не хочет признавать свой проступок. Он легко возложит вину за похищение агента на себя, но последствия длительного плена — это то, в чём он не готов признаться. И в этом, по мнению Дина, есть смысл: Дин дал Кастиэлю всё, кроме свободы. Все удобства, даже периодическое общение с Бальтазаром. Но конечный результат этой боли — это то, о чём Дин умолял с самого начала. Он хочет, чтобы Кастиэль остался здесь и любил его. В то же время Новак не может не думать, что это единственный способ выжить. Хотеть выжить и быть счастливым. Ненависть к охотнику за то, что он привёл его сюда, ему не поможет. Даже если бы Кастиэль всё ещё был способен на такие эмоции, когда речь идёт о Винчестере. — Дин, ты когда-нибудь слышал о естественном и синтетическом счастье? Дин хмурится, доставая поджаренный хлеб. — Это что, счастье от наркотиков? Кастиэль качает головой. — Нет. Естественное счастье — это радость, которую мы испытываем, получая то, что хотим. Синтетическое счастье — это всё ещё ощущение радости, когда мы не получаем то, что хотим, или получаем что-то другое, или когда нам не дают выбора. Дин смотрит на него, держа кусок масла в руке. — Объясни мне это ещё раз. — Ты счастлив как охотник, верно? — Да, — недоверчиво говорит Дин. — Но это не тот выбор, который ты сделал для себя. — Эй, я люблю охоту, — начинает защищаться он. — Я помогаю людям и убиваю всякую дрянь. Демонов, ангелов и остальное дерьмо, — говорит он с гримасой. — Но мне нравится моя работа. Кастиэль слабо улыбается. — Именно это я и имею в виду, Дин. Ты не делал этот выбор, и всё же находишь в нём радость. — Ты хочешь сказать, что это искусственно? Но мне не кажется, что это искусственно, чувак. Кастиэль задаётся вопросом, будет ли это для него таким же. Он всегда наполовину списывал закрытые возможности и ограниченный выбор на какую-то судьбу и был доволен тем, что у него есть. — Нет, это не так. Идея в том, что мы сами выбираем, быть ли нам счастливыми, Дин, — он делает паузу. — Исследователи провели эксперимент, в ходе которого в классе был финальный проект — две фотографии. Половине сказали, что они могут оставить себе только одну и вставить её в рамку, а другой половине сказали, что они могут передумать позже и получить другую фотографию. Те, у кого не было возможности передумать, были более довольны своим выбором. — Не получив возможности выбора, — перефразирует Дин. Кастиэль встречает его взгляд. — Да. — Это как у тебя нет выбора, — говорит Винчестер. Не вопрос. — Да, — тихо признаёт агент. Дин выключает конфорку и кладёт масло. Вместо того, чтобы встать на колени, он садится на полу, скрестив ноги, прямо рядом со стулом Кастиэля, поэтому ему приходится смотреть на него снизу вверх. — Что ты думаешь о синтетическом счастье, Кас? — Один из исследователей говорит, что большая часть счастья, которое мы испытываем в жизни, является синтетическим, — отвечает Кастиэль. — Быть довольным своей работой. Своей зарплатой. Найти кого-то, кто не соответствует всем твоим желаниям, но ты всё равно любишь его. Некоторые говорят, что личное или персональное счастье — это более точное описание. — Это хорошее резюме, но оно не говорит мне о том, что думаешь ты, — мягко подводит Дин. Кастиэль начинает говорить, но останавливается. Означает ли счастье капитуляцию? Может ли он сдаться, не отдавая себя Дину, принять только свои обстоятельства и требовать равенства и уважения от своего похитителя? — Я не знаю. Дин потирает чужое колено, а потом целует его. — Хорошо. Спасибо, Кас. Ты дал мне пищу для размышлений, — он улыбается. — В хорошем смысле. Не беспокойся, ладно? Кастиэль молча кивает. После завтрака Дин придумывает три дела, на которые они могли бы потратить день. Когда Кастиэль не может выбрать — его разум застывает и начинается поток эмоциональных реакций — охотник торопливо делает выбор за него. Они обедают на улице, едят сэндвичи и клубнику на одеяле. Дин задаёт ему около двадцати вопросов о книге, которую агент только закончил читать, хотя она посвящена истории водных духов, а это обычно наводит на Дина смертельную скуку. Тем не менее он даже умудряется быть довольно заинтересованным. Вторая половина дня поглощена «Монополией». Кастиэль побеждает. К вечеру он снова выматывается. Дин предлагает ему прогуляться, но он отказывается от дальнейших занятий. Он чистит зубы, пока Винчестер заправляет постель. Когда Кастиэль уходит, Дин задумчиво смотрит на него. Кастиэль снимает рубашку и стягивает штаны, не касаясь бинтов на левом боку. На нём ничего нет; он полностью голый. Дин смотрит на него, затем быстро моргает и отводит взгляд. — Должен ли я, понимаешь? — он спрашивает. Кастиэль кивает. Рубашка, джинсы и нижнее бельё. Всё это падает на пол. Дин откидывает одеяло на кровати и ложится на бок. Он наконец-то по-настоящему смотрит на Кастиэля, приподнимая бровь. В ответ агент присоединяется к нему, просовывая ноги под простыни. Он кладёт одну руку на талию Дина и слегка тянет его. Тот легко приближается к нему, и они становятся так же близки, как любовники. Возможно ли это вообще? Быть любовником Дина? Сексуальный контакт, который у них был, был... приятным, хотя и эмоционально тревожным. Если Кастиэль решит позволить себе быть счастливым здесь, с Дином, возможно ли первое без второго? На теле Винчестера остался один из относительно немногих шрамов. Однажды, когда Кастиэль спросил об этом, Дин сказал ему, что Анна удалила большинство из них; она, похоже, не осознавала, что иногда у людей есть привязанность к шрамам или что шрамы отражают образ прожитой жизни. Винчестер, конечно, так не выразился, но Кастиэль научился понимать, что говорит он, а также то, что не говорит. У Дина хорошая мускулатура. Не как у бодибилдера или человека, который ходит в тренажёрный зал, а как у жёсткого и выносливого человека, который занимается большим разнообразием упражнений. Борьбой. Бегом. Даже физическим трудом. Кастиэль проводит рукой от плеча Дина до поясницы. Тот слегка дёргается, но глаз не открывает. Спина у него гладкая, только один небольшой шрам возле ребра. Другой рукой Новак касается чужой груди, через одну часть грудной клетки, а затем вниз к животу. Затем вверх по бедру, поглаживая мясистую часть задницы. Винчестер начинает дёргаться, его член напрягается у живота Кастиэля. — Кас, — говорит он, моргая и открывая глаза. Новак целует его. У Дина грубая щетина, он не брился несколько дней. Для Кастиэля весь этот опыт до сих пор что-то новое и неизвестное. Как и твёрдость тела, к которому он прикасается. Это кажется странным: причудливое зеркало его собственного тела, а не что-то совершенно иное. Дину требуется некоторое время, чтобы ответить, но потом он облизывает рот агента, кладёт руку на его шею — не давя и не настаивая, просто удерживая. Кастиэля охватывает паника, но не из-за Дина, а из-за того, что он знает, что собирается сделать дальше, и в этой странности кроется страх. Но за этим стоит решимость. Он обхватывает рукой член Дина. Дин громко стонет в рот Кастиэля. Агент пока не гладит его. Это первый раз, когда он прикасается к своему похитителю сексуально, вместо того, чтобы быть пассивным участником. Винчестер почти полностью твёрдый, кожа на его члене бархатисто-мягкая, а то, что находится под ней, быстро становится эрегированным. Он чувствует, как его пальцы встречаются со слегка рельефной кожей яичек Дина, чувствует их мешочек. Это странно, и эта странность сопровождается осознанием того, что он касается пениса другого