***
Стрекот кузнечиков под ухом, журчание воды, напев незамысловатой мелодии мягким голосом где-то сбоку. Запах влажной травы, лесных ягод и парного козьего молока — Чимин не видит, но знает, что находится в безопасном месте. Уголки губ подрагивают от внезапно нахлынувшего чувства радости. Розовые щеки нагреваются под тёплыми лучами солнца, что оседают на всём теле; он вдыхает тепло, позволяя ему расползтись внутри себя — заполнить пустоту. Так приятно… Хочется навсегда сохранить в памяти это чувство. Сберечь малейшее тепло, оставить его на потом, чтобы однажды им воспользоваться. Дотрагивается до травы рукой, ведёт ею, перебирая травинки между пальцев. Бодрит до мурашек по телу. Чимин расплывается в улыбке, поворачивая голову прямо. Солнце слепит глаза сквозь закрытые веки. Открыв их и прикрыв ладонью, он смотрит прямо сквозь пальцы и замечает Рика, что сидит к нему спиной. — Рик? — зовёт его по имени, пытаясь обратить на себя внимания. Тот не реагирует на его зов. Чимин приподнимается, осматриваясь вокруг. Они в поселении у берега реки. Приподнимает голову вверх, позволяя солнцу ослепить лицо. Греется под тёплыми лучами, обнажив зубы в умиротворенной улыбке. — Ты когда-нибудь был счастлив? Молчит. Тишина не давит, лишь настораживает. — Так хорошо… — говорит, пребывая в расслабленном состоянии, вдыхая тёплый воздух. — Я много думал о том, был ли я счастлив в этой жизни… — воодушевленно рассказывает о том, что давно покоится на душе. — Затравленный, измученный токсичным вниманием чужих людей — я существовал, не жил вовсе. Жалел себя, винил всех в своей ничтожности, но менять что-то мне было не по силам. Всё, что я делал было напрасным, знаешь? — кротко вздыхает, проглатывая неприятный комок в горле от произнесенных слов. — Но несмотря на безнадёжность, я не переставал мечтать. Каждую ночь я представлял мир, в котором я — не я. Воображал другого Чимина, у которого и судьба другая. Простая, обычная, как у всех. Я грезил о том, что однажды всё изменится. Пройдёт чёрная полоса — наступит белая, — цыкает, смеясь от собственной глупости. Замирает на секунду, заглатывая воздух. По его щеке катится обжигающая слеза, которую тут же утирает ладошкой. — Немыслимо. Я ведь был так счастлив в ожидании своего счастья… — замолкает, утопая в своих стыдливых воспоминаниях. — Понимаешь, о чем я? Выжидающе смотрит на Рика, надеясь услышать хоть какую-то поддержку. —Ты собрал ягод больше, чем я… — услышав не то, что он ожидал, Чимин хмурит брови, негодуя. То, что Рик всё ещё сидит спиной — вызывает подозрение. Поникшая голова, руки сложены на бёдрах. Чимин ждёт, когда тот повернётся к нему, чтобы насладиться видом родного лица, по которому он так тосковал. — Да? — позабыв о своём монологе, незаметно для себя переводит тему. — Значит, я хорошо постарался, — улыбается, прикусив губу от смущения. — Ты постарался, Чимин, но замарал руки. Рик замолкает, как и всё вокруг. Его слова наводят страх, который незаметно подкрадывается, поселяется где-то внутри, отчего под грудиной появляется давящая боль, заставляющая прислонить руку к области сердца в попытке унять ее, успокоить себя. Чимин с опаской оглядывается по сторонам, смотря на то, как время остановилось. Река прекращает свой бег. Нет больше звуков, запахов: всё прекратилось. Чимин подносит руки к лицу и видит ладони, измазанные какой-то жидкостью. — Сок… от ягод? — цыкает, принимаясь оттирать пятна. Трет пальцы об одежду, марая ткань. Ускоряется, протяжно мыча. Кожа побаливает, горит, а толку от его действий нет. Слюнявит ладони, принимаясь растирать их между собой, но пятна не исчезают, они как были, так и остались. Поднимает руки к солнцу и недовольно хмурится оттого, что ничего не помогает. Красное пятно сильнее расползается, увеличиваясь в размере. Он щурится и недоуменно всматривается, замечая, как меняется их оттенок. Темно-бордовая жидкость сворачивается в небольшую каплю и начинает стекать вниз по его пальцам, падая вниз. Чимин ощущает ком в горле. В нос ударяет противный металлический запах, что оседает на слизистой, и он закашливается, чувствуя