Гиперопека по-доминантному

      — Да ладно, — говорит Оксана, падая на кровать. — Серьёзно?       — Я дождался этого! — кричит Рома и напрыгивает на Антона с объятиями. — Оно и правильно. Я давно говорил, что это самый лучший выход. Не понимаю, почему Паша сам его тебе не предложил. И когда?       — Не знаю, — отталкивая его лениво от себя, отзывается Антон и садится к Оксане рядом. — Я просто попросил, он сказал, что передаст Арсению. Ничего конкретного по срокам.       — Но… ты точно этого хочешь? — спрашивает осторожно Оксана. — Точно Арс? Ведь есть столько разных домов.       — Мне с ним комфортнее всего, — говорит Антон. — Домы не дают с ними сближаться, как я заметил. Они почти никогда не рассказывают ничего личного, ничего о своей жизни. Я… я не знаю, как будет с Арсом, но… это ведь что-то другое? Я устал здесь находиться. Я не учусь, не хожу на сессии, ничего здесь по сути не делаю, и это сидение в заперти слишком убивает. И ещё меня не покидает чувство, что я ничейный.       — Всё от недостатка сессий, — авторитетно заявляет Рома и вешается на него со спины. — А скоро у тебя их будет ух!       — Но… Арс на это согласен? — уточняет Оксана. — Вдруг он откажет? Чего ты радуешься раньше времени?       — Да кто откажет? — пренебрежительно фыркает Рома. — Блин, ну, Окс, опять двадцать пять. Не откажет. Меня больше по срокам интересует. И как это будет. Ты с нами останешься или всё же к нему переедешь? Наверное, к нему! Это ты нас покинешь что ли? Э, я так не хочу! С тобой прикольно. Но ты же будешь к нам приходить, к тому же, если Арс постоянно туда-сюда катается, то чего тебе дома одному делать, да? Значит, у нас будешь. И с домом! Блин, я тоже так хочу!       — Ты всё хочешь, — цокнув, говорит Оксана и толкает его. — Но я не совсем понимаю, почему именно Арс. Он же… ну просто дом. Даже не домина.       — Ты серьёзно? — смеясь, уточняет Рома.       Оксана ударяет себя ладонью по лбу и извиняюще гладит Антона по плечу.       — Прости, я и забыла, что ты не любишь женский пол. Просто для меня Арс он… ну хороший дом. Бесспорно хороший, но я бы с ним постоянно быть не хотела. Мне просто интересно, почему ты выбрал именно его?       — У меня с ним всегда самые яркие эмоции. И я никак не могу выкинуть его из головы. Знаешь, очень часто вспоминаю, как сижу на химии, тишина, всё такое обычное, серое, и вдруг заходит он, смотрит на меня, видит меня, меня настоящего, и жизнь после этого сразу же кардинально меняется. Это… не знаю, очень яркое, сидящее на подкорке. А главное, я ведь думал раньше о доминантах. Но так, расплывчато. И вот образцовый образ доминанта у меня был плюс-минус такого же роста, такой же комплекции, да даже таких же повадок, как Арс. Ну, как тот Арсений, которого я увидел тогда и потом на открытом уроке. Иногда он ведёт себя… просто? Как обычный человек. Много улыбается, над Пашей подшучивает. Это тоже притягивает. Он вроде и дом, но обычный человек. С ним… ну проще, понятнее. Мне всегда спокойно, когда он рядом.       — Я балдею. Дома ещё нет, а ты уже стал во много раз общительнее, — говорит Рома и душит его объятиями. — Тоха, давно было пора! Я тебе говорю, сессии — это круто. Вот на празднике у меня была домина. Такая вот с чёрными…       — Волосами и огромными зелёными глазами, — хором за него продолжают Антон с Оксаной и посмеиваются со своей же синхронности. Рома фыркает, но всё равно продолжает:       — Да-да, она самая. И девушка это вообще конфетка. Ей всего девятнадцать, а волосы-то…       — Длиннющие, прямые и шелковистые, — с придыханием говорит Оксана.       — И грудка аккуратненькая, третьего размера, — добавляет Антон.       Рома цокает.       — Да, она, — говорит он и скорее продолжает, пока его опять не перебили, — она меня завела, довела и остановила вовремя. Почти все сессии рядом со мной была. Её Маша зовут.       — Погоди-погоди, — хмурится Антон, — а вот про это ты не говорил. В смысле все сессии?       — Ты ведь был с тремя домами и двумя доминами на разных установках, — дополняет Оксана.       — Да, и это было, и потом там типа оргии было, но вот с Машей я в промежутках общался, она со мной начала и закончила. Я говорил, что во мне ещё сил много, я готов и дальше, а она, единственная из всех, взяла меня за руку и повела к автобусу. Я вот возмущался сначала, но только устроился на сиденье, отрубился сразу. И вот, по-моему, это самое классное. Я-то, правда, меры не знаю, не вижу, мне ещё и ещё хочется, а она остановила. И Арс это умеет, он видит, когда хватит. Это по смежным видно. Так что, думаю, даже если ты с ним по итогу не останешься, опыт всё равно хороший будет. Ты и сессии попробуешь, и доминанта нормального, и обстановку сменишь, а ещё Арс лучше убеждает в чём-то, чем Паша.       — Я всем домам верю, — говорит Оксана. — Да и они всегда одинаковое говорят, как можно лучше убеждать?       — Арс более строгий, — отвечает ей покладисто с большим удовольствием Рома. — Паша мягче. Когда Паша говорит — «лучше не пей», то как бы ты с ним соглашаешься, но разочек-другой-третий всё же можно. Когда Арс говорит «лучше не пей», то «разочек-другой-третий» приобретает уже окраску «ну один разочек-то ещё можно?». Я вот не люблю, когда слишком давят, я и сам решать хочу, что мне надо, что мне можно или чего лучше не делать, но кому-то больше в кайф, когда выбора не оставляют. Тохе такое больше нравится. Кто я такой, чтобы осуждать?       — Мне не нравится, когда за меня решают, — защищается тот.       — Это тебе так кажется. Ты можешь захотеть, но когда доходит до дела, то у тебя ступор. Не раз замечал. Даже на том смежном так было. Ты инициативный до поры до времени. Тобой нужно управлять.       — Не понимаю о чём ты, — упёрто и почти обижено говорит Антон.       Рома закатывает глаза, удобнее устраивается на кровати и применяет всю свою харизму, использует мимику и жесты рук, пытаясь донести до него свой заложенный в слова смысл.       — Вот представим: У тебя первая сессия с домом мечты. Что ты сделаешь? Варианты:       а) дождусь первого приказа.       б) первый упаду перед ним на колени.       в) попрошу провести такую-то сессию, которая сейчас больше подходит под моё настроение.       г) спрошу, какой реквизит нужно подготовить.       Дальше мне влом придумывать, хотя вариантов, конечно, ещё много можно наделать. И? Твой ответ?       — А что ты этим добьёшься? Я бы последний выбрала, г). Мне кажется, он самый логичный, — говорит Оксана, глядя то на Рому, то на Антона.       Рома ухмыляется, обнимает их обоих и задорно отвечает ей:       — А для меня логичен вариант в) или б), это ещё от моего настроения зависит. Если просто хочу подчиняться и по барабану, то б), а если я уже с ним напридумал что-то, то тут по-любому второй, ну, за ним который идёт. Но я это к тому всё, что Тоха-то, зуб даю, выберет первый.       