Гиперопека по-доминантному

      Перед самой дверью Антон замирает в страхе увидеть собственных родителей. Он заранее представляет их эмоции, детально, видит лицо матери, искажённое морщинами вины и горя, и хмурые брови отца с презрительным взглядом, плотно сомкнутые губы, сжатые в кулаки увитые бледными болезненными венами руки. Ему не хочется заходить внутрь. Стоящий позади Арсений только подходит ближе и кладёт ладонь на плечо — молчаливая поддержка доминанта, обволакивающая и защищающая на каком-то интуитивном уровне.       — Если тебе так сложно, мы можем сразу поехать в школу. Не нужно себя заставлять, — говорит негромко Арсений, делая хватку крепче.       — Я знаю, как они отреагируют, — отвечает под нос Антон и мотает головой. Он не хочет себе признаваться, что больше всего боится именно исполнения собственных фантазий и по-детски надеется на приятное прощание.       — Значит, нет нужды тебе это видеть, — решает Арсений и дёргает его на себя.       Антон упирается, не ведётся на полуприказной тон, на сильную руку, на близость доминанта. Человеческие эмоции перевешивают инстинкты, но всего на пару секунд. Потом он, будто от сна отходит, смотрит на Арсения и виновато поджимает губы.       — Я хочу с ними попрощаться и забрать свои вещи, — говорит он настойчиво, почти уверенно.       Но этой недостающей уверенности хватает Арсению, чтобы недовольно посмотреть на него, на дверь, опять на него и мотнуть головой.       — Ты не хочешь. Это будет плохо для твоего…       — Завались… Тесь… В смысле…       — Ты можешь выражаться так, как тебе удобнее, — терпеливо говорит Арсений. — И обращаться ко мне так, как тебе комфортнее. Не нужно переживать по этому поводу. И…       — И вообще не нужно переживать, да, я понял. Спасибо. Я хочу войти. Можно?       Вздох Арсения звучит так громко и красноречиво, что Антон опять проклинает себя за заданный вопрос: слишком сильно на него влияет взрослый доминант, и он не понимает, как этому противостоять. С одноклассниками подобного он не наблюдал, те не подходили под его фетиши, были ровесниками, не такими поставленными, не такими твёрдыми и заботливыми, а в зашедшем вслед за Сергеем Арсении он сразу обнаружил то, чего так долго ему не хватало. И это связывало по рукам и ногам без верёвки, цепей и клейкой ленты.       — Не нужно так меня бояться, — с нотками расстройства произносит Арсений и дополняет себя: — Я не твой доминант, чтобы как-то тебя ограничивать, да и не думаю, что твой постоянный доминант стал бы так делать.       — Я не могу этому… Не могу.       Опять красноречивый вздох и ласково-грустный взгляд, заставляющий Антона опустить голову.       — Мне лестно, что ты видишь во мне хорошего доминанта и хочешь быть для меня послушным нижним. Я не буду тебя ни за что ругать, наказывать и как-либо тебе приказывать, держи это у себя в голове. Потом, когда ты попробуешь доминанта и проведёшь первую сессию, тебе будет намного легче. Сейчас ты, как недоласканный кот, лихорадочно нуждающийся в тёплой руке. Я — не та рука. Если, правда, хочешь войти, поговорить, попрощаться, самостоятельно собрать вещи, я не буду против. Можешь это смело делать. В ином случае я могу сам собрать вещи, а ты подождёшь меня в машине. Или поедем сразу, без вещей. Любой из этих трёх вариантов меня устраивает.       — Но хочется Вам уехать отсюда без вещей.       — Сожалею, что так плохо скрываю свои желания. Надеюсь, это не помешает тебе сделать верный выбор. Верный по твоему мнению, а не по моему.       Антон набирает побольше воздуха в грудь, кивает, выпуская его вместе с частью нервов, и заходит наконец внутрь. Было открыто, в квартире сразу обнаруживаются родители. Они появляются моментально. Вечно заботливая и пытающаяся угодить всем мать стоит возле двери в его комнату, прижимает платок к красной щеке, на глазах её застыли слёзы, губы изогнуты в приступе отчаяния, грудь рвано вздымается: вид в целом траурный. Отец стоит не намного счастливее, скорее с присущей многим мужчинам нарочно выработанной холодностью.       — Как же так?! — восклицает первая мать и заходится в приступе плача.       Отец явно хочет что-то сказать, нос морщится, обнажается верхний ряд зубов, но затем он переводит взгляд Антону за спину и плотно смыкает губы, отворачивая голову в сторону.       — Ты ведь совсем не такой, — хнычет мать. — Как ты это всё переживёшь…       — Провожай сына молча, — перебивает её отец и вновь косит взгляд на Арсения.       Антон прикрывает глаза, делает шаг вперёд, мать стоит в нерешительности, но всё-таки порывисто обнимает его, начинает гладить по голове и шептать на ухо: «всё хорошо, всё будет хорошо». А он стоит в её объятиях и сам чуть не плачет, но не из-за скорого расставания, а из-за этих эмоций, окружающих его. Атмосфера вокруг такая, словно кто-то скончался пару минут назад. В глазах шок, непринятие произошедшего, но с тем и покорная смиренность потери. Только вот Антон жив, он чувствует себя неимоверно живым и ему оскорбительно, что его провожают на тот свет, а не в пансионат. Он нерешительно кладёт матери ладони на талию, она прижимается к нему крепче, но вдруг отскакивает, утирает слёзы упавшим платком и отходит в сторону, сносимая невидимым сильным ветром.       — Антош, ты хочешь поговорить или собрать скорее свои вещи? — интересуется Арсений.       — Чего ему с нами говорить? — бурчит отец.       — Вашего мнения я не спрашивал.       — Ещё бы доминанту было мнение до людей.       — Если человек этого заслуживает, всегда пожалуйста. Вам руки я бы не пожал.       С их перекрёстного холодного огня Антон киснет и ретируется в свою комнату. Он боится боевого характера отца и недавних слов Арсения и Сергея. С горяча отец может наговорить себе на скверную жизнь, неразумно открыв рот перед доминантом. Тем более сопровождающим сабмиссива.       Антон до сих пор не может поверить, что он сабмиссив. Для него это слово под запретом, он никогда не считал себя им, запрещал думать в таком ключе и смотреть на доминантов, как на нечто желанное, а очень всегда хотелось. В тринадцать лет и раньше этого, с самого детства эти страшилки, хоть и производили на него запланированный эффект, а всё равно интересовали безумно.       Теперь он стоит перед зеркальным шкафом, смотрит на себя и сражается с внутренним собой. Ему нужно торопиться, собирать вещи и выматываться из дома. Ему нужно не задерживать Арсения и родителей. Нужно начинать жить новой жизнью.       Спустя минуты три созерцания себя и своей комнаты, запоминания всех малейших деталей, он принимается к сборам. Достаёт старый потрёпанный рюкзак большой вместимости и накидывает туда запрятанные украшения, письменные принадлежности, несколько пустых тетрадей, детские альбомы, наушники, складной ножик, а дальше любимую одежду. Пузатый рюкзак с трудом закрывается, но Антону не хочется собирать второй, пакеты или коробки. Эта комната должна остаться здесь, в прошлом. В новое должны прийти только избранные вещи.       В дверь стучатся, методично и негромко, из чего Антон понимает, кто стучится.       — Войдите, — говорит он. — У меня как раз есть вопросы.       — Задавай, — разносится по комнате голос Арсения, и от его низкого тёплого тембра Антон чувствует мурашки и обрушившуюся на него волну подчинения этому человеку, безграничное доверие к нему, его словам и действиям.       — Учебники будут теми же? Эти мне брать с собой?       — Нет, учебники тебе выдадут новые. Эти сдадут твои родители. Брать с собой их нет необходимости.       — Хорошо, — кивает Антон и ещё раз осматривает комнату. — А школьную форму мне там тоже выдадут?       — В пансионате школьной формы нет. Учащимся выделяются средства, они сами покупают нравившуюся им одежду.       — То есть я могу не брать с собой эти белые рубашки и чёрные брюки?       — В этом нет необходимости. Бери только то, что хочешь, и не заморачивай себе голову. Всё остальное в пансионате тебе докупят.       — Так уж и всё? И xbox тоже?       — В пансионате есть игровые гостиные, также при желании можешь взять себе приставку в комнату, их там с достатком.       — Шахматы? Игральные карты?       — Всё это есть в пансионате, — с тёплой улыбкой отвечает Арсений.       — А футбольное поле там есть?       — Футбольное поле? — уточняет Арсений, пока его лицо секундно коротит. — Это же опасный вид спорта. Оно есть, но играют на нём не часто.       — Что ж в футболе опасного? Весёлая игра. Может, конечно, и мячом прилететь, но для любителей боли не думаю, что это проблема.       — «Любителей боли»… Какие… выражения ты выбираешь. Тош, я тебе уже говорил, что в БДСМ ценится добровольное участие. То есть нижний заранее знает, что его ударят и хочет этого, тогда как в футболе мяч может прилететь неожиданно, к тому же он может попасть в голову, а это чревато сотрясением мозга.       — Преувеличиваешь! — воскликает Антон. — Футбол не такой уж и травмоопасный! Баскетбол, например, хуже, там мяч тяжёлый.       — В него тоже не играют. И баскетбол, и футбол прекрасно играются на приставке. Калечить себя в реальной жизни нет необходимости.       — А доминанты сабов точно связывают и бьют, а не пледиком заворачивают и какао подсовывают?!       — Какой… у тебя тон. Антош, хороший доминант делает и первое, и второе. А к плохому ты не попадёшь. И не говори о себе в третьем лице. Ты тоже сабмиссив.       — Я человек.       — Сабмиссив, — настаивает Арсений, звучит это непререкаемо: Антон не смеет спорить.       Он накидывает на плечо собранный рюкзак и направляется к выходу.       — Давай понесу.       — Я сам.       С родителями Антон прощается коротко — кивком. В их сторону толком не смотрит, не пытается запомнить их черты лица или внешний вид. Пускай они в его воспоминаниях останутся добрыми и заботливыми, а не расстроенными. Арсений не прощается вообще, лишь молча закрывает двери.       В машине они едут молча. Антон сидит на переднем сидении, пристёгнутый, на коленях лежит рюкзак, он обнимает его руками и смотрит задумчиво в лобовое окно. Перед глазами проносится дорога, куча жизней, сидящих в маленьких машинках. Тревожные мысли начинают заползать в мозг. Детские сны и страхи расцветают угольными розами с ядовитыми шипами.       «А вдруг», думается ему, «сказки правы и меня сейчас действительно везут на долгую мучительную смерть? А весь этот розовый мир — бред, чтобы заманить в свои сети побольше сабмиссив».       От подобных рассуждений он скорее старается избавится, машет головой с закрытыми глазами, из-за чего Арсений смотрит на него через верхнее водительское зеркальце и осторожно спрашивает, возвращая взгляд на проезжую часть.       — О чём призадумался, Тош?       Антон поднимает голову, смотрит рассеянно, цепляется взглядом за проехавшую мимо белую машину и вываливает первое пришедшее в голову:       — А в этих машинах, хоть в какой-нибудь, может быть сабмиссив?       Арсений удивляется вопросу, брови взметаются вверх, ладони секундно ослабевают на руле и цепляются за него сильнее. Он облизывает кратко губы и говорит:       — Тош, конечно, могут. Нижних не так уж и мало на этом свете. Вполне себе они могут сейчас ехать в такси на учёбу, с учёбы или в целом по своим делам. Или вместе со своим доминантом катаются. Я не могу сказать, какая вероятность этого, но… да, может быть сабмиссив. Ты.? Ты боишься, что я тебя на смертную казнь везу, что ли? — нервно уточняет он.       — Да нет-нет, — отвечает Антон поспешно, но тихо. Глаза отводит.       Арсений поджимает губы и кивает. Дальше доезжают в молчании до самых ворот пансионата.       Место это современное и красивое. Забор уже поражает воображение: высокий, светлый, в стиле лофт. Красивая стильная облицовка под гранит, но цвета серого, очень изящная, а между такими столбиками вставки из дерева, обычного такого, будто дубового, но отлично отделанного. Через эти рейки едва видно стоящее здание пансиона в три этажа. Оно раскинулось на целых три корпуса, стены у него белые, окна пластиковые, несколько панорамных, присутствуют вставки такого же цвета, как и забор.       Всё это смотрится свежо, красиво, современно и очень дорого. Будто это не обычное школьное учреждение, а настоящий спа-отель или вилла какого-нибудь популярного актёра или певца.       Антон идёт по стилизованной под раскиданные камушки дорожке, оглядывается на прекрасно ухоженный газон, на встречающиеся деревья, очень стройные, будто для фотосъёмок и стоят, на вход в пансионат, ничем не выделяющийся, а лишь дополняющий всё вокруг, и переводит неверящий взгляд на Арсения.       — Домы любят сабов, — просто отвечает тот, коротко, но тепло улыбаясь. — Это хорошее место. И учителя здесь хорошие. И психолог. Я с Пашей хорошо знаком, он поможет тебе здесь освоиться. И ещё, я курирую иногда группы доминантов на открытых уроках, так что, возможно, увидимся раньше, а не на Празднике Лета.       — Это здесь спать или учиться? — уточняет Антон.       — Жить, — говорит Арсений. — И спать, и учиться, и дружить, и время свободное проводить. Это место оборудовано всем необходимым. У каждого сабмиссива своя комната, поэтому оно такое большое. Тебе Паша всё расскажет.       Антон кивает и идёт дальше. Они проходят просторный холл, людей в нём мало, слышатся голоса, смех из разных частей коридора. У ребят на щиколотке открыто висит браслет, забито или печально они не выглядят. Наоборот, все молодые, красивые, весёлые, на Антона смотрят с интересом, а кто поближе мурчаще здоровается с Арсением, притом каждый по-своему. «Привет, Арс», «Арсений, привет», «Здравствуйте, Арсений Сергеевич» — и ещё несколько похожих вариаций.       Они останавливаются возле деревянной двери светлого сиреневатого оттенка с серебряной табличкой «Ваш любимый мозгоправ». Арсений собирается постучать, но та неожиданно распахивается, выпуская из кабинета молодую темноволосую девушку. Она первую секунду испуганно смотрит большими глазами на Арсения, потом расплывается в широкой улыбке.       — Арсений Сергеевич, здравствуйте, — говорит она ласково. — А Вы к нам на открытый урок?       — К сожалению, нет. У меня здесь другие дела.       — Как жаль, — действительно немного опечаленно говорит девушка. — А когда Вы к нам придёте на открытый урок? Мы скучаем тут.       — Как время будет, — с лёгким смешком отвечает Арсений.       — Всегда Вы так говорите. Какой же Вы занятой, Арсений Сергеевич. А кто это с Вами?       — Моё дело, — коротко отвечает ей Арсений и кладёт на дверную ручку ладонь. — Паша на месте?       Девушка с большим интересом оглядывает Антона с головы до ног, возвращает взгляд на глаза, после чего кивает и отходит в сторону.       — Извините, что задерживаю. Павел Алексеевич здесь, да. Я пойду, а Вы к нам почаще приходите.       — Постраюсь, раз так ждёте.       Антон хотел бы уличить Арсения в неискренности и натянутости, но то, с какой лаской он отвечал на каждый вопрос девушки, просто не может так называться. Хотя и проскальзывало такое, что Арсений хотел закончить этот разговор, но он всё равно был с ней, разговаривал, и это был какой-то запредельный для Антона уровень вежливости.       