Гиперопека по-доминантному

      Когда это чудо вымаливает всеми возможными способами поход в свою прошлую школу, Арсений хочет стонать, биться лбом о стену, рычать благим матом и избить это несносное существо до потери сознания, чтобы выбить эту дурь из башки. Короче, он злится. Очень сильно злится, но старается этого не показать. А Антон тем временем что-то щебечет под нос, умоляюще смотрит, чмокает в щёку, губы и садится перед ним на колени, невинно складывая на бёдрах руки.       В чём проблема?       Изи. Через месяц, буквально за неделю до праздника лета, у Антона должен быть психолог. И если в личных отношениях и в сессии они хорошо продвинулись, то вот в плане «правильности» — нихера. Антон ведь не просто напрашивается постоять рядом, выслушать совершенно не нужный ему экскурс про праздник лета. Нет! Он хочет поговорить с Серёжей и с одноклассниками. С другими незнакомыми непроверенными (важно!) доминантами и, что ещё хуже, с альфами, омегами и… людьми.       В чём правило хорошего обмана? Разумеется в том, чтобы поддерживать выстроенную легенду всеми возможными способами. Во-первых, никаких положительных примеров других типов людей. Серёжа своим хорошим отношением изначально подлянку сделал, даже Паша на него нажаловался, мол, Антон отказывается верить в то, что другие типы не понимают браслетных и резко их осуждают. Потому что Серёжа, наоборот, поддерживал его. Нет, конечно, для Антона в тот момент это было хорошо, но не по протоколу. И это подпортило воспитательный эффект.       Теперь же Антон умоляет (вкусно и хорошо умоляет, здесь не поспоришь, научился мальчик) взять его с собой. Вероятнее всего на него не набросятся с осуждением, тем более при взрослом доминанте. Серёжа обязательно начнёт спрашивать про какие-то мейнстримные штучки и захочет показать разные «интересные видео». А если одноклассники к его приходу хорошо отнесутся?!       Арсению ещё даже не сорок, а сердце уже работает с перебоями и в волосы забирается белизна. Отказать прямым текстом он не может, а успевшее сформироваться чувство потакать своему нижнему душит его согласиться с этой ужасной просьбой.       Начинается внутренний торг. За — саб будет счастлив. Против — ФДИС будет в бешенстве. За — саб будет счастлив. Против — штрафы, выговоры, переобучение, проверки, тесты, курсы, понижение, потеря кредита доверия, смена зелёной карточки на жёлтую, добавление в «специальные» списки, исправительное учреждение для доминантов. ИУД — вообще главный страх. Провинившегося не смогут уволить, если за ним закреплен сабмиссив. В договоре и законодательстве прописано. А вот заключить в ИУД под предлогом командировки? Легко. Только если нижний не закатит истерику с «не пущу, а ты не можешь там уволиться или ещё что-нибудь, не хочу!» — такие хотелки срабатывали и отбывание наказания происходило под домашним арестом: «да, солнце, уволился, теперь я с тобой».       Ладно, это всего лишь паника. У Арсения никогда не было нижнего и всегда всё было хорошо с законом, а теперь всё поменялось диаметрально. Первым делом он выдаёт Антону надежду на положительный исход его молений. Спускает пар, пока ебёт его в рот, нежно целует в лобик и проваливает скорее из квартиры. Вторым делом звонит Диме.       — У меня паника, — признаётся он честно, когда слышит знакомый мужской голос (сказал бы и раньше, но вдруг трубку возьмёт Катя).       — Мои до вечера в ресторане. Подваливай, — со вздохом отвечает Дима и завершает вызов.       Такой ответ Арсения устраивает. Он садится в машину, машет подглядывающему за ним через кухонное окошко Антону, и едет на знакомый адрес. Сам отмазался работой. Всегда прокатывает, ведь зачем ему врать, правда?       Дима встречает в прихожей абсолютно молча. Открывает дверь, отходит в сторону, трёт щетину то на щеке, то на затылке, потом вообще уходит на кухню.       — Чай с коньяком? — спрашивает он, когда Арсений садится за стол.       — У меня выходной, но да, лучше чай.       — Я в шоке.       Говорит это Дима так просто, будто отпускает мячик и глядит, как тот исполняет законы физики, прыгая и укатываясь в сторону, но одновременно в этом безликом и глухом предложении слышится искреннее удивление. Арсений хмыкает.       — Чему конкретно?       — Взять хотя бы тому, что у тебя выходной.       Действительно, редкость. Но абсолютная правда.       Дима выглядит по-домашнему заёбанно. Совсем не улыбается, дышит негромко, но в тишине квартиры можно различить каждый его вдох и выдох, одет он просто, глядит уставше. Двигается слишком медленно, не так, как на судебных заседаниях или в присутствии нижних. Очень громко и неторопливо размешивает коньяк в чае. Потом ставит это месиво перед Арсением и обессиленно падает на противоположное место.       Разговор продолжается.       — И тому, что у тебя. У тебя, Арс. Паника. Собственный нижний — оказалось слишком для тебя сложным?       Арсений хочет огрызнуться, у него дёргаются в оскале губы и сводятся брови, но он молчит. Сопит, фырчит, делает глоток, но всё-таки молчит.       — Ладно. Давно не виделись. Рад.       — Выглядишь ты так, будто нихера не рад, — отвечает в той же упаднической манере Арсений. — Что у тебя-то произошло? Опять кого-то не защитил?       — Они ужесточили судебную коллегию, — морщится тогда Дима и вздыхает так громко, что Арсению становится тошно. — Из семи дел за полтора месяца я выиграл два. Два, Арс. На трёх влепили максималку, на двух других срок средней паршивости. Меня угнетает, к чему это всё катится. Раньше истребляли сабов, теперь истребляем себя.       — А хороших новостей у тебя совсем нет?       — Ну почему же. Те, за кого держится саб, вполне себе защищены. У коллеги: подсудимого хотели на пять лет посадить, но заменили домашним. Саб постарался. Истерику устроил. Так что теперь безопаснее либо вообще не соприкасаться с нижними, либо привязать их к себе. Правда, с учётом политики бездомности сабов я понятия не имею, что у них в башке творится. Ты ведь входишь в совет? У тебя должность позволяет, насколько я помню. Какой там настрой?       — Средний. Есть ярые ненавистники происходящих изменений, а есть и такие же горячие последователи. Но закон сейчас на стороне вторых. Так что выгоднее либо поддерживать, либо отмалчиваться.       — Ты как всегда?       — Отмалчиваюсь, — фырчит Арсений. — Ты тоже. Все наши. Паша усиленно мотает на всякие курсы. По собственной воле, прикинь? Мозги себе промывает, чтобы не ляпнуть чего лишнего. Постоянно кабинет проверяет, алкоголь выкинул. Надеюсь, маразм скоро закончится. Несколько лет назад было всё более-менее. Во ФДИСе по крайней мере встречались разные взгляды, не то, что теперь.       — Понятно. Ну, не о политике ты хотел поболтать, я ведь прав?       Арсений кивает, выпивает чай наполовину, набираясь сил, и рассказывает наконец о посетивших сердце терзаниях. Защищаться, держать при себе лицо или подбирать слова в компании Димы нет необходимости — он свой. Не настучит во ФДИС, не осудит, не пошлёт, а поможет советом. Это сейчас очень кстати.       Так и оказывается. Дима начинает отвечать на все вопросы, касающиеся законов. Собирает всё запрещённое в одну кучу, набрасывает возможное наказание.       — Знаешь, исходя из всего услышанного, я прихожу к выводу, что у тебя всё будет заебись, — монотонным голосом говорит Дима. На вопросительно вскинутые брови Арсения он начинает, наконец убрав из-под подбородка ладонь, объяснять: — К тебе привязан саб. Он хочет именно тебя. Ему с тобой нравится. Он — неправильный. Но не проблемный, так как одомашненный. То есть трогать его ФДИСу невыгодно. Соответственно, трогать тебя тоже. Все хотелки нижних лучше соблюдать, это каждый с ВУЗа знает. Если что, они всегда прикрыть могут. Главное в красную зону не залезать. Саб что не должен делать? Комуницировать с небраслетными.       — Правило нарушается.       — Это-то да, но делаем пометку, что он неправильный и, самое главное, неадаптированный. И с учётом этого, ты всего лишь один раз пошёл у него на поводу. Самое главное — не отходи от него ни на шаг, и лучше пускай ни с кем не разговаривает. И вечерочком дома как-нибудь косо-боко объясни ему, что это была разовая акция и больше так делать не надо. Ну выпори его с намёком, разберёшься там. Пока что запрета на прогулки в общих местах под присмотром доминанта — нет. Дело выигрышное. Ну максимум заплатишь штраф, не больше сотки. Думаю, сто тысяч для тебя не такие уж и большие деньги. Кстати, не хочешь в отдел цензуры?       — Как отец? — с отвращением фыркает Арсений, отставляя от себя пустую кружку. — Нет, спасибо.       — А зря, платят там сейчас очень хорошо.       — И дерут так, как даже нас не дерут. Не говори мне о том, как там хорошо. Меня и на моём месте заработная плата устраивает, это моё направление работы и, как бы я не заебался, всё равно к этому тянет. Домиков водить, за нижними следить, с другими учителями и кураторами общаться — всё моё, всё родное, люблю и обожаю до тошноты и изжоги. Только… Правду говорят, что там кадров мало осталось?       — У тебя ж отец там, — флегматично замечает Дима.       — В прошлый раз мы с ним плохо разговор закончили. Так что где-то года два стараемся не пересекаться. Я только к матери пару раз катался. Месяц назад был, она уйти от него подумывает. Но пока так, взбалмошно. Внимания требует. Но от коллег слышал, что там массовые увольнения прошли. Правду говорят?       — Чистую. И новых теперь усиленно набирают, потому что не справляются там. Недавно в человеческие СМИ попала новость про Гирякина. Слышал о ней? Выкрал саба с открытки через чёрный ход, заключил в подвал и не трудно догадаться, что с ним делал. У него была красная карточка.       — Чем закончилось?       — При задержании выдернул у полицейского пистолет, выстрелил себе в грудную клетку. На реанимации доставили в больницу. Пробил лёгкие. Пока он лежал на ИВЛ ему приговор вынесли — тридцать пять лет строгого режима в ИУД.       — Сколько? Что он сделал с сабом? Он выжил?       — Гирякин или нижний? Впрочем, на оба отвечу. Гирякин уже отправлен в ИУД, такие дела за три дня щёлкаются, потом только из камеры доказывай, что ты чего-то не делал. Наоборот, ещё больше навесят. А саб спустя день скончался в больнице. У него было сильное недоедание, он буквально неделю или больше голодал, не пил ничего, и спал в ледяной сырой клетке. Ему поставили сильное обморожение. К тому же видел бы ты фотки, весь сине-красный и далеко не от холода.       — Знакомый твой дело вёл?       — Никто не возьмётся его защищать, — с отвращением говорит Дима, дополнительно сильно морщась, тем самым показывая своё полнейшее омерзение к работе с подобными обвиняемыми.       И Арсений не берётся его осуждать за непрофессионализм, сам он воспитан ровно в таком же духе неприкосновенности нижних, и, как Дима, всегда имел зелёную карточку. К тому же отец его с шести лет отправил в особую школу, в которой заранее проходили некоторые вещи связанные с БДСМ — в такую школу принимали только отпрысков браслетных, — и в день появления чёрного браслета на руке он был сразу отправлен в специальный класс для доминантов. То есть с раннего детства был приучен к порядкам ФДИСа и его мировоззрению.       — Но формальности, куда без них? Знакомый, да. Он сказал, что молчал на судебном заседании. Вообще не вижу смысла проводить его без обвиняемого, но понимаю их спешность. В конце концов дело дошло до небраслетного законодательства, судачить стали те, кто не должен был. Новости появляются и появляются, их цензурить не успевают.       — Ебал я это. Мне ж по-любому из-за связи с отцом предложат там поработать.       — Совсем не хочешь?       — Ну, как сказать. Как эксперимент — попробовать можно. Со многими я общался, но вот с человеческими полицаями как-то не приходилось. К тому же я ремонт хочу сделать. Отец мне квартиру подарил на совершеннолетие, а вот о кабинете в ней не допёр. Да и понятно, он всегда топил за то, что саб должен жить в общежитие, а не дома. Кто ж знал, что Тошик появится. Так что деньги очень даже кстати будут. Но я ж наслышан о том, какая там жопа полная.       Дима не спешит переубеждать: у него мало информации да и вспомнил он о цензорах только из-за денежного вопроса. Дальше говорят миролюбивее, обсуждают последние новости, ностальгируют о времени, когда обучались в ВУЗе, рассуждают о возможном будущем, но скоро тоскливо завершают эту тему. Им вдвоём комфортно, время проходит незаметно. И вот уже слышится скрежет в дверном проёме, раздаётся детский девичий смех и женское полустрогое восклицание.       Разговор на кухне моментально стихает, кивком головы завершается, Арсений вымывает за собой чашку и идёт в прихожую встречать Катю с дочкой Савиной.       — Привет, дорогая, давно не виделись, — говорит он, приобнимая её.       Катя с радостью обнимает его в ответ, искрясь широкой улыбкой, которой заражается и вышедший за ним Дима.       — Арсений! Сколько я тебя не видела?! Что ж ты так заходишь к нам редко? Неужели работа всё? Вот и Дима работает постоянно, работает и работает. Совсем вас там начальство гоняет. Ой, ну каков красавец. Знаешь, ты, как вино, с возрастом только лучше и лучше становишься. Не хочешь, — она кладёт ладонь ему на грудную клетку и нежно скользит вверх, по шее к щеке. Арсений с улыбкой льнёт к ладони, щуря при этом глаза, — разнообразить наши с Димой сессии?       Арсений сладко-трагично вздыхает.       — Катюша, ты великолепнее меня, не льсти мне слишком сильно, но, к сожалению, у меня сейчас появилась очень ревнивая пара. Боюсь, он плохо переживёт подобное.       Катя громко вдыхает, поражённая этой информацией, но скоро её глаза и губы ломаются в искреннюю заинтересованность и некоторое озорство. Она прижимает к себе подбежавшую Савину, обнимает крепко её руками, а сама глаз не сводит с Арсения.       — Арсюш, ну как так? И не говорил? Негодник какой! Дима, ты знал?!       — Буквально сегодня, — в сдающемся жесте поднимая ладони, отвечает тот. — Мы давно уже не общались с Арсом. Вот только минутка выдалась.       — Ох, мальчики, какое ж счастье. А ты ж не хотел себе нижнего на постоянку брать? Всё уворачивался и уворачивался от всех предложений. Что? Нашёлся такой саб, который тебя переубедил или, быть может, схватил и не захотел отпускать, а? — мурчаще тянет она, проводя свежим красивым маникюром Арсению между рёбер.       — Можно и так сказать. В любом случае я познал радость постоянного нижнего и его ревность. Малыш из разряда тех, которые не любят делиться.       — Как грустно. Ну ладно, ты не единственный красивый мужчина в этом мире. Но, Арс, я обязана с ним познакомиться! Хочу увидеть того, кто решил абсолютно беспардонно заграбастать тебя и спрятать ото всех. Устрой нам с ним свидание! Сколько ему? На открытке познакомился или на работе? Я хочу всё знать, Арсюш, не отвертишься!       — Давай как-нибудь позже, — умоляюще говорит Арсений складывая ладони вместе и приопуская вниз голову, как бы прося тем самым разрешение. — Меня уже потеряли дома, изводится. Вот звонил недавно, от друзей вернулся.       — Какая досада! Но ты так просто не отвертишься, запомни! Дим, если что, буду тебя третировать, пока нас не познакомите, слышал?       — Да, дорогая. Я весь в твоём распоряжении. Давай я Арса проведу, вернусь и расскажу всё, что знаю.       — Вот так-то.       Довольная таким раскладом Катя уходит в детскую вместе с Савиной, сажает её за уроки по музыке. Дверь на том закрывается, Дима быстро накидывает уличную обувь и молча спускается с Арсением до двора. Недалеко от подъезда, скрытые деревьями, крышей, и стоящие поодаль от окон, они в последний раз прощаются, обсуждая возможную встречу их нижних, пожимают друг другу руки и расходятся. Прежде чем подняться, Дима закуривает.       