рвотный позыв, не в силах выдержать тошнотворный аромат. Вязкая жидкость продолжает капать, пачкая его всего. — Не отмоешь, — слышит голос Рика. — Я попробую отмыть в реке, — говорит он, тут же вставая на ноги. Находясь полностью в луже темной жидкости, он брезгливо подгибает ноги, принимаясь трясти носком ботинка. — Не поможет, — поникнув головой, вздыхает Рик. — Поможет. — Нет, — вертит головой в несогласии. — Ты не должен был уезжать… — Я смогу. Я избавлюсь от пятен, — настаивает, направляясь в сторону водоема. — Он прав, — останавливается, услышав недовольный тон позади. Оборачиваться не нужно, чтобы понять, кому принадлежит этот голос. — Чонгук? — он не понимает, как так возможно. Откуда он взялся и как посмел пробраться в место, которое для него под запретом. Это его мир, не Чонгука. Его единственное безопасное место. Чимин переводит взгляд на Рика, боясь его реакции. Они не должны видеть друг друга. Он не понимает, почему так боится этого, но точно уверен в том, что это нехорошо закончится. Чонгук подходит ближе. Обхватывает его за талию со спины, положив подбородок на плечо. Раскачивает их тела, издавая мелодичное посвистывание, пока тот пытается выбраться из его удушающих объятий, отталкивается руками, но лишь марает Чонгука, при этом не сдвигаясь ни на шаг. Чимин смотрит на Рика, что не меняет положения. Тот даже не шелохнулся. — Рик? — чувство обиды появляется в его груди. Неужели он не поможет? — Он тебя не слышит… Его и вправду не слышат. Будто их разделяет прозрачная перегородка, что толстой стеной расположилась между ними. Чимин суматошно осматривает всё вокруг, надеясь, что сумеет найти то, что его спасет. Вдали виднеется копна рыжих волос, развивающаяся по ветру, и маленькая часть надежды поселяется в его груди. — Си, помоги мне… — шепчет, всё ещё утопая в чужих объятиях, что душат, не дают выбраться. — Помочь? — подходит ближе, но останавливается, брезгливо сморщив нос. —Тебе или им? — кивает за спину. — Для кого ты просишь помощи, Чимин? Слова застревают в горле. Он хочет ответить, но заикается, чувствуя панику, из-за которой сделать вдох становится невозможно. — Ты ослушался моего совета! — кричит, оглушая всё вокруг. В глазах ярость, грудь вздымается, а пальцы тычут в него, не опускаясь. — Я говорила тебе — не смотри вниз, — вскидывает подбородок вверх, расплываясь в безумной улыбке. — Держи голову прямо и наслаждайся тем, что видишь перед собой… — Ты же можешь мне помочь… — с придыханием шепчет. Смотрит жалобным взглядом на беспристрастный напротив. Замечает ухмылку на её розоватых губах и поблескивающий огонёк в её зрачках: — Проще с Дьяволом договориться, чем со мной. Анастасия протягивает ладонь, утягивая Рика за собой. С дрожащих губ Чимина срывается тихий всхлип; он плачет, тянет к ним руки, надеясь, что его заберут с собой. — Они тебя недостойны, — его хриплый голос заставляет вздрогнуть и остановить дыхание. Чимин сглатывает, когда крепкая рука обхватывает его за горло. Другая рука прислоняется к щеке, размазывает алую жидкость, марает нос, дотрагивается до рта, уделяя ему больше внимания. Припухшие губы вмиг становятся красными. Вкус оседает на языке, он горчит, как табак. Хочется уйти, увернуться, но Чонгук не даёт этого сделать, крепко давя на горло, тем самым обездвижив парня. — Нет, — в несогласии шепчет, всё ещё надеясь, что за ним вернутся. Но единственное спасение ускользнуло от него, оставив один на один бороться с тем, кого победить не так уж и просто. — Моей любви недостаточно? — Замолчи. — просит Чимин, позорно понимая, как сильно на него влияют эти простые слова. — Я тебя не оставлю. — Замолчи. — стиснув зубы от злобы, предупреждающе просит. — Считаешь меня плохим, недостойным тебя? Его голос так близок. Объятия так ощутимы, что кажется, будто всё наяву. От его прикосновений тепло внутри мгновенно разгорается, превращаясь в пламя. Внутри Чимина всё горит, сердце бешено пульсирует, а ритмичные толчки в висках не дают покоя. Эмоции зашкаливают даже во сне. — Оставь меня, — неразборчиво просит, едва шевеля губами. — Мы с