мужчины. Он должен найти это возбуждающим? По большей части это кажется очень странным, как будто на мгновение он потерял голову, глядя вниз на то, что делает. В следующий момент он падает на землю и физически присутствует. Словно это сигнал, его член начинает вставать. Кончиками пальцев Кастиэль касается головки чужого пениса, находя там предэякулят. Он втирает его в щель, потому что ему всегда нравилось, когда девушки делали это для него, и Винчестер, разорвав поцелуй, вскрикивает: — О, Кас, ох, чёрт. Почти неожиданно рука Дина обвивается вокруг его собственного члена, повторяя его движения. Хватка охотника намного крепче. Он делает из своего кулака тугую дырочку, обнаруживая, что из члена Кастиэля тоже капает предэякулят, и использует его, чтобы сделать поглаживания более лёгкими и плавными. Подражание Винчестеру имеет смысл, поэтому Новак так и поступает. Он крепче держит его член и начинает дрочить. Это не совсем похоже на мастурбацию: ракурс неправильный и другой, так как член Дина изгибается от него, а не приближается, и Кастиэль не может избавиться от реальности, что он собирается доставить своему похитителю удовольствие. Дин кончит из-за него и из-за того, что он решил сделать это. Винчестер начинает толкаться в чужую руку, из него вырываются пронзительные вздохи. Дин внезапно кусает Кастиэля за плечо, достаточно сильно, чтобы причинить боль. Его сперма выливается на руку и на живот агента. Пенис Дина дёргается несколько раз, затем продолжает немного пульсировать в чужой руке, а после начинает смягчаться. — Я люблю тебя, — тихо говорит он хриплым голосом. Кастиэля пугает, когда мужчина мягко убирает его руку и поднимается на колени. Он толкает агента на спину и перемещается между его ног, раздвигая их так, чтобы Новак мог чувствовать его колени на внутренней стороне своих бёдер. Дин продолжает тяжело дышать, его лицо покраснело и на нём играет счастливая улыбка. Кастиэль слегка улыбается в ответ. Дин тянется к тому месту, где его сперма украшает живот Новака, и, к удивлению агента, он втирает её в его кожу. Как будто он его помечает. — Ты выглядишь невероятно сексуально, — говорит ему охотник, облизывая губы. — Ахуительно с моей спермой на твоём животе. Если бы ты позволил мне, я бы сфотографировал тебя вот так. Дин наклоняется и начинает делать минет Кастиэлю. Он почти сразу же глубоко заглатывает пенис агента, прижимая одну руку к его ногам, чтобы удержать того, когда мужчина инстинктивно толкается вверх. Рот Дина горячий и напряженный, головка члена прижимается к его горлу. Слюна соскальзывает с губ Винчестера, когда он сосёт и мычит, вибрация заставляет Кастиэля сопоставить стон Дина со своим собственным. Он чувствует, как его яйца начинают сжиматься, напряжение в животе готово взорваться мощным оргазмом. Он кладёт обе руки на голову Дина и говорит: — Я хочу тебя. Дин стонет, закрывая глаза, и Кастиэль кончает. Он чувствует, как у охотника сжимается горло, когда он всё это проглатывает. Маленькие искорки удовольствия преследуют его на пути от оргазма, и Дин продлевает их, нежно посасывая головку его члена. Новак лежит, тяжело дыша. Винчестер наконец выпускает его член изо рта. Он подползает к агенту, чтобы поцеловать, его рот всё ещё на вкус солёный. Это сперма Кастиэля. Дин заключает мужчину в объятия, переплетает их ноги, прикасаясь к каждому дюйму кожи, до которого может дотянуться. Кастиэль плывёт. Тревога по поводу секса с Дином, секса с другим мужчиной, ушла. Как и паника. Кожа Дина горячая, и вместо того, чтобы чувствовать горе, он чувствует... он чувствует что-то вроде счастья. Он позволяет Дину прижаться к себе так близко, как к любовнику, и думает, что это, возможно, сейчас самое подходящее слово — «любовник».