Гиперопека по-доминантному

      — Почему медосмотр проводится практически перед самым праздником?       — В твоей речи слишком много ненужных вопросов, — закатывает глаза Рома и толкает Антона в бок. — Совпало так. Хотя в прошлый раз так же было. Значит надо так. Хуйни не спрашивай. Лучше скажи, Паша даёт добро тебе пойти на праздник? Твой прошлый урок прошёл отвратительненько, если на чистоту.       — Я не знаю, из-за чего так случилось, — со вздохом отвечает ему Антон, скатывается к нему с кровати на пол и невидящим взглядом уставляется в экран от приставки с запущенной игрой. — И не думаю, что Паша мне может запретить пойти на праздник. У меня складывается такое ощущение, что сабам можно всё.       — Это по факту. Но ты ведь… ну, хочешь?       — Что хочу?       Антон морщится и по новой вздыхает. В кромешной темноте яркий свет режет ему глаза и измельчает и без того с трудом соображающий мозг на крошечные безучастные кусочки. Рома безмятежно продолжает шуметь джойстиком, его плечи, спина и голова находятся в постоянном пассивном движении, а в его лице застыли два чувства: азарт и возбуждение. Он будто совершенно не заинтересован разговором, а весь находится в игре, в этом созданном кем-то восхитительном мире.       — Дома слушаться? — хмыкнув, отвечает Рома. — Я уже говорил, что все поздние странноватые. А ты по сути поздний. Поэтому ты странный. Если дом что-то говорит, его же нужно слушаться и не пререкаться с ним. Одно дело хотелками кидаться, но выводить их из себя такое. Помню, когда Пашу заебал, он на меня так рыкнул, что сердце заболело. Прям закололо, представляешь? Не у него, у меня. Страшновато. Одно дело приказы, а другое, когда на тебя натурально рычат. Хотя с другой стороны это заводит, но и в этом тоже есть некая грань. Не знаю, я Паше доверяю. Если он скажет, что мне не нужно куда-то идти, куда я хочу, мне будет, конечно, обидно, но я не пойду. Он же лучше знает.       — И он не делится своими знаниями.       — Да нафига тебе это всё нужно знать? Затрахал, Тох. Серьёзно, забей и не парься, и жизнь станет лучше. Домы всегда всё сделают.       — А если я тоже хочу что-то сделать?       — Приятное дому! Сразу двух зайцев приласкаешь! Круто же.       — Убьёшь?       — Кого ты убивать собрался? — цокает Рома. — У меня от тебя голова уже болит. Вот сколько ты с нами уже тусишь, а до сих пор банального не понимаешь. Тебе, и правда, лучше открытки пока не посещать.       — А ты теперь «Паша номер два», да? — злобно отвечает Антон и поднимается.       — Обижайся, сколько влезет, а я по фактам говорю. Вот доведёшь какого-нибудь доминанта до белого каления своими выходками, посмотрим, как говорить будешь.       Антон выходит из его комнаты, громко хлопнув дверью, и только в коридоре ему перед глазами встаёт образ Арсения, задетого, заведённого, недовольного. И сердце, в заправду, неприятно начинает тянуть, гулко стучать в грудной клетке, пока в висках царапают острые кошачьи когти.       Понурым, он идёт к себе в комнату, посматривая на улицу, освещённую слабым светом. Дома за высоким забором толком не видны, будто здесь проходит настоящая грань между двумя мирами. Эти факторы удручают Антона ещё больше, он садится на один из чистых белых подоконников, прижимается лбом к стеклу и прикрывает глаза.       Образы в его голове теперь сливаются вместе. В них есть и старые знакомые, детство, Оксана и доминант, сидевший с ним за одной партой. А ведь когда-то Антон им восхищался, и теперь ему даже понятно, по какой причине. Мешаются в эту кучу и другие: Рома, Паша с Арсением, некоторые учителя, Никита, и даже его уличный помощник, доминант, не прошедший мимо него, а сразу набросившийся со своей заботой. Удивительной, совершенно не понятой Антоном, но нереально настоящей.       И подобное его удручает даже больше, чем всё до этого. Ведь по сути чужие люди ему намного ближе самых ближних, то есть родителей, и, как будто бы, даже друзей. В Оксане и Роме Антон видит друзей, но за помощью или советом, в страхе или в дикой радости он бы пошёл к доминанту. Предпочтительно к Арсению или Паше, так как те уже изучены, знакомы и, в целом, приятны, а так… Если подумать, а у Антона вдруг появились на это все силы и желание, то даже первый встречный доминант его выслушает. Опять же, исходя из логики всего того, что стало его окружать.       С другой стороны, чтобы удостовериться во всём этом нужно устроить проверку: оказаться среди незнакомых доминантов, да так, чтобы рядом не было никого из учителей, инструкторов и всех пансионатских доминантов.       