Тоска по весне

Дверь закрывается с легким хлопком, оставляя наедине с мужчиной, который кажется ей смутно знакомым. И хотя развлекать гостей — любимое занятие скучающей докторши, сейчас Анна чувствует себя неловко из-за того, что не может вспомнить, где видела этого человека, а потому продолжает стоять, как истукан, в надежде, что ее осенит. — Анна Николаевна, — обращается мужчина предельно вежливо и совершенно бесстрастно. Она наблюдает, как он поднимается с места и подходит к ней, дабы не вести беседу через половину комнаты. — Хорошо, что мы остались наедине. Мне хотелось перед вами извиниться. Анна лихорадочно пытается вспомнить, за что он собирается просить прощения, но никак не может. Совсем память подводит, а вроде бы и не очень старая женщина. Один вопрос мучает ее сознание: как же можно забыть эти прекрасные глаза, прямой взгляд которых будоражит само нутро? Она впервые за долгое время чувствует себя растерянной под натиском мужского обаяния. — Прошу прощения, но я совсем запамятовала, за что вы собираетесь извиниться? — спрашивает Анна, глядя в глаза. — Я был слишком резок и беспочвенно усомнился в ваших профессиональных навыках, — вежливо улыбается мужчина. На лице Анны отпечатывается искреннее недоумение. Она не помнит, хоть убей… и собеседник, судя по всему, разгадывает ее смятение по глазам, а потому добавляет: — Вы, наверное, меня не помните. Моя фамилия Дзержинский. Вы принимали меня, совсем больного, в марте прошлого года, когда ваш супруг был занят. Анна Николаевна методично перебирает воспоминания о давних пациентах, как вдруг ее осеняет. Это же тот истощенный, больной мужчина, над которым она позволила себе пошутить весьма пошло, а потому это ей хорошо бы извиниться. Как же он изменился… изрядно похорошел, выправился, хотя следы тяжкой судьбы все еще читаются на бледном лице. — Вас, честно говоря, сразу не узнать, — произносит изумлённая Анна. Она вспоминает имя — Феликс — и удивляется переменам в его внешнем виде. — Лечение пошло вам на пользу? — Так. Отдых в здравнице очень помог, — знакомое пришепетывание пробуждает новые воспоминания о том приеме. Он поляк, однозначно. Правдивы ли рассказы о том, что поляки — очень горячие любовники — проверить лично медичке не доводилось. Как жаль, — думает она, хищно улыбаясь своим мыслям, но быстро пряча их под будничной маской холодной вежливости. — Рада слышать, — отвечает Анна и вопросительно смотрит на собеседника, пытаясь понять цель визита, если лечение ему больше не требуется. Неужели просто консультация? Не пришел же он извиниться перед ней, в конце концов! Дабы развеять любопытство, женщина продолжает, но спрашивать напрямую о цели визита не хочет: — Вас теперь ничего не беспокоит? Не сочтите за невежество, я спрашиваю исключительно с профессиональной точки зрения. — Не за тем я пришёл сюда, Анна Николаевна, — пресекает мужчина разговор о здоровье. — У меня дело к вашему мужу. Анна Николаевна понимающе кивает и приглашает его сесть обратно. Люба, убежавшая на кухню по первому требованию, все еще делает чай, а потому стол до сих пор практически пуст. Анна смотрит на белую скатерть и мысленно лежит спиной на деревянной поверхности, закинув ноги на плечи обаятельного поляка. От накала мыслей сводит скулы, и как же хорошо, что мужчины обычно разбираются в женских чувствах очень плохо, и уж точно не могут заподозрить интеллигентную замужнюю даму в низменных страстях и желаниях. — Боюсь, что Евгений Демьянович не лукавил, когда говорил, что его долго не будет, — буднично доносит Анна, — собираетесь его ждать? — Не стоит, вы считаете? — спрашивает он. Анна делает над собой усилие, чтобы очистить мысли от непристойностей и вновь поднимает взор на собеседника. Более холодного, отстраненного мужского взгляда она не видела давно. Редко кто смотрит