Тоска по весне

Евгений Демьянович нередко в последнее время оставляет на неё своих пациентов, а она даже рада дополнительной работе. Очень уж скучны будни профессора медицины, если она женщина и живет в Российской Империи, где швейцарский диплом ничего не значит, если он получен женщиной. Февральская революция вроде бы должна была что-то поменять, но пока никаких подвижек, по крайней мере, ее жизнь решительно не поменялась. Сидя за рабочим столом, она пишет заключение, но думает совсем о другом. Старый муж, за которого пришлось выйти ради того, чтобы получить разрешение на поездку в Швейцарию, и, как следствие, полное отсутствие личной жизни сделали из неё зацикленную на работе тридцатилетнюю старуху. Ей больно, ей некомфортно, она чувствует, что тело ещё молодо и хочет ласки, а сердце требует любви — хоть бы и мимолетной, но искренней, но кто позарится на старую деву? На мгновение останавливается, чтобы протереть глаза, но не от усталости — гонит мысли и не замечает, как по старой привычке кладет в рот карандаш и начинает задумчиво обсасывать. Через десяток секунд до неё доходит, что она вообще-то в комнате не одна. Стыдно за себя, но медичка деловито не вынимает предмет изо рта, но косится на пациента. «Черт, смотрит в мою сторону!» Делает вид, что ничего не произошло, продолжает писать. Нечего стесняться. Этот мужчина ведёт себя так, будто вообще не заинтересован ею, потому она уже даже не уверена, что он заметил ее невоспитанность. От этой мысли становится спокойнее на душе. — У вас есть возможность уехать на лечение? — спрашивает она и перечисляет многочисленные места, где бы можно было поправить здоровье. — Мне бы хотелось быстрее вернуться к работе, — бесстрастно произносит пациент. Она поднимает глаза, смотрит на исхудавшее лицо, обтянутое серой кожей, ловит умный взгляд зелёных глаз и недовольно качает головой. Тебе бы, милчеловек, для начала о себе позаботиться, думает она и не понимает, почему, но смотря на него, вспоминает об их рыжем породистом коте, который очень любит уходить из дома на долгое время, а возвращается примерно в таком состоянии, как мужчина перед ней. Хотя… нет, тут сравнение получилось не совсем верным. Коты в марте ни одной кошки не пропускают, а этот смотрит на неё отстранённо, без всякого намёка на интерес. — Не с вашим сердцем, — она старается не пугать, но объяснить про заметные проблемы с ритмом обязана. Хотя, уверена, он уже давно знает о недуге — это же не опухоль, чтобы развиваться незаметно долгое время, да и выписка из истории болезни, которую она внимательно читала несколько часов до приёма, это подтверждает. — Вам нужно побольше отдыхать, хорошо питаться и сократить время работы. — Это я уже слышал, — недовольно говорит пациент, не меняя позы. Одевшись, он сидит на месте, сложив руки на груди, и не сводит с неё взгляд. Медичке даже кажется, что он совсем не моргает. — И что, в таком случае, вы хотели от меня… вернее, от профессора Кулагина? Он сказал бы вам тоже самое. Как и любой другой доктор в этом городе, — спокойно объясняет женщина. — К сожалению, волшебной таблетки от вашего недуга не существует, а потому мои рекомендации заключаются в том, что вам нужно уехать на лечение хотя бы на несколько месяцев. Он принимает ее слова с демонстративным неудовольствием, встаёт с кушетки с явным намерением уйти, хлопнув дверью. «Классический истерик», — проносится в ее голове. Тип личности, не болезнь. На диагноз он пока не наговорил. — В таком случае, спасибо за прием, — говорит он. Медичка чувствует себя зелёной девочкой на экзамене по анатомии, который принимал самый ненавистный преподаватель, где получить среднюю оценку — значит, быть лучше подавляющего большинства студентов. — Могу я узнать причину вашего недовольства? — раздраженно спрашивает она и тут же испытывает стыд. Не нужно было этого делать. Просто отпустить и забыть, потому что даже если она добьётся чего-то путного, то в итоге попортит себе нервы, чего бы ей очень не хотелось. Однако задетая гордость не