Антон бросает взгляд в сторону ворот, но те едва различаются среди забора в этой кромешной темноте. Впрочем, и днём они не сильно отличаются. Из-за чего может сложиться ощущение, что их здесь просто нет. Антона каплю удивляет то, что он не замечал этого раньше, но теперь ему до этого будто и дела нет. Раз уж его закрывают в красивую клетку, он не хочет думать о том, насколько хорошо за её пределами. Ведь, если там лучше, то возникнет желание поменять свою жизнь, а, с учётом всего, сделать это будет невозможно. Его просто запрут с Пашей один на один до тех пор, пока эти мысли не выветрятся из его головы.       По тихому коридору начинает раздаваться негромкий звук шагов. Антон лениво откидывает назад голову и краем глаза замечает высокую фигуру в строгом тёмном костюме.       — Доброй ночи, Дмитрий Александрович, — здоровается и вновь смотрит в окно.       — Доброй, Антон, — отвечает ему мягким голосом географ и присаживается на край подоконника напротив него. — Чего не спишь, а сидишь здесь один? Не замёрз, надеюсь?       — Не замёрз. На улице тепло.       — Ночь и утро всегда холодны. У тебя ничего не случилось?       — Почему вам всем так обязательно это знать?       — Нам важно, чтобы…       — Не отвечайте, этот ответ я слышал двести раз. Просто не понимаю, почему.       — Как-то неправильно ты тогда слышал ответ, раз до сих пор не понимаешь, почему, — со смешком отвечает географ. — Для полного понимания тебе бы почаще общаться с другими. Доминантами и сабами. Тогда тебе не нужно будет ничего спрашивать. Всё придёт само.       — Тогда я разучусь думать, — фыркает Антон. — Вы душите своей опекой. И это… приятно, конечно. Но пугает ещё больше.       — Тебя пугает хорошее к тебе отношение?       — Мои родители провожали меня сюда так, будто я умер, а я и правда умер и попал в Рай.       — Ты говоришь об этом с какой-то недоброжелательной интонацией. Что тебя не устраивает?       — Да… не знаю. Я… меня всё устраивает, просто нужно привыкнуть к этому, наверное. Это так странно. Меня не приняли родные люди, но первый попавшийся на улице человек мне помог. И Оксане тогда. И это странно. Будто кому-то до тебя действительно есть дело. Я могу выйти на улицу?       — Думаю, сейчас там темно, холодно и скучно. Никто из сабов не гуляет, они…       — Я не про это. За улицу. В смысле за забор. Туда выйти.       Лицо Дмитрия Александровича застывает, и только брови весьма заметно поднимаются вверх.       — С кем-то? — уточняет он настороженно.       — Вот и опять так, — бурчит Антон. — Забудьте. Я не это хотел спросить.       — Тош, не закрывайся подобным образом, — просит географ. — Объясни, зачем тебе выходить одному на улицу?       — Забейте. Я хуйню спросил.       — Забивать — крайне неверное решение. Если есть проблема, её нужно решать. Не хочу тебя пугать, но даже банальные симптомы могут говорить о том, что в теле находится какая-нибудь опухоль, которая может развиться в то, что в итоге сможет убить человека. И с психическими или психологическими проблемами всё работает точно так же. Не игнорируй потребности собственного организма и не решай всё сам.       Антон с коротким вздохом кивает и касается виском холодного стекла окна.       — А у Вас есть саб?       — Его очень сложно завести с моей работой, — с лёгкой улыбкой отвечает географ. — Поставь себя на место постоянного любого учителя. Это же вечная ревность, да и график у меня ненормированный. И в отличие от Паши или Иры я живу здесь полностью, всё время. Так что постоянного у меня пока что нет, и я даже не знаю, будет ли. Наверное, только на старости лет.       — И как Вы справляетесь? Ну, с тем… Вас не ломает?       Лицо географа становится под стать лицу Антона, приобретает похожие задумчивые черты и нотки меланхолии. Невидимая улыбка, не то грустная, не то мечтательная, касается его губ и глаза устремляются куда-то между пространством.       — Есть открытки, — говорит он. — Да и я окружён вами постоянно, — со смешком дополняет он себя. — так что любое состояние можно спокойно пережить. Не хочешь спать? Завтра рано подниматься.       — Это обязательно?       — Здоровье — одна из главных вещей в жизни. Чтобы у тебя ничего не болело или в один прекрасный момент с…       — Я понимаю, — прерывает его Антон. — Просто ответьте мне на вопрос: это обязательно?       — Ты не хочешь ехать?       Антон фыркает, но этот звук уже не похож на гордый и непокорный лошадиный фырк или милый собачий, в нём вместе слились хмыканье и хныканье. Он качает головой и повторяет свой вопрос:       — Это обязательно?       — Поедут все старшие классы, они по своей воле это делают. Ни над кем не будет стоять учитель и чего-то требовать.       — Неужели доминанты не умеют отвечать прямо? — стонет Антон. — Если это необязательно, не легче ли сказать простое: «нет», к чему все эти слова?       — Непонятно, чем вызван твой вопрос. Раз ты вообще задумываешься, насколько эта процедура обязательна, ты не понимаешь, насколько она важна для тебя, твоего здоровья и здоровья доминанта, с которым у тебя потом будет сессия. И тогда лучше отвечать не коротко, а развёрнуто.       — Не развёрнуто, а косвенно, — стоит на своём Антон, хмурясь. — Всегда так. Вы, Паша, Арсений. Доминанты никогда не отвечают прямо и часто переводят темы. Почему?       — Тош, ты выдумываешь, — говорит географ, прямым почти строгим взглядом смотря в его лицо. — Тебе не нравятся действия доминантов? Мы что-то делаем неправильно? Тебя оскорбляют наши ответы?       — Что? — теряется Антон. — Нет, я не про это. Я не говорю, что вы что-то делаете неправильно, просто иногда ваши ответы сложно прямо трактовать. Вроде бы и ответили на вопрос, но вопрос остался.       — Лучше, если в тебе будет понимание механизмов, а не конечные названия продуктов. Знаешь, как в математике. Можно только знать, что такое иксы в уравнении, а можно понимать и уметь самостоятельно выводить дискриминант, первый и второй икс, всё подобное.       — Но я не знаю этого в математике. Мне хватает теоремы Виета, и то, я её сейчас забываю. Зачем мне знать, как она или подобные ей появились?       — Фундаментальное понимание лишит тебя надобности задавать вопросы. Зная основы, выведешь всё остальное. Тебе не нужно так много спрашивать. Просто пойми, как всё устроенно и работает, тогда все вопросы отпадут сами собой.       Антон вздыхает, прикрывает глаза и вновь приваливается виском к прохладному окну.       — Я хочу спать, — делится он.       — Так иди, — мягко говорит географ. — Самое время. Вот увидишь, это будет хороший день. Тебя проводить?       Спустя некоторое молчание раздаётся тихое полусонное:       — Да.       Засыпая в своей комнате, Антон думает обо всём, образы смешиваются в одну непонятную субстанцию, затягивают, превращаются в сон, который на утро даже крохотного следа от себя не оставляет. Солнце слепит сквозь прорехи в шторах, в дверь с бешеной силой стучит Рома, вопит что-то весёлое, но совершенно неразборчивое, вроде как зовёт с собой. Антон широко зевает, несколько раз переворачивается в кровати, вздыхает — и только после этого лениво поднимается.       Ленность, неторопливость пришли к нему в этом месте почти сразу. Ни один саб никуда не спешит. Он не может опоздать на урок, ведь даже если он придёт спустя десять минут от начала или все сорок, он может попросить учителя всё ему пересказать, и тот это сделает без лишних вопросов и огрызаний. Нельзя опоздать на завтрак, обед или ужин, потому что еда есть практически всегда, а когда самого шведского стола нет, всегда можно пробраться на кухню и спокойно взять что-нибудь из холодильников или шкафчиков. В этом месте некуда опаздывать, будильников здесь не любят, хотя некоторые сабы ведут какой-то свой собственный образ жизни, рано встают, делают зарядку, растяжку и всё тому подобное. Но опять же, им никуда не нужно идти. Каждый с лёгкостью может отложить будильник на пять минут двести раз или столько, сколько захочет. А легче будет его просто выключить и никуда не пойти.       К простому и хорошему быстро привыкаешь, так что Антон от раннего подъёма выглядит совершенно рассеянно и малость побито. На нежной молочной коже щеки остался отпечаток руки и подушки, глаза у него полуприкрыты, губы приоткрыты, он сильно горбится, постоянно зевает и именно в таком виде предстаёт перед Ромой.       — Я хочу с тобой ехать в одном автобусе, — заявляет Рома. — А ты ещё спишь! Некоторые процедуры нужно делать утром и на голодный желудок! Понимаешь! Я скоро свихнусь, уже хочу кушать!       Антон берёт с комода телефон, пару секунд смотрит в экран, заторможенно моргая, и говорит:       — Ты в это время обычно ещё спишь. А ешь часу в первом.       — И что?! — возмущается Рома. — Рано проснулся, взбодрился, да и вообще — кушать запрещают! А раз нельзя кушать, то кушать только больше хочется!       — В этом месте есть запрещёнка? — хмурится Антон, жмурится и начинает лениво одеваться.       — Иначе потом одному нужно будет пересдавать некоторые анализы, а я этого не хочу! Чего ты такой медленный? Оксана вот уже давно встала!       — Нахуй иди, — беззлобно огрызается Антон и захлопывает перед Ромой дверь, сразу её закрывая.       Спокойнее не становится, потому что Рома начинает стучаться и долбиться к нему ногами. Параллельно он громко возмущается и о чём-то повествует, но Антон его не слушает. Он пытается проснуться.       В пригнанном автобусе шумно и весело. Удобные кресла стоят на достаточном расстоянии друг от друга, позволяя и вместе чем-то заняться, например, поиграть в карты, и вытянуть ноги. Внешне автобус чёрного цвета с белой крышей, все стёкла у него тонированные, а внутри свежо и приятно пахнет чем-то нейтральным. Антон занимает место рядом с Ромой, Оксаной и ещё тремя ребятами, с которыми он общается чуть больше, чем с остальными, но всё же меньше, чем с двумя, перечисленными до этого.       