Они прощаются кивками головы, Арсений открывает дверь и придерживает её, давая Антону первому войти внутрь небольшого, но очень уютного кабинета. В нём всё светлое, мягкое, тёплых тонов; на высоком комоде стоит прямоугольный аквариум с лениво двигающимися в нём рыбками, на стене незатейливые картины с минималистичными натюрмортами, диванчики, столик перед ними, ещё стол, за ним стул, на стуле улыбчивый светловолосый мужчина средних лет, худой, черты лица острые, только взгляд такой же мягкий, как и сам кабинет.       — Паш, салют.       — Арсюха, здарова, — говорит Паша, поднимаясь из-за стола, и протягивает ему сразу обе руки.       Арсений радостно пожимает их своими обеими и падает на диван. Паша садится в креслице напротив, перекидывает ногу через другую, складывает руки в замок и заинтересованно начинает смотреть на обоих своих посетителей. Антон неловко присаживается недалеко от Арсения.       — Знаешь, что мне у тебя нравится, — говорит Арсений, забирая со стола себе из стеклянного блюда пару печеньев и конфет.       — Что у меня всегда есть сладкое и чай? — со смешком отвечает Паша. — Не удивил. Ты это мне каждый год минимум два раза говоришь.       — Видишь, какая стабильность. И у тебя всё всегда есть, и я постоянно об этом тебе напоминаю. А если бы не я, были бы у тебя все эти благи?       — Если бы не ты, у меня их было бы больше, — саркастично замечает Паша.       Арсений чешет затылок.       — Да? Ну и ладно. Ты новый чай не прикупил? — он встаёт и идёт к комоду, начинает в нём перебирать что-то, шуршать, доставать и принюхиваться. По кабинету мгновенно разлетается травянисто цветочный запах с самыми разными нотками.       — Мне Поз привёз недавно из Греции. Но тебе не дам.       — Нашёл. Чё ты там мне не дашь? Тош, тебе чай сделать, а если да, то какой и сколько ложек сахара?       — Можешь выбрать любой понравившийся аромат, — добавляет от себя Паша.       — Да я не особо хочу пить.       — Будет, что в руках подержать, да и сладкое с чаем настраивает на разговор, а мы с тобой долго будем говорить. Без Арса, конечно. Рюкзак можешь пока кинуть, куда хочешь.       — Без Арса, конечно, — бурчит на заднем плане Арсений. — Тебе-то чай сделать, Снежок?       — Ой завались, — морщится Паша. — Тащи. Давай откопанный. Так что, Антон, тебе какой чай лучше сделать?       — Давайте такой же, как и вам.       — Ты не стесняйся, — просит его Паша. — Здесь все свои. По крайней мере скоро будут. Меня зовут Паша или Павел Алексеевич, как кому удобно. Не, ну можно, конечно, и Павел. Или Воля. Или Павел Воля. Или…       — Или ты заткнё-ё-ё-шься наконец. Думаю, что Тоша уже понял, как тебя зовут.       Арсений ставит на стол три маленькие чашки, включает стоящий в углу комнаты электрочайник и сыплет в маленький заварочный выбранный чай. Всё это он делает плавно и уверенно быстро, будто находится на своей кухне. Антон некоторое время понаблюдал за его действиями, а потом вдруг заметил, как Паша наблюдает за ним.       — Мы с тобой предметно поговорим чуть позже. Расскажи пока, как добрался.       — Нормально?       Паша вымученно улыбается.       — Тогда вопрос на засыпку. Как так получилось, что тебе семнадцать лет, а ты был в обычной школе, а не у нас? Только не говори, что не заметил браслет. Его сложно не заметить, как мне кажется. Я вот на свой постоянно натыкаюсь. Он на руке, конечно, но и на ноги я порой смотрю. Ботинки когда надеваю, например. Или в душе моюсь. Не стесняйся, говори как есть. Можно с матом. Я не кусаюсь.       Антон собирается с силами, но у него выходит это плохо. Вроде, оба доминанта ведут себя располагающе, вопросы спрашивают, природой заложенно их слушаться и отвечать, а всё равно что-то сдавливает грудную клетку, мешая говорить. В школе он за собой подобного никогда не наблюдал. Наоборот, он был достаточно активным, чтобы ни у кого и мысли сомнения не возникло в его «нормальности».       