Оксана смотрит на Антона вопросительно, Рома тоже, но в большей степени победно, потому что знает — прав. Антон ещё некоторое время молчит, облизывает губы и всё же кивает, соглашаясь с ним.       — Ты так хорошо в сабах разбираешься, — поражённо говорит Оксана, с неверием смотря на Рому. — Откуда в тебе это?       — Да и в домах шарю, — подмигивает он ей. — У меня, в отличие от вас, загонов просто никаких нет. Я живу, себя люблю, за ними смотрю и примеряю, что мне в кайф больше. А у вас там в голове тараканища такие, что кроме них вы никого и не видите. А Тоха тем более. Я б на месте Паши вскрылся. Тебе что ни говори, всё по одному месту. Терпения Арсу. Но говорю, я в него верю. Он из тебя что-то вменяемое вылепит. Паша начал, он закончит. Отвечаю.       — Мне обижаться или не стоит? Я не понимаю, — спрашивает Антон у Оксаны. Та пожимает плечами.       Рома закатывает глаза и говорит ему:       — Во-первых, ты сам хочешь себе дома и скоро поймёшь, что это значит. Во-вторых, я опять прав! Ты с Окси советуешься! А всё потому, что сам не можешь сделать выбор!       — Всё-таки обидеться, — задумчиво проговаривает Антон. Оксана важно кивает, соглашается.       — Да сколько душе угодно, — фырчит Рома и одним крутым толчком обеих рук сталкивает их обоих с кровати.       Это не драка, это игра, и возмущения здесь переливаются смехом, крики то наигранно злые, то шуточные, махания не хотят никого серьёзно задеть. Вскоре они все уставшие и растрёпанные валяются на полу, улыбаются потолку и рассуждают вслух, советуясь друг с другом, стоит ли идти на уроки. Рома, как всегда, решает прогулять, но вместо приставки занимает себя спортом, а точнее растяжкой, поэтому идёт искать учителя физкультуры, хотя в нынешних реалиях скорее тренера. Оксана же с Антоном идут на химию.       На уроке спокойно. Обычная атмосфера, когда доминант в своём ритме размеренно рассказывает материал, старается взаимодействовать с классом и с радостью подхватывает любую стороннюю тему, уходя от основной на добрые километры. Олег Тимофеевич очень располагает к себе, он, как Паша, донельзя открытый, добрый, улыбчивый, любит гладить, шутить, рисовать что-то на доске и давать работы на группы, и в процессе их выполения присаживаться к каждой, помогать, практически лишая надобности вычитывать решение в учебнике, тетради или даже вспоминать его, и потом очень долго хвалит всех, кто был на уроке.       В классе, как всегда, понамешано старших. Кому шестнадцать, кому семнадцать, кому восемнадцать, кому уже девятнадцать. В целом вся старшая группа, никаких новеньких, все старые пока на месте. Антон раздумывает, когда же их переведут из пансиона в общежитие, но забывает про этот вопрос, вспоминая о своём роковом уроке химии.       К сожалению, Арсений на этот раз приходит за ним только в мыслях, но и мысли достаточно объёмные и вкусные, так что он не особо расстраивается. Урок проходит мимо, даже основной темы, её название, не откладывается у него в голове. Чем больше всяких размышлений, тем сложнее даётся ему ожидание. Он уже хочет пойти к Паше и спросить, передал ли тот Арсению их утренний разговор, согласен ли тот, как всё будет дальше, не сон ли это, правда ли он пересилил себя, поддался уговорам друзей и настолько внутренне извёлся, что всё-таки сделал это и, как давно хотел, напросился на сессию, даже на много сессий, с Арсом?!       Ожидание убивает. Оно ужасное, из-за него желудок начинает болеть и еда выпадать изо рта. Антон начинает не верить в то, что сделал и выискивать вокруг себя доказательства. Рома флегматично-весёлый, поддевает его, съедает и свою порцию, и его — зачем еде-то пропадать? — пока Оксана пытается его искренне успокоить.       Под конец обеда в столовой появляется Паша. Антон с трудом удерживает себя, чтобы не пойти к нему за выяснениями, но вскоре в этом отпадает всякая необходимость — Паша сам идёт к нему со своей любимой улыбкой на губах.       — Минут через тридцать зайди ко мне, хорошо? — говорит он мягко.       Антон провожает его спину благодарным взглядом, но эти полчаса в собственной комнате превращаются для него в пытку. Он высчитывает каждую минуту, постоянно смотрит на часы, и ни Рома, ни Оксана никак не могут его отвлечь. Он буквально ничего не делает в ожидании, из-за этого каждая проходящая минута растягивается вдвое.       Возле Пашиного кабинета он замирает, занеся руку над дверной ручкой. Выравнивает дыхание, пытается собраться, но так и продолжает стоять в лёгкой трясучке от волнения. Его накрывает страх, душит желание поскорее попробовать на себе что-то… новое. Да, в его случае по-любому новое. Прям как будто бы нормальный саб!       Вдруг на его руку ложится другая, с чёрным браслетом на запястье. Вместо сверкающих колец появляется один единственный серебренный перстень с тёмным камнем. Антон замирает, его дыхание тоже, он узнаёт эти жилки, эти венки, эти изгибы. Резко поворачивает голову.       Так и есть. За ним совершенно спокойный с лёгкой насмешкой и добрым переливом в ярких голубых глазах стоит Арсений. Уголок губ чуть приподнят, брови немного сведены вместе, тёмные волосы слегка растрёпаны. Всё в нём в лёгкой степени, и Антону становится с ним очень легко. Он выдыхает.       — Я тебе уже говорил, — бросает Арсений, надавливая на его руку, открывая тем самым дверь, — не стой, а входи. Тебе нечего бояться.       — Я и не боюсь, — тихо отвечает Антон.       — Да? И чего тогда стоишь под дверью? Входи, солнце, нам есть о чём поговорить. О, Паш, ты уже поел?       Паша сидит за столом со сложенными паутинкой руками, немного горбится, много улыбается, в знак согласия только кивает и дополнительным кивком приглашает их занять диван. Антон садится, как и в первый свой раз в этом кабинете, поближе к краю и к выходу, пока Арсений занимает место, тоже, как в первый раз, с другого конца этого дивана, вместе со своей любимой кружкой.       — Чай будешь? — спрашивает он, размешивая свой, уже заваренный парой минутой ранее.       Антон наблюдает за его движениями и отказывается мотком головы от предложения. Косит глаза на Пашу, но тот даже не смотрит в их сторону, что-то пишет в бумагах.       — У Паши там свои дела, — объясняет Арсений, поглаживая свою кружку, потом коротко улыбается, смотрит Антону ровно в глаза и говорит: — Так что мы можем с тобой поговорить по душам. Мне Паша передал, что ты хочешь, чтобы я стал твоим постоянным, это правда? Почему? Ты ведь даже меня не знаешь. Жизнь, работа, сессии — это всё абсолютно разные вещи, ты ведь понимаешь это?       — Если Вы не х…       — Нет, Тош, не в том дело, — со вздохом говорит Арсений и наконец ставит свою кружку обратно на стол, не сделав из неё ни одного глотка. Поднимает на него серьёзные с вкраплениями мягкости глаза и продолжает: — Я переживаю именно за тебя, а не за себя. Воображение всегда преувеличивает реальность. Я, грубо говоря, боюсь тебя расстроить. В сессиях для меня всё понятно, но в жизни у меня не было ни одного постоянного, да и с моей работой очень переживаю, как бы ты не стал ревновать меня к другим, к свободному времени, в целом к работе. Я про это. И я тебя не отговариваю, просто хочу понять, всё ли ты обдумал.       — Но ведь всегда можно вернуться обратно, да? — спрашивает осторожно Антон и косится при этом на Пашу.       Паша немного хмурит лоб, но не отрывается от своего занятия, его голова всё так же наклонена над бумагами, и он что-то упорно продолжает писать. Арсений же некоторое время молчит со слабой улыбкой на губах и наконец отвечает:       — Да. Можно. Другое дело нужно ли на это тратить время и силы. Если да, в таком случае обсудим некоторые формальные вопросы. Если же нет, можем обсудить что-то другое, попробовать нечто похожее на сессию. В общем, выбирай, что хочешь. Даже не так, скажи, что хочешь.       Антону становится тяжело, когда он слышит «выбирай, что хочешь», но это чувство пропадает после следующих слов. Просто сказать легче, чем делать полноценный выбор, который может сильно что-то поменять. Невзирая на то, что суть в данных обстоятельствах одна и та же. Просто слово «выбор» само по себе тяжёлое, оно к чему-то обязывает, тогда как «сказать» — обыденное, простое, легкомысленное в некотором смысле. Антон и говорит:       — А что будет, если «да»? Не один раз, а в целом? И когда в ином случае я попаду в общежитие?       — Мгм, нескоро, — задумчиво отвечает Арсений. — Тебе всего семнадцать. Ещё, как минимум, один учебный год. Там тебе исполнится восемнадцать, ты поучаствуешь в празднике Лета, и тогда, вероятно, выпустишься из пансиона.       — То есть не меньше года, — говорит Антон. — Здесь очень скучно.       — Может, ты просто не нашёл себе интересного хобби?       — Не нашёл. Нормальные фильмы здесь заблочены, другие ресурсы тоже. Меня окружает одна БДСМ-атрибутика, но я не могу заниматься ничем, с ней связанным.       — Это ведь пока. По меркам остальных сабов ты крайне мало…       — Нахожусь в «правильном» окружении. В своём, — закатывает глаза Антон, предчувствуя дальнейшее исправление. — Я… я не хочу. Не хочу так больше, — он смотрит почти с мольбой на Арсения и чуть тише договаривает: — Ты нашёл меня, увидел, поменял мою жизнь. Сделай это ещё раз. Всегда ведь можно откатиться назад, но мне, правда, хочется немного… твоего влияния, — заканчивает он с заминкой и ещё более проникновенно смотрит в глаза Арсению. Видит в них отклик, понимание.       — Каждый раз, когда вновь тебя вижу спустя какое-то время, удивляюсь, как ты меняешься, — спустя почти минутное молчание тепло отзывается Арсений. — Каким запуганным крольчонком ты был в начале, любопытным щенком на празднике, и, честное слово, обворожительным котёнком сейчас. Убери свои кошачьи глазки, не нужно меня так подкупать. Я просто хотел убедиться, что ты серьёзно этого хочешь, — усмехается он и расслабляется. Антон не замечал за ним напряжения раньше, но отлично замечает то, насколько свободно вдруг ему становится, что даже кружка с остывшим чаем вновь появляется в его руках, и на лице вырисовывается практически безмятежность с максимальным радушием, которые бывают у Паши на сеансах. — Если что, я предупреждал. В жизни я веду себя иначе. Давай обговорим детали. Мне нужно будет оформить на тебя домство, это займёт день. Но есть ещё один важный момент: сегодня вечером, в крайнем случае завтра утром, тебе нужно будет встретиться с психологом из ФДиСа. Он приедет сюда, вы просто поговорите. О чём — не знаю. Вероятнее всего, он просто, как и я, убедится, что ты сам хочешь стать моим сабом, а не, к примеру, я тебя заставляю это сделать. Бояться нечего, провалить ничего ты не можешь. Если хочешь, чтобы я был твоим домом, я буду. Считай, Тош, уже. Рад?       Антон кивает и замирает, когда Арсений вдруг начинает шебуршить его волосы. Дыхание опять сбивается, как тогда, перед дверью, и мысли сбегаются в кучку, путаясь между собой.       — Прекрасно. Тогда завтра я тебя заберу. Не знаю в котором конкретно часу, может, ближе к вечеру, может даже утром. Смотря, как освобожусь. Можешь начать собирать вещи или дождаться меня, как хочешь.       — А я… перееду к тебе?       — Да, солнце, — с нежным смешком отвечает Арсений. — Именно это и будет. Или ты хочешь остаться в пансионе?       — Нет, не хочу. Просто спросил. А сюда я?..       — Когда захочешь. Твоя комната сохранится за тобой ещё, думаю, до конца лета. Там посмотрим, как пойдёт. Тебя никто не выгоняет.       — Но как… — Антон прочищает горло, морщаясь от недавнего осознания, которое теперь неожиданно сильно окрашивается в синий — цвет самого горячего участка пламени. Страх остаться на улице в одиночестве, быть где-то без доминанта. И договаривает, осторожно и чётко выговаривая каждое слово: — Как я буду сюда добираться? Я же не могу отвлекать тебя от работы.       Арсений мягко улыбается.       — Договоримся, думаю. В любом случае, у тебя здесь друзья. Когда я смогу, буду завозить тебя самостоятельно, в другое время будешь кататься на такси. Я только переживаю, что в первое время тебе будет немного одиноко. Здесь очень много людей, ты, верно, уже привык ко всему подобному. А у меня дома ты будешь либо со мной, либо один.       — А… сессии?       — В тебе так много вопросов. Всё будет, Тош. Куда ты торопишься? Не переживай, мир не рухнет, если ты будешь чего-либо не знать. Сначала ознакомишься с моей квартирой, комнатой для сессией, реквизитом, который у меня есть, потом… потом это обсудим, здесь слишком много есть, о чём говорить. Не хочу распалять твоё и так весьма бойкое воображение. Ты ведь так любишь надумывать, да?       — Ничего я не надумываю, — отвечает с вызовом Антон. — Мне просто интересно.       — Немного терпения и всё будет. Чего ты такой голодный?       — Заебался кушать завтраки.       — Какой, — Арсений облизывает губы, — какой ты резкий, Тош.       — Ничего не резкий, но это…       — Нет, очень резкий, — перебивает его Арсений. — Не понимаешь, что иногда нужно просто потерпеть или подождать. И, — с нажимом дополняет он, когда Антон хочет что-либо возразить и уже открывает для этого рот, — не слушаешь. Мы ведь не просто так чего-то просим от саба, да, солнце?        Антон медленно кивает и больше не хочет ни о чём говорить. Как-то разом от этого незатейливого давления у него испаряются все вопросы, он продолжает просто смотреть на Арсения и ожидать продолжения.       Арсений вновь облизывает губы, кивает и говорит в приблизительно той же серьёзно-приказной манере, но всё же с отчётливым намёком на обычный разговор:       — Будешь умничкой для меня, дожидаешься спокойно завтрашнего дня и переезжаешь ко мне. Остальным займусь я. Психологу отвечай честно, на любой вопрос. Как ответил бы мне или Паше. Мы договорились?       