на неё столь бесстрастно, и она защищается — поправляет платок на плечах, потому как женская гордость оказывается задета. Однако холодность, вопреки здравому смыслу, лишь сильнее распаляет воображение. Медичка изо всех сил старается не выдать себя, в мыслях уже раздевшую обоих и оценивающую мебель на предмет пригодности к постельным игрищам. В последний раз она отдалась давно забытому любовнику в супружеской кровати, но теперь воспоминание об этом вызывает лишь скуку. — Предположу, что тратить время в бесцельном ожидании не в ваших интересах, — начинает Анна, дабы отвлечься от мук воображения, — возможно, я смогу вам помочь? Феликс думает долго, и что самое тяжкое — не сводит глаз с Анны. Понимает ли, о чем она фантазирует? И если да, то нравятся ли ему подобные вещи? Анна обводит его взглядом и говорит себе — нет, вряд ли. Хорошо воспитанным мужчинам обычно не нравятся пошлые и развратные девки. Им бы раз в месяц, без света и под одеялом. Анна прикрывает рот рукой, подавляя приступ нестерпимой зевоты. Обесценить — лучший способ избавиться от навязчивых желаний. — Возможно, — задумчиво отвечает мужчина и тонким длинным пальцем подталкивает ей газету, лежащую почти с краю. — Вы в курсе творческих порывов вашего мужа? Анна бросает безразличный взгляд на бумагу и откидывается на спинку стула во властной позе. — В курсе, — коротко отвечает она. — Однако почему вас это интересует? — Как представитель советской власти я обязан реагировать на подобного рода выходки, — горячо отвечает Феликс, и медичка впервые замечает в его бесцветной речи яркие эмоции. Значит, больше всего на свете его интересует защита советской власти? Странно, но это обстоятельство совсем не пугает Анну, наоборот — безразличие вновь порождает жаркий интерес. Нет, она не может долго обесценивать его мужские свойства, потому как Феликс всем естеством даёт понять о страстности своей натуры. — В таком случае, скажу откровенно: благодаря недавно открывшемуся литераторскому таланту Евгений Демьянович может более не практиковать. Анна не боится сдать мужа с потрохами, потому что изначально была против того, что он получает деньги от «швейцарской тетушки» за антисоветские статейки, но ее мнение, как обычно, никто не спросил. Хорошо хоть пока не связался с иностранными фондами, которые очень активно помогают другим гигантам мысли протестной интеллигенции. — Неужели за статьи сейчас так хорошо платят? — удивляется Феликс и чешет густую бородку. — Можете сами посмотреть, — медичка призывно кивает в сторону межкомнатной двери, за ней — маленький коридор, который ведёт в спальню и рабочий кабинет мужа. Взгляд собеседника замирает на ее розовых губах, и Анна на мгновение думает, что можно попытаться заманить его в свои сети. Ведь какой мужчина откажется от «любви» без скучных и обременительных обязательств? Анна поднимает взгляд и чувствует, что этот. Феликс так холоден и тактичен, что здесь нужно брать самой. А если оттолкнёт? Что же, если так, то никому не расскажет, ведь ситуация такова, что засмеют именно его. — Позвольте вас проводить, — женщина ехидно улыбается собственным мыслям, не отрывая взгляда от красивых зелёных глаз собеседника. Анна нутром чует — эти глаза испортили жизнь многим женщинам, и даже она, привередливая и разборчивая, готова пасть ниц перед ними, хотя и слишком горда, чтобы признать это. — Буду очень признателен, — бархатным тоном отвечает Феликс. На душе Анны теплеет. И когда она стала восприимчива к мужским речам? Неужели он умудрился очаровать ее, буквально ничего не делая? Анна решительно не узнает себя, но теперь убеждена — обязана попытаться отомстить, чего бы ей это не стоило. Феликс поднимается вслед за ней. Анна медлит специально — пытается разобраться, что вызывает в ней столь сильное влечение, искоса смотрит на него