С другой стороны оба доминанта ожидают ответ, и это выматывает. Антон накручивает себя и с силой выдавливает из глотки:       — Не хотел сюда попасть.       — Понятно. А почему?       — Боялся? — он, неуверенный в себе, поднимает взгляд на Арсения, потом вновь смотрит на Пашу и теребит в пальцах кольца.       — Чего конкретно боялся? Что мы будем кусаться здесь?       — Ага, и чаем не кормить, — хмыкает Арсений, наливая каждому чай. — Слабо настоялся, наверное. Вот сахар. Тош, не стесняйся, клади хоть ноль, хоть десять ложек, — затем он падает на диван и говорит: — а вообще ты говоришь Паше то же самое, что и мне говорил. У тебя ответы уже подготовлены что ли?       — Я просто не знаю, что ещё сказать, — отвечает чуть резковато Антон. — Скрывал и скрывал. Я один скрываю что-то?       К Арсению он привык уже немного, поэтому на него нападать гораздо проще, нежели на Пашу. Но Арсений отвечать не намерен, он строит виноватое лицо и скрывается за чашкой, отдавая слово своему другу.       — Нет, довольно много людей что-то скрывают, в этом ты прав. И мы тебя не ругаем, просто пытаемся разобраться в ситуации. Можно много, что скрывать, но не всегда это хорошо для самого человека. Например, это загоняет в рамки, мешая жить полноценной жизнью и делать то, что нравится. Представь, если люди вокруг говорили: «фу, чай! Чай это ужас! Кто пьёт чай? Плохой человек!», а один человек чай пить любит, но не делает это из-за других. Ограничивает себя. Это неприятно, это давит. Тебе так не кажется?       — Очень прямая аналогия, — говорит Антон. — Моя сабмиссивность — это чай?       — Видимо так, — пожимает плечами Паша. — Я этого не говорил. А что, похоже? Тебе неприятно было прятаться? Тебя это терзало?       — Это неудобно, — защищаясь, отвечает Антон.       Арсений качает головой, тихо вздыхая.       — Паш, вкусный чай. Могу тебе коротко рассказать и побежать?       — Валяй.       — Тоша меня лично остерегался. И шипит, и извиняется, будто я его бить за любой косяк буду. С родителями попрощался относительно сухо и быстро, хотя уезжать не хотел. В школе захандрил. Воспитан в духе — сабы подвержены пыткам. Браслет появился в тринадцать лет. С Серёгой пообщался, вроде поспокойнее стал. Остальное потом тебе черкану.       Паша кивнул, проводил его взглядом до двери и коротко попрощался. Вернулся к разговору.       — Давай без Арса начну всё с самого начала. Может, тебе станет легче, если ты сперва поймёшь, где оказался. Пей чай, обдумывай, задавай вопросы, печеньки бери.       Итак, это учебное учреждение мы называем не школой, а пансионатом, из-за того, что студенты не только учатся здесь, но и живут. Думаю, Арс тебе рассказал коротко, я удлиню его рассказ.       Начну с вводных скучных деталей. Пансионатов для сабмиссив не так уж и много, младших классов по понятным причинам нет вообще. Подобные заведения есть в любом городе: и крупном, и мелком. Мы с тобой живём в городе-миллионнике, поэтому разных пансионов здесь довольно хороший выбор. Мы соответствуем всем стандартам качества по Камарески. У нас блистательные учителя. Они разбираются и в своём предмете, и посещали дополнительные курсы по психологии сабмиссив. Форма обучения у нас регламентированная, но нет домашних заданий, принудительных проектных работ или участия в каких-то сомнительных мероприятиях, как могло было быть в твоей обычной государственной школе. Учитель может подсказать ряд заданий для укрепления темы и предложить поучаствовать в каком-нибудь проекте, но решение остаётся за тобой. Все театральные кружки, занятия музыкой, рисование, спортивные секции — всё это тоже присутствует. Твои оценки никуда не идут, они лишь оценивают твои знания. Строятся не по пятибальной шкале, а по десятибальной. Если захочешь поступать в какой-нибудь ВУЗ, тебя будут подготавливать по общей государственной системе. Но всегда можно завалить в первый раз и пересдать в десятый. Классных руководителей у нас толком нет. Есть дежурные учителя.       