Они обсуждают в дороге новые новости в Сабвижн, гадают друг другу на доминанта, делятся очередными пришедшими к ним в голову желаниями. Антона уже практически не поражает, насколько здесь все открытые. Каждый саб чуть ли ни долгом своим считает поделиться с другими, какого цвета он хочет себе ошейник, какой доминант ему больше всех понравился на открытке и какой наряд он хочет себе купить. Вообще, не только это: сабмиссивы говорят обо всём, о чём угодно, о первом, пришедшем в голову. Их и спрашивать не нужно, первые полезут со всеми новостями. Иногда из-за этого затягивается урок, потому что кто-то вдруг решил рассказать, какой ему сон приснился с учителем, учитель его внимательно выслушивает, а потом активизируются другие и тоже начинают чуть ли ни на час обсуждать всё подобное. И учителя им потакают, только больше распаляют на детали, будто рассказывать свой предмет для них задача вообще второстепенная.       Антон от остальных в автобусе отворачивается к окну, затыкает уши наушниками и прикрывает глаза, удобнее устраиваясь на своём месте.       Его посещают очередные мысли о сессиях и об Арсении. Ему мало того, что было. Тело желает быть скованным, натура хочет кому-то подчиняться, пульсирующая боль от несуществующих ударов чувствуется почти в каждом его члене, и он от этого протяжно вздыхает.       Рома выдёргивает у него наушник из уха и говорит:       — Рассказывай давай, чего с тобой происходит. Ты ещё более нелюдимый, чем обычно!       — Не правда, — огрызается тот.       — Правда, — говорит Оксана, пожимая плечами.       Остальные в знак согласия кивают. Антон их оглядывает и сдаётся. Вздохнув, набравшись смелости, как перед прыжком в воду, он рассказывает о своих ощущениях. Его мысли почти сразу попадают на язык, но чем больше он говорит, тем крепче становится перед его глазами один конкретный образ. Первый доминант, увидевший его, защитивший, подчинивший, подобравший.       Ведь по сути «бездомные сабы» без дома и в прямом, и в переносном смысле. Дом им даёт доминант. Кров, защита, еда и всё подобное напрямую зависит от доминанта. И саб без дома — это бездомный саб. Антон хотел бы добавить, что это незащищённый саб, но не может, ведь он должен доверять каждому доминанту и по сути доверяет. ФДиС ведь создали и поддерживают огромные тысячи доминантов по всей стране.       Огромное количество. И вместо того, чтобы узнать их, посмотреть, ощутить на себе каких-нибудь разных, найти себе более подходящего, Антон не может выкинуть из головы образ Арсения. Он засел там плотно, въелся, стал ржавчиной на старой металлической горке его подсознания, которую никак не вывести.       — Сходи с этим к Паше, — говорит Рома. — Тебя ж ломает. Ломку лучше с домом проводить. Это всё из-за того, что прошлый раз не удался.       — У тебя теория по БДСМ когда? — уточняет Оксана.       — Завтра. Почти на весь день. С десяти до четырёх. Вроде, с перерывом.       — Интересно всё же, а на праздник Лета тебя пустят? Он уже скоро. Двадцать первое июня всего через полторы недели! Там ведь столько домиков будет! И домов! Домы туда тоже приходят! В прошлом году, как мне говорили, несколько сабов себе дома нашли! Хочу-хочу-хочу!       — У тебя сейчас слюна изо рта пойдёт, — ласково говорит Оксана и треплет Рому за ухо. — Думаю, что он может и не участвовать в экшенах на празднике лета, а просто постоять рядом с учителями и кураторами.       Антон согласно кивает: такой расклад ему нравится, ведь так он сможет постоять и поговорить с Арсением. Вообще он боится, что его одержимость этим человеком скоро даст о себе знать, и тот его просто отошьёт. Заранее от такого развития событий ему становится грустно, одиноко и сердце пронзает острая короткая боль, будто тонким клинком был сделан один точный взмах. Выкинув из головы все удручающие мысли, он вновь отстраняется от своих друзей и погружается в мир музыки.       Музыка с недавних пор у него тоже немного поменялась. И дело даже не в резко изменившихся вкусах: нет, всё куда тривиальней. Раньше музыку он слушал с телефона и с социальной сети. Первое неудобно, а второе иногда геморно, а теперь и недоступно, так как его учётную запись заблокировали, и сайт уже при входе на страницу пишет: «Извините, доступ закрыт, по всем вопросам обращайтесь к своему куратору». Зато всю музыку теперь можно успешно слушать в Сабвижн. Почти всю. Антон не нашёл где-то 30% своих находящихся в избранном треков. В целом тридцать не сто, решил он, так что даже вопросы по этому поводу не задавал. Возможно, правообладатели какого-нибудь исполнителя просто не разрешили по собственным соображениями выкладывать некоторые треки на Сабвижн. Его такой вариант устроил. Ведь люди относятся к сабам по-другому.       Зато теперь Антон знает про доминантов и сабмиссив, которые занимаются музыкой. Некоторые произведения его аж доводят до мурашек, а тренды в Сабвижн обновляются довольно часто, и каждые бурно обсуждаются всем комьюнити. Из последнего зацепившего было это:

