Гиперопека по-доминантному

      Антону скучно. Очень скучно. В школе летних каникул как таковых нет, все уроки продолжаются, но по более лайтовому графику, всего три за день, каждый по часу. Становится больше практик, на которые Паша его мягко продолжает не пускать. Теорию по БДСМ он прошёл уже полностью. В нём сложилось чёткое понимание, что все доминанты хорошие и никто его никогда не обидит и не кинет, на сессиях всегда всё устроено так, чтобы не причинить сабу вреда и так далее. Ничего точного про Ангелов, ничего про несчастные случаи или самооборону от невменяемых домов, в целом ничего лишнего. Антон свыкается с этим и даже не протестует, ведь если ему что-то упорно не говорят, значит этого знать и не надо.       Единственной его проблемой до сих пор остаётся яркое отторжение от себя неопытных домов и домин любого рода. Если раньше домин он к себе хотя бы подпускал, то теперь совсем перестал это делать. Паша говорит, что в нём теперь больше вольности, любви к себе и понимания своих предпочтений, но смотрит при этом с лёгкой тревогой. И Антон понимает почему: он нарушает правило доверия любому дому, независимо от их пола и возраста. И хоть такого правила нигде прямым текстом не прописано, по крайней мере ему его не показывали, оно имело место быть. Каждый саб, которого Антон знал, всецело отдавал себя другому дому и позволял экспериментировать с собой и своим телом. Они были открыты ко всему новому.       Антон нет, но очень хочет попробовать что-нибудь из БДСМ на себе. Как тогда, в клетке, но только больше. Фильмы, игры с другими сабами, посты в Сабвижн никак не помогают, только распаляют. Паша говорит «рано», а Рома не перестаёт с улыбкой вспоминать, как он отжигал на празднике Лета, да и Оксана отзывается о своём опыте исключительно в положительном ключе и очень хочет повторить. А она, как не раз ловил её Антон, хотела себе одного постоянного дома, чтобы и комфорт, и любовь, и всё из этого вытекающее. Оксана признавала: хотела. Но почему-то только в прошедшем времени, а теперь просто хочет сессий.       Почему-то в сабах воспитывают «непривязанность» к домам. Антон этого не понимает и, к своему сожалению, не принимает. Сколько бы он не старался в себе взрастить мысль, что он, грубо говоря, общий и не должен зацикливаться на ком-либо одном, например, Арсении, всё равно его неустанно тянет только к одному. Он не хочет отдаваться сразу нескольким, не хочет ходить по рукам и участвовать в настоящих открытках, о которых повествует половина школьных фильмов. Ему бы тихой домашней сессии со своим конкретным, чтобы полностью отдать ему всего себя, довериться, отключив мозги и вручив своё тело в пользование.       Он объясняет это Паше из сеанса к сеансу, но тот лишь удручённо качает головой и продолжает настаивать на своём: верь каждому, пробуй разное, тебе понравится и всё в таком духе.       — Я хочу на открытку, — говорит Антон, выбрасывая сигарету в пепельницу. Его лицо хмурое от тяжёлых мыслей. Сидящий рядом Рома выглядит абсолютно расслабленным. Не изменяя себе он пожимает плечами и лениво отвечает:       — Так скажи Паше, он организует.       — Паша говорит, что ещё рано.       — Значит, ещё рано, — также флегматично заявляет Рома.       Антон закатывает глаза.       — И какой ты мне друг после этого? — спрашивает он обиженно. — Я, значит, твои проблемы выслушиваю, а ты меня просто к психологу отправляешь.       — Мои проблемы и не проблемы, а так, сложности жизни, — философски изрекает тот. — А у тебя вот проблемы. Ты не хочешь быть сабом.       — Хочу!       — Плохо хочешь.       Антон пихает его ногой в бок и выходит из комнаты. По пути встречает направляющуюся к ним Оксану, ловит её за локоть и ведёт за собой. Она с мягкой понимающей улыбкой идёт следом, не задавая никаких вопросов, и только когда они оказываются в его комнате ласково интересуется, из-за чего они опять пособачились с Ромой.       — Он меня не понимает.       — Он и не должен, он же саб. Такой же, как и ты. К тому же, можно сказать, с рождения. А ты… ты нет, ты другой.       — Ага. Неправильный. Не по канонам этого мира.       — Ты просто слишком много думаешь, — со вздохом говорит Оксана и трогает в знак поддержки его плечо. Отличительная черта доминанта. Антон дёргается и тоже вздыхает.       — Здесь каждый фильм, каждый разговор и пост посвящён сессии и доминантам, а у меня нет ни того, ни другого. Это издевательство.       — Лучше пойди к…       — Да ну блять, — протягивает Антон. — Окс, я к нему двести раз ходил.       — Так сходи в двести первый, — дуется та. — Я тебе здесь тем более не помощник. Эти проблемы должны домы решать, а не мы. Раз он не хочет тебя допускать до практики…       — Я и сам не хочу практиковаться с… какими-то левыми домами.       — Какие мы, — фыркает Оксана, закатывая глаза. — Вот пускай он тебе тогда другой вариант предложит. Или постоянного найдёт. Хочешь постоянного?       — Но у меня же не было ни одной сессии, — сдуваясь, отвечает ей почти потерянно Антон. — Я даже не знаю толком, как себя на них вести. Расслабиться, получать удовольствие, доверять себя дому — это всё понятно, но это так абстрактно… В фильмах всё понятно, всё идёт своим чередом, дом и саб знают, что делать, а в жизни…       — А в жизни дом знает, что делать, а тебе знать необязательно, — убеждённая в своей правоте говорит Оксана и насильно усаживает его на кровать, надавливая на плечи. — Ты не знаешь — он знает. Если не хочешь ждать, значит пойди к Паше и попроси себе постоянного дома. Он не откажет. Домы никогда не отказывают.       — Зато часто увиливают, — замечает Антон.       — И что? Если ты скажешь, что по-другому никак, то он не отвертится. Всё в любом случае будет так, как решил саб. Вот и пользуйся этим. Рома уже давно все свои хотелки исполняет, а ты всё маешься. Ты говорил, что тебе Арсений нравится, да?       — Ну, предположим.       — Так попроси Пашу, чтобы он стал твоим постоянным.       — Во-во, — раздаётся вдруг глухое из-за двери. — Правильно!       — Рома! — кричит недовольно Оксана, подходит к двери, резко её распахивая. На неё чуть не падает Рома, но вовремя хватается за косяк, строит невозмутимое около кошачье лицо, расплываясь в глупой улыбке и вопросительно поднимает брови, мол, я тут мимо проходил, чего от меня нужно? Оксана смотрит на него с глубочайшим негодованием. — Ты чего подслушиваешь?!       — А ну чего он от меня так уходит? — бубнит в ответ Рома. — Что я не так сказал? А я к тому же вёл, к чему и ты. Неправильному сабу нужен правильный дом, чтобы урезонить друг друга, и всё тогда будет чики-пуки.       — Ты Тошу не обзывай, — строго говорит Оксана. — Правильных и неправильных нет. Все мы просто сабы.       — Звучит очень мило, но крайне не сходится с действительностью. Ну что, Окс? Такого саба никогда не оставят одного, не пустят на открытки без сопровождения и так далее. Я уже говорил это, и говорил не раз — все поздние — странные. Они мыслят не так.       — «Не так» не значит неправильно.       — В данном случае значит. Из-за этого он не может спокойно заниматься тем же, чем занимаемся мы. Даже банальные уроки по практике пройти не может, потому что ему не нравится домина и безликие игрушки.       — Мне тоже не нравятся.       — Но ты-то на практику ходишь, — замечает Рома. — А он — нет. И это осложняет жизнь и ему, и нашим домам. Так что я полностью согласен с твоей идеей. Пусть идёт к Паше и просит себе дома на постоянку. Арса или кого-то вроде него. А лучше Арса. Он мужик нормальный, на место его поставит.       — Но нельзя же так рано выбирать себе постоянного, к тому же вдруг Арсений не…       — Всё можно, Окс, прекрати мозги выносить. Домы никогда не отказывают, твои слова, между прочим.       — Это просто общеизвестный факт, но лично я не хотела бы кому-нибудь быть в тягость.       — Такое солнце и не может быть в тягость, — удивляясь, говорит Рома. — Ты серьёзно сейчас? Что у тебя с самооценкой?       — Нормально всё с ней, — резко отвечает Оксана, отворачивая от него своё личико. Рома ловит её за локоть и дёргает на себя. — Отпусти, что ты делаешь?       — Ты сейчас заплачешь? — напряжённо уточняет Рома. — Я что опять, блять, сделал или сказал не так? Я вас не понимаю. Один уходит от меня, дверью хлопает, вторая в слёзы сразу.       — А нечего быть таким грубым!       — Я грубый? — изумляется Рома, отходя от неё. — Да с какого перепуга? Вы с Антоном на пару любите глупостей наговорить. Он так вообще через раз, а на тебя иногда находят какие-то отголоски, что ты не такая, с тобой что-то не так и бла-бла-бла.       — Ты не понимаешь! Домы столько для нас делают, я хочу… хочу соответ… соответствовать им… и, — Оксана закрывает лицо руками, вытирая слёзы, шмыгает носом и отходит от всех подальше, так что врезается тазом в подоконник. — Они все уже как первая семья мне. Родители отказались от меня, а они никогда не откажутся. А что я? Чем я могу им отплатить?       — Окс, ты фигню городишь, — говорит Рома. — Единственное, что домы просят взамен — слушаться их. Ты это делаешь? Окс, ты это делаешь?       — Да, — тихо отвечает та, опуская голову к груди.       — А больше ничего и не надо. По пустякам себя не накручивай. А то Паша опять тебе марафон сеансов устроит, а тебе оно надо? Я, конечно, поболтать всегда за милую душу, но разговоры об одном и том же очень быстро наскучивают. А ты что сидишь? Я тебя тоже до слёз довёл или как?       Антон хмыкает, отодвигаясь поглубже на кровати, складывает руки на груди и качает головой. Выглядит он встревоженно, старается замкнуться в себе, избежать разговора, принимает роль молчаливого зрителя. На вопрос отвечает неохотно:       — Не довёл, как видишь.       И больше ничего не добавляет.       — Да ну вас, — говорит Рома, машет на них рукой и уходит, прикрыв за собой двери.       Оксана подходит к Антону, садится рядом с ним на кровать и вздыхает, выравнивая своё надрывное от слёз дыхание.       — Он прав, — говорит она тихо. — И это меня трогает больше всего. У него так всё просто. А я всё цепляюсь за… непонятно за что. За прошлое. Паша двести раз говорил, отпусти, забудь, нечего возвращаться к одну и тому же, живи настоящим. А я, ну как дурёха непослушная, всё к тому и к тому. Вот уж где по истине мазохизм. Ругать себя за всё на свете.       — Если учитывать, что нам нравятся боль и унижения, я не удивлюсь, если и сейчас ты ловишь какой-то кайф от этого. Если хочешь, чтобы тебя пожалели, лучше иди к домам. Я это не сделаю так, как они, — безлико отвечает ей Антон.       Оксана вскидывает на него красные блестящие глаза, шмыгает носом и поднимается. Хочет гордо уйти, но в дверях сталкивается с дежурившим в этот день математиком. Сталкивается, сразу же попадая в его крепкие объятия, выдавливающие из неё все остатки слёз. Антон провожает её долгим взглядом и потом ещё несколько минут бесцельно пялит в закрытую дверь.       Он даже не удивляется, когда, постучавшись, к нему заходит Паша.       — Я не хочу сейчас разговаривать.       — Совсем? И не расскажешь мне, что между вами всеми случилось?       — Спроси у Ромы.       — У Ромы своя версия событий, а мне интересно послушать твою, — мягко отвечает Паша, присаживаясь рядом.       — Повторяю: не хочу разговаривать.       — А что хочешь?       — Ничего, — взрывается Антон, отползая от него настолько, что чуть не падает с кровати. — Ничего я, блять, не хочу. Отстаньте вообще от меня!       — Тош, не убегай, не отворачивайся от чужой помощи. Держать всё в себе…       — Я не хочу этого слышать! — кричит Антон, закрывая уши ладонями. — Уйди вообще, это моя комната.       Он закрывает глаза, всё лицо морщится от недовольства. Некоторое время он проводит так — в тишине и неведение. Ушёл ли Паша, или остался. Дом, конечно, никогда не откажет, но и сабам он не подчиняется. Немного успокаиваясь, Антон открывает глаза и видит Пашу, стоящего уже в дверях с не совсем довольно сложенными на груди руками. В Антоне просыпается некий страх. Он вспоминает прошлый раз, когда довёл Пашу до рыка. Тогда огрызаться и препираться с ним пропало всякое желание. Теперь он боится такого же исхода, обнимает себя руками и перемещается в изголовье кровати, как можно дальше от двери.       Они молчат. Антон тяжело дышит, никуда не смотрит, глаза у него прикрыты, а руки обнимают собственные колени. Он думает. Думает обо всём и ни о чём по итогу. Все мысли расплываются, остаётся важным только одно, и он сдаётся, подчиняется обстоятельствам. Поднимает взгляд на Пашу.       — Я, правда, не хочу пока об этом говорить, — тихо начинает Антон, глядя себе на руки. — Я запутался. Не хочу, чтобы ты в это лез.       — Ты мне не доверяешь, Тош, — говорит Паша спокойным размеренным тоном.       Антон надеется, что это вопрос и ярко начинает отнекиваться.       — Не правда, я верю, — защищаясь, говорит он и смотрит так, чтобы показаться как можно более убедительным.       — Я не вижу. Антон, прекрати пререкаться, — в полураздражённо интонации прерывает его попытку заговорить Паша, делает шаг вперёд, вновь оказываясь в комнате и незаметно закрывая за собой дверь.       Антон чувствует себя загнанным в угол. Он вжимается лбом в согнутые колени, обнимая себя руками.       — Со мной всё нормально, — говорит полушёпотом.       — Не верю этому.       — Твои проблемы, — тихо огрызается Антон, не меняя своего положения.       Он чувствует, как Паша подходит к нему ближе и присаживается на корточки возле кровати.       — Да. Мои проблемы, когда кто-то из моих подопечных неважно себя чувствует, ты абсолютно прав. И в моих обязанностях разобраться, с чем это связано. Я всего лишь спросил, что случилось. Что-то серьёзное? Опять хочешь убежать или сделать, что похуже?       — Нет! — резко отвечает Антон, отрывая от колен голову. — Я… я ни о чём таком не думал. Я просто… просто не понимаю. Ничего не понимаю. Я… я здесь как будто бы лишний. Я не понимаю интересов и увлечений других. Они кроме сессий ни о чём и не думают, а это так… странно и скучно.       — Ты можешь сконцентрироваться на учёбе, — предлагает Паша.       — Я не хочу. Хочу, как у них. Вот Рома нормальный, а я…       — Вы с Оксаной одним и тем же заразились? — шикает Паша. — Я когда-нибудь давал тебе оценку какого-нибудь саба?       — Нет, но…       — На вопрос отвечай.       — Нет, — говорит понуро Антон, вновь лбом упираясь в колени.       — С чего тогда ты решил, что ненормальный? У каждого свои увлечения, интересы, фетиши и нежелательные зоны. Твоё недоверие к доминантам и доминам лишь удручает нас, но не делает тебя «ненормальным».       — Я… я знаю это, Паш, но… но не знаю. Я просто… просто… просто не знаю.       — Если тебе будет легче, давай попробуем завтра практический урок по БДСМ. Я буду на нём присутствовать. Идёт?       Антон молчит некоторое время, потом мотает головой.       — Не хочу.       — Не хочешь заниматься вещами, связанными с БДСМ или лично моя кандидатура тебя не устраивает?       — Ничего из этого. Просто не хочу. Эти игрушки, эти непонятные отношения с другими сабами — оно всё такое ненастоящее. В этом нет… нет смысла.       — Он есть. Это подготовка. Когда в жизни ты встретишь тот или иной девайс, у тебя не будет вопросов, как он работает, какие ощущения приносит, какую позу нужно принимать. У тебя сразу будет база допустимого. Того, что тебе ближе и того, что тебя в большей степени отторгает. Это поможет избежать сабдропы, сделает сессии легче и безопаснее. Позволит сосредоточиться на эмоциях, а не на том, как надо, как правильно и тому подобное.       — Это да, но…       — Это всё по сути одна большая теория, практика — ещё не полноценная сессия. А теория зачастую утомляет, хочется перейти сразу к делу, но такая поспешность ни к чему хорошему не приводит. Представь, если проектировщик моста ещё недоучил до конца теорию, но уже построил мост. С какой вероятностью в один из дней мост просто развалится? Ты бы стал просто приближаться к такому мосту? Кто знает, чего проектировщик мог не учесть? Ведь столько нюансов есть. Правильные углы опоры, рыхлость почвы, вес самой конструкции и так далее. Но только в примере с проектировщиком могут пострадать невинные люди, которые пройдут по этому мосту и тот начнёт разваливаться у них под ногами, а в твоём случае пострадает твоё же собственное здоровье. Ментальное или ты вдруг случайно поранишься, но в любом случае исход может стать плохим. А нам оно надо, Тош? Антон, я вопрос задал.       Антон надеялся и дальше молчать, но после последних слов не смеет этого делать. Он вздыхает и поднимает на Пашу осторожный взгляд, заранее ругая себя за то, что скажет.       — Но есть ведь дом. Ты сам говорил, что вы делаете так, чтобы всё прошло хорошо и мы не пострадали. Я не строю мост, а просто иду по нему.       — Скорее ты помогаешь дому строить этот мост.       — То есть я тоже буду виноват, если он разрушится.       Паша поджимает губы, некоторое время смотрит Антону в глаза практически не моргая и наконец отвечает:       — Нет, твоей прямой вины здесь не будет. Виноват доминант. Он же «основной проектировщик».       Говорит он это в какой-то степени натянуто. Антон не понимает почему и не хочет даже разбираться, только облегчённо выдыхает и спрашивает:       — Зачем тогда эти практики? Я не хочу играться с… игрушками. И чтобы какие-то левые доминанты на это смотрели.       — Мы, значит, «левые», да?       — Но это ведь… это ведь личное, ты не понимаешь? Почему все здесь хотят сделать это общественным? Это то, что должно быть дома между двумя людьми.       — Необязательно дома, необязательно между двумя. Антон, БДСМ — это не обычные отношения. То, о чём ты говоришь, присуще человеческому виду. Их образ жизни, их литература и кино, всё проповедует долгую тихую жизнь с одним человеком. И пусть они ведут эту жизнь, мы к ним не лезем. Но у нас не так. Возможно, со временем у тебя появится желание к открыткам, игрушкам и ко всему остальному. Вкусы могут меняться. Ты просто должен понимать, что норма для нас — не норма для людей и наоборот.       — Вы вытаскиваете всё личное наружу?       — Антош, ты сколько времени уже живёшь в своей среде, но до сих пор себя к ней не причисляешь? Я удручён. Личное — не есть секс. То, что люди считают секс чем-то личным — это их проблемы. Твои желания в БДСМ касаются тебя и доминанта, с которым ты проводишь сессию. А проводить её можно с одним, с двумя, с тремя и так далее доминантами. В одно время или друг за другом. Понятие личного в этом случае тоже размывается. То, что ты думаешь, твои переживания — я соглашусь, это что-то лично твоё. Я хочу тебе помочь с ними разобраться, как твой психолог и, надеюсь, друг.       — Доминанты никогда не дружат с сабами, — резко отвечает Антон.       — Кто тебе такое сказал? — терпеливо уточняет Паша.       — Арсений… Сергей говорил что-то подобное. Вы нас слишком оберегаете, чтобы дружить.       — Доля правды в этом есть, — соглашается, протягивая слова, Паша. — А что ещё увлекательного тебе Серёжа рассказывал? Ты его слова помнишь лучше моих, да?       — Нет… я просто… вспомнилось. Ничего он толком не говорил. То же, что и ты говорил.       — Так ничего или то, что и я?       — Да какая разница? — возмущается Антон, вскидывая на него взгляд, но сразу затыкается, когда натыкается на холодный блеск Пашиных шоколадных глаз. — Это давно было, я уже и не помню, — тихо отвечает он. — Говорил себя полюбить, что доминант очень беспокоится за нас и всё в таком духе. Говорю же, то же, что и ты.       Паша согласно кивает, взгляд его вновь становится чуть мягче, но Антон не видит ту привычную для Паши весёлость и лёгкость, поэтому продолжает сидеть, обнимая себя, и ожидать дальнейшего витка беседы. Паша же не торопится говорить, он о чём-то думает в полной тишине, смотря в угол окна. В какой-то момент он успел сесть на край кровати. Антон не то, чтобы против, но удивляется, когда замечает это.       — Я подумаю, что можно сделать, — говорит Паша наконец своим почти обычным располагающим голосом и гладит его по плечу. — Не зацикливай себя на том, что ты «не такой». Если тебе интересна тема БДСМ, изучай её, увлекайся ею. Если не интересна, отвлекись пока на что-нибудь другое. Те же самые уроки или, может быть, какое-нибудь хобби для себя новое откроешь. Рисование, пение, игру на гитаре. Поиграй в футбол на приставке или… — Паша мягко усмехается, — можешь попробовать вытащить на поле Рому. Только без особой жести. Цельтесь по воротам, а не друг по другу, хорошо?       Антон кивает и наконец, спустя долгое время их разговора и в целом той непонятной сценки с Ромой и Оксаной, он расслабляется. Идея кажется ему забавной. Сразу после разговора с Пашей он идёт в комнату к Роме, тот, как обычно, сидит на полу с джойстиком в руке и проходит какой-то платформер. Он уже абсолютно спокоен, такой же флегматичный и одновременно с тем энергичный, как и всегда. Антон падает на пол рядом с ним, протягивает руку в качестве примирения и после их рупожатия предлагает предложенную Пашей идею. Они завлекают с собой Оксану. Та так и сидела с математиком, но сразу же заинтересовалась и променяла его приятную компанию на их дружескую.       — А это не больно? Бить по мячу? — спрашивает одна из подвязавшихся к ним сабмиссив.       Антон уверяет её, что небольно, если бить несильно и в хороших кроссовках. Хорошие кроссовки находятся практически у каждого — те сейчас в моде, а интерес к чему-то новому подогревает их желание скорее начать играть. На футбольном поле за пансионом ухожено, солнечно, а потому и очень жарко. Не видно ни одной бутылки или сигареты после пьяных сабских похождений. И трава подстрижена коротко, даже несмотря на то, что здесь давно ни во что не играли. Единственное, чем здесь занимались, так это йогой и бегом. Антон видел это несколько раз через окно. Теперь же из окна смотрят на него, на них, на их импровизированную команду. Играть в футбол никто не умеет, даже пуще — никто не знает правил. И их объяснения слушать не хотят. У Антона складывается ощущение, что единственное правило, которое знают и хотят знать сабы — не бухать перед сессией.       Рома пинает мячик куда хочет, даже не глядит в его сторону, когда замахивается ногой, зато потом наблюдает за траекторией полёта, как кот за птичкой. Остальные ребята мяча боятся, поэтому моментально отскакивают от него, а не бегут за ним. Ещё из проблем: так делает не только Рома, а буквально все. Им интересно попинать мячик, но никак не сыграть в полноценный футбол. Только спустя полчаса у них получается что-то схожее с обычным футболом. Бьют они слабо и за мячиком бегают неохотно.       — На плойке круче, — говорит по итогу Рома.       Антон вздыхает. Другого он и не ожидал. В любом случае спорт его бодрит. Они всем скопом идут в столовую, плотно кушают, потом падают в общей гостиной за просмотром фильма. Что-то про саба путешественника по гробницам. Очень крутого и отважного, не боящегося ни пауков, ни ядовитых скорпионов, ни темноты, да ничего вообще. Но в какой-то момент он случайно вызывает древнего духа — это египетский фараон-доминант. И дальше история прекращает своё развитие, перетекая в самое обыкновенное БДСМ-порно. Безусловно, с превосходными спецэффектами. Саба связывают бинтами от мумии, практически полностью лишают его собственной одежды, вместо кляпа используется крышка какой-то вазы, которую нельзя разбивать, так как в ней находится какой-то ядовитый газ. Доминант-фараон просит аккуратно держать эту стекляшку и устраивает сабу настоящую сессию, с плетью, бросанием на пол, грубым сексом, удушьем и даже играется с его сосками жалом скорпиона.       В общем, кинки там собрались на любителя. Антону большинство из них не нравится, хотя картина сама по себе очень впечатляющая и красивая. Многие того же мнения. Рому от скорпионов бросает в дрожь и отвращение, а Оксана в какой-то момент начинает дышать тише и, не следя за собой, касаться пальцами собственной груди. Потом все обсуждают фильм, делятся своими эмоциями и фантазиями. Антон больше всех этих игр хочет банальной власти над собой. Героя фильма просто связали, выдали ему указ и дальше распоряжались им, как хотели. Как хотел доминант. Есть в этом немного насилия, но это же фильм, там актёры и всё это по сути ролевая игра. А Антон хочет настоящего. Не ролевую. Он даже делится этим с остальными. Рома сидит рядом с ним с довольной улыбкой.       — У тебя наконец появились вменяемые желания, — говорит он. — И, кстати, они несложные. По сути любая сессия с домом начинается с этого.       — Я не хочу бегать от сессии к сессии, от дому к дому. Я просто хочу раз себя вручить и всё, — устало отвечает ему Антон.       — Моё предложение всё ещё в силе, — напоминает тот. — По-прежнему считаю, что Арс поставит тебя на то самое желанное место.       — И какое же? — скептично уточняет Антон.       — Перед собой на колени, — подмигивает Рома. — Да ладно, ты же хочешь там оказаться. Ну хочешь, ну скажи.       Антон раздумывает не так долго, как ему бы хотелось, и соглашается.       — Я говорил об этом Паше, но он сказал дать тебе самому решать. Так что решай, — делится Рома.       — Ты говорил с ним обо мне?       — Ну мне же нужно было рассказать ему, что между нами случилось. Как иначе-то? Я и рассказал. А потом он к тебе пошёл. Не знаю, о чём вы там говорили, мне и неинтересно, но, по-моему, ни к чему конкретному вы так и не пришли. А по-моему всё просто. Надо брать быка за рога, а дома за хуй.       Некоторые сидящие рядом сабы начинают хихикать, Оксана фыркает, но по-доброму, с усмешкой, а Антон веселится как-то посредственно, лишь уголком губ, а сам пропадает в собственных мыслях. Они с Пашей Арсения даже не обсуждали. И постоянного доминанта тоже. Почему? Этот вариант всё же неправильный? Столько вопросов, и таких тяжёлых, что Антон морщится и мотает головой, лишь бы их прогнать.       До ночи он с Ромой играет в приставку, но, когда ложится, всё равно никак не может уснуть. Лежит с открытыми глазами, смотрит в потолок и думает о своём настоящем и будущем. Он по-прежнему не видит себя в окружении домов. Ему хочется чего-то от БДСМ, но как-то вменяемо, дозированно, а не как было на празднике. Хочется в домашней уютной обстановке сесть на колени и… и мысли перетекают уже в разряд порно. А Антон не хочет думать о нём, он хочет думать о себе в целом.       Сабы на празднике говорили про постоянного. Рома про него говорит. Оксана с ним солидарна. Но отчего-то сами домы не стремятся заводить себе постоянных. Только у Паши и ещё двух учителей из всей школы есть свои сабы. Антон не понимает почему. Если доминант может понять сабмиссива, то, видимо, в обратную сторону это не работает. Он засыпает в тревожности, просыпается рано, в пять часов утра. Долго лежит, решая, лечь ли обратно спать или пойти прогуляться.       