даёт ей молчать. И вот вроде бы он, совершенно незнакомый ей человек, всего лишь стоит перед ней и смотрит прозрачными серо-зелёными глазами и будто бы даже через неё. Вроде бы ничего не делает, но будоражит нервы. И ничего особенного в его внешности нет — следов мужской красоты, если таковая была, совсем не осталось, только бренная оболочка; медичка с первого взгляда поняла, что на него легла печать тяжёлой судьбы, но нечто неуловимое все еще действует на нее, как на женщину, безотказно. В общении с ним она чувствует себя кошкой, которой поднесли к носу кошачью мяту. — Можете, — бросает он высокомерный взгляд на неё и тут же бьет по голове откровением: — Вы осматривали меня грязными руками. На ее лицо падает маска озадаченности. Она глядит на свои руки — чистые, ни одного пятнышка, только чернеет небольшой и почти забытый синяк. — Вы имеете в виду это? — демонстрирует она указательный палец. — Это я дверью прищемила. Извольте рассмотреть поближе. Она сокращает дистанцию и протягивает ручку, выпячивая указательный палец, но он демонстративно отшатывается, словно медведица протягивает когтистую лапу. Отворачивается, идёт к закрытой двери, всеми силами демонстрирует, что ему нет дела до оправдания. У неё начинает складываться впечатление, что мужчина просто ищет повод придраться. Зачем? Она перестаёт что-либо понимать. — Будьте добры, откройте, — просит он. Медичка медлит, пытается прожечь дыру в спине пациента. Словно ощутив тяжёлый взгляд, мужчина оборачивается. — Не открою, пока вы не объяснитесь, — настаивает она и тут же придумывает правдивое, как ей кажется, оправдание: — Не хочу испортить репутацию мужа. Если я сделала что-то не так, то должна знать, чтобы больше не допустить оплошности. По правде говоря, на мужа ей плевать с самой высокой колокольни, а его репутация волнует только в контексте своей. Она благодарна ему за возможность учиться, но это все. Между ними никогда и ничего не было и быть не могло. Она обменяла личное счастье на возможность получить образование… и ничуть не жалела. Почему же сейчас последние слова в ее голове звучат так неуверенно, что она испытывает внезапную грусть? — Ну, хорошо, — бросает он и порывисто оборачивается. Медичка замирает на месте, но боится, что он снесет ее на пути. Он останавливается на расстоянии вытянутой руки — безопасно, но хорошо видно лицо собеседника. Мужчина злится и выдаёт как на духу: — Ваша манера ведения приёма вызывает кучу вопросов касательно вашей… квалификации. Вы даже не опросили меня перед осмотром. И вообще вы… в совокупности факторов могу предположить, что хваленый диплом получен исключительно стараниями вашего именитого мужа. Она бы обиделась и непременно выгнала бы пациента, который высказал ей в глаза непозволительную грубость, но женская интуиция подсказывала, что он хамит не со зла — это попытка отстраниться, обесценить её, а потому реагировать нужно не праведной обидой, на которую он ответит скупым устным или письменным извинением, чтобы снять с себя чувство вины. Нет, здесь нужно реагировать так, как он точно не ожидает. Объяснять, что она прилежно училась долгие годы, а опрос не провела, потому как и так знает обо всех его предыдущих недугах из истории болезни? Да, возможно, стоило бы начать прием, как положено, но медичка предпочла для начала оценить состояние мужчины, а уж потом перейти к разговору… к которому он, к сожалению, оказался не расположен, а она хоть и хорошо обучена, но не слишком опытна в решении конфликтных ситуаций со сложными пациентами. Объяснять ему все это? Нет, после претензии к синяку на пальце она — совершенно надуманной и оттого даже немного оскорбительной — медичка будет мстить. По-своему, по-женски. И как удачно, что его взгляд, доселе сосредоточенный на ее глазах, скользит до груди, едва наткнувшись на неё, возвращается обратно. Медичка понимает — он сделал это неосознанно, посмотрел на неё, как здоровый мужчина смотрит на женщину, но почему-то отточенным движением прервал собственный же интерес. Тогда