И сердце моё стучится громко-громко Весь мир перевернулся И стек о кожу бьётся звонко Звонко Звонко Звонко Повинуйся звучит в ушах Повину-у-уй-ся Пока развращается ду-ша…мо-я, тво-я.

      Ла-ла-ла, трали-та-та, что-то вроде этого. Мотивчик очень запоминающийся, мелодичный, да и все слова понятны. Антон ожидает, когда ему они будут понятны не только головой, но и телом. Следующей идёт песня Трэлони Трэнсона Сладкая кровь, и он в очередной раз с упоением слушает про подвешивание, хотя ему это и не совсем близко, но, как и пелось до этого, отклик в нём находит, сердце стучится громко. Он уже даже боится, что у него тахикардия, но останавливает свою панику: у него ломка, а если что-то не так со здоровьем, то не зря же сейчас они едут проходить общий медосмотр.       Они приезжают спустя час. Клиника оказывается за городом, но удивляет Антона не это, а её внешний вид: он превосходен. Современное и стильное здание, окружённое светлым каменным забором вселяет ощущение, будто они приехали к какому-нибудь графу на бал, а не показывать язык и терпеть забор крови из пальца.       Паши сегодня нет, у него выходной, поэтому группу ведут Светлана Викторовна и Александр Валерьевич — математик. Вместе они выглядят контрастно. Тёмный на волос высокий и строгий, особенно в своём пиджаке Александр Валерьевич, с острыми чертами лица и накаченным прессом, шагающий ровно и глядящий настолько тяжело, что Антону в его сторону бывает неловко смотреть, и рядом с ним блондинистая пухловатая и пониже ростом Светалана Викторовна с эффектной рубашечкой, точнее декольте на ней, и зауженной до колен юбкой. В ней много доброты, открытости, весёлости, а когда надо и знойности, на грани со стервозностью. В общем, мадам эта имеет свой огонёк и свою фанбазу. Антона она не привлекает, да и математик своей чрезмерной внушительностью тоже не входит в состав тех, кого он бы хотел испытать на себе.       Антон, только пройдя нескольких врачей, понимает, насколько поменялось его мировозрение. Ведь теперь он смотрит на доминантов и оценивает их не со стороны обычного человека, не боится или опасается их, а подбирает, даёт добро или, наоборот, отвергает их, но всё равно послушно поворачивается, задирает рубашку, снимает штаны, и в целом отключает мозги. Ему проверяют, наверное, каждую часть тела. После первых анализов и забора крови им всем выдают вкусные напитки и десерты. Очередь длится не особо долго, так как их здесь только одна старшая группа, то есть от 16 до 18 лет, из их пансиона, и только. А врачей одной специальности может быть несколько, или в кабинете сидит основной, и второй, заполняющий документы.       Все врачи доминанты. Без исключений. И помогают им тоже доминанты. Каждый идеально соответствует этому месту: чист и светел, современный, располагающий к себе, в меру мягкий, в меру строгий — а скорее нейтральный. Они не позволяют себе большего, и тот же самый уролог больше успокаивает и расслабляет, а не пристаёт или механически выполняет свою работу. В этих людях Антон не находит той заёбанности, которую постоянно встречал в государственных клиниках, где он до этого проводил школьную диспансеризацию.       Он играет с Ромой в карты, ожидая прихода Оксаны. Уже час дня, солнце стоит высоко и мягко треплет по коже и волосам, припекая. Чистый день, чистое небо и чистые мысли сливаются внутри Антона, превращаясь в одно полнейшее состояние умиротворения. Больше его ничего не пугает, не гнетёт, он только плывёт по течению, веселится с другими, бездумно улыбается и смеётся на любую шутку.       Перед тем, как отправится обратно в пансионат, когда все уже заняли места, математик встаёт в начале автобуса, возле самых первых мест, и говорит:       — Надеюсь, всем всё понравилось. Некоторые болезненные процедуры, забор крови, прививки и другие, действительно, были необходимы. Вы ведь знаете, что курение и злоупотребление алкоголем, вредная еда, непостоянный приём пищи и нарушенный сон, а всем этим вы иногда любите баловаться, плохо влияют на здоровье. Чтобы у вас ничего не болело, чтобы вы ничего не передали доминанту, с которым у вас будет сессия, и не испортили ему здоровье, нужно было немного потерпеть. Зато сейчас, через час пути, может, чуть больше, вы будете полностью свободны. Уроков сегодня никаких нет, можете гулять, только, чш, не кричите так, — мягко осаждает он моментально взорвавшихся радостными криками сабов, — только в меру, хорошо? Скоро Лето, не сломайте себе шею в пьяном угаре, а то весь праздник пролежите здесь. Не куксите моськи, едем?       