тобой разные. — Намного ли? — хмыкает, губами дотрагиваясь до пульсирующей венки на шее. — Всё хорошо, — спокойный голос с уверенностью шепчет, из-за чего каким-то образом заставляет Чимина поверить сказанному. — Всё будет хорошо, — повторяет его слова, тут же успокаиваясь, обмякая в некогда чужих объятиях. Он приподнимает голову вверх и от бессилия падает на колени на что-то мягкое. Объятия не прекращаются. Вибрирующий голос всё так же шепчет позади, убаюкивая. Становится хорошо и спокойно. Чимин прикрывает глаза, проваливаясь в сон, чувствуя, как силы совсем покинули его. Ему не хочется бороться с собой, переживать о чём-то. Хочется какого-то умиротворения. И он его получает. — Скоро ты забудешь обо всем, не переживай об этом. — Обещаешь? — про себя спрашивает Чимин, пребывая в почти бессознательном состоянии. — Я всегда честен.***
Склеенные между собой ресницы от недавно пролитых слёз подрагивают от малейшего вздоха. Их тяжесть ощутима. Веки опухли, некогда тонкая кожа ноет от нарастающей боли из-за иссохших слез, линии которых тянутся до подбородка. Кожа под ними сморщилась и горит, пощипывая от раздражения. Хочется прикоснуться к ним, оттереть эту застывшую пленку, чтобы не просыпаться от чувства дискомфорта при малейшем подрагивании мышц лица. Но пальцы отчего-то не слушаются. Напряженные фаланги собраны в кулаки, что обхватывают талию в попытке защитить. Чимин обнимает сам себя, сквозь сон не замечая, как к его беспомощному телу подкрадываются сзади. — Дону, — знакомый голос, пугающий, волнующий, не даёт ему уйти в себя. Призывает, вытягивает из пучины грёз, в которых он увяз и из которых он не хочет выползать. Ему снится тот же Чонгук, но другой, с которым хорошо. У которого прошлого нет и нет будущего. А только настоящее. Спокойное, предсказуемое. С ним не страшно. Безопасно. Тот Чонгук видит его насквозь, принимает, не отворачивается, разделяет частичку боли на двоих, помогая выдержать тяжесть груза. С ним так легко. Так приятно ощущать касания на коже, которые будто пронизывают насквозь, добираются до израненной души и заглаживают на ней шрамы, нанесённые им же. Чимин не осознаёт, насколько сильно нуждается в Чонгуке наяву. Не признается себе и после, как только вернется в реальность. Чимин всхлипывает, выпуская изо рта капельки слюны, что оседают на его губах, застывая. Морщится, скручиваясь сильнее. Ему так не хочется просыпаться. Мучительные стоны становятся громче. — Дону, — желая успокоить, Чонгук устраивается поудобнее на мягкой подушке, пододвигается ближе, притягивает его за талию, не смея отвести взгляд. Чонгук боится пошевелиться, дабы не разрушить долгожданный момент. Он так и не смог надолго сомкнуть глаз. Всю ночь слушал чужие бредни и просыпался от судорожных дерганий ног. Гортанные мычания, всхлипы — малое из того, что пришлось пережить. Дону всю ночь звал кого-то на помощь. Не Чонгука. Вспоминая об этом, парень закипает от злости и огорчения. Как будто ему залепили пощечину, тем самым вернув с небес на землю. Приземляться больно. — Скоро ты забудешь о нём, не переживай об этом, — клянется себе, уверенный в своих словах. Он готов поменять свои принципы ради этого парня и позволит себе не заострять внимание на своей неудаче. Не будет даже думать о том, что у какого-то Рика шансов больше, чем у него. — Ты хоть понимаешь, на что я готов ради тебя? — довольно посмеивается от своих слов, чувствуя предвкушение полной победы. Безумный. Именно таким Чонгук себя ощущает. Быть помешанным на парне, которого едва знает — нелепо. Но это мало его волнует. Он рядом. Дону не ушел. Доверился ему, наплевал на все страхи и отдался своему желанию, порочному, неправильному, так смело, пусть и совершенно безбашено. — Дело все-таки в алкоголе? — вспоминая свои слова, сказанные ему прошлым утром, говорит Чонгук, посмеиваясь от иронии. — М-м-м? — в полудреме мычит Дону. Брови насупливаются от недовольства, он вертится, психуя от неудобной позы. Открывает глаза, уставившись на Чонгука, щурится, а после вновь их закрывает. — Тебя тянет ко мне, только когда ты пьян? — улыбаясь, он