Гиперопека по-доминантному

      Перед уроком Антон перебирает всю свою одежду в шкафу и жалуется вслух сам себе, что у него так всего мало. Он ставит себе мысленную заметку заказать что-нибудь через Светлану Викторовну и в итоге надевает футболку с джинсами спокойных тонов, — весьма простенько, — только руки свои украшает по самому высшему разряду: кольцо на каждом пальце, браслет накрывает другой браслет, будто меха гармони, суммарное их количество доходит до семи разных, но и этого Антону кажется недостаточным. Он идёт к Оксане и одалживает у неё цепочку на шею. Только так разрядившись, он успокаивается, в нём просыпается какая-никакая уверенность в себе и в успешном уроке.       На самом уроке собираются все из старшей группы. Такого аншлага не бывает ни на одном уроке, кроме смежного с другими домами. Антон немного теряется из-за такой толпы, он её видел в таком полном объёме единственные два раза во время его первых дней в этом месте, когда ему устраивали приветственную вечеринку-ночёвку. Он даже замечает сейчас некоторых ребят, которых видел от силы несколько раз на завтраках, обедах и ужинах, но ни разу не видел ни на одном из уроков. Как поясняет ему Рома, те в своей жизни не видят смысла в образовании и даже ради доминантов, их похвалы или иногда нарочитой строгости, не имитируют активную деятельность.       — И всё же, что они будут делать? — спрашивает Антон на перемене, когда до урока остаётся не больше десяти минут.       Вторая группа, то есть доминанты, ещё не пришла. И чем дольше их нет, тем больше начинает волноваться Антон, потому вспоминает все свои вопросы, на которые Паша так и не дал нормального ответа. Вообще, он для себя усвоил, что точный и реалистичный ответ могут дать другие сабмиссивы, а доминантов, а тем более Пашу, лучше и вовсе не спрашивать. Их ответ в большинстве своём получится размытый, если вообще получится.       — Делать в смысле? — веселясь, уточняет Рома. — Получать кайф, конечно же. Как тебя Паша с такими познаниями вообще до сессии допустил?       — Я его попросил, — пожимает плечами Антон. — И я про другое. Не про сейчас, а про вообще.       — Их так легко уломать на всё, я балдею, — говорит Рома. — И твоё «вообще» я не понимаю.       — Мне кажется, он имеет в виду, что они будут делать, когда выпустятся, — говорит Оксана и вопросительно смотрит на Антона. Тот в знак благодарности ей улыбается и согласно кивает. — Людям образование ведь нужно получать, чтобы работать где-то, — поясняет она зачем-то.       Только после брезгливо вздёрнутых бровей и округлившихся в лёгком удивлении глаз Антон понимает, что сказано это было исключительно для Ромы.       — А я думал это просто прикол такой, сплавлять куда-то мелких детей, чтобы они не мешались. А какое образование нужно получить, чтобы работать у нас в школе?       — Понятия не имею. Думаю, обычного школьного здесь не хватит.       — И зачем тогда нужна школа? — фыркает Рома. — Со школьным образованием хоть куда-нибудь устроишься?       — Я не знаю, — говорит ему Антон. — Наверное. Отец с матерью мне всегда говорили, что дальше я буду в ВУЗ поступать.       — И повторяюсь, нафига тогда нужна школа?       Антон пожимает плечами.       — Это, типа, базовое образование, наверное. А ты зачем на уроки ходишь? Ты ведь будешь сдавать экзамены?       — Какие ещё экзамены? — ещё пуще изумляется Рома. — Мне никто ни про какие экзамены не говорил. Я экзамены в фильмах видел. Там за то, что их проваливали, отлично линеечкой по жопе били. Вот такие экзамены я не против сдать. Точнее провалить.       — Их надо вообще-то успешно сдать, — скептично говорит Антон.       — За это тоже линеечкой?       — Какой линеечкой?       — Во-о-от такой, конечно же, — говорит Рома, широко скалясь, и ставит свои ладони друг напротив друга на максимально возможном расстоянии, показывая чуть ли не метровую линейку.       — Но раз ты сдал, зачем тебя наказывать линейкой?       — А это наказание?! — изумляется Рома. — А, понял, это ж ролевуха. Вообще, раз такие дела, то нужно не наказание, а эта, как его там, похвала! Да, вот, ты прав! Похвала какая?       — В хороший ВУЗ поступишь, — отвечает Антон, пожимая плечами. — Не знаю я, как здесь хвалят за хорошо сданные экзамены.       — И чё в твоём ВУЗе делать?       — В смысле? Ты как будто про это впервые слышишь. Учиться, получать образование. С ним потом работать можно в каком-то хорошем месте и получать хорош…       — Погоди-погоди-погоди, — перебивает спешно Рома, до кучи останавливая его движениями рук. — Ты серьёзно собрался работать? И для этого надо ещё где-то там что-то получать? А нафига всё так сложно? Тебе типа здесь учёбы мало? Ты, по-моему, меньше половины уроков посещаешь.       — Но… образование — это же… типа, обязательно?       Рома некоторое время смотрит на него ничего не понимающим взглядом, но не выдерживает и взмахивает руками.       — Ты мне мозги ломаешь! — жалуется он. — В смысле обязательно? Мне такого никто не говорил. И что от этого вообще зависит?       Антон теряется. В своих словах он уже не так уверен, а всё из-за той резкой интонации, с которой стал говорить Рома, и из-за его взгляда, настолько негодующего и каплю сердитого, что поверить в какой-нибудь розыгрыш с его стороны уже нереально. Ничего ответить он не успевает, общий гул других общающихся между собой сабов затихает, в коридоре появляются новые лица, каждый с чёрным браслетом на руке. Среди них отчётливо выделяется Арсений. Он наблюдает за своими подопечными, как орлица за орлятками; смотрит, чтобы они не разбредались и без всяких происшествий дошли до нужного кабинета. Между тем он замечает сохранившее своё напряжение лицо Ромы, подходит к их компании и спрашивает:       — Привет, ребят, у вас что-то случилось?       — Арс, экзамены обязательны? — в лоб спрашивает Рома. — И зачем они вообще нужны?       Арсений оглядывает всех сабов, с интересом на них уставившихся, чуть дольше останавливает свой взгляд на растерянном Антоне, коротко вздыхает и с практически невидимой улыбкой отвечает:       — Экзамены могут помочь поступить в смешанный ВУЗ или колледж и получить дополнительное образование, которое может пригодиться при устройстве на работу. Поступать можно и просто для общего развития, но программа в ВУЗе предназначена для всех классов людей и учителя далеко не всегда, даже реже всего, доминанты, зачастую это либо люди, либо омеги, либо альфы. Если ты не планируешь дальше более плотно изучать какой-либо предмет, например, физику или биологию, то в поступлении в ВУЗ и в экзаменах смысла нет.       — А что, кто-то реально поступает? — спрашивает Рома.       — Очень редко, — коротко отвечает Арсений и кивает на дверь в кабинет. — Будем начинать урок?       Большинство сабов практически в унисон отвечают положительно. Только Антон продолжает стоять на месте в лёгком недоумении.       Когда все оказываются в классе, и только Антон подвис в коридоре, к нему подходит Светлана Викторовна, но не успевает она ничего сказать, её деликатно сменяет Арсений, предлагая ей пока что приглядеть за остальными ребятами.       — Тош, в чём дело? Это из-за урока или из-за информации про экзамены? — спрашивает он, приобнимая его и притягивая к себе ближе.       Антон в очередной раз от его присутствия начинает чувствовать некую уверенность в себе и в окружающем его мире, из-за моментально появляющихся мыслей, что он защищён. От всего на свете. Окружён ядовитой змеёй, которая его ни за что не съест, и это ощущение его расслабляет. Он доверчиво трётся о его пиджак носом и рассказывает:       — Я просто не совсем понимаю, почему Рома так остро среагировал на мой вопрос. Просто у нас школьные экзамены были…       — У вас? — перебивает Арсений. — Тош, ты про кого? Мне кажется, в этом пансионе нет ни единого экзамена. И Рома поэтому удивился. Я не знаю, что ты конкретно у него спрашивал, но здесь тема экзаменов в целом не особо релевантна.       — Но почему? Вы ведь сами говорили, что сабы куда-то поступают. И Паша говорил, что так можно…       — Никто же и не говорил, что так нельзя, да? — с кроткой улыбкой уточняет Арсений. — Вообще об этом лучше поговорить с…       — Нет, не с Пашей, — огрызается Антон, хмуря лоб и брови. — Я у него что не спрошу, то мне ещё рано знать. Он отвечает мне так, будто и не отвечает вовсе!       — Так может, тебе и не нужно этого пока знать? — предлагает мягко Арсений. — Ты не думал, что иногда нужно просто довериться доминанту?       — Но а как же будущее и?..       — То-о-ош, — протягивает плавно Арсений и треплет его по волосам, — не забивай себе всякой глупостью голову. Ты ни при каких обстоятельствах не пропадёшь. Даже не задумывайся про то, что будет дальше. Живи настоящим днём. Все подобные переживания свойствены обычным людям. На самом деле даже у омег и альф подобных загонов практически нет, это вот именно человеческая черта, что им обязательно нужно строить планы на двадцать лет вперёд и идти куда-то не потому что хочется, а потому что надо. Ты же волен выбирать то, что хочется. Почему ты отвергаешь это?       — Я не…       — Как скажешь, — простодушно отвечает Арсений. — Я могу и ошибаться. Так давно тебя уже не видел. Ты похорошел. Мне Паша сказал, что ты тоже будешь участвовать в уроке, правда? — на его кивок он немного мычит и спрашивает: — Ты в этом точно уверен? Может, просто будешь сторонним наблюдателем?       — Почему? — огрызаясь, говорит Антон и даже слегка дёргается. Арсений удерживает его у себя, кладёт ему на плечо руку и отвечает:       — Я не хочу тебя обидеть или задеть, Тош, но это будет твой первый опыт с доминантом и хотелось бы, чтобы ты был к нему полностью готов и находился в хорошем настроении, а после недавнего разговора у меня складывается ощ…       — Со мной всё в порядке.       Арсений смотрит в сторону с поджатыми губами, кивает и, улыбаясь Антону, приглашает его на урок. Они заходят в класс по очереди, сперва Антон, он сразу направляется к Роме и Оксане, затем Арсений, он останавливается на кафедре, здоровается со всеми, оглядывает столпившихся в конце кабинета доминантов, рассевшихся за парты сабмиссив. Урок он начинает с представления материала и позы для связки.       — Сегодня у нас лиловые хлопковые, ну просто шелковистые верёвки и поза креветки. Она уже была у нас на каком-то из уроков, сегодня закрепим практику. Посмотрим, какая пластичность у наших сабов, и насколько прокачались навыки наших домов. Начнём? Конечно, начнём, нужно только разделиться на две группы. Вас здесь двадцать шесть. Идеально делится на две группы по тринадцать человек, не находите? И так, кто хочет быть в первой группе?       Руки тянут практически все. Арсений со смешком кивает пару раз, выбирает нескольких человек, в том числе чрезмерно взбудораженного Рому и Оксану, и сам отбирает доминантов, назначая каждому партнёра. Антон сидит за одинарной партой недалеко от кафедры, куда уже выставили невысокие столики, ровно тринадцать, на метровом расстоянии друг от друга. Все остальные, ожидающие своей очереди, молчат, завороженно наблюдая за тем, как первая группа начинает урок. Антон неотрывно смотрит то на одного доминанта, то на второго, то на третьего, то на сабмиссива, никак не смея остановиться на ком-то одном. Больше всего внимания он уделяет Роме с благоговением на лице подставляющего свои ноги и руки.       