Арсений едет домой в относительно хорошем настроении. Отголоски прошедшего разговора порой мелькают в его сознании. Больше всего его радует образовавшееся спокойствие, будто он посетил психотерапевта, а не друга и адвоката по совместительству. Но особо он ни о чём не рассуждает, скорее проветривает голову, бездумно палясь на дорогу и прохожих.       В квартиру он входит с нейтральным выражением лица, но уже на пороге не может не улыбнуться, устало и кротко, но не может. К нему выходит одетый в одно лишь одеяло Антон, он сразу лезет обниматься, бодаться, подставляет личико под поцелуи и шепчет на ухо, что хочет какую-то лёгкую сессию перед сном. Арсений мнёт его нижнюю губу пальцем, чмокает в лоб и тихо приказывает ожидать его в сессионке. Упавшее с его плеч одеяло со вздохом переносит обратно в спальню.       Когда заходит в сессионку, строит нарочито серьёзную гримасу, но не слишком, по мягкости глаз, бровей и кончиков губ просачивается его вечерняя разморённость. Сессию он проводит лёгкую, как и было заявлено. Простенько связывает тканевой верёвкой, бьёт флоггером с множеством хвостов, немного таскает за волосы и много целует, прижав к полу.       Желание пожестить не появляется, мирно спит в уголке, дожидаясь своего часа. Перед самим сном, уже лёжа в кровати, Арсений пресекает вопрос Антона про школу, отвечая на него. Он даёт согласие.       Следующим утром устало тащится на работу. В последнее время у него появилось желание проводить больше времени с нижним, а не с рабочими делами и коллегами. Возможно, опять наступает перегорание. Он не уверен точно, но ощущение это противное. Скрежечет в грудной клетке, вызывает отвращение ко всему и всем, заставляет считать минуты до окончания рабочего дня.       С бумагами ему скучно, с домиками неинтересно, за пансионатскими нижними он устаёт наблюдать, и куда ещё больше устаёт улыбаться в их присутствии. Конечно, за столько лет практики все слова, улыбки и даже взгляды абсолютно выверенные и натурально выглядящие, но скрывать за сердцем отторжение ко всему происходящему — горько и грозит раскрытием.       Коллега по работе Марина предлагает попросить побольше выходных или надоумить сабмиссива попросить отпуск, но Арсения такая перспектива отчего-то не устраивает. Он и сам не понимает, чего конкретно хочет. Отчёт о проведённом смежном сухо кладёт своему руководителю на стол и планирует уйти, но тот начинает его расспрашивать о причинах скверного настроения и предлагает на время перевестись в другой отдел.       Цензуры.       Признаётся, что там не хватает кадров, из-за чего разрешают снимать некоторых кураторов, ВУЗы тем временем усиленно агитируют обучающихся домов идти именно в цензоры, но пока они доучатся пройдёт куча времени. Арсению абсолютно не хочется работать с бумагами, обезличенным текстом, глупыми людьми и особо плотно коммуницировать с начальством и родным отцом, но какой-то безумный голос в голове подбивает его согласиться.       Хоть какая-то смена деятельности.       Уже в этот день он доделывает половину запланированных дел, другую перекидывают на остальных, и едет на курсы по переквалификации в цензора. Курсы длятся три дня. Точнее тридцать шесть часов. Ничего нового о законодательстве на них он не узнаёт, зато по их окончании лучше начинает понимать, почему вся ненужная информация оперативно удаляется. Ему вручают жирную тетрадь с номерами всех значительных людей и отправляют на рабочую почту огромный список ресурсов, которые нужно будет мониторить.       В первый же рабочий день на новом месте Арсений желает вернуться обратно. Потому что всё кажется непонятным, неправильным, оно отторгается организмом. Куда сильнее всех отторгается родной отец — прямой руководитель его группы цензоров.       