дотрагивается носом до его щеки. Водит по нежной коже, вдыхает его запах, чувствуя лёгкое головокружение от появившегося возбуждения. Он хочет привязать его к себе. Хочет быть для него всем, и сам желает отдаться без остатка. Он чувствует, как укрепилась их связь, для него она стала нерасторжимой. Даже если захочет — разрушить не сможет. — Неужели мне придётся тебя постоянно спаивать, чтобы ты был рядом, м-м-м? Дону переворачивается набок, недовольно простонав, тихо сопит, вдыхая через нос. Ворочается, елозит пятой точкой, которую тут же притягивают к твёрдому паху. Чонгук прислоняется к затылку, принимаясь водить по нему губами. Обхватывает его под грудиной, слыша томный вздох. Он прислушивается к чужому дыханию. Дону не просыпается, а лишь во сне поддаётся своим чувствам, бурно реагируя на малейшие действия Чонгука. Откидывает голову назад, чувствуя жаркие прикусывания мочки уха. Чонгук опускается ниже, удобнее устраивается, ищет губами шею, цепляет зубами нежную кожу, принимаясь посасывать её языком. Слышит мычание, и довольно лыбясь, водит рукой по дрожащему телу, уделяя внимание каждому сантиметру. Дотрагивается до сосков, кротко целуя плечо, сжимает затвердевший сосок, обводит контур ареолы. Опускает руку ниже, нащупывая подрагивающий плоский живот, дотрагивается до тазовой кости, пальцем водя по ней, слышит протяжный стон, и чувствует, как отзывается тело Дону на его прикосновения. Оно дрожит, извивается от ласк, будто просит большего. Тот поворачивается к нему лицом, с закрытыми глазами, губами ищет, за что ухватиться. Чонгук пользуется моментом, обхватывает его уста, мокрым поцелуем разбудив парня. Рука Чонгука натыкается на вставший член, и он слегка надавливает на головку, ртом заглатывая чужие стоны от своих манипуляций. — Чонгук, что ты… — отрывается от его губ, сразу отворачивая невменяемый взгляд. Тот покрывает его лицо поцелуями, приподнимает ногу, закидывая её на себя. Жмётся к спине ближе, принимаясь тереться между ягодиц своим влажным от предэякулята членом. — Тш-ш… — шепчет на ухо, постанывая от блаженства. Дону мычит неразборчиво, сжимая губы, хмурит брови, а после, почувствовав мощнейший толчок, прогибается в спине. Чонгук не проникает, лишь надавливает головкой, подразнивая. Дону дотрагивается до кисти руки Чонгука, что лежит на талии, пытается её убрать, но тот перехватывает её, переплетая пальцы. Вновь толкается, отчего член Чимина дёргается от сладостного томления. Мучительное беспокойство накрывает его, поцелуи Чонгука вызывают неопределимое желание чувствовать большего. Чимину мало его. Чимин подсознательно желает Чонгука, хочет его рядом, наплевав на подозрительное щемящее чувство в груди. Чимин, пребывая в полудреме, полностью отдаётся внутренним ощущениям, и, не желая приходить в себя, просит о большем. Извивается, принимаясь толкаться самостоятельно. Его рот открывается в немом крике, глаза резко распахиваются, когда он понимает, что происходит. Он кидает встревоженный взгляд на Чонгука, судорожно глотая воздух из-за нехватки кислорода. — Я хочу тебя… — шепчет на ухо. Чимин прикусывает губу, прикрывает веки, не желая видеть развращенный напротив. От безумного взгляда голова идёт кругом. Он чувствует, что пропадает, как теряет себя, забывает обо всём произошедшем, полностью растворяясь в чувствах, которые противоречивы. Он уже не осознаёт, по какой причине ему хорошо, и ровно настолько же тошно. Чонгук отрывается на секунду, разрывая их близость, ищет что-то на полу и возвращается обратно после того, как находит смазку и упаковку презервативов. Торопливо натягивает латекс и вновь прислоняется ближе к изнеженному парню, продолжая дарить чувственные ласки. Опускается ниже, целует вдоль позвоночника, копошится с крышкой, пытаясь открыть её одной рукой. Психует оттого, что она не поддаётся с первого раза. — Блядь, — ругается, опираясь на локти. Открывает крышку, выдавливает жидкость на ладонь, и немедля возвращается обратно, пристраиваясь сзади. Кусает плечо, притягивая ближе, приподнимает ногу, не прекращая дарить влажные прикосновения. Мокрой