Сама обвязка представляет из себя зафиксированные за спиной «предплечье на предплечье» руки, скрепленные вместе щиколотки и идущая от них многократно обмотанная сама собой верёвка, проходящая с задней стороны шеи, но никак её не сдавливающая. В зависимости от длины соединяющей верёвки можно менять угол наклона саба. Некоторые сабмиссивы, например Рома, просят наклонять их ниже, а некоторые, наоборот, жалуются на неудобство, и просят их практически не наклонять. За всем этим блюстят с одной стороны Арсений, с другой Светлана Викторовна.       Антон наблюдает за всем уроком предельно внимательно, его сердце гулко бьётся в груди и отдаёт ему в уши, и всё ощущается таким ярким и реалистичным, будто он, продолжая сидеть на месте, может выйти из своего тела и пройтись вдоль рядов, поглядеть на всё это с близкого расстояния и, прикоснувшись, ощутить все те же эмоции, что испытывает находящийся в обвязке саб.       В кабинете царит умиротворение и лёгкое приятное возбуждение. У доминантов, они все не похожи друг на друга, кто выше, кто ниже, кто темнее, у кого веснушки, а у кого идеально гладкая кожа без всякой щетины, лица серьёзные, вдумчивые и осторожные, по ним видно, как они стараются, и это так разительно отличается от абсолютно покорных и бездумчиво отдавшихся сабов, у которых из ярких эмоций только предвкушение и проскальзывает, что Антон начинает перебрасывать всё на себя.       Он волнуется, как будто бы единственный из сабмиссив, и потому ему некомфортно. На нём много бижутерии, которая может помешать обвязке, а ещё доминанты-инструкторы, Арсений и Светлана Викторовна, иногда посматривают и на него. Их внимание ему не особо приятно в данный момент, ему кажется, что они видят его неправильным или вообще дефектным сабом, из-за этого он хочет сбежать.       И ещё больше хочет, чтобы его поймали, удержали и заключили в эти верёвки. От стресса он и пальцы перебирает, со всеми кольцами на них, и ногами дёргает, а взгляд всё так же прыгает с одного на другого. Чуть больше внимания тем, кто на кафедре, можно даже сказать на сцене, Арсений уделяет Оксане, и Антон из-за этого начинает неподдельно ревновать, хотя и понимает — глупо. Просто эмоции берут над ним верх, а он их никак не может сдержать, заключить в себе, пресечь или объяснить их как-нибудь логически.       Как проходит полчаса и первая группа заканчивает сессию Антон не замечает, он так себя накручивал всё это время, что попросту пропустил всё, и оттого он сильно удивляется, когда рядом с ним оказывается Оксана с лёгкой улыбкой на губах. Она жмурится, подобно проснувшемуся на солнце коту, разминает руки, шею и смотрит на Антона ободряюще с нежностью во взгляде.       И Антон вроде бы понимает, что идёт не на смерть, но как только он встаёт, на него нападает ступор. Каждый шаг даётся ему с трудом, собственные ноги наполняются тяжестью и немеют, а желание быть с доминантом невидимой крепкой цепью угольного цвета привязывает его к ещё неначавшейся сессии, заставляя его упрямо и в некотором смысле послушно, не пререкаясь с собственным организмом, идти к своему столику.       Пока другие буднично раздеваются и устраиваются на выделенных им столиках, Антон мнётся возле своего, чуть растерянно оглядываясь по сторонам. Он понимает, что ему нужно делать. Он это видел и в целом на интуитивном уровне ему понятно, как это работает, но всё равно заставить снять с себя одежду у него не выходит. Ему неловко, он стесняется, он просто хочет сбежать и оказаться в крепком, сжимающим его со всех сторон тепле. И хоть оголяться нужно не полностью, а до нижней одежды, его это ни чуть не успокаивает.       К нему подходит Арсений и кладёт на его левое плечо свою руку. Тёплую, крепкую, поддерживающую, удерживающую. Обычный жест, который каждый раз вызывает низкую порцию раздражения своей банальностью и частотой проделывания, но ещё больше он вызывает в нём прилива спокойствия.       — Тош?..       — Всё в порядке, — резко отвечает Антон, поднимая на него взгляд чуть перепуганных глаз. — А украшения тоже нужно снимать?       — Тоже, — отстранённо отвечает Арсений, оглядывая его. Он качает головой и дополняет себя: — Можешь снять только часть браслетов, чтобы было, куда наложить верёвку. Кольца можешь оставить все. Цепь… тоже можешь оставить. Вить, — говорит он, оглядываясь на стоящего рядом домика, — осторожнее с верёвкой, смотри, чтобы они не давили на украшения.       Витя кивает со всей смесью серьёзности и сосредоточенности на лице. Он старается выглядеть невозмутимо, но отчего-то Антону кажется, что он волнуется. И Арсений, как будто бы, тоже, но по нему это Антон сказать совсем не может. Хотя Антон сейчас какие-либо выводы делать вообще не хочет, у него и так напряжение в каждой части тела, и голова ещё раскалывается, так что он отметает все лишние волнения и быстро снимает с себя всё до трусов, кроме своей любимой бижутерии. С каждым браслетом он расстаётся нехотя. Как только половина оказывается снятой, он, подобно другим, устраивается на столе по-турецки скрестив ноги и чуть наклоняется вперёд, убирая руки за спину.       И вот он, тот самый момент: перед доминантом абсолютно беззащитной тушкой, податливый и в скором времени связанный. Антона всего переебашивает от этого осознания, щёки наполняются алым оттенком, а взгляд дурнеет, мысли в голове прыгают, скачут, вызывают настоящий жар, и он даже понять не может хорошо это или плохо. Всё просто смешивается в одну кучу, как будто бы отключая мозги.       