Офис цензоров находится в том же месте, где и офис кураторов. Даже не так — большая часть всего ФДиСа располагается именно здесь. Высоченное здание, оформленное под старину в нижней части и выточенное под все новомодные тренды сверху, наполняется на девяносто пять процентов людьми с браслетом на запястье. Куча камер, кабинетов, офисов, важных лиц, теряющихся на фоне других, самых обычных исполнителей. На каком-то из этажей находится Димин небольшой кабинет, но они никогда не пересекались с Арсением на работе. Никогда за… лет десять? Все в этом муровейники жили на своих этажах, в своих собственных мирах, зная о соседстве друг с другом, но никогда не осознавая, насколько оно ощутимо. По началу у Арсения была игра — догадайся из какого отдела этот человек, с которым они поднимаются на лифте. Он едет на тринадцатый этаж, а человек на седьмой. Кто занимает седьмой этаж? Пожалуй, об этом известно только седьмому этажу.       Теперь же такую игру он не ведёт, но это не мешает ему удивиться от информации, что цензоры сидят буквально на этаж выше их собственного — на четырнадцатом. И за столько лет он только три раза пересекался с отцом в лифте. Огромный мир тесен, а самый большой в городе муравейник неимоверно широк.       — Ты проверяешь эту группу новостных сайтов, — говорит Сергей, указывая курсором мыши на экране компьютера нужный раздел в таблице. Арсений пробегается глазами по списку и морщится, пытаясь вспомнить хотя бы одно из перечисленных названий, но в голове белый лист. Он просто кивает. — Дальше, каналы в социальных площадках и видеохостингах. Смотри, это действующие, за ними следим в первую очередь, мы их пока точно не распределили, с ребятами поговори, кто кого смотрел и слушал. Но, сам понимаешь, постоянно приходят новые всезнающие индивиды, желающие пролить никому не нужную правду, так что в свободное время сам ищешь по сети новые сайты, видео и глашатых. О том, как проводится поиск тебе на курсах должны были говорить. Если что, можешь к Максу обратиться. Помимо этого, из-за твоего опыта с нижними поступило предложение отправлять тебя на места происшествий. Как к этому относишься?       — Опять мотаться по городу? — риторически вопрошает Арсений с кислой физиономией, — Класс. Обожаю.       — Не ёрничай здесь. Могу определить тебя полностью на сидячую работу… У нас некоторые из дома работают, но это исключительно интернет-цензоры. Те, кто ездят к…       — Да, я слышал. Работать из дома я не могу, так что либо офис, либо разъезды. Ко второму я привык. Только не совсем понимаю, почему тебя заинтересовал именно мой опыт с нижними?       — Штатный психолог катается не на все задержания, а цензоры на все. Не раз возникала ситуация, что у подозреваемого находился сабмиссив, и ни полицейские, ни наши цензоры не могли с ним нормально взаимодействовать. У тебя есть такая практика. Почему ты не можешь работать из дома? У тебя же есть квартира, ты её продал что ли?       Арсений закатывает глаза. Посвящать отца в свою личную жизнь он совершенно не хочет, но коротко всё же отвечает ему:       — Саба завёл, ремонт не сделал ещё. Вот, деньжат собираю.       — Зачем ты завёл себе постоянного? Прекрасно ведь поимаешь, что нижние должны находиться в общем доступе и под…       — Отец, хватит. Я много что прекрасно понимаю, не первый год куратором работаю, — огрызается Арсений, прислоняясь задницей к столу. — Моя личная жизнь тебя не касается.       — Она меняет твою работу. И с каких пор нижний — это личная жизнь?       «С тех пор, как я связался с неправильным», говорит он про себя, но вслух после тяжёлого вздоха отвечает только:       — Тебе должны были передавать моё личное дело.       — Да что я, собственного сына не знаю?! Я прекрасно помню, куда тебя отдавал и…       — Блять, мы закончим уже? Я из своего отдела переходил не за тем, чтобы с тобой по душам разговаривать. Я согласен на разъездные, в курсах была по этому информация. Скажи только, у меня полностью кочевая работа или сколько-то оседлости будет присутствовать?       — Достаточно. Не на все вызовы отправляют цензоров. Пока начнём с офиса. По этому списку проходи, где-то в час посмотрим, как сегодня день пойдёт.       