от смазки рукой дотрагивается до ягодиц, нанося липкую жидкость на пульсирующую кожу. Дотрагивается до своего органа, размазывая остатки по члену. Мычит, чувствуя неудовлетворение от томительного ожидания. Чонгук находит его губы, захватывает нижнюю, посасывает её, размашисто целует, оставляя мокрые следы. Прислоняется головкой к анусу, и надавливает, отвлекая несдержанными поцелуями. Дону неразборчиво хнычет, от боли кусая влажные губы. Дёргается, чувствуя продолжительный толчок. Чон медленно входит, рукой обхватывает изголодавшийся член, надавливает. Он отрывается от губ, слюнявит ладонь, и вновь прислоняется к влажной головке, принимаясь растирать естественную смазку. Чимин едва стонет от боли. Стискивает челюсть до скрежета зубов, бьётся головой об подушку, дышит тяжело, словно воздуха не хватает. Невыносимо. Чонгук подхватывает его за ногу, меняет угол проникновения и совершает череду решительных толчков. Глубже, до крика с покрасневших губ. До сладостной боли, от которой скапливаются слезы в уголке глаз. Мокрые шлепки разносятся по всей комнате, смешиваясь с гортанным стоном парня. Чонгук сопит ему в ухо, посасывает мочку, покрывает лицо поцелуями, кусая влажную от пота кожу. Находит сухие губы, дышит ему в рот. Вдалбливается, протяжно стонет, глотая чужое прерывистое дыхание. Зажмуривает глаза, чувствуя подступающий оргазм. Задерживает дыхание, намертво присасывается к горячим губам, протяжно кончает, не прекращая двигаться. Он давит на член, размашисто водя ладонь по длине, сжимает головку, и целует, чувствуя, как содрогается обмякшее тело. Дону тяжело дышит, приоткрыв рот. Рукой дотрагивается до взмокшего лба, вытирая капельки пота. — Я тебя разбудил? — саркастично спрашивает Чонгук, облизывая губы. Дону отворачивается от него, прикрыв глаза. Его грудь всё ещё вздымается от тяжёлого дыхания. Чонгук дотрагивается до взмокших прядей на макушке, зачёсывает их назад, массируя кожу головы. Тот вздрагивает, нахмурив брови от недовольства. — Я надеялся, что это сон, — язвительно отвечает он. — Но нет, мы и вправду переспали. — Жалеешь? — с ухмылкой спрашивает Чонгук, не прекращая касаться парня. — Это имеет значение? — изогнув бровь, интересуется. — Верно. Не имеет. Время вспять не повернуть. Замечательно, правда? — Ты засранец, Чонгук. —Хм, — смешок слетает с его губ. Он прислоняется носом к шее, водит им, вызывая табун мурашек. — Кажется, я предупреждал, что благородство не лучшая черта во мне. Привстает на локти, дотрагивается ладонью до выступающих ключиц, водит по ним пальцем, заворожено глядя на реакцию парня. У того подрагивают ресницы, морщится нос, сжимаются губы. — Но, так уж и быть, я возьму на себя ответственность, — улыбается краем губ, не сводит взгляда, стараясь запечатлеть его образ. — Если ты забеременеешь, готов воспитать нашего ребёнка. Чимин распахивает глаза и, нахмурив брови, бьёт локтем в бочину Чонгука, отчего тот закашливается, простонав от боли. — Себя воспитай для начала. Чимин встаёт с кровати, пошатываясь. Вытирает следы от постыдного занятия краем одеяла. Ищет одежду, оглядывая комнату в полумраке. Солнце почти встало, но на улице пасмурно. Он задумывается о том, что это полностью передает его внутреннее состояние. Небо затянуло серыми облаками, ветер не стихает, проникает в комнату через щели в окне. Чимин находит свои боксеры, наспех одевается, не смотря на Чонгука. Тот лежит, закинув руку под голову, посвистывая. — Уходишь? — ухмыляется, видя как тот несколько раз промахивается, надевая брюки. Его шатает, он еле стоит на ногах, но торопится сбежать, как можно скорее. — Ты серьёзно сваливаешь? — Меня тошнит. Ты же не хочешь, чтобы меня вырвало на тебя? — Я отвезу тебя домой, — твёрдо говорит Чонгук. — Сам доберусь. — Я не спрашиваю, — он вытирает член одеялом, а после встает и, найдя разбросанные вещи, одевается быстрее, чем Дону. — Подожду тебя внизу. Заведу машину. Как только дверь захлопывается, Чимин опадает на пол, закрывая лицо ладонями. Сжимает пальцами переносицу, затем резко распахивает веки. В глазах двоится, его тошнит, желудок