и, наконец, все понимает. Несмотря на прилежный вид, от него за версту несёт первосортным жуликом, на которых падки многие женщины. Природное обаяние не способны стереть даже жизненные невзгоды. Анна ведёт его в рабочий кабинет мужа и понимает, что хочет совратить Феликса прямо там, на рабочем столе, за которым уже следующим утром будет трудиться ее драгоценный муж. Феликс входит в кабинет вслед за ней, и останавливается близ двери, словно неуловимое ощущение западни накрывает его с головой. Осторожно оглядывается, заставляя Анну усмехнуться. Прислушивается к окружению… и что он может уловить, кроме сбитого от возбуждения женского дыхания? Дабы отвлечься, она тут же принимается за поиски, но искренне не помнит, где муж мог оставить хоть какие-либо доказательства подкупа. Неужели думал, что Анна когда-либо решит его сдать? Нет, конечно нет… муж доверяет ей, невинному созданию, совращенному им же, всецело. Феликс поднимает взгляд на женщину, остановившуюся около рабочего стола, медленно подходит к ней сбоку. — Понятия не имею, куда он спрятал… — злится Анна сама на себя. — Что вы ищете? — заинтересованно спрашивает Феликс. — Денежные переводы от родственницы, — взволнованно отвечает Анна и продолжает бегать глазами по бумагам на столе, словно боиться оставить на них следы рук. — Речь идёт о таких «гонорарах»? — вежливо спрашивает Феликс, хотя, очевидно, знает ответ на вопрос. Анна понятия не имеет, насколько хорошо этот человек осведомлен о схемах финансирования противоправной деятельности из-за границы, но предполагает, что революционер должен разбираться в этом хотя бы минимально. — Напрямую, — женщина косится на него, игриво прищуриваясь. — У него никогда не было родственников за границей, а тут — какая неожиданность! — отыскалась целая племянница в Швейцарии, которая охотно делится деньгами с дядюшкой, оказавшимся на развалинах Империи. Феликс хоть внешне остаётся спокойным, Анна чувствует — закипает. Чего же ему стоило выдрессировать себя до такой степени, чтобы так умело сдерживать гнев? Анна улыбается мыслям — думает, что в молодости он, наверное, был очень горяч, из-за чего, без сомнений, пользовался бешеной популярностью у женщин. Интересно, как с этим дела обстоят сейчас?.. Анна косится на него и видит, что мужчина пристально наблюдает за тем, как аккуратно женщина перекладывает бумажки в поисках нужной, но помогать не спешит. — Анна Николаевна, — прерывает он ее. Женщина поднимает удивленный взгляд, который от соприкосновения с его становится томным. — Зачем вам это? Сложные думы занимают ее голову. С одной стороны, муж — предатель и купленная сволочь, а с другой — она не лучше, когда, обещав быть с ним и в любви и в горести, так дёшево сдаёт его с потрохами. Но ей все равно. Анна собирается развестись, как только примут обещанное законодательство, отбирающее у церкви право заниматься делами семейными. Кулагин изначально знал, на что идёт, беря в жены шестнадцатилетнюю Анну, будучи чуть ли не ровесником ее дедушки. Никакой любовью между ними никогда и не пахло: она получила право на образование, а он — красивое молодое тело. — Это личное, — задумчиво начинает она. Отходит от рабочего стола, садится на диван, окидывает презрительным взглядом обстановку. Феликс — единственный, на кого она смотрит с ноткой тепла, потому что видит в его глазах странный огонь, который безумно манит, затуманивая рассудок. Будет ли она жаловаться на жизнь? Конечно же, нет. Анна хочет его… и совсем не отпугнуть. — А, знаете, вы мне нравитесь. Вам я отвечу. Однако трудно будет это сделать с двух словах. — Ответьте в четырёх, — подходит Феликс к дивану, останавливается на безопасном расстоянии, но все равно оказывается задет — Анна, будучи ниже, умудряется смотреть ему в глаза сверху-вниз. Взглядом приглашает сесть на