Арсений кивает и выходит из его кабинета в общий. Переговаривает с Максимом, новый коллега — невысокий улыбчивый парень лет двадцати шести с брекетами и синими волосами, — по поводу социальных сетей. Следующие несколько дней он адаптируется. Работа оказывается одновременно очень быстрой, загруженной и монотонной до такой степени, что день пролетает незаметно, а длится очень долго по ощущениям. Но, что самое ужасное, каждый похож на предыдущий.       Из хорошего: коллеги. В их отделе зачастую играет популярная иностранная музыка, спокойная, рефлексирующая. Дымятся электронки, щёлкают мышки и кнопки клавиатур. Бывает, кто-то кому-то звонит. Порой рабочая тишина нарушается чьим-то удивлённым или смеющимся возгласом, часто выкрикивают обзывательства и показательно стонут на очередного «долбаёба, решившего поиграть в героя». Над некоторыми видео сами смеются. Недавно вот коллективно решали, блокировать ли видео юмористического характера, расчитанное на детскую аудиторию, где вскользь упоминается домство не совсем с радужной стороны. Они втроём тогда были, Макс, ответственный за это видео, Арсений и Алина, подкатившие оставить своё экспертное мнение.       — Если мы заблочим это видео, возмущения будет куда больше. Оно уже набрало пол-ляма просмотров за три дня. Для такого небольшого канала это огромные цифры, и они растут с каждым часом, — говорит Алина, стуча ногтями по тетрадке на своих коленях.       — Но этот контент пропагандирует плохое отношение к браслетным. К домам, если быть точным, — в противовес ответил Макс.       — Да, люди агрятся на доминантов и выставляют их плохими. Это стандартный приём сравнения добра и зла. Такое можно оставить. Здесь не мелькает никакой запретной информации. А расжигание ненависти между людьми и браслетными у нас поощряется.       — На видео доминант берёт нижнего по зелёной карте. Вам это ничего не напоминает?       — Можно подумать, что это деньги, — жмёт плечами Алина. — Я согласна с Арсом, это не наш профиль.       — Вы просто не хотите это банить, потому что это смешно, — фыркает Максим. — Но эти «деньги» даже не гнутся. И эта аллегория с магазином, где раздают сабов, слишком близка к реальности.       — Сложно не согласиться, — со вздохом говорит Арсений, вставая и потягиваясь. — Бань. Нам потом выскажут, если оставим в общественном доступе. Не дай бог саб увидит.       — Открытки не похожи на магазины, — возмущается тогда Алина. — Мы не покупаем сабов, а арендуем их на какое-то время. Деньги здесь ни при чём, значит аллегория неверна.       — Аллегории не совсем так работают, Лин. Мне не нравится, что небраслетные знают, каким образом мы забираем сабов с открыток. И да, Макс прав, даже в коротком юмористическом отрезке это не должно проходить в массы. Одно дело, когда рассказывают о нас бред, другое дело — полуправду.       — Всё же, не зря твой отец главный цензор, — подмигивает Максим, разворачиваясь на офисном стуле к своему рабочему столу. Он оперативно кликает пару раз мышкой, строчет секунд десять текст и последний раз клацает ЛКМ, после чего видео моментально оказывается заблокированным за нарушение правил хостинга.       От такой похвалы Арсению немного тошно. Он отмахивается от неё, как от проказы, садится за своё место и стонет от пришедшей на почту новости, в которой фигурирует доминант, грабящий квартиры пожилых людей.       — Алло, — реагирует сразу же, звонит в редакцию и привычным убитым голосом, от которого на том конце ненавистно поджимаются губы, предупреждает: — новая статья вашей редакции нарушает закон о нерасжигании ненависти к определённому типу людей. Либо скрывайте, удаляйте, любым способом изымайте статью из общественного доступа, либо уберите из неё любое упоминание типа преступника.       — Позвольте, если преступление совершал никто иной, как доминант, поч…       — Не важ-но. Указывая пол, национальность, тип, вероисповедание, возраст, телосложение и любую характеристику вы, как новостной портал, выступаете пропагандой и склоняете широкий круг лиц к ненависти по общему признаку. Это нарушает закон нашей прекрасной и всеми любимой страны. Сейчас же, при мне, убирайте статью из доступа или её уберём уже мы через ФДИС, а у вас, как у издательства, будут крупные проблемы.       За пару недель работы Арсений выучил это наизусть и мог бы рассказать в полубреду или спящем состоянии. Да и редакторы не первый раз и даже не десятый слышали эту речь с разными оттенками строгости, угрозы, монотонности, агрессии и полного отстутствия жизни в голосе. Непонятным остаётся только то, на что они надеются каждый раз, когда публикуются.       После их разговора статья исчезает с сайта и появляется там буквально через полминуты без единого упоминания доминанта. Значит, вторая версия была заготовлена ещё в момент выкладки. Максим уже бурчит под нос, что нужно шерстить социальные сети на предмет пересылающихся скриншотов. Алина говорит о том, что успела за время разговора заблокировать два поста на эту тему. И ещё три появившихся после блокировки по поводу цензуирования. На двоих авторов она кинула бан, который оказался для них последним. Один лишался аккаунта на неделю, второй на месяц — за прошлые посты.       Остальные новостные издания оказываются послушными. Ни слова про доминанта. И даже на даркнете очень мало информации по этому поводу. Не то, чтобы скуки ради, но Арсений подсчитывает, сколько раз новостной портал нарушал их правила. Приходит к выводу, что их можно объявлять неблагонадёжным новостным ресурсом, отправляет соответствующий запрос вместе со штрафом основателю редакции. Ещё не таким большим, какой он мог им предъявить. Сам не знает, зачем действует так мягко, среди доминантов и тем более начальства это не поощряется, а любые СМИ и молчаливые или активные зрители всё равно не узнают ни его имени, ни того, насколько благосклонен он оказался, для них он великий и ужасный злодей, борющийся с правдой. Или, наоборот, святой человек, честно сражающийся на благо справедливого, равного и светлого мира. Тут как посмотреть.       Арсений на себя смотрит только в зеркало и вдруг улыбается отражению. С появлением в его жизни сабмиссива выглядить он стал немного взрослее, но и как будто красивее, что не могло не ласкать самолюбия. Наверное, Антон сильно смягчает усталость от работы и заставляет улыбаться более тепло и натурально, от чего лицо меньше походит на восковую маску. Или ему просто идёт возраст и появление нижнего здесь ни при чём. В любом случае он поправляет свою причёску, выпивает стакан кофе и идёт обратно к рабочему месту, когда его по пути перехватывает отец.       — Вызов есть. Неладное чувствую, но не знаю, вызывать ли отряд от ФДИСа. Пока что обычные полицаи поехали.       — Что конкретно случилось? — ни на секунду не приобретая удивления или волнения, уточняет Арсений, мысленно подсчитывая, насколько километров хватит оставшегося бензина.       — Бытовой вызов. Соседи пожаловались, что какой-то мужик стал буянить — кричать и так далее — в последнее время. От него ушла жена, с ним осталась четырнадцатилетняя дочка. Ты сам понимаешь, какие моменты меня смущают, чай не глупый. Увидел этот вызов в последней сводке. Если отправишься сейчас, приедешь не позже полицейских. Так что в дорогу. Твои сети заберёт Макс.       Арсений кивает и собирается идти в сторону выхода, так как все вещи при себе и необходимости возвращаться в кабинет у него нет, но Сергей вдруг перехватывает его за плечо и, немного понижая тон, спрашивает:       — Мне донесли, что у тебя капризный нижний, из-за чего ты опять пойдёшь курировать зелень. Это правда?       Арсений фыркает, одёргивая руку, и резко отвечает:       — Да, мне нужны будут выходные, если к тому времени я ещё останусь в твоём отделе, отец. А сейчас я спешу. Отпишусь по итогу.       Сергей качает хмурой головой и идёт к остальной группе раскидывать обязанности убывшего.