скручивает до спазмов, но и это не предел его страданий. Ко всему прочему добавилась ноющая, пульсирующая боль, благодаря ночи, проведённой с Чонгуком. Всю дорогу Чимин молчит. Не знает, что сказать, словно силы говорить его покинули. Сидеть ему неудобно, он ерзает, стараясь не издавать звука из-за болезненных ощущений. — Болит? — с явным беспокойством спрашивает Чонгук, сжимая губы. Чимин откидывается на спинку сиденья, игнорируя вопрос. Слышит недовольный вздох Чонгука, и отворачивается к окну. Чимин сделал непоправимое: отдался Чонгуку, посмев получить наслаждение от их близости. Он всё ещё чувствует чужие касания, ощущает запах на своей коже. От него хочется задохнуться, выпрыгнуть из машины на ходу, лишь бы не сгорать от стыда из-за своего необдуманного поступка. Он всё ещё не верит, что это произошло. Но засосы на шее и липкая, почти засохшая сперма на животе, говорят об обратном. Они переспали. И не один раз. И оба раза Чимин стонал, получал удовольствие и даже не думал о том, чтобы всё прекратить. Хочется удариться головой об стекло, лишь бы забыть его поцелуи, ласки и грубые, но чувственные движения, от которых все внутри переворачивается. Даже сейчас, сидя от Чонгука на безопасном расстоянии, он чувствует как его кожа покрывается мелкими острыми мурашками, а волоски тянутся вверх. Его передёргивает, он ежится от пристального взгляда, высмотрев его в отражении стекла. Закрывает глаза, надеясь, что всё пройдёт. Вспоминать об этом невыносимо, но и забыть невозможно. Машина тормозит у ворот, и Чонгук выходит из салона, осматривая чужой двор и окна небольшого дома. — Родители не устроят скандал из-за того, что не ночевал дома? — Мать не против, — пожимая плечами, отвечает Чимин. — А отец? — Он умер, — совершенно беспристрастно отвечает он. — Сочувствую. — Ага, — несдержанно хмыкает Чимин и тут же застывает. «Сочувствую» — эхом отдаётся в его голове. Он переводит взгляд на Чонгука. Его опущенные уголки губ, мягкий взгляд и беспокойное постукивание пальцев о бедро, говорит о том, что ему… жаль? Чимину до тошноты смешно. Он чувствует, как к горлу подкатывает зудящий комок, и его рука тут же тянется к шее. Он отворачивается от Чонгука, плетётся от машины, надавливая на кожу в области кадыка; сглатывает слюну, а после, не выдержав, выпускает череду кротких смешков. Чонгук недоуменно смотрит на Дону, обеспокоенно нахмурив брови. Лицо парня покраснело, глаза на мокром месте, а он начинает смеяться, не собираясь останавливаться. — Дону? — не понимая причину смеха, Чонгук хватает его за локоть, разворачивая парня лицом к себе. Тот мельтешит взглядом, смотря куда угодно, только не на него. Чонгук обеспокоен его истеричным состоянием. Пульс учащается от волнения, губы сжимаются от недовольства. Он потряхивает его за плечи, пытаясь привести в чувство. — Что с тобой?! — обеспокоено спрашивает Чонгук, хватает его за подбородок, встречаясь с ним глазами, тем самым добиваясь от него внимания. Дону резко замолкает, на миг впадая в ступор. Смотрит в одну точку сквозь Чонгука, а после переводит взгляд, заглядывая вглубь его зрачков. — Прости… — тихо шепчет он, не сводя глаз. Остекленевшие глаза неотрывно смотрят перед собой. Дону приподнимает руку, дотрагивается до щеки Чонгука, медленно поглаживая кожу. Смотрит пристально, настораживая своим потерянным взглядом. Чонгук замечает, как тот едва дышит, редко всасывая воздух. Он словно не в себе. От такого вида Чонгуку становится неуютно. — Я просто по нему соскучился… — на выдохе говорит парень, поджимая нижнюю губу. Подбородок парня пробила судорога, он дергается, но успевает сжать губы, не давая эмоциям выйти наружу. Выглядит ненатурально. Словно тот пытается скрыть свои настоящие чувства. Чонгук тяжело вздыхает, жалея о том, что задел болезненную тему. — Тебе не нужно извиняться, со всеми бывает, — Чонгук видит, как приподнимаются брови Дону, как его губы медленно растягиваются в улыбке. — Да, — соглашается парень, кивая. — Ты прав. Вновь улыбается в смешке, не меняя эмоций. — Мне не нужно извиняться. Отдергивает ладонь с щеки