В нём опять загорается шальная мысль убежать. Покинуть эту клетку. Он подходит к окну — без решёток, очень красивому и чистому, — смотрит на забор и стоит некоторое время в ступоре.       Не может. Он не может выйти туда один. Ему страшно, Ему не по себе только от одной мысли, что он выйдет за забор без сопровождения дома. Он может себе представить, как с группой куда-то едет, как идёт гулять с друзьями, а рядом с ними либо Арсений, либо Паша, но никак не может вообразить себя одного. Пейзаж вокруг не рисуется, воображаемый «я» стоит на месте и потерянно озирается.       А в прошлый раз ведь это так легко было. Просто взял, встал и вышел. Никто его не остановил, не побежал, не стал ругаться. Никаких сложностей. И теперь, наверное, ничего не поменялось. Можно всё так же выйти за забор через главные ворота, никто даже не остановит, если, конечно, не увидит. Хотя на заборе виден замок. Но это, возможно, на ночь, чтобы никто чужой к ним не проник. А тогда был вечер, по делам могли входить/выходить учителя и кураторы. И всё равно Антону не по себе, что он разучился самостоятельности. Что ему теперь некомфортно при одной мысли, что вокруг него не будет доминантов.       Новое открытие ему не совсем нравится. Оно прибавляет ещё больше тяжести. И хоть Паша просил расслабиться, перестать нагружать свою голову и доверить всё ему, Антон не хочет этого. Он с трудом досиживает до завтрака, когда просыпается большая часть учителей.       Доминанты его научили только одному — если у тебя проблемы, то тебе нужен доминант. Антон полностью принимает эту точку зрения и с пугающей его самого решительностью идёт к Паше.       Тот сидит в своём кабинете, ещё немного сонный, рядом с ним горячая, недавно налитая, кружка чая и кипа бумаг.       — Привет, Антош, — мягко здоровается он, убирая часть бумаг в ящичек стола. — Ты чего так рано? Я думал вы с Ромой любители поспать.       — Мне просто не спалось всю ночь.       У Паши хмурится лоб, лицо приобретает очень страдальческий и сочувствующий вид. Он кивает на ближайшее к его столу кресло и предлагает чай. Антон садится и обыденно соглашается со всей этой процедурой. Паше важно сделать чай. Достать кружку, дать выбрать какой-то конкретный чай из своей огромной коллекции, потом залить его водой, поставить на блюдечке рядом и наблюдать первое время, как изменяется цвет воды. Для него это целая церемония. Отчасти она успокаивает и Антона. Он расслабляется, как привык. Удобнее устраивается в кресле и ждёт, когда его спросят.       — Из-за чего ты не мог уснуть? — наконец начинает Паша своим мягким журчащим голосом.       Он такой, как обычно. Не как был вчера. Антон не знает, почему цепляется к этому, но цепляется. Домы редко показывают разные эмоции, у них есть свои давно выработанные и постоянно демонстрирующиеся. Паша очень редко бывает серьёзным, в отличии от какого-нибудь математика или Арсения. И тому всегда есть причина.       — Что вчера случилось? — спрашивает Антон.       Паша ярко удивляется. Не такая уж и необычная эмоция, но в ней есть какая-то тень настороженности. Антон не хочет на неё смотреть, он закрывает глаза. Пускай Паша соврёт, потому что Антон устал анализировать себя и окружающие его вещи.       — Ты немного поругался с друзьями, — говорит Паша.       — Нет, с Вами. С тобой. Мне теперь хочется говорить с тобой на «Вы».       Из-за молчания Антон открывает глаза и замечает хмуро-задумчивый взгляд Паши куда-то в дверь.       — Ты немного капризничал. Возможно, я был слишком строг с тобой, — отзывается тот наконец вполне убедительно и делает большой глоток чая. — Тебе теперь некомфортно со мной разговаривать?       — Нет, — отвечает Антон и сам вдруг хмурится. — Нет. Всё нормально. Я просто не понимаю, почему домы так себя ведут. Я вас вообще не понимаю. Я могу понять Рому или Оксану. С натяжкой могу понять даже себя, но не вас. Ни тебя, ни Арсения, да никого из учителей.       — Мы такие нелогичные? — с коротким ненатуральным смешком интересуется Паша. — Я думал, что тут всё понятно. Мы делаем так, как будет лучше…       — Сабу. Сабмиссиву, да, — вздыхая, договаривает за него Антон, а потом поднимает на него глаза. — А полноценные сессии ты сможешь организовать? Если, например, Рома попросит тебя.       — Думаешь, он не просил? — с более тёплым смешком спрашивает Паша.       — Думаю, просил, — отвечает с улыбкой Антон. — Но ни разу не получил этого. Потому что ещё рано, верно?       — Тош, а к чему ты клонишь? Я теперь понимаю, из-за чего ты не можешь уснуть.       — Я не хочу об этом всём думать, но не могу. Ты бы смог устроить сессию? Это возможно?       — Нет ничего невозможного. Ладно, возможно, и есть, но точно не это. Почему ты такой серьёзный? Будь попроще. Ты не выспался. Давай я выпишу тебе снотворное, идёт? Поспишь, отдохнёшь и потом на свежую голову поговорим.       Антон уже видит, как этот вопрос откладывается всё дальше и дальше. Дальше и дальше. И голова от этого только больше раскалывается.       — Тош… — уже более серьёзным тоном начинает Паша. Антон моментально понимает, если не сможет, вернее даже не успеет, сказать это сейчас, то следующий раз будет нескоро. Его опять начинают загонять в угол. Один приказ и он послушно пойдёт пить это снотворное и дрыхнуть весь день. Но он не хочет этого.       Он мысленно просит себя успокоиться. Ведь если у него опять сдадут нервы, Паша зарычит и больше ничего попросить не получится.       — Я хочу сессию, — говорит быстро Антон.       — Антош, ну мы же с тобой обсуждали это. Ты плохо реагируешь на…       — Но на Арсения, например, нормально.       Паша тяжёлым взглядом смотрит ему в душу и медленно проговаривает свой вопрос:       — Ты хочешь сессию с Арсением?       От такого давления ему хочется отвертеться, сказать нет и попросить, чтобы от него отстали. Но Антон всё же находит в себе силы и быстро, пока не передумал, говорит:       — Хочу, чтобы он был моим домом.       Он закрывает глаза, будто боится удара. В кабинете мёртвая тишина. Паша даже дышит так, что Антон его не слышит. И первое время совсем ничего не говорит. Когда обретает голос, от него звучит короткий, полумягкий, правда, Антон уже не может нормально разбирать интонации, вопрос:       — Ты уверен? Единоразово?       — Нет, да, в смысле, наоборот, то есть…       — Антон, успокойся и…       — Хочу, чтобы он был моим постоянным домом.       — Но… у тебя с ним не было ни одной сессии. Ты в этом уверен?       — Я уверен, но… я не хочу быть ему… обузой. Если он не согл…       — Антон, не думай об этом, — резко прерывает его Паша, поднимаясь со стула и отходя к окну. Он встаёт спиной к Антону, вздыхает и уже мягче, глядя на улицу, говорит: — Ты ведь знаешь Арса, ему в радость любое взаимодействие с сабами, да и с тобой у него много общих воспоминаний. Как он вообще может быть против чего-нибудь такого?       — Но ты так реагируешь…       — Я не выспался, — моментально отзывается Паша. — И Ляся у меня немного приболела. Вот и накручиваю себя. Не забивай себе голову. Я поговорю с Арсом.       — Я не… Просто мне с ним…       — Понятно, — говорит Паша. — Тебе с ним понятно. Арс порой не оставляет выбора, а вы на это куда проще реагируете, — бормочет он. — И всё же, ты точно не хочешь познакомиться с кем-то другим, новым? Я могу сводить тебя на открытку к старшим сабам, где собираются уже взрослые опытные доминанты.       — Я их не знаю.       Паша облизывает губы и кивает.       — Опять забываешь про доверие? — со смешком спрашивает он.       Антон смотрит ему в спину и хватается обеими руками за свою кружку с чаем. Его не покидает стойкое ощущение, что он что-то сделал не так.       — Я про него помню. Просто не везде, на мой взгляд, оно применимо. И сначала нужно узнать человека, а это как-то слишком долго. Я просто хочу нормальную сессию. С ним. Хотя бы одну.       — Одной тебе хватит?       — И хочу быть чьим-то.       — Проблема всех поздних, — цокает Паша и поворачивается к нему. — Я тебя услышал, Арсу всё передам. Ты только из-за этого плохо спал ночью? Почём зря ведь себя накручиваешь.       Он улыбается и вновь садится на свой стул. Залпом допивает чай. Откуда-то в нём вдруг появляется огромный заряд энергии.       — Чем занимался вчера? Поиграл в футбол с ребятами?       Будто дробью, вопрос за вопросом. Антон немного теряется, отвечает сперва неуверенно, но потом расслабляется. Паша снова похож на себя. Они говорят минут двадцать о футболе, играх и вчерашнем фильме. Паша довольно эмоционально делится некоторыми своими фантазиями и размышлениями по поводу всех этих бинтов и скорпионов, он много жестикулирует руками, его глаза по-странному блестят. Антон думает, что это всё из-за Ляси. Ведь для доминанта очень важно самочувствие его саба, а Паше приходится быть здесь и слушать чьи-то глупые переживания, а не быть с ней. В конце разговора он желает Лясе поскорее выздороветь, на что Паша, секундно подвисая, с очень широкой благодарной улыбкой несколько раз кивает и, поглаживая Антона по спине, проводит его до двери.