Он даёт себя связывать, совершенно не сопротивляется и каждый виток верёвки ложится на него как нужно, он это не видит, потому что закрыл глаза, но чувствует прекрасно. И если бы что-то было не так, неправильно, то кто-нибудь из учителей-инструкторов должен был вмешаться. По крайней мере звучит это логично и отменно успокаивает Антона, весьма нежно приказывая продолжать не двигаться. Только вот ноги у него с непривычки начинают быстро гудеть, спина болеть, в шее что-то стреляет, и верёвка на запястьях начинает обжигать.       С подсказки Арсения Витя исправляет его позу, делая осанку почти ровной. Часть ощущений это приглушает, зато так становится легче дышать, и Антон с радостью пользуется этой возможностью, но в нём вдруг просыпается силы на протест и паника. Ему вдруг начинает не нравиться, что его связывают, ограничивают, ему видится, будто его наказывают. Он ничего не говорит, только ладони преобразовываются в крепко сжатые кулаки и чуть учащается дыхание.       Верёвки начинают гореть огнём ярче, не сдерживать, а сковывать, и это приобретает отвратительный оттенок. И всё равно отчего-то Антон не может сказать ни слова, а тем более попросить приостановить сессию. Он вспоминает про «жёлтый» и «красный», помнит, что в любой момент может просто попросить оставить его в покое, развязать, да просто попросить с ним попить чай, но никак не может исторгнуть из себя даже маленький звук протеста.       — Ты напряжён, — тихо говорит Витя, пока поправляет верёвку у его шеи. — Тебе некомфортно?       Антон хмурится, не представляя, как может быть комфортно в связанном состоянии, но всё же открывает глаза, оглядывается, вспоминает про идущий урок, про дежуривших рядом с ним Светлану с Арсением, да и вообще — с ним сейчас говорит доминант! Домик, конечно, но уже весьма взрослый, на вид опрятный, порядочный, каплю сильный, на тупого не похож совершенно, можно и попробовать доверить ему себя.       Именно так рассуждает Антон, когда отрицательно машет головой.       — У меня плохая растяжка, — врёт он.       — Если что-то не так, говори, пожалуйста, — так же негромко просит Витя и осторожно гладит его ладонью не то по плечу, не то по обнажённой спине, осторожно обходя верёвки.       Антон кивает ему и вновь закрывает глаза.       В этом мире всё темно, но в принципе не страшно. Здесь ожоги на руках линеобразной формы приносят только удовольствие, а сама мысль безропотного подчинения другому человеку вызывает помутнение в рассудке. Никаких молочных рек и кисельных берегов, зато множество воздействий на разные точки тела. Антон на почву этого мирка вступает очень осторожно, буквально носком, пробует, насколько она притягательна. И в целом ему здесь нравится, но он боится утонуть. С открытыми глазами ему по-прежнему неловко: слишком много людей на него смотрит, а с закрытыми начинается катавасия с боязнью пойти ко дну. Между двумя этими состояниями он не находит себе места, но вместо того, чтобы начать вырываться, замирает. Ему плевать на боль и неприятные ощущения, а также он не замечает ничего положительного, он едва не дрожит, дышит настороженно, а в голове застыла одна единственная фраза: «ты принадлежишь не себе», и будто бы у неё есть продолжение, но оно упорно замазывается, растирается, так что разобрать его нереально. Ему хватает и этого отрывка.       — Всё?.. нормально? — спрашивает Витя.       Антон кивает. Механически, моментально, с некой боязнью в сердце.       «Со мной всё в порядке», говорит он себе, убеждает себя в этом, сам не понимая, к чему использовать этот самообман, но никак не может от этого избавиться.       — Точно?       Витин тон Антон не различает. Он не слышит в нём растерянности и волнения, до него доходит лишь одна информация — это тон связавшего его доминанта. Он кивает. Так проще, так понятней, так он точно никого не разочарует и никого не разозлит.       — Тоша, — говорит другой голос, в котором Антон с замиранием сердца различает Арсения. — Что случилось?       «Опять этот вопрос», упадническим тоном разносится в голове Антона, он поджимает губы и упёрто мотает головой.       — Тоша, посмотри на меня, — говорит Арсений и ловит его подбородок, приподнимает так, чтобы они пересекались взглядами.       Антон крепче сжимает глаза, через секунды две расслабляется и послушно исполняет приказ. Он смотрит на Арсения и не контролирует проскальзывающее во всём его лице отчаяние, а ещё не различает чужих эмоций, то есть не понимает, какими глазами и с какими эмоциями глядит на него доминант. Он думает, что всё делает неправильно и плохо, голова от этого тяжелеет, наполняется чем-то тяжёлым, не то мыслями, не то водой, или одно преобразуется из другого, приобретает солоноватый привкус и спешит, жаждет вырваться наружу, исторгнуться банальными слезами, которые Антон видеть и чувствовать, да просто показывать никому, даже себе, не желает.       Он, блять, не понимает, что с ним происходит, и эта безысходность сводит его с ума.       — Развяжи, — коротко приказывает Арсений, показывает, едва заметно, жест пальцами «ножницы», присаживается на столик к Антону, укладывая его полулежать на себе. Он перебирает его волосы и говорит, доверительно и на самое ушко, так, что другие ничего не могут различить, — Тош, с тобой всё будет хорошо. Ты сам захотел это, но раз тебе не нравится, мы прекратим. Говори о том, что чувствуешь, хорошо? Что ты сейчас хочешь? Скажи правду, первое, что придёт в голову.       