После хором сказанного «да», Александр Валерьевич кивает и садится на своё место спереди. Место в самом конце автобуса занимает Светлана Викторовна, рядом с ними сразу оказывается кучка сабов, желающих не то поболтать, не то подкатить к ним. Эти заигрывания зачастую ничего за собой не несут, но очень нравятся обеим сторонам. По крайней мере такое впечатление у него складывается. Сам он пробовать подобное не хочет, разве что с Арсением, но от этого ему стыдно. И этот стыд он никак не может побороть. Да и рядом с Арсением он в целом начинает вести себя странно. Обижаться на любую мелочь, взрываться, огрызаться, слишком сильно вестись на его слова, подчиняться без особых на то причин. Он всё вспоминает тот день, когда Арсений пришёл к ним на урок, только воображение дорисовывает другой финал, переходящий в разряд порно с БДСМ.       Впрочем, это обычный финал, стандартный сюжет и даже данность в этом месте.       — Хочу скорее посмотреть фильм и побухать, — говорит Рома.       У него как всегда блестят возбуждением глаза, и кудрявится, вздымается чёлка, явно от переизбытка в нём энергии. Всегда спокойная на его фоне Оксана ласково глядит на него и устраивает на его плече свою голову.       — Там была такая домина, — говорит она, мечтательно прикрывая глаза. — Она зрение проверяла. Говорит: прочитай верхний ряд. Молодец, Окси, а тот, который пониже видишь? А что ещё видишь? Я на неё посмотрела и говорю: Вас вижу. Она так мне улыбнулась миленько! Я растаяла.       — Тёмненькая? — уточняет Рома, перебирая её волосы. — Симпатичная. А мне врач общей практики понравился. Простоватенький мужичок, но вот как он узлы, наверное, вяжет. Вы видели его руки?       — Он проверял мой браслет, — тихо говорит Антон, вспоминая этого врача. Невысокий, но не обделённый мускулатурой, которая ему к лицу. Низкий рост ставит на нём штамп с надписью «нет».       — Проверял? — удивляется Рома. — Проверку браслета делают же только когда определяют в пансион.       — Мне не делали, — пожимает плечами Антон. — Видимо, всё было настолько очевидно, что они даже не стали с этим запариваться.       — Ну не знаю, не похож ты на саба, — ворчливо говорит Рома, складывая на груди руки. — Пока не услышу от тебя, кто тебе больше понравился, не поверю в это.       — Отстань от Антоши, — говорит Оксана. — Ты же знаешь, он слишком долго был «там», а доминантам всегда виднее, кто саб, а кто нет. А что тебе делали? Мне просто ногтем поскребли, тебе тоже?       — Он маленькими ножницами резал, — говорит Антон. — Ни следа. Я тоже так пытался сделать, когда он появился на мне. А он идеально целый. И восхищает, и раздражает.       — Да это же как часть тела почти. Зачем его резать? Я к нему иногда украшения цепляю! Он же стильненький такой, прикольный. Зачем ты его вообще резал?       — Ром, сколько тебе раз повторять, что я не хотел сюда попадать?       — Ну и глупо, — фыркат Рома и отворачивается от него, будто его оскорбили. — Здесь классно. Фильм-то с нами будешь смотреть?       — И пить, и курить, — кивает Антон. — Хочу курить.       — Ещё один, — закатывает глаза Оксана.       Дальше едут в похожей атмосфере. О чём-то лениво переговариваются, уже куда меньше играют, будто находятся в полусне, а на самом деле в предвкушении. По приезде большая часть сразу отправляется в столовую, там они едят, потом набирают себе побольше вкусностей, забирают алкоголь и отправляются в большую комнату-спальню, в которой группы любят собираться по разным праздикам, а когда их долго нет, то просто так, потому что ничего нет.       Обустроив комнату под весёлый вечер, понатаскав туда побольше сладостей и хрустящей еды, стаканов, трубочек и спальных мест, вся старшая группа отправляется в кинозал.       Фильм идёт два часа. В нём главная героиня — девушка сабмиссив. Она познаёт любовный треугольник, долго выбирает между двумя доминантами, но в итоге остаётся с ними двумя. Сюжета помимо этого там толком нет. В ней есть сверхсилы, она может летать и становиться невидимой, и оба доминанта как раз являются её, типа, врачами. Они наблюдают этот феномен, ставят на ней исследования, просят её что-то не делать и тому подобное. Один раз она ослушивается их просьбу и делает «запрещённое», после чего сильно сожалеет по этому поводу, потому что она расстроила этим обоих своих доминантов, и потому что она пострадала в процессе.       В общем, мораль Антону понятна, фильм снят хорошо, все положительные герои — доминанты и сабы, все плохие — люди. Иногда мелькают оборотни, но о них, как о покойниках — либо правду, либо ничего. Так как правды про них нет, остаётся второй вариант.       