она все поняла. — С моей… «квалификацией» все в порядке, — медичка натягивает игривую улыбку, надеясь в итоге разозлить собеседника, чтобы выйти из ситуации победительницей, и демонстративно выпячивает грудь. — Показать? — Что? — глухим голосом спрашивает он. — Ну… — протягивает она елейным голосом, касается пуговицы на халате и начинает ее крутить меж пальцев. — Диплом. Смею вас заверить: моя «квалификация» не способна разочаровать ни мужа, ни какого-либо другого мужчину. Медичка не сводит насмешливый взор и видит, как пациент хмурится, а кончики ушей становятся пунцовыми. Сжав руки в кулаки, мужчина сложил их за спиной и гордо выпрямился. — Откройте дверь, — просит он охрипшим голосом, после чего откашливается. «Смутился, ну какая же прелесть!» — проносится в голове медички. Она больше не способна сдерживать улыбку, хотя очень хочется — это непрофессионально и даже немного некультурно. Однако он сам напросился! — Да пожалуйста, — игриво бросает она и минует его, задевая легким касанием руки. Оглядывается, чтобы посмотреть на реакцию, и ловит напряженный взгляд, который от соприкосновения с ее взором становится развязным. За мановение ока мужчина меняется — напряжённость исчезает за маской вежливой холодности и напускной расслабленности. Засунув руку в карман, медичка отворачивается, чтобы он не увидел, что она не может подавить улыбку. Ей не смешно, но забавно наблюдать за этим мужчиной. Есть в его поведении эдакая детская непосредственность. Он же натурально дёрнул ее за косичку этим бессовестным и несправедливым замечанием! Что же, говорят ведь, что первые пятьдесят лет жизнь мальчика — самые тяжёлые. Выждав секунд пять, медичка сжимает ключ в кармане и шальная мысль приходит ей в голову. — Знаете, я не буду открывать дверь, — открыто издевается она и добивает: — Доставайте ключ сами. Его взгляд скользит по халату, останавливается на кармане, который расположен очень удачно — на маняще-выпуклой линии бёдер. Ноздри раздуваются, он теперь напоминает быка, перед которым активно машут красной тряпкой. Но медичка совсем не боится, будто бы знает — ничего с ней не случится — будто бы чувствует, что перед ней человек не того склада, чтобы бросаться на женщину за невинный флирт. Тем не менее, она замирает на месте и чувствует, как потряхивают колени, когда он подходит к ней. Рука бесцеремонно лезет в карман, и медичку бросает в дрожь от едва ощутимого прикосновения к телу через несколько слоев одежды. Он нащупывает ключ, но когда время приходит вытаскивать руку — останавливается, чтобы поиграть в очередные гляделки. Вместо того, чтобы схватить ключ и вытащить — расправляет ладонь, бесцеремонно лапает за ягодицу. Мимолётные секунды прикосновения к телу через одежду напоминают женщине о том, что такое сильно и страстно желать мужчину, но пелена влечения сходит с глаз также быстро, как и возникает. Мужчина вытаскивает ключ и как ни в чем не бывало вставляет его в дверь. Больше он не смотрит на неё, хотя медичка сопровождает в коридоре и терпеливо ждёт, когда он оденется. Демонстративное безразличие после непозволительного жеста задевает женскую гордость, но медичка переносит очередной удар с недюжей стойкостью. Ей, в общем-то, даже не обидно. Ей смешно. Ее веселит произошедшее между ними, хотя она до конца не может поверить в реальность события. Никто и никогда не смел вести себя с ней столь нагло, как этот незнакомый мужчина. Она провожает его, не получая в ответ даже взгляда. Он намеренно избегает прямого контакта, словно обесценивая ее, давая понять, что она недостойна даже вежливости. Напускное пренебрежение после страстного ощупывания интимных мест веселит Анну пуще прежнего; она вежливо прощается с ним, а после того, как за ним закрывается дверь — не может сдержать раскатистый смех, не боясь, что мужчина может услышать. Пусть думает, что хочет. Будет забавно узнать, чем обернётся для нее эта история. Будет ли жаловаться? Да пусть. Может писать сразу в Спортлото. Надо было так и посоветовать на прощание.