Чонгука, возвращая своему лицу каменное выражение. Чонгук под пристальным взглядом чувствует себя неуютно. Порой от Дону исходит мощная аура, всепоглощающая. С ним он будто чувствует, что уязвим. Слаб и не придаёт значение деталям, что находятся вокруг него. Он слепо верит человеку, о котором совсем ничего не знает, но самое важное в этом то, что ему совершенно всё равно. Чонгук погряз в своей любви без шанса выбраться самостоятельно. — Спрашивать увидимся или нет, не стану. Я теперь знаю, где ты живёшь, — ухмыляется Чонгук, видя секундную растерянность. — Конечно, — расплывшись в улыбке, отвечает он, тут же добавляя, дотрагиваясь до него рукой. — Береги себя, Чонгук, — привстает на носочки, целует замершего парня, агрессивно сминая его губы. Действует напористо, наслаждаясь чужой зависимостью. Резко отталкивается и, уходя, подмигивает на прощание.***
Зайдя в дом, Чимин, еле передвигая ногами, направляется в ванную комнату. Он всё ещё чувствует себя паршиво и надеется, что ему удастся простоять под душем хотя бы несколько минут. С кухни доносится запах кофе, который на данный момент только раздражает слизистую носа. Он морщится, закрывает рот ладонью, чувствуя рвотный позыв, и ускоряется, боясь не добежать. Громко хлопнув дверью, он прислоняется к унитазу, выплевывая содержимое желудка. Жидкость противная, обжигающая, дерет горло, заставляя глаза слезиться. Он плачет, судорожно глотает воздух и содрогается в конвульсиях, пока вчерашний алкоголь выходит наружу. Вытерев губы рукой, он, не вставая, включает кран в ванной, принимаясь снимать с себя одежду. Еле дыша, заползает в чугунный сосуд. Сидит, не в силах встать. Обхватывает колени руками, обнимает себя, надеясь согреться от потока холодной воды. Тремор тела не спасает. Чимину не удаётся согреться, но включать горячую воду он не хочет. Веки прикрыты, он склоняет голову к коленям, зажмурившись сильнее. — Последняя боль в твоей жизни, — эхом проносится в его голове. — Они соврали, — хнычет, бурча себе под нос. — Они мне соврали… Холодный, с посиневшими губами, он выходит из ванной, направляясь на кухню. Ищет аптечку среди кухонных принадлежностей, а после, найдя, ищет хоть какое-то средство, что поможет ему избавиться от боли. — Мне нужно снотворное, — слышит шаги позади и, не отрываясь от дела, ищет дальше. — Где ты был? — У друзей, — спокойно отвечает Чимин. — Есть снотворное? — Зачем оно тебе? — она не подходит, стоит в проходе, не осмеливаясь подойти. — Я хочу спать, — говорит он и тут же находит знакомые таблетки. — А всë, нашёл. Поворачивается к матери, и та тяжело вздыхает, увидев его состояние. — Чимин? Сжимая кулаки, проходит мимо неё, не желая выслушивать её нареканий. Она хватает его за руку, но он тут же её вырывает. — Давай уедем, Чимин, — смотрит слезливым взглядом, пытаясь ухватиться за него. — Оставим всё это! — Ты всегда бежишь от проблем? — от раздраженного тона его мать шугается, вздрогнув. — Я не ты.***
— Какого хрена ты всё ещё тут? — недовольно выкрикивает Хосок, видя, как Чонгук по-хозяйски сидит перед телевизором, закинув ноги на столик, и жует его любимые чипсы. — Я поживу немного у тебя, — беспристрастно отвечает Чонгук, не отвлекаясь от передачи. Она ему не особо интересна, и голова его занята другими вопросами, но этот шум помогает ему сконцентрироваться. Чонгук прогулял школу, подделав подпись матери. А брату сказал, что останется у друга на ночь, чтобы подготовиться к предстоящему тесту. На самом деле он не хочет возвращаться домой. Ноги не идут в ту сторону без видимой на то причины, что-то подсказывает ему, что там небезопасно. Признаваться в этом другу он не хочет. Чонгук настраивается на следующую ночь, собираясь проверить одно предположение. Но для этого нужна камера и боевой настрой, которого у него на данный момент нет. Сегодня он не хочет портить свое прекрасное самочувствие и омрачать послевкусие от проведенной с Дону ночи. — Никаких «поживу»! — он сбрасывает его ноги со стола и злится, видя, как они тут же оказываются на прежнем месте. — Ты серьезно? Чонгук, ко мне придет Сокджин… Так