Антон кивает — по-другому и не может сделать. Уголок губ Арсения поднимается в улыбке, он тоже кивает, осушает одним залпом свою кружку с чаем и тихо ставит её обратно на стол. На этом разговор заканчивается. В кабинете вдруг объявляется магическим образом испарившийся до этого Паша, хотя он просто начинает говорить, отложив от себя все свои бумаги.       — У тебя больше нет вопросов? — уточняет он ласково у Антона.       Даже если вопросы есть, тот не может их вспомнить в данный момент, поэтому машет головой и дожидается, пока его отпустят словами.       — Можешь тогда идти, а я ещё немного с Пашей поговорю, — бросает Арсений, поднимаясь с дивана. Антон поднимается практически одновременно с ним, кивает и спешно покидает кабинет.       Становится легче. Всё же, а с Арсением, хоть и понятно, уютно, но сложновато. Антон только за дверью начинает нормально дышать, первое время лёжа на той спиной с закрытыми глазами. Рома в некотором смысле прав, выводит он для себя. Арсений — не Паша. Совершенно. Что Паша доносит мягко, двести раз перебирая разные формулировки, лишь бы донести свою мысль, Арсений говорит в лоб и, если его не понимают, не слушают, переходит на доминантский голос. Чуть строже нормы, обычного состояния, и все силы на протест, все вопросы и даже тревоги разбегаются от него в страхе, оставляя голову пустой. Возможно, Рома прав во всём, — раздумывает Антон и наконец идёт в свою комнату, где его уже ждут.       Он рассказывает всё Роме с Оксаной, наверное, даже больше, потому что ему вдруг очень хочется быть более открытым. Свои порывы, как учили, он не сдерживает, разговаривает много, а потом столько же лежит на полу головой на чужих ногах, слушает мечтания Ромы о его «идеальном», наслаждается незатейливыми перебираниями собственных волос Оксаной и рассматривает комнату, запоминая её детали.       Ему, конечно, сказали, что она за ним остаётся на какое-то время, и всё в таком духе, но на него вдруг всё равно накатывает меланхолия, просыпается тяга к вещам, к воспоминаниям, ему хочется всё запомнить, запечатлеть и отложить в памяти.       Комнатка ведь по сути обычная, невзрачная в некотором смысле. Ни плакатов на стенах, как у Ромы, ни какого-то особого дизайна. Всё сохранило свой первоначальный вид. Белый потолок, светлые тёплого тона обои, яркий ламинат с самым дефолтным тонким ковром, — Вот у Ромы, так как он обожает, играя, сидеть на полу, ковёр большой и пушистый. И цвет у него забавный, голубой с вкраплениями розового, будто бы вязаный бабушкой, с очень длинным толстым ворсом. — Шторы песочно-серые, постельное бельё, — он сам выбирал — нейтральное. Тоже ничего о нём не говорит. Не светлое и не тёмное, без ярких рисунков, надписей, без известных персонажей. А всё равно в ней уютно. Тесновато, но уютно. В шкафу много одежды — вот, к чему у него, действительно, страсть. И в ящичке стола куча украшений — вторая любовь. И… больше ничего? В приставку он всегда играет у Ромы, а смотрит фильмы и слушает музыку, если не в общей комнате, то у Оксаны.       Не прижился, выводит про себя Антон. Не обжился он ещё здесь, а уже уезжает. И искренне надеется, что хоть там осядет по-настоящему. Он… не любит Арса, как в человеческих фильмах и книгах, скорее вожделеет его, как саб дома и как потерявший своих родителей ребёнок. Да и, Антон ни разу не замечал, чтобы тема любви как-то особо поднималась среди сабов. Будто им не нужно и не хочется любить. Даже Оксана, мечтающая о чём-то подобном, в своих выражениях употребляла слова: «дом», «уют», «постоянство» и тому подобные. Не «чувства» и «любовь». Сабы не любят, они сходят с ума и подчиняются. А домы… блин, а Антон не знает. Он реально не знает, что у них в голове.       Он лежит с сигаретой на Оксаниных бёдрах и спрашивает это у Ромы, как у самого просвящённого среди них.       — Любовь — это страсть, переросшая в привычку, — пожимает тот плечами, поджигая сигарету и себе. — Когда влечение остывает, а расставаться не хочется.       — Но ты не отвечаешь на мой вопрос, — говорит Антон.       — Когда ты уже поймёшь, что в сессиях решает саб, а? И в жизни тоже. Если ты захочешь сменить дома, то ты его сменишь. Если захочешь остаться, то останешься. Дома в любом случае влечёт саб. Он в любом случае привыкает к твоему решению. Так что — любишь ты, любит он. Это же элементарно.       — Я не думаю, что чувства работают именно так, — говорит Оксана. — Нельзя полюбить того, кто тебе не нравится.       — Вопрос времени, — флегматично заявляет Рома. — Другое дело — зачем терпеть, когда вокруг полно других вариантов? И третье дело — зачем вообще любить кого-то одного? Да и просто кого-то любить. Я не хочу. Это скучно. Это привязывает. Закрывает новые пути. Не люблю, когда меня сковывает что-то, кроме цепей и верёвок. А это чувство сковывает.       — Есть такое, — соглашается Оксана. — Но в какой-то момент, думаю, я всё равно приду к кому-то одному.       — Не могу сказать того же.       Антон молчит, обдумывая то, что они сказали, курит, рассматривая дым, и негромко говорит им:       — Небраслетные любовь возносят. Во всех фильмах и книгах любовь — это нечто трепетное и прекрасное, самое восхитительное чувство на свете, из-за него идут на огромные жертвы, меняют свою жизнь, плачут, радуются, умирают. А для…ммм…       — Не можешь сказать «нас»? — хмыкает Рома. — Блин, Арс с тобой свихнётся точно. Ну и ладно, пусть наслаждается. Это так глупо умирать ради какого-то чувства, не находишь? Самое, как ты там сказал, трепетное, прекрасное, восхитительное чувство — это спейс. А остальное на его фоне как-то блекнет. У нас сабспейс, у домов домспейс. А любовь вещь второстепенная и иногда очень мешающаяся. После твоих слов даже кино человеческое смотреть отпало всё желание. Его и так не было, но теперь оно в отрицательном виде. Это ж какая там должна быть тягомотная скукотища.       — Они тоже вызывают эмоции. Яркие эмоции, — говорит Антон. — И хорошие, и плохие. Могут заставить плакать или смеяться.       — Наши фильмы тоже, и? Если люди в какой-то момент решат, что любить друг друга скучно, то они будут возвышать какое-то другое чувство. Жалость. Скупость. Гордыню. Да что угодно. Хоть ту же самую любовь, но по отношению к… не знаю, машинам. Еде. Спорту. Это всё мода. Можно прожить и не любить. Жизнь потеряет одну из миллиона красок. Какое горе?! Нет. Зачем ты вообще завёл эту тему? У тебя уже на Арса грандиозные планы? Между прочим, сабы часто меняют домов. Им с одним становится скучно, так что ты губу не раскатывай. Сейчас помечтаешь, а потом ещё столько же загоняться будешь, а куда это мои чувства пропали, а как же так?       — Ты такой токсик иногда, Ром, — говорит Оксана. — Антон просто спрашивает, а ты на него нападаешь сразу. Не забывай, его слишком долго растили по человеческим ценностям. Они, хоть и другие, но имеют место на существование.       — Я для его же блага, между прочим, говорю это. Прости, Тох, но мы не первый месяц крепко дружим, и я знаю, что каждый раз, когда ты начинаешь о чём-то думать, у тебя хуйня случается. Ты от Паши просто не выходишь. А потом сидишь и жалуешься, что вы с ним одно и то же обсуждаете. И здесь будет также.       — Может, тебе вместо Паши идти школьным психологом? — язвит Оксана. — Вон, как разбираешься хорошо.       — Не в том дело. Я, как что не скажу, вы оба обижаетесь на меня, убегаете, плачете. Разбираться я могу в чём угодно, а вот доносить это нормально — сорян, как говорится. После разговоров с Пашей вы ещё ни разу так себя не вели. Не смею претендовать на его место. И вообще, работать — фе. Пусть дом работает, а мне к чему?       — Неужели, — спрашивает Антон, — ты никогда не хотел… не знаю, стать независимым? В материальном плане, как минимум. То есть заработать себе на тот же самый телефон, на еду и так далее.       — Нет. А зачем? Вот, блин, Тох, я тебя понимаю, но иногда не понимаю. Дома легче понять, чем позднего. Какой вообще кайф в работе? С небраслетными? Что на этой работе вообще нужно делать?       — Смотря, какая работа.       — А какая есть?       Антон задумывается, какая в целом существует работа, уже хочет что-то ответить, но вдруг и Оксана задаёт вопрос, который ставит его в тупик. Она спрашивает:       — Где мы можем работать?       «Мы» — сабмиссивы. Антон моментально выстраивает аналогию, но зависает над ответом, потому что в его голову не лезет абсолютно ничего. Он даже гуляющего по улице саба никогда не видел, а работающего тем более. Даже если те и работают, то они, вероятно, скрывают свой браслет, чтобы им не докучали небраслетные коллеги. Продавцом в какой-нибудь дешёвый магазин саб вообще пойти не сможет, его там просто с грязью смешают. В педагогику идти идея плохая — ученики домы будут ими крутить, как хотят, а небраслетные подшучивать, не слушаться. Да и вообще на любой работе Антон находит риск того, что саба просто затравят коллеги, и ему от этого вдруг становится невыносимо грустно. Оксана осторожно касается его локтя, напоминая о себе и своём вопросе, из-за чего Антон дёргается, как пробудившийся от дрёмы, смотрит то на Рому, то на неё, но в его голове всё равно продолжают крутиться не самые лучшие мысли. Он довольно слабым, можно даже сказать потерянным, голосом говорит, что не знает.       Этот вопрос не даёт ему покоя, поэтому, чтобы себя не терзать, он покидает друзей и идёт к Паше, надеясь, что тот уже закончил все свои основные дела и сможет ответить ему. Потому что ни другие сабмиссивы, ни интернет не смогут этого сделать, ответы на такие вопросы знает только доминант. Наверное, даже необязательно Паша, но Антон привык со всем бегать именно к нему. И теперь идёт к нему, но не доходит до двери полтора метра, как та распахивается, и из неё выходит прощающийся с Пашей Арсений. Стоит тому обернуться, они встречаются глазами, и Антону от этого становится не по себе.       Прошёл час или два с их последней встречи.       — Так, солнце, и что у тебя уже успело случиться? — спрашивает Арсений саркастически, на его лице приподнимаются брови, а настроение глаз меняется на какое-то неопределённое, какое Антон никак не может расшифровать. И уже даже не хочет расшифровывать, узнавать ответы, ему теперь хочется обратно к друзьям, но не успевает он что-либо ответить и устроить свою попытку побега, то есть сделать хотя бы банальный шаг назад, Арсений его ловит, перекидывая руку через плечо, и подтягивает к себе. Они начинают идти в сторону выхода на улицу. — Говори давай, Тош. Или ты успел забыть, что теперь я твой дом?       — Мой личный куратор? — нервно хмыкает Антон, косясь в его сторону.       Арсений делает тоже самое, только не нервно, улыбается уголком губ и незатейливо отвечает:       — Типа того. Так что колись, чем уже полна твоя неутомимая головка. О чём хотел сказать, спросить или что хотел попросить на этот раз?       Антон останавливается и смотрит на него не то растерянно, не то с вызовом, он и сам не определился ещё, а потому выглядит это всё же больше потерянно. Арсений вздыхает, шебуршит его по волосам и чуть мягче говорит:       — Я не хочу тебя задеть, Тош. Мне, правда, интересно, что с тобой приключилось на этот раз. Расскажешь?       — Я вообще-то к Паше шёл.       — Ты ему доверяешь больше, чем мне? Так нам с тобой отношений не построить. Уверен, на что может ответить он, могу ответить и я. Или ты не хочешь меня обидеть?       — Нет. Не в этом дело, — говорит Антон и вздыхает, принимая, что выхода у него нет. Он задаёт свой вопрос и рассказывает коротко, как к нему вообще пришёл, опуская некоторые детали, связанные напрямую с Арсением. Тот в свою очередь немного хмурится и выглядит задумчиво, но с уклоном в тяжёлую, неприятную думу. Ответ выдаёт не сразу, только когда за ними закрываются двери пансиона, и в лицо начинает светить солнце.       Они останавливаются недалеко от входа, и тогда разговор наконец продолжается.       — Понимаешь, Тош, — облизывая губы, неспешно начинает рассказывать Арсений, — сабмиссивы обычно не работают. Их полностью содержит доминант или ФДиС, так что в этом просто нет необходимости. Вы можете заниматься своими делами, именно поэтому очень важно в пансионе найти себе хобби и друзей. Чтобы тебе не было скучно, пока твоего доминанта, в нашем с тобой случае меня, нет рядом. Да и для устройства на нормальную работу необходимо высшее образование, а его ещё получать несколько лет, учиться среди людей и оборотней, да и учёбу придётся посещать без своего доминанта, он ведь занят на работе. Сама учёба тоже много сил занимает… И поступить изначально в ВУЗ, учитывая всю конкуренцию между домами, альфами, омегами, ну и людьми, тоже задача не из простых. И я не про то, что это сложно, а вы глупенькие, просто в этом ведь нет необходимости.       — Но, — Антон задумывается, как ему верно обратиться, и всё-таки произносит: — Арс, я это, вроде как, понимаю. Но вот, если учесть это всё, где всё же саб может работать?       — Какое образование получит, по тому направлению и сможет найти подходящую работу, как и все остальные небраслетные, и работать. Обычная работа, но нужно быть готовым к постоянному контакту с людьми и оборотнями, к тому, что у саба с домом просто не совпадут графики, и они из-за этого не смогут видеться или будут делать это крайне редко, что саб может начать слишком выматываться на работе, из-за чего его не хватает на сессии, вследствие чего у него развивается ломка. В общем, можно найти довольно много подводных камней.       — То есть работать мне нельзя?       — А ты хочешь? — скептично тянет Арсений и вновь подтягивает его к себе поближе за плечо. — Тош, мы ещё даже жить вместе не начали, а ты от меня уже хочешь куда-то сбежать. И работать тебе никто не запрещает. Только, если ты хочешь это делать, уже сейчас выбери направление, ВУЗ, предметы для сдачи экзаменов, нужно будет тебе график такой построить, чтобы ты обязательно ходил на эти уроки…       — Я не, — перебивает его Антон, — я не говорил, что хочу. Просто задумался и…       — Ты так любишь думать, но давай делать это вслух вместе со мной, хорошо? Так я сразу смогу ответить тебе на все вопросы. Они у тебя ещё остались, кстати? По поводу переезда ко мне или психолога?       — Наверное, нет. Просто ожидать его сегодня-завтра, отвечать честно, а потом ждать, когда ты меня заберёшь.       — Умничка, — говорит Арсений с улыбкой, шебуршит его волосы, быстро чмокает в лоб, так, что тот даже понять ничего не успевает, и уходит от него к воротам, на ходу махая и говоря: — Тогда до завтра, Тош. Не волнуйся, не накручивай себя, всё будет хорошо. Вот увидишь. Пока.       Антон растерянно глядит ему вслед до тех пор, пока за ним не захлопывается калитка. Он ещё стоит некоторое время, осознавая, что конкретно произошло и о чём был их разговор, но солнечный свет бьёт ему прямо по глазам, да ещё и жарит, мешая сосредоточиться, поэтому мысль нормальная у него не формулируется, а вот желание и дальше стоять в образе верной собачки пропадает, и он идёт к Паше, но на полпути меняет траекторию и направляется к друзьям.       У Паши ему делать нечего.       А вот с Оксаной и Ромой он сидит до самого ужина, смотрит с ними фильмы, играет в приставку, обсуждает всякий школьный бред, а по большей части слушает их впечатления от практики по БДСМ, незаметно впитывая их в себя. Ему страшновато участвовать в сессии, но Оксанины слова, что доминант всё знает и всё сделает его каждый раз успокаивают. Он понимает — достаточно просто довериться, и не просто понимает, а готов это исполнять.       На ужине в столовой его находит Паша и просит зайти в его кабинет минут через пятнадцать, не объясняя зачем. В прошлый раз там его ожидал Арсений, а теперь, догадывается Антон, может ждать тот самый психолог из ФДиСа. Перед ним он тоже волнуется, но уже по-другому. Как перед чем-то неизведанным. Подобное состояние у него было, когда им пришлось ехать в больницу для диспансеризации. Последнее, в итоге, закончилось довольно хорошо, и Антон надеется, что разговор с незнакомым доминантом тоже не будет для него каким-то сложным и морально выматывающим.       Они садятся в кабинете Паши, только вдвоём. Антон по-привычке занимает своё место на диване, а приглашённый психолог устраивается напротив него.       Выглядит этот работник ФДиСа весьма просто и опрятно. Короткие волосы, серьёзные с мягким оттенком глаза, ровная улыбка, прямая осанка и простой серый официальный костюм с бежевой рубашкой. У него довольно низкий, но звонкий голос, отчётливо раздающийся в ушах. Антон перед ним робеет и закрывается, неохотно представляясь и, привирая, говоря, что всё в порядке.       — Ты боишься только меня или тебя все незнакомые доминанты так напрягают? — уточняет спокойно психолог. Он представляется Анатолием Сергеевичем, но, как и другие, просит выбирать удобный вид обращения самостоятельно. Антон не хочет переходить на «ты» с этим незнакомым ему мужчиной сорока лет, слишком уж велика разница и, в целом, пропасть между ними.       — Я никого не боюсь, — огрызается он. — Мне просто немного некомфортно общаться с тем, кого я не знаю.       — Понятно. Как же тогда прошёл твой праздник Лета? Ведь на нём должно было быть много незнакомых тебе доминантов.       — Их и было, — подтверждает Антон с вызовом. — Зачем мы говорим о празднике?       — А о чём ты хочешь поговорить?       — Это ведь Вы приехали сюда для этого. Я Вас не вызывал.       Анатолий Сергеевич смотрит на него долгим нечитающим взглядом, кивает и мягче говорит:       — Понимаешь, завести себе постоянного доминанта — это очень серьёзный шаг. Мне интересно, что тебя побудило это сделать, не было ли это давление третьей стороны, как ты в целом относишься к выбранному доминанту, к другим. Заодно я смогу понять, есть ли у тебя какие-то другие сложности, вопросы. Ведь ты сейчас перейдёшь из-под опеки пансиона под опеку одного конкретного доминанта. Тебя такое точно устраивает? Знаешь ли ты, к кому, куда и как можно и нужно обращаться, если с тобой вдруг что случится? У кого просить помощи, к какому психологу обращаться? Все подобные моменты. Я не хочу что-то в тебе менять, только собираю у тебя необходимые мне сведения, чтобы верно оформить домство, и просвятить тебя во все детали.       — Но почему этого не могут сделать Паша и Арс?       У Анатолия Сергеевича незаметно приподнимаются брови, Антон замечает это только потому, что слишком пристально наблюдает за его лицом, всё от нервов, иначе он был даже не увидел никакого изменения. Ему хочется поймать этого доминанта на лжи или ещё на чём-либо, а вообще он просто его немного побаивается и не доверяет ему, но, конечно, никогда в этом не признается.       — Ты с ними тесно общаешься. Нужно иметь и взгляд со стороны. К тому же, насколько мне известно, они находятся в приятельских отношениях друг с другом, из-за чего они могут быть необъективными.       — А Вы ничего не знаете, так что Вы — ещё более необъективны.       Анатолий Сергеевич сдержано вздыхает.       — Я ведь не нападаю на тебя и ни в чём не уличаю, тебе не зачем защищаться. Расслабься, пожалуйста, Антош. Я не причиню тебе вреда.       — Я не понимаю, зачем ходить вокруг да около. Если Вам есть, что сказать, так говорите. Но Вы у меня спрашиваете какие-то посторонние вещи.       — Но если я спрашиваю, значит, мне это надо, не так ли? — его лицо опять немного искажается: поднимается одна бровь, и ещё чуть-чуть другая. В остальном же явных изменений в мимике нет, а по глазам Антон теряет возможность определить эмоции говорящего, как часто у него бывает со взрослыми доминантами.       — Зачем Вам это нужно?       Анатолий Сергеевич достаёт небольшую чёрную записную книжку и чёрную блестящую в искусственном свете ручку, кивает, прочищая горло, делает пару росчерков, будто пишет не слово, а всего букву или две, и вновь обращается к Антону, направляя свой непробиваемый спокойный взгляд ему прямо в лицо, в глаза.       — Ты, верно, знаешь, что нам, доминантам, очень важно ваше здоровье. Здоровье каждого сабмиссива. Ментальное и физическое, любое. По моей информации, ты не так давно поступил в пансион, у тебя очень консервативные родители, отрицательно относящиеся к сабмиссивности, а ещё ты не участвуешь в смежных уроках и даже в обычной практике по БДСМ. Меня печалит такой расклад. Ты явно провёл недостаточно времени здесь, в окружении себе подобных, ещё не полностью освоился с этим, но уже хочешь, надеюсь, что хочешь самостоятельно, а не под чьим-то влиянием, поменять своё окружение на одного конкретного доминанта. С учётом всего твоего опыта в сессиях, я вывожу, что тебе ещё рано участвовать в чём-либо подобном полноценном. Ты это всё понимаешь? Твой психолог и доминант, которого ты выбрал, это тебе рассказывали?       