диван — мужчина не решается некоторое время, но затем присаживается поодаль. Анна чувствует себя хозяйкой положения, хищницей, которая заманила в мягкие и пушистые лапки очередную жертву, ещё не понимая, что уже совсем пропала. — Не люблю долгие разговоры, — Анна откидывается на спинку дивана, игриво стреляет глазками и будто невзначай добавляет: — Предпочитаю сразу к делу. Она чувствует, что уверенностью в себе вызывает в мужчине смешанные чувства. Конечно, пуританские нравы все еще не изжили себя, но перед ней же представитель советской власти, а значит, социалист, в среде которых вертится слишком много суфражисток с ещё более «свободными» взглядами, чем у неё. Странно, очень странно. И самое тяжёлое, что по лицу Феликса прочитать эмоции решительно невозможно. Анна кладёт ногу на ногу, будто случайно оголяет коленку, прикрывать которую совершенно не спешит. Она готова поклясться, что за маской вежливой холодности видит заинтересованность. Феликс, быть может, слишком хорошо умеет держать себя в руках, но она нутром чувствует, что желания взаимны. Он тоже хочет ее, но тщательно скрывает и тем самым раззадоривает, а ещё, совсем капельку, злит, а потому она начинает строить из себя вредину. — А впрочем, знаете что, Феликс Эдмундович, — после паузы начинает Анна, — впереди очень длинный вечер… и, я надеюсь, не менее бурная ночь. Может, нам стоит провести время ожидания с пользой? Анна растягивает определённые слова, расставляет акценты, чтобы у собеседника не осталось сомнений в подтексте предложения. — Я женат, — вдруг говорит Феликс. Все еще твёрдо и уверенно. Говорит о том, что несвободен, хотя мог бы рубить с плеча. Анна лучше многих понимает, что не всегда брак бывает счастливым, а потому не расценивает его слова как однозначный отказ. Пододвигается ближе и осторожно кладет ладонь на мужское колено. — А я жениться и не предлагаю, — усмехается она. Феликс смотрит на женскую ладошку, переводит пристальный взор на худые ключицы, торчащие из-за спавшего с плеч платка, пробегает нежную шейку, останавливается на губах, и только после добирается до глаз. Она чувствует себя раздетой и облапанной, хотя мужчина и мизинцем ее не тронул. — Перестаньте потешаться надо мной, — гневно цедит Феликс, прерываясь, когда женщина совершенно наглым образом начинает гладить ногу через штанину. — Прошу прекратить немедленно! Возмущается, но не сбрасывает ее ручку… забавно. Анна не знает, почему, но ей нравится сопротивление; не знает, почему она совсем не боится гнева мужчины напротив. Больше всего на свете Анна мечтает узнать, что творится в мужской голове сейчас, но отчего-то уверена — никакого спокойствия. Внутренняя борьба, влечение, пожар, сожаление… а может, стыд. Анна может лишь предполагать. — Никаких шуток, — тепло улыбается Анна и привстает, чтобы загнать мужчину в угол дивана. Она не держит, а потому он мог бы уйти, если бы хотел. Но не уходит. Значит, хочет остаться. Пусть даже в глубине души… — Вы больны? У вас горячка? — спрашивает Феликс совершенно искренне, что заставляет Анну деликатно рассмеяться. Его словно никогда не соблазняла женщина. Да быть того не может! — Я абсолютно здорова, — посерьёзнев, отвечает Анна. Смотрит в его глаза и чувствует, что нужно немного попуститься. Убирает руку с колена и краем глаза замечает, как он кладёт ладонь на опустевшее место, словно не хочет отпускать, но что-то мешает ему, что-то внутри, о чём Анна никак не может знать. Она понимает, что доводить дело до конца сейчас — значит спугнуть. Нужна ещё одна встреча. Если только он согласится. Анна встаёт как ни в чем не бывало, обходит диван, чтобы подойти к окну и выглянуть. — Впрочем, о чём это я… — задумчиво продолжает она. Желтый фонарь освещает безлюдную улицу, мерцает во тьме. Анна прячет пальцы под материнский платок, чувствует