Они пьют и играют до полуночи, половина выходит на улицу, но Антон в этот раз остаётся сидеть в полутёмной комнате. Вернее лежать. Рядом с ним лежит Саша, кудрявенький парень с веснушками. Он глубоко затягивается кальяном и выдыхает разные фигуры в воздух, иногда давится, очень мило улыбается и смотрит на свои творения из дыма задумчивым взглядом, от которого его шоколадные глаза наполняются магической притягательностью.       Антон долго смотрит на него. В какой-то момент Саша начинает смотреть на него в ответ, улыбаться уголком губ, и в другой момент они уже лижутся и целуются, притягивая друг друга за шею и вплетая руку в чужие волосы.       — Расслабься, я не доминант, — шепчет Саша ему на ухо.       Антона пробирают мурашки, он ластится в ответ и тихо выдыхает:       — Не порти настрой.       Саша усмехается, лениво затягивается кальяном и выдыхает дым в его лицо.       — С доминантом будет по-другому, — говорит он. — А мы просто развлекаемся, — он подмигивает и вновь лезет целоваться.       После поцелуя уже Антон затягивается кальяном и ответно выдыхает в него дым. Саша начинает посмеиваться и потягиваться.       — Какое ребячество, — говорит он беззлобно и скользит ладонями Антону под одежду в направлении ягодиц. — Но мне нравится.              На следующее утро он толком не помнит, что было ночью. Просыпается с ощущением ватного тела и больной головой в общей комнате среди множества тел. Половина из них обнажённая, другая одетая лишь наполовину. Сам он в одних трусах, укутанный пледом, словно тогой. Стояк от пробуждения мешает ему сразу же сходить в туалет, но он весьма быстро спадает, пока Антон пытается пробраться сквозь раскиданные по всем участкам комнаты тела в коридор, чтобы добраться до своей комнаты. Собственную одежду он ленится искать, находит только телефон, с ним идёт в ванную.       Потом, взбодрившись, идёт в столовую, где ему не просто выдают вкусный сытный завтрак, но и таблетку от головы. Он смотрит новости в Сабвижн, смотрит там видео, слушает музыку, и чуть не опаздывает по итогу на свой второй урок по теории.       Всё тот же мужичок преклонного возраста начинает вещать дальше про мир БДСМ.       Фёдор Тимофеевич всё такой же бодрый и задорный. Он часто общается с другими, много показывает руками, всем телом, выводит на большой экран видео и фотографии.       — Натура у вас ведь тонкая, — говорит с лисьей улыбкой он, сладко щурясь, — К сожалению, не всегда сессия может пройти хорошо. Порой может встретиться такая ситуация, когда у сабмиссива возникает, так сказать, отторжение к чему-то. Возможно, и боязнь. В таких случаях, когда вы выпуститесь, вам помогут Ангелы Помощи. Это тоже доминанты, они скорректируют ваши сессии так, чтобы убрать всё лишнее из них, побороть необоснованный страх к чему-либо и вернуть вам былые наслаждения от сессий. Помощь Ангелов, вероятнее всего, вам и не пригодится, ведь у нас все доминанты особо чутки к любому изменению вашего состояния, но знать вам об этом нужно. Ведь если что-то случится, всё всегда можно будет решить, для всего есть свой подход, да?       Он говорит много об одном и том же, и это начинает немного утомлять Антона, но он себя сдерживает и не лезет в телефон, хотя через полтора часа урока это желание возрастает до невиданной ранее силы.       — Не бойтесь первой сессии, — мерным голосом вещает Фёдор Тимофеевич. — Все практики вы сможете освоить со временем. Немного фильмов, обсуждений со своим доминантом, возможно, тренер, который поможет с растяжкой, массажист разогреет и подготовит ко всему ваше тело, и тогда любые подвесы будут ни по чём вам. Вообще, продолжительность вашего нахождения в верёвках выставляет доминант, но, если вам будет некомфортно — говорите об этом сразу же. В среднем в связанном состоянии саб находится час-полтора-два, зависит и от самой сессии, и от доминанта, и от позы, и от вашего здоровья, вашей физической подготовки. В подвесе всё аналогично, только подвесы вниз головой занимают в два раза меньше времени, потому что кровь приливает к голове, и длительное нахождение в подобном состоянии нежелательно, но опять же, за временем вам следить не надо, это работа доминанта. Зачастую подвесами заканчивают сессии, после них во всём теле растекается приятная нега, как во время сладкой дрёмы, и сабы часик валяются в полуотрубе на кровати. Думаю, и вас это скоро ждёт, — подмигивает он.       Его рассуждения о доверии к каждому доминанту становятся для Антона финальной точкой: он сперва уходит в телефон, а потом ложится на парту и прикрывает глаза. Сон накатывает на него новой волной, и от засыпания на уроке спасает лишь всё тот же Фёдор Тимофеевич, решивший разбавить свои слова игрой с секс-игрушками. Он цепляет каждому наручники и отходит на своё место за кафедрой.       Антон первое время, как и другие, неверяще, заворожённо смотрит на свои руки, окольцованные блестящим в искуственном белом свете серебристым металлом. У него начинает бурлить кровь по телу, ладони и пальцы покалывать, и уши немного закладывает, отсекая его от внешнего мира.       