Антон чувствует на себя сильное давление, которое своей мощью задевает ещё и стоящих, — в воображение, конечно, — за его спиной Пашу и Арсения, из-за чего ему ещё сильнее хочется защищаться, нападать, и зажиматься в угол.       — Мне не нравится такое, — говорит он напряжённо. — Я не хочу этих уроков и практики с какими-то домиками. Я не знаю, как это будет с Арсением, но… с ним не может быть плохо. А Вы хотите убедить меня в обратном.       — Не хочу, — легко кидает Анатолий Сергеевич и едва-едва пожимает плечами. — Ты доверяешь только ему, получается?       — Всем доверяю, — фыркает Антон.       — Мгм, понятно. Хорошо, а согласился бы ты поучаствовать в сессии, скажем, с Пашей и со мной.       — Но у Паши есть постоянный, а Вас я не знаю!       — Если Пашин партнёр согласен на совместную сессию, оргию, или просто разрешает ему провести что-то на стороне, то не вижу в этом проблемы. В своей кандидатуре тоже не вижу проблемы, ведь я не говорю про совместное сожительство, а просто спрашиваю про одну сессию. Необязательно хорошо друг друга знать, чтобы её провести. Тебе достаточно просто сказать, какие у тебя есть пожелания, кинки и сквики, какие, возможно, фобии ещё крепки в твоём сознании, и тогда у нас может получиться хорошая сессия. И я спрашивал про двойную. Одновременно со мной и с Пашей.       Антон округляет глаза, фантазируя нечто подобное, сильно хмурится и вбивается спиной в диван. Для него это всё равно дико. Занятый и чужой доминант будут творить с ним какие-то постыдные вещи. Безобразие. Он машет головой.       — Я не хочу такую сессию, — отвечает он.       — Почему же? Что тебя смущает?       — Да всё! Я… — Антон теряется, собирается с мыслями, Анатолий Сергеевич как раз даёт ему на это время, и всё же говорит: — Я признаю, что ещё не полностью понимаю, как быть сабом. Я вижу, как думают другие. Рома меня часто не понимает, мы из-за этого, из-за глупостей всяких, ссоримся с ним постоянно. Я это всё понимаю, честно. Я не такой, каким вы хотите меня видеть. Но я, правда, не хочу всего этого… оргий этих, секса с незнакомыми домами, я не… не понимаю и не хочу понимать, как может быть полноценным уроком — сосание игрушечных хуёв, — Антон морщится от подобной формулировки, но скорее продолжает говорить, пока ещё помнит сидящую в нём мысль, — Мне этого всего не хочется. Здесь в пансионе всё слишком… Да просто слишком.       — Я правильно понимаю, что с Арсением ты не будешь проводить сессии?       — Я… этого не говорил.       — Ты хочешь с ним сессии?       — Да…       — Но они же тебе не нравятся.       — Нет, я не так говорил, — машет головой Антон, начиная общаться преимущественно с полом, то есть смотреть куда-то между своими ногами и ногами доминанта, параллельно перебирая в пальцах собственные украшения. — Я хочу сессий. Но не хочу таких, которые проводятся в пансионе.       — А в чём, на твой взгляд, разница?       — Во всём! В том, с кем они проходят и как. И где.       — Антош, на меня посмотри, — просит Анатолий Сергеевич, и Антон, хотя и не хочет, поднимает на него свой взгляд. — Спасибо. Можешь мне ещё подсказать, как ты пришёл к тому, чтобы твоим домом был Арсений? Можешь с предысторией, я не тороплюсь. Мне интересно послушать, почему именно он и что тебя сподвигло попросить это у твоего психолога, хорошо?       Антон на взводе, ему немного страшно, он в целом теряется в пространстве, а потому просто вздыхает, расслабляется, уплывает по волнам вопроса и послушно перессказывает довольно много этапов своей жизни, которые искренне считает личными, но видит сейчас необходимость поделиться ими. Он знакомит чужого человека со своей жизнью, представляет своих друзей, родителей, прошлые будни, немного переживает по поводу той жизни, которая закончилась в момент, когда Арсений перед всем классом раскрыл его сущность, но всё равно много его хвалит просто за то, что тот первый был рядом и вытащил его из того болота, в которое он скатывался всё больше и больше, боясь себя и своих желаний, боясь реакции родителей и близких знакомых. По итогу Анатолий Сергеевич не перебивает и даже вопросов не задаёт, делает параллельно рассказу несколько записей, слушает на вид крайне внимательно, возможно, заинтересованно, по нему толком непонятно, и говорит, как бы заключая:       — Тебе с ним будет лучше?       Антон соглашается очень даже спокойно и искренне, отчасти вымотанный разговором и умиротворённый тем, что к нему не лезут, а, действительно, просто выслушивают. Анатолий Сергеевич кивает и говорит дальше:       — Думаю, личные моменты вы с Арсением обсудите сами, и тебе не понравится, если я в них полезу, поэтому опустим их. Но хочу, чтобы ты знал и был уверен в том, что ты всегда можешь уйти от него, что бы между вами не происходило. Если ты начнёшь чувствовать от него какое-то некомфортное для тебя давление, начнёшь уставать или скучать с ним, обратись к психологу из ФДиСа, в Сабвижн есть вкладка: «помощь», ты её, возможно, видел. Там всегда есть все горячие номера и онлайн поддержка. Помимо этого тебе могут помочь Ангелы Помощи, если вдруг у тебя возникнут какие-либо сложности с сессиями. Ничего не бойся, не откладывай в дальний ящик. Возникло неприятное чувство, сразу обращайся к психологу и узнавай, что делать дальше. В себе ничего не держи. Помимо этого ты переедешь к Арсению, вы будете жить вместе. Если что-то из вашей совместной жизни тебя не устраивает, также можешь говорить об этом. Конечно, ты всегда можешь обратиться и к Паше, и к любому другому дому, но, так как ты уже не будешь привязан к пансиону, лучше всё же обращаться к другому психологу. Тебе его назначат один раз, в дальнейшем в основном будет он. Он, конечно, может заболеть, уволиться, уйти в отпуск и так далее, так что всегда есть небольшая вероятность, что у тебя сменится психолог, но не бойся этого. Все доминанты максимально открыты и настроены на помощь вам. Могу у тебя уточнить ещё пару отстранённых моментов? — на слабый кивок он задаёт первый вопрос:       — Ты говорил, что сбегал, когда только оказался в пансионе. Сейчас не хочешь это сделать?       — Нет.       — Почему? Что-то изменилось?       — А зачем? И там… ну, не вижу смысла, и одному как-то не хочется.       — Когда ты останешься один в квартире Арсения, не захочешь вновь повторить что-то такое и пойти гулять по городу в одиночестве?       — Я… — Антон прочищает горло, задумываясь. Ему немного страшно отвечать, ведь он понимает, что со всей этой гиперопекой правильным ответом будет категоричное — «нет, не захочу», но проблема в том, что он немного всё же хочет. Хотя бы рядом с домом, вокруг него, в такой одежде, чтобы никто не признал в нём саба. Просто прогуляться по парку, насладиться погодой, зеленью, гуляющими собаками и летающими птицами. И без присмотра за собой, будто он одна из этих собак. И опять же — так неправильно. Антон это прекрасно понимает, поэтому, чтобы не подставлять ни себя, ни Пашу, ни Арсения, отвечает немного увилисто, а точнее немножко привирает: — не думаю. У него дома ведь будет чем заняться. А что?       — Просто уточняю. Хорошо, а как тебе Сабвижн, нравится приложение?       — Сабвижн? — удивляется Антон. — Нормальное. Удобное в принципе. Без рекламы, ничего не раздражает. Только выбора нет нормального. Большая часть постов, игр, музыки связана именно с БДСМ. Я не могу даже фильмы посмотреть, какие мне раньше нравились.       — Проблемы с правообладателями. Многие компании имеют своё отношение к сабам и не всегда идут на контакт, да и нам с ними не особо приятно работать, раз они не уважают наши интересы, так что не забивай себе этим голову. Наша киноиндустрия тоже не стоит на месте, все спецэффекты, окружение и костюмы на высшем уровне. Порой сюжеты пишут сабы, и в кино тоже они снимаются. Не хотел, кстати, попробовать сняться в кино?       — У вас не кино, а порно, — отвечает резко Антон. — Не хочу, чтобы все видели, как в меня какая-то мумия входит.       — Мгм, ты про одну из последних новинок? Тебе так не понравилось это кино? Есть и другие жанры…       — И в каждом из них много порно.       — Это жизнь, Антош. В человеческих фильмах тоже довольно часто фигурирует тема секса, а в нашем случае сессии, так как без них и жизни нет. Тебе нужно просто к этому привыкнуть. У тебя ведь у самого есть ломка по сессии, как я понял. Когда ты с ней разберёшься, уверен, станешь смотреть на эти фильмы по-другому. Кроме этого тебя в Сабвижн всё устраивает?       — Да… но, там ещё нельзя ни с кем общаться. То есть, можно только с сабами.       — Тебе этого мало? — слабо удивляясь, спрашивает Анатолий Сергеевич. — С кем же тебе ещё хочется общаться?       — Ну, с другими. С домами хотя бы. С оборотнями. С родителями.       — Ты хочешь общаться с родителями? И с другими домами? А зачем, если тебе некомфортно общаться с незнакомыми доминантами? Да и, насколько я знаю, с родителями ты расстался не на особо приятной ноте, так зачем ты хочешь восстановить с ними контакт? Они к тебе как-то не особо стремятся, почему же это забивает твои мысли?       — Не забивает! Просто… удручает, что я не могу, если что, написать кому-нибудь другому.       — Не бери проблем из воздуха. Тебе нет необходимости общаться с другими доминантами, людьми или оборотнями. У вас с ними не сходятся интересы. В сети люди становятся ещё более жестокими, чем в жизни, потому что чувствуют свою безнаказанность. И могут писать совсем уж отвратительные вещи, которые лучше никогда в своей жизни не видеть.       — Доминанты тоже? — фыркает Антон. — И вообще, Оксана говорила, что общалась с матерью, но та её удалила из друзей. То есть так раньше можно было!       — Раз такой функции больше нет, значит она несла в себе очень много вреда. Сам посуди, родная мать удаляет тебя из друзей — задевает, обидно, горько. Оксана полностью оправилась от этого потрясения? Судя по тому, как ты смотришь, нет. Её это очень сильно задело. Не хотелось, чтобы и тебя коснулось нечто подобное. Люди, как тебе, наверное, не раз уже говорили, не понимают нас и могут неосознанно или даже нарочно сделать нам больно, обидеть. К сожалению, вы намного чувствительнее ко всему этому относитесь, чем доминанты. Природа у нас такая. Не обижайся на то, что некоторых функций нет в Сабвижн, в этом нет нашей вины, мы делаем так, чтобы это приложение было максимально удобным и комфортным для вашего использования, но иногда появляются подобные обстоятельства, из-за чего приходится ограничивать некоторые возможности. Как я уже говорил, люди в сети очень жестокие. Ты всегда можешь общаться с другими знакомыми, с тем же самым Арсением или Пашей, через телефон. Позвонить им или написать смс. В социальных сетях для этого нет необходимости.       — Ну я же не брошусь с моста, если меня кто-то в сети обидит. К чему такие предостороженности?       Анатолий Сергеевич тихо усмехается, кивает и говорит:       — Нам очень важно, чтобы вы всегда были полностью здоровы и в хорошем расположении духа. Доминант не всегда может быть рядом. У твоего Арсения есть работа, которая требует его нахождение в каком-то месте, возможно, и очень далеко от дома, от тебя. Если вдруг ты наткнёшься на что-то эмоциональное, то тебе будет даже не к кому обратиться для моментальной помощи. Арсению понадобиться срываться с работы и ехать к тебе, а это занимает время. Время под воздействием сильных тяжёлых эмоций в полном одиночестве. К чему это? Антош, не бойся нас. Если доминант что-либо делает, то это для вашего же блага. Мы никогда вам не причиним вреда, понимаешь? К сожалению, не могу ручаться за других небраслетных.       Антон не знает, что на это ответить, поэтому только кивает. Анатолий Сергеевич молчит, некоторое время за ним наблюдая, потом тоже кивает и задаёт следующий вопрос про жизнь Антона в пансионе. И всего он задаёт ещё вопросов тридцать, совершенно разных и никак не связанных с тем, что у него теперь есть доминант. Часто он делает очень короткие пометки в своей чёрной книжке, практически никогда не перебивает и не выражает никаких эмоций, о чём бы не повествовал Антон.       В конце этого сеанса, а по другому сам Антон назвать это не может, он чувствует себя ужасно вымотанным, будто из него параллельно ещё вытягивали всю энергию. В своей комнате он некоторое время приходит в себя, лежит, глядя в потолок, но ни о чём не думая. Мысли в его голове и вертятся, и ускользают одновременно. Друзьям о произошедшем разговоре он говорит совсем мало и прогоняет их от себя. Очень рано засыпает и так же рано просыпается, в шесть утра.       Ему не страшно, не волнительно, но с груди что-то бурлит, когда он задумывается о скорых изменениях в жизни. Думать слишком много — сложно. Утомляет, а он и так утомлён всеми этими разговорами. Вместо пустого лежания Антон идёт будить Рому, потом с ним сонным идёт будить Оксану, с ними спускается вниз за едой, возвращается к Оксане в комнату, и они начинают смотреть фильм. Рома не выдерживает и всё же отрубается повторно где-то между ними, лежа и на Антоне, и на Оксане одновременно. А Оксана немного просыпается, хотя выглядит всё так же помято, много зевает и с лаской глядит то в экран, то на Антона.       Где-то в десять с копейками его находит Паша с Арсением и зовут собирать вещи. Тогда Антон верит: это случилось.