себя таким же безжизненным предметом, который пытается напитаться чужой любовью, чтобы заполнить грызущую по ночам пустоту. — Мне нужно время, чтобы найти бумаги. Быть может, Евгений Николаевич запрятал их где-нибудь в спальне… — она бодрится, но голос её ломается на последнем слове. Чтобы не потерять лицо, Анна тут же натягивает маску холодности и оборачивается. Вздрагивает, не ожидав, что обнаружит Феликса так близко — протянуть руку… коснуться… Анна осекается. Нестерпимо хочется любви, которая рождается в жарких объятьях и тихих, умоляющих стонах, когда два тела сплетаются в танце страсти… Анна не знает другой любви. — Хорошо, — отвечает Феликс. — Тогда приходите ко мне. — Куда? — тихим голосом спрашивает женщина. Феликс смотрит на неё пристально, до тех пор, пока она сама не отводит глаза. Она окончательно проиграла негласную битву взглядов и совсем от того не злится. Тогда Феликс подходит к столу, берёт карандаш и листок бумаги, чиркает быстро и нервно. Анна не смотрит в его сторону, но поднимает глаза, когда мужчина возвращается. — Проводите меня, — должно быть просьбой, но слышится, как приказ, и режет ножом по сердцу, чего с Анной давно не бывало. Что же это такое?… — А вы… не хотите сами осмотреть вещи Евгения Демьяновича? — с надеждой спрашивает Анна. Она не хочет, чтобы он уходил так рано, хотя понимает — задерживать было бы невежливо. — Боюсь, что в деле поиска компромата на мужчину никто не справится лучше его жены, — шутит он с таким же каменным выражением лица, словно говорит всерьёз. Анна вдруг чувствует себя виновато. Вместо ответа берёт адрес из чужих рук, не глядя складывает листок и убирает в карман. После чего ведёт гостя к входной двери в спешке, будто бы муж должен вернуться с минуты на минуту. По пути они сталкиваются с запыхавшейся Любонькой, которая только-только сготовила чай. Феликс молча накидывает пальто и на прощание целует ручку хозяйки — уста его холодны, но жгут до безумия, Анна смотрит на тыльную сторону ладони, словно заворожённая. Дверь захлопывается за незваным гостем, и перед глазами Анны проносится сцена прощания год назад. Раскатистый смех, возникший в голове, бьёт по ушам, заставляя вздрогнуть и схватиться за ближайшую стену. Не она здесь хищник. Она — добыча. Ей теперь не до смеха. Анна смотрит на дверь, словно провожая невидимых гостей, пока в таком состоянии её не тревожит Любаша. — Анна Николаевна? — обеспокоенный голос заставляет женщину перевести взгляд. Ощущение, словно холодной водой окатили. Вырвали из жерла вулкана. Анна отходит от стены и выпрямляется. Дрожь бьёт приливами, но женщина приказывает себе сохранить лицо и натягивает слабую улыбку. — Гость ушёл, — оповещает хозяйка и хочет уйти, но собственные мысли останавливают: — Как жаль… …что так рано. Она хотела бы побыть с ним дольше. Она хотела бы провести с ним целую ночь. Хотя бы одну ночь… — Как жаль, что Евгений Демьянович вынужден работать по ночам. Анна уходит, не дождавшись ответа. Хочет лечь и просто уснуть. Утром помутнение рассудка точно пройдёт, а флёр мужского обаяния несомненно развеется, как проходит алкогольное опьянение. Анна снимает платье, зачем-то лезет в карман и находит бумажку. Секунды непонимания сменяются воспоминанием о тонких красивых пальцах с коротко стриженными квадратными ногтями, чирикающих карандашом адрес. Дрожащими руками разворачивает жёсткую бумагу. Взгляд бежит по красивому почерку, а улица и номер дома кажутся знакомыми. Анна трёт глаза, прогоняя усталость, как вдруг осознание того, что по данному адресу находится отель, выбивает из колеи. Гнев застилает глаза, заставляет сердце биться чаще, сжать в ладони сухую бумажку и кинуть на пол. Отель? Вечером? Послезавтра? Глаза застилает искреннее возмущение, а гнев затягивается на шее, не давая спокойно дышать.