Антон зарывается в его пиджак носом, прячет от света глаза, мычит, параллельно ощущая, как его перестают держать верёвки, ничего не давит на холку, ничего не скрепляет руки, ничего не тянет его вниз. Он сам не понимает, что бубнит Арсению в плечо. Вроде, что-то про горячий шоколад и какую-нибудь сладость. А ещё просит не отпускать его, обнимать и согревать, потому что ему вдруг стало очень холодно.       Почти сразу на него накидывают пледик. Невероятно нежный, отчасти тяжёлый и отлично согревающий. Антон забывает про всех остальных находящихся в классе, для него теперь существует только он сам, его страх, его проблемы, его утешение в виде Арсения и его желания, постепенно исполняющиеся одно за другим.              Эгоистом Антон себя часто ощущал. С самого детства мать о нём заботилась, не покладая рук. Отец постоянно что-то требовал, даже хвалил по началу, но его похвала ему была не нужна. Ни угощения, ни просто добрые слова, ничего не пробивало в нём отклик. Давать какую-либо отдачу ему не хотелось. Он не считал, что все ему что-то должны, но иногда считал. Сам себя ругал за это, называл свой характер паршивым и мразотным, загонялся из-за этого, потому больше закрывался в себе. Он играл роль нормального человека, приобретал хобби и, вроде бы, дружил с кем-то из класса. Он пытался быть своим парнем, но с людьми общаться ему не хотелось, от альф и омег его отталкивало, а вот к доминантам тянуло так сильно, что порой он сам себя ругал за такое сильное желание быть с ними.       Чёрт, он только сейчас понимает, что ведь реально он всё это время был спокойно окружён доминантами, своими ровесниками, то есть теми, с кем он мог занимательно проводить время, с теми, кто мог бы его поддержать в любой момент и уберечь от излишнего самобичевания, которое Антон в последнее время стал обожать. У него день не проходил без очередного уничижительного: «ну ты же саб и бездарь, твоё место в ногах у сильных всея мира», и хоть в этом высказывании была ироничная интонация, столько искренней и тяжёлой боли привносил он туда, столько добавлял горечи и вины, сочувствия самому себе и презрения к своей персоне, что он не понимает, как вообще продолжал выживать и двигаться по течению в том жестоком мире.       В том. Жестоком. Мире. Без доминантов, без защиты, с непринимающими и непонимающими родителями. Антону приятно и тепло, он в уютном коконе, в котором нет места всем сторонним проблемам. Он видит перед собой лицо Арсения, его лёгкую, едва заметную щетину, его уставшие светлые глаза, его мягкость во взгляде и желание поддержать. Они перешли не так давно в другой класс, вернее даже комнатку, потому что в этом месте есть только диванчик, столик, пару комодов, шкафчиков, электрочайник и зашторенные лазурным цветом окна.       — Я не понимаю, что сделал не так, — говорит Антон со вздохом, прижимая к себе чашку с горячим шоколадом. Он накидывает на себя побольше пледа и плотнее в него укутывается, скрывая тем самым всё своё обнажённое тело, за исключением торчащих с чашкой рук и лица.       — Просто тебе ещё рано участвовать в практических занятиях, — мягко отвечает Арсений, шебурша его по волосам. — Не нужно анализировать свои ошибки и как-то стараться их исправить. Всё к тебе придёт само. Если что мы всегда поможем. Не недооценивай Пашину работу, он брехни тебе не скажет.       — Но просто… мне тоже этого всего хочется.       — И хочется, и колется? — хмыкает Арсений и присаживается с ним рядом. — Тош, ты долгое время огораживал себя от доминантов. Резко ты не сможешь перестроиться. Всё равно у тебя уже сложилось понимание, что их нужно избегать. И пока ты с ним не справишься, твои сессии будут проходить неудачно.       — Я не… Я на самом деле никогда их не избегал, — говорит Антон обидчиво.       Арсений вздыхает.       — Правда? А что же ты тогда делал?       — Мой лучший друг был доминант.       — Ммм, то есть ты себе позволял думать о сессиях с ним?       — Н-нет! Он же, ну, он же мой друг, типа. Почему здесь нельзя пользоваться другими социальными сетями? Мы бы с ним пообщались.       — Нет, Тош. Ты саб, а сабы с доминантами не дружат. И в этом месте нет запрета на социальные сети.       — Но они не работают! Паша говорил, что это из-за моего статуса меня заблокировали, но разве так…       — Я же тебе говорил, что Паша говорит правильные вещи, да? — прерывает его Арсений. — Тоша, ты когда научишься доверять доминанту? Я понимаю, что ты у нас не так много времени ещё прожил, но неужели тебя хотя бы раз обманывали, чтобы ты с таким недоверием относился ко всему, что тебе говорит Паша. Мои слова для тебя тоже пустой звук?       — Нет! Я… — Антон машет головой, сжимается, поджимает губы и супится, в нём сидят всё те же невыплаканные слёзы и за то, что он провинился перед доминантом и косвенно оскорбил другого ему становится до того противно и стыдно, всякие здравые мысли испаряются у него из головы. — Я не, нет, они…       — Тош, — говорит Арсений, сжимая его плечо. — Я не ругаю тебя. Прости, если мои слова опять показались тебе слишком резкими…       — Нет, всё норма…!       — Я просто, — продолжает Арсений, игнорируя его перебивание, — слишком много и плотно общаюсь с другими мелкими доминантами, порой забываюсь.       — Но всё…       — Антон, прекрати, — коротко, почти лениво, говорит Арсений. Антон затыкается и ожидающе смотрит на него. — В этом деле тебе лучше общаться с Пашей. Я понимаю, что симпатизирую тебе больше, чем он, но тебе для начала нужно выучить основы. Знаешь, как в первом классе начинают с алфавита и цифр. Вот это то же самое. И я не про то, какие бывают виды игрушек или практики в БДСМ. Я про другие основы, на формирование которых нужно некоторое время. Как минимум, в тебе ещё нет банального доверия доминанту. Ты слушаешься, но не веришь, а без этого нормальную сессию не провести.       — Но я Вам доверяю.       — Лестно, но ты должен доверять любому доминанту, Тош. Ты всё ещё рассуждаешь в человеческих рамках, а это…       — Почему? Из-за чего Вы сделали такой вывод? Как вообще нужно быть сабом? Жить, не задумываясь ни о чём, вожделеть сессии и слушаться любого доминанта, так что ли?       Арсений, практически не моргая, смотрит ему в глаза. Антон тушуется, свой взгляд отводит в сторону, виновато опуская голову.       — Не пытайся быть, просто будь, — отрезает Арсений, шебуршит его по волосам и встаёт с дивана.       Антон понимает, что тот уходит, он хочет его остановить, но не решается.       Видимо, быть хорошим сабом у него получается отвратительно. Он крепче сжимает кружку у себя в руках и всхлипывает, сдерживая слёзы.       — Тош, я не хотел, — почти убито говорит Арсений возле самой двери, оборачивая на него в пол-оборота.       Антон на него не смотрит, ещё сильнее сжимается, носом пропадая в кружке. Он чувствует очень насыщенный шоколадный запах, но успокаивает его он слабо. Все мысли только о том, какой он неправильный и как хорошо ему было бы просто утопиться на той мостовой.       — Паш, — Антон едва слышит этот шёпот. Он старается абстрагироваться, но у него не выходит, он только всё сильнее начинает прислушиваться к шептаниям у двери. — Я знаю… И что ты мне… Охуе… А ты не перепут… ши с тобой обяз… Тогда скажи, как…       Дверь вновь прикрывается. Арсений возвращается на диван, садится рядом, довольно близко, но Антон не смотрит в его сторону.       — Антон, прости за мою резкость. Иди ко мне. Всё с тобой хорошо, тебе не за что себя корить, слышишь? Не бойся ничего, дай кружку, — просит он, вытягивая руку. Антон коротко смотрит на неё и дрожащими руками всё же передаёт ему свой горячий шоколад, свой маленький островок защиты. Арсений ставит кружку на пол и повторно вытягивает руки. — Иди сюда, Тош, я больше тебя не обижу.       — В-всё нормально, — тихо отвечает Антон себе под нос.       — Тош, — повторяет Арсений с более настойчивой интонацией. Антон пододвигается к нему, ложится на его плечо, близко оказываясь к голове. Он старается больше сжаться и от того чувствует чужое сердцебиение. «Тук-тук», «тук-тук-тук», «тук-тук», «тук-тук-тук», Немного быстрее, чем у него самого. — Давай ты мне сейчас расскажешь, что с тобой было, хорошо? О чём думал, что чувствовал, пока Витя тебя связывал и пока ты был связанным. Ладно?       — Я… не хочу.       — Но ведь проговорить это сейчас наиболее лучший вариант. Пока сильны твои эмоции, пока ты не сделал какие-нибудь неправильные выводы. Мы ведь это всё проговариваем для того, чтобы в дальнейшем тебе было легче, чтобы у тебя не возникало никаких проблем при проведении сессий. Видел, каким на сессии был твой друг — Рома?       — Рома вообще идеальный по вашим меркам, — бормочет Антон.       — Тош, идеальных сабов не бывает. Ничего идеального не бывает. И не нужно стремиться к идеалу. Просто будь собой и доверяй доминанту.       — Я и есть я, и Вам я верю.       Арсений закатывает глаза, но Антон этого не видит, гладит его по спине и воркующим голосом говорит:       — И почему же только я заслуживаю твоего доверия? Чем тебе не угодил Витя? Или, скажем, Паша?       — Я им тоже верю.       Арсений в очередной раз закатывает глаза, сдерживая вздох. Гладит его по спине.       — Если мы сейчас с тобой попробуем провести небольшой экшн, он закончится ровно так же, как твой урок. И это даже не полноценный дроп, но близкое к нему состояние. Если ты упорно продолжишь твердить, что всё в порядке, то узнаешь, что значит настоящий болезненный сабдроп. Ты это понимаешь? Мгм, я опять слишком резок.       Арсений сжимает ладонь в кулак, царапая обивку дивана, и вновь возвращает нежные поглаживания к отрицательно мычащему Антону.       — Раз Вы так говорите, то я что-то делаю не так.       — Антон, — резковатым хриплым голосом говорит Арсений, — пожалуйста, не думай, — он замолкает на несколько секунд и наконец договаривает: — так. Давай ты не будешь себе забивать всякой чепухой голову. Обвязку ты можешь попробовать с сабами, а приказы от учителей услышать на уроках. Этого тебе пока что хватит. Паша тебе скажет, когда состоится твой первый смежный урок. Нормальный, настоящий. И не факт, что он будет со мной, но ты к нему хотя бы будешь готов. Да? Антон, я задал вопрос.       — Да, — тихо отвечает Антон.       — Молодец. Отвечай, пожалуйста, на вопросы доминантов. Нам это очень нравится. И тебе понравится всем с нами делиться. Взаимовыгодный обмен. Давай попробуем с простого. Что ты чувствовал на уроке? О чём думал.       Антон первое время молчит, он собирается с мыслями. Потом говорит. Сбивчиво, коротко, но вспоминает как можно больше деталей и без утайки о них рассказывает. Арсений его слушает, не перебивает, поглаживает по спине и голове, по плечам, возвращает в какой-то момент в его руки кружку. У него лицо сосредоточенное, как будто он слушает со всей возможной внимательностью и серьёзностью, и Антон ему в целом верит. Ведь зачем постоянно спрашивать об одном и том же, если тебе оно неинтересно, так? А раз спрашивают, значит это важно, это нужно знать. Антон не хочет больше анализировать зачем это всё знать Арсению, который у них появляется от силы раз в неделю всего на несколько минут, максимум час. Ему просто хочется верить, что это нужно, это правильно, это необходимо.       — Вот и молодец, — говорит Арсений по итогу его монолога. — И всегда говори о своём состоянии, а тем более на сессии. Давай мы тебя сейчас оденем. Побудешь немного один? Или мне остаться? Или я могу пригласить сюда Пашу.       — Я и так Вам слишком много…       — Брось, — прерывает его резко Арсений. — Тош, возиться с сабами доминанту всегда в радость. Лучше ответь на мой вопрос, а не строй всякие бредовые предположения.       — Тогда можете остаться?       Арсений тихо усмехается, чешет его за ухом, но всё равно поднимается.       — Хорошо, сейчас только Пашу попрошу принести все твои вещи, хорошо?       Антон кивает, следит за тем, как Арсений покидает комнату, и кусает себя за губы, как только за ним закрывается дверь. Несмотря на всё плохое и хорошее, желание подчиняться конкретно этому человеку, этому доминанту, в нём растёт всё больше и сильнее. Его немного удручает, что они всего лишь куратор/ученик, им овладевает ревность, когда он понимает, что так возиться Арсений может с любым сабом, и когда тот уходит на него находит тоска, внутри просыпается режим ожидания следующей встречи. Выматывающее состояние. Будь Антон понаглее уже бы пошёл к Паше и попросил хотя бы об одном дне, об одной сессии с Арсением, именно с ним, а не под его надзором, но вместо этого он лежит и покорно ожидает, когда же тот вернётся.       И когда это случается, он слабо, но очень искренне улыбается, а Арсений раздвигает свои губы в улыбке в ответ, присаживается с ним рядом и спрашивает:       — Ничего не случилось? Может, хочешь ещё о чём-то рассказать или спросить? Не стесняйся.       Они говорят ещё минут двадцать, даже пока Антон одевается, Арсений всё равно продолжает невозмутимо сидеть на диване и о чём-то вещать, рассказывать подробнее о том, что говорил ему Паша, делиться своим опытом и постоянно ободрять через каждый несколько предложений. Он то и дело говорит: «это нормально», «освоишься», «потом и не заметишь», «просто доверься», «об этом даже не думай». Они поднимают и тему экзаменов.       — Я ведь говорил, что довольно мало сабов выбирают сдачу экзаменов.       — Но почему для нас это необязательно? — уточняет Антон, устраиваясь недалеко от него с ногами на диване. — Ведь для людей и оборотней девять классов и государственный экзамен — обязательны. Я сдавал его после девятого класса.       — И почти провалил, — хмыкает Арсений. — Не удивляйся и не стесняйся. Я же занимался твоим переводом, так что уточнял всю подобную информацию о тебе. И не страшно, что ты сдал экзамены плохо. В целом слово «плохо» лучше не использовать. Сдал на небольшой балл. Знаешь, когда кого-то заставляют что-то делать, то результат получается далеко не самый лучший. А вот если человек сам хочет что-либо сделать, то есть из него идёт инициатива, то у него и получается нечто отличное. У нас такой подход. Если саб не хочет познавать основы физики, если ему неинтересно складывать между собой линейные уравнения и разбираться со строением организма, то к чему его заставлять? Эти знания нужны только для общего кругозора, и то они забываются через несколько лет после выпуска из школы. Так зачем вас ещё экзаменами мучить?       — Но ведь это же можно сказать и про людей. И про доминантов. Или в частной школе для доминантов экзамены тоже не сдают?       — У доминантов свой порядок сдачи экзаменов, он отличается от общепринятого.       — Никита, вроде, упоминал, что ему нужно сдавать какую-то кучу экзаменов. Почему так?       — Никита — это твой знакомый доминант со школы? — уточняет Арсений. На кивок со стороны Антона он хмыкает с какой-то примесью скепсиса или незаинтересованности в лице и отвечает на вопрос: — Доминанты не лезут в человеческий закон. А ещё мы от себя многого хотим, вот и приходится иногда немного больше учиться.       — Но разве то, что сабам не нужно ничего сдавать — это не ваши поправки? Получается, что всё же лезете в человеческое законодательство.       — Неправильный вывод. То, что касается оборотней и людей нас не интересует. Мы во ФДиСе изменяем только законы, связанные с сабами.       — То есть это из-за этого ФДиСа мне не нужно сдавать экзамены, а ещё я не могу войти в свою социальную сеть в «МоиКонтакты» и другие, да?       — Почему ты так привязался к этим экзаменам и социальным сетям? Тебя чем-то не устраивает «Сабвижн»? Он неудобно сделан или…       — Там нет возможности пообщаться с другими людьми или доминантами! Можно чатиться только с другими сабами. И играть только с ними!       — И зачем тебе общаться с людьми?       — Хочу, — фыркает Антон. — Вы ведь всегда говорите делать то, что хочу.       — Не бояться своих желаний, — поправляет его задумчиво Арсений. — Но я не понимаю твоего желания общаться с другими классами. Они же неприятные в общении, непонимающие, как-то по-своему видят мир. Ещё начнут тебя оскорблять за твою принадлежность к нижним. К чему тратить на них свои нервы, Тош?       — Но не все ведь такие…       — Огромное количество людей, — пресекает Арсений. — Береги себя от их пагубного влияния.       — Говоришь, как… говорите, точнее.       — Всё ещё можешь в любой момент перейти на неформальный стиль общения. И как же я говорю, Тош? Твоё общение с людьми без присмотра доминанта может плохо закончиться, так что невозможность зарегистрироваться в Сабвижн никому, кроме сабов, я считаю хорошей.       — Но почему тогда мы не можем общаться с другими домами? Вы ведь сами мне говорили, что нужно доверять всем доминантам.       — Да, и в первую очередь кураторам и своему постоянному. Пока ты в пансионе тебе не зачем искать себе постоянного дома, и с другими общения иметь тебе не зачем, вы и так можете видеться на смежных уроках. А потом, когда окончишь пансион, у тебя будет возможность общаться и проводить время с другими доминантами.       — Но почему не сейчас?       — Антош, откуда в тебе столько желания разбираться во всех причинноследственных связях? Сейчас у тебя возникают сложности даже с практическим уроком. К чему может привести общение с каким-то посторонним, не пойми каким доминантом, я и гадать не хочу, а потому не буду. В этом нет смысла. Ты так нуждаешься в общении с кем-то, кроме сабов и домов из пансиона? Зачем? Чем мы тебя не устраиваем?       — Я не… не то имел в виду… устраиваете, я не из-за этого, просто раньше я так свободно со всем общался, а теперь даже никому из класса написать не могу.       — И к лучшему, — пожимает плечами Арсений. — Но если ты так сильно хочешь, могу передать что-то Никите от тебя.       — Нет, я не… Я ничего не хочу ему передавать.       — Чего тогда спрашиваешь? — моментально осведомляется Арсений, но ответа не дожидается, продолжает говорить: — Все твои вопросы они про абстрактные тебя толком не касающиеся вещи. К чему думать о людях, когда лучше думать о себе, своём здоровье и самочувствии? И, кстати о здоровье. Паша просил передать: на следующей неделе будет медицинский осмотр. Это обязательно, чтобы проверить, насколько вы здоровы. Не бойся осмотра, процедуры в большинстве своём неболезненные, проходятся быстро, все врачи доминанты, довезут вас на автобусе. Единственное что, придётся чуть пораньше подняться. Зато потом будет совместный с учителями просмотр фильма. Недавно совсем вышел, отзывы уже набрал хорошие.       — Он тоже связан с БДСМ?       — Что значит «тоже», Тош?       — Во всех фильмах и сериалах, и даже мультиках, что здесь есть, в основном фигурируют только браслетные. Другие классы встречаются практически никогда.       — И тебе это не нравится?       — Ну… просто, это странно. Как будто бы в мире есть только домы и сабы.       — Превосходный был бы мир. Наслаждайся, кино хорошее. И там, вроде, будет и человек, которого ты так хочешь увидеть. Небраслетный.       От иронии в голосе Арсения Антон чуть ёжится. Он уже понял, что всё, связанное с любыми другими классами, кроме браслетных, вызывает во всех доминантах и сабмиссив некоторое отторжение и пренебрежение, но сколько бы он не пытался разобраться с этим, натыкался на ещё большее негодование. И ведь вроде бы в смешанной школе, где он учился все эти годы, доминанты общались с остальными очень спокойно, сам Арсений дружит с альфой Серёжей, и Никита дружил с ним, с Антоном, не зная про его настоящий класс, а думая, что он человек. И нормально ведь всё было. Антон никак не может сопоставить у себя в голове Арсения, говорящего, что ему не нужно общаться ни с кем, кроме браслетных, и Арсения, мило беседующего с Сергеем. Это… немного лицемерно? Но с другой стороны окрашивать как-то действия и слова Арсения Антон не хочет. Ведь раз доминант так говорит, у него есть на то своя причина. И ему нужно просто довериться, — успокаивает он себя.       — Мне нужно уже идти, задержался я у вас, — говорит ласково Арсений, поднимаясь. — От сабов никогда не хочется уходить, удивительное влияние. Как ты себя сейчас чувствуешь? Уже лучше?       Антон с готовностью кивает. Арсений тепло ему улыбается, треплет по голове и прощается.       — До скорой встречи, Тош. Надеюсь, увидеть при следующей встречи твою улыбку. Идёт?       — Идёт.       — Вот и умничка, — говорит Арсений и уходит.       Антон счастливый и уже улыбается. В его планах проходить так до самого момента следующей встречи с Арсением. Слишком уж ему хочется показать, какой он… послушный. И только для него. Или для всех? Нужно же быть для всех. Антон не понимает зачем. Дальше входит Паша, они перемещаются в его кабинет, и всё будто бы начинается заново. Опять обсуждение урока, опять немного расплывчатой информации про кино, экзамены, медосмотр. Очень много разговоров о чувствах. В какой-то момент Антон не выдерживает напора атмосферы их диалога и начинает чувствовать влагу на лице. Он вспоминает, что так можно, так нужно, и не сдерживает себя.       Вечером он обсуждает с Ромой и Оксаной открытку и скорый медосмотр. Рома отчего-то невероятно довольный. Оксана говорит, что это из-за прошедшего урока и как раз-таки медосмотра.       — Что там такого будет? — уточняет Антон.       — Много домов в белой одёжке, командующих, как нужно встать, что открыть, как и когда дышать, мгм, могу перечислять до бесконечности. А после этого ещё всегда самые офигенные ужины, ночь кино и гулянка по всему пансиону. Даже молодняк участвует, — взбудоражено говорит Рома. — Люблю медосмотры, — заключает он. — А кто не любит?!       — Тот, кто уколов боится, — пожимает плечами Оксана. — Но таких, конечно, мало. А ты чего так не рад?       — Я просто вспоминаю нашу школьную диспансеризацию.       — Выкинь её из головы, — фырчит Рома. — Судя по твоему лицу, она была отстойная. А эта классная. Домы всё классно делают, в отличии от других.       Антон кивает, принимается кушать свёкольные чипсы и играть с Ромой в футбол на приставке. Оксана рядом изучает английский и порой матерится на книгу, когда не может вспомнить какого-то перевода или правила.       Идиллия.