Помимо обычных школьных предметов у нас есть, так сказать, специфичные. Они кратко называются «Всё о БДСМ». В них входит совершенно разный набор тем, от истории до стереотипов в фильмах. В том числе в эти уроки входят открытые смежные уроки с доминантами из частных школ. Доминанты практикуются с нашими сабмиссивами, те получают новые ощущения, прорабатывают фобии, узнают свои предпочтения, общаются с другими людьми. В целом это интересно, тоже абсолютно добровольно, но, скажу от себя, открытки никто из учеников не пропускает, а вот другие уроки могут и прогулять.       За прогулы у нас не наказывают. Только учитель на следующий урок может поинтересоваться, но из-за этого пугаться тоже не нужно.       И, не отходя далеко от темы, прогуливать в пределах территории пансионата можно спокойно, но выходить за ворота без сопровождения не нужно. Это не то, чтобы прям запрещено, но перед этим нужно, как минимум, посоветоваться со мной.       Вернёмся к пансиону. Он основан в 1918 году прекрасным человеком Денисом Добровольским. Он отучился на обычного учителя русского языка и литературы, затем активно выступал на собраниях министерства образования, ему выделили землю, бюджет, и он за довольно короткий срок обустроил это место, ввёл все стандарты обучения и набрал отличный персонал. Наш новый директор Стас Шеминов поддерживает устроенный им порядок.       Я проведу тебе экскурсию, покажу все наши кабинеты, столовую, бассейн, спальни, в общем, всё, что можно. Во все туалеты заходить не будем, но на каждом этаже в каждом корпусе их по двое, внутри каждого три отдельные кабинки. Обычно хватает, толкучки нет. В них ненакуренно, свежий современный ремонт. Здание буквально девять лет назад усовершенствовалось, ремонт в некоторых частях обновляли, делали под современный лад.       Комната у тебя будет своя. Небольшая, но полностью твоя. Можешь закрываться в ней, слушать музыку, смотреть что-то, пожалуйста. Стены старались делать достаточно звукоизоляционными, но всё равно лучше с громкостью не перебарщивать. Сам понимаешь, соседи. В нашем мире от них никуда не деться.       Я подготовил тебе расписание уроков. Во время экскурсии возьмём из библиотеки тебе несколько книг и тетрадей. Остальные учебники тебе выдадут учителя на занятиях. Также в расписании указаны время завтрака, обеда и ужина. Можно заходить в столовую и раньше, если проголодался. Наши повара всегда найдут, чем угостить.       По поводу школьной формы и в целом внешнего вида у нас ограничений нет. Можешь хоть в паранже ходить, хоть накрашенным в три слоя с дредами, хоть обнажённым. Выбор твой.       Я бы настоятельно попросил тебя о двух вещах: заведи себе здесь друзей и приходи ко мне в свободное время. Можем лучше выстроить полноценный график, у меня набросано приблизительное время. Оно не соприкасается ни с перерывами на еду, ни с учёбой, ни с другими моими делами. Это каждый день с четырёх до пяти. Мы с тобой, когда экскурсию закончим, уже наступит время обеда, так что мы поедим, потом ты немного побудешь один, походишь, вещи разберёшь, с ребятами пообщаешься и вечером, часиков в девять-десять, загляни ко мне. Поговорим о том, как ты себя будешь чувствовать, какие впечатления у тебя появятся.       Сейчас можешь задавать вопросы.              Антон неотрывно смотрит на лицо Паши. Он в недоумении. Хмурится и задаёт первый, может и саркастичный, но вполне себе искренний вопрос:       — А чего всё так идеально?       Паша усмехается.       — Поясни, пожалуйста. Что конкретно?       — Да всё, — говорит Антон. — Ходи в чём хочешь, делай, что хочешь. Что, и правил никаких нет? Типа, нельзя бегать по коридорам. Не слушать музыку на уроках?       — Нет, таких правил нет, но советую и правда не бегать по коридорам, особенно в неподходящей обуви. Можно очень больно упасть, сломать себе что-нибудь. И музыку удобнее слушать в комнате, а не на уроке.       — Ла-а-а-адно. И прям реально пофи… ну, без разницы, как я учусь?       — Можешь материться, я тебе об этом уже говорил. Да, неважно, идёшь ли ты на золотую медаль или у тебя по всем предметам нули.       — Ага. Всем плевать на учёбу…       — Не соглашусь с тобой. У нас достаточно учеников, любящих учиться. Некоторые уже определились со своей будущей профессией. Некоторые ещё в раздумьях. Кто-то не хочет в целом дальше учиться, а хочет работать. Или не хочет ни учиться, ни работать.       — И? А дальше? Чего они будут делать после окончания этого пансионата?       — Мы с тобой об этом ещё поговорим. Если коротко, схема такая: сабмиссив по окончании пансиона селится в общежитие, занимается интересными ему вещами, находит себе доминанта, переезжает к нему. В любой момент он может вернуться обратно.       — А деньги?       — Выделяются государством и по большей части ФДиСом, фондом доминантов и сабмиссивов. Во ФДиС работающие доминанты платят отдельный налог, на том и строится система.       — А работающие сабмиссивы?       — По желанию. Это обязательно только для доминантов.       — Это налог поверх обычных? Типа, за газ, за воду, за свет, за квартиру, ещё какие-то и плюс этот?       — Всё верно, но в тонкости законодательства для доминантов тебе вникать нет необходимости. Сабмиссив освобождён от уплаты налогов.       — Любых?       — Большей части. Изменения закона сейчас на этапе рассмотрения в государственной думе. Пока ты не работаешь и у тебя нет собственности, налогов ты не будешь платить вообще никаких. А работать тебе необязательно, так что ты можешь навсегда быть освобождён от уплаты налогов.       — И сколько доминант платит в этот ФДиС?       — Ты ведь сабмиссив, — мягко говорит Паша. — Зачем тебе знать все эти тонкости? Налог исчисляется по большому количеству критериев. На это влияет и стаж, и возраст, и профессия, и заработная плата, и количество проработанных часов, и много чего ещё. Из-за этого процентная ставка может очень сильно варьироваться, так что даже приблизительных цифр я тебе сказать не смогу. К тому же я не математик и не экономист. Подсчётами зачастую занимаются бухгалтеры.       — А вам нормально, что ваши деньги идут на содержание сабмиссивов?       — Интересно ты выбираешь формулировки. Вам — это ты ко мне обратился или ко всем доминантам?       — Да я не обращался. Это… ну да, типа о всех до́мах.       — То есть меня ты причислил к доминантам и спрашиваешь за всех доминантов, как представителя этого типа людей, а себя в один ряд к сабиссивам ты не поставил?       — Вы, как Арсений…       — Меня так ещё никогда не оскорбляли, — говорит сердечно Паша и усмехается, стараясь показать этим, что его не задело это высказывание на самом деле. — Антош, я и Арс типичные представители своего типа. Мы доминанты и нас волнует, что саб не считает себя сабом. А ты ведь не считаешь, да?       Антон упрямо молчит и в глаза ему не смотрит. Чай в руках давно остыл и был отпит только наполовину. Впрочем и у Паши кружка далеко не пустая.       — Я не хочу на тебя давить. Давай ты сначала поймёшь, как живут сабмиссивы, а потом мы сравним с тобой твои мысли, фантазии, страхи с действительностью. Хорошо? А сейчас пойдём на экскурсию. Ты с собой только рюкзак взял? Хочешь, я понесу?       — Точно как… не надо, — говорит Антон и поднимается. — Я сам донесу.