Его пальцы в кольцах едва сгибаются, он разглядывает свои запястья, смотрит, как в отдалении браслетов наручник накрывает кожу, и концентрируется на холоде, идущим от него.       Восхитительно, завораживающе. Он поднимает голову с затаившимся дыханием, выискивая рядом змею, и с небольшим огорчением видит всё того же Фёдора Тимофеевича.       — Не бойтесь быть скованными, — вещает он и вертит в пальцах ключи от наручников. — У доминанта всё всегда под контролем.       Антон на этот раз его внимательно слушает и верит каждому его слову. Он на пробу дёргает руками, пытаясь разорвать цепь, но та лишь издаёт характерный от этого действия лязг, оставаясь цельной. Скованность в руках его восхищает. Ему интересно попробовать сковать и другие места, и он вспоминает свою недавнюю практику, жалуется сам на себя за то, как себя тогда чувствовал. Ведь и правда, не доверился чужому домику, не проникся им, загнался и всё подобное. Слишком сильны в его голове ещё те смехотворные, но жуткие и пугающие образы из детских маминых сказок, про сидящих на цепи в клетках сабов.       С другой стороны, эти образы сильны и сейчас, но куда больше они вызывают уже не страха и отторжения, а желания попробовать. Посидеть взаперти. На цепи. В каком-нибудь подвальчике. И под присмотром статного доминанта. Показательно ведущего себя грубо, но… но в любой момент готового прекратить. Антон облизывается, погружаясь глубже в свои фантазии.       Всю прелесть момента обрывает Фёдор Тимофеевич, пришедший растегнуть наручники. Остальные сабы чувствуют схожие с Антоном разрозненные эмоции — они хотят продолжения. Зачем дразниться и не давать? Собаки за это и покусать могут. Фёдор Тимофеевич, видя их лица, усмехается и мягко объясняет свои действия, отговариваясь теоретическим уроком, говорит, что практикой занимается Светлана Викторовна, и скоро они будут посещать и те уроки.       Антон их с упованием ждёт, и с большим смирением слушает остаток урока. Длительного урока, из которого у него появляется довольно чёткое понимание того, как здесь всё работает. Оно идеально ложится на то, что он видел, что транслировали ему другие сабмиссивы, поэтому никаких сложностей с усваиванием новой информации у него нет. И только желание большего горит в нём всё ярче.       Ему уже семнадцать лет — он хочет большего. Намного большего. Как Рома или Оксана, как вся их группа. Теперь и он ждёт праздник Лета. А мысль, что там будет Арсений, лишь ещё больше его подстёгивает.       Вечером он идёт к Паше и просто говорит с ним. О медосмотре, о фильмах и о музыке. О том, что он хочет, как прошёл его урок по теории. О желании сессии с доминантом, похожим на Арсения. Напрямую о своей повёрнутости на этом человеке он не говорит, но Паша её будто бы чувствует и так. Он даже говорит:       — Это, наверное, эффект первого доминанта, которому ты показался и отдался, — рассуждает в процессе их диалога. — В этом есть и плюсы: у тебя чётко выстраиваются твои предпочтения. А с ясными предпочтениями тебе легче будет найти подходящего доминанта.       — Только после выпуска?       Паша усмехается.       — Все сабы хотят уже здесь найти себе постоянного или поучаствовать в оргии. Время идёт, а ничего не меняется. Необязательно дожидаться выпуска, но тогда будет куда больше возможностей. Сейчас в твоём поле зрения несколько десятков домов, а тогда будет огромный выбор, на любой вкус и цвет. И, предупреждая твой вопрос, лучше всё же доучиться в пансионате, даже если ты чувствуешь себя готовым ко всему. Всё же, а здесь усваивается необходимая база, и после такого томления твои эмоции от сессий будут ещё ярче. Ты со мной не согласен?       — Согласен, — отвечает Антон и вздыхает. — Получается, мне ещё рано на праздник?       — Про это мы с тобой не говорили, — говорит Паша. — С чего ты сделал такой вывод?       — Да просто. У меня же плохо та практика прошла.       — А ты сам хочешь на праздник?       Антон с жаром отвечает положительно, на что Паша с тихой усмешкой качает головой.       — Только без экшенов с другими доминантами. Не против находиться под присмотром учителей и кураторов? Необязательно стоять весь праздник с ними, просто будь в их поле зрения. А доминантам, если они спросят о сессии с тобой, отвечай, что ты от них временно отстранён по совету психолога. Идёт?       — Так точно, мой психолог. Как скажете. А когда следующий урок по теории?       После разговора с Пашей Антон идёт расслабляться с Ромой, играть в футбол на приставке и обсуждать последние посты в Сабвижн. Большая часть из них посвящена приближающемуся празднику, весь пансион находится в этом ожидании. А теперь и Антон с учащённым дыханием считает часы до наступления того самого дня.