что, давай, проваливай. — Я вам не помешаю, — не обращая внимание на недовольство друга, утверждает он. — Помешаешь! — он смотрит на телефон, в голове прикидывая сколько времени у него осталось в запасе. — Я заткну уши, если ты такой стеснительный, — ехидно вздернув уголок губ, издевается Чонгук. — Да иди ты… — обреченно вздыхает, понимая, что ему не удастся прогнать друга. Придется ему придумать другое место для встречи со своим возлюбленным. — Ладно, оставайся, а я пойду. — Не хочешь нас познакомить? Хосок закатывает глаза, не желая отвечать. Он слишком сильно скучает по Сокджину и не хочет делить его общество с кем-то еще: — В следующий раз.***
Подбрасывая ветки в костёр, Сокджин поглядывает на Хосока, что копошится около него, готовя всё необходимое для сегодняшнего вечера. — Выглядишь, как домохозяйка, — ухмыляется и тут же получает гневный взгляд от своего парня. — Прекрасная домохозяйка. — Не хочу тебя расстраивать, но домашними делами я не занимаюсь, — Хосок раскладывает походный стул, сверху кладёт клетчатое покрывало, посматривая со стороны на своё творение. — Поэтому, если ты встречаешься со мной из-за этого, то… прошу прощения. Сокджин хмыкает, не сводя взгляда с пламени. Не сумев выгнать Чонгука из дома, Хосок нашёл альтернативу, позвав Сокджина на свидание в глуши леса. Тёплые плед и не менее горячие объятия помогут ему расположить парня к себе. Хосок влюблён, как подросток. Пребывая в воодушевлённом состоянии от приятной обстановки, он мысленно благодарит упрямый нрав Чонгука, хотя вслух говорить «спасибо» не собирается, боясь, что тот возьмет в привычку вторгаться в его обыденную жизнь без разрешения.— Я знаю. Знаю, что пропал. Из рук твоих мне нет спасения.
Хосок замирает, вслушиваясь в приятный голос. Сокджин часто читает ему стихи. Ему до безумия нравится его интонация и чувства, что вложены в каждую строку. Он присаживается на стул, заворожено глядя, как раскрываются уста, изрекая строки.Я видел, всë, что ты не знал, И слышал ангельское пение. В те времена, когда я спал Под толщей в тысячи квадратов, Я чувствовал, я ощущал — Удержишь крепче, чем канаты. Ты для меня сродни кострам, Ты палишь также сильно, жарко.
Улыбается, переводя взгляд на пристально смотрящего Хосока. Он изучает его черты лица, запоминает, довольствуясь каждой эмоцией.Да только в плач моим костям Не засияешь столь же ярко. И пусть услышу шепоток Я за плечом, когда настанет Ближайший возвращения срок, Я не смогу тебя оставить. И будем ли гореть вдвоём? Как раз Чтоб разделить гиенну. Твои глаза, моя любовь, явясь, С меня запросят в душу цену.
Замолкает, тут же уставившись в огонь. Брови нахмуренны, кулаки сжимают прут, что тут же ломается. Он прочищает горло, напрягаясь от тишины, что окружила их после его признания. С замиранием сердца Сокджин ждёт реакции того, кому эти строки посвящены. — Вау… — срывается с губ Хосока. — Чьи это стихи? — Одного неизвестного автора, — с лёгкостью на душе выдыхает, понимая, что тот ничего не понял. — Я подумал, что они твои, — на что губы Сокджина приподнимаются в едва заметной улыбке. Он шурудит палкой в огне, глядя, как взрываются искры. — Среди писателей есть гомосексуалы? — Шекспиру приписывали связь с мужчинами. Генри Райотсли, Саутгемптон, Уильям Герберт… — Тогда, ты будешь моим Уильямом, а я твоим Генри. — Уильям… — проговаривает Сокджин, смакуя имя на языке. — Хорошо, мне подходит. Хосок подходит к нему, наваливается на крепкую спину, целуя в мочку уха, отчего тот вздрагивает, почувствовав вибрацию по всему телу. — Чем займёмся? — спрашивает Хосок, не собираясь разрывать объятия. — Мы только пришли, а ты уже намекаешь мне на что-то? — Я готов на всё угодно, лишь бы ты был рядом. Можем просто посидеть и поговорить, — он отходит от Сокджина, присаживаясь напротив. Открывает бутылку газировки, делая неторопливые глотки. — Расскажи что-нибудь о себе. — Скучно, — мотает головой, добавляя. — Могу рассказать тебе одну легенду, которую знал ещё с малых лет, хочешь? Думаю, тебе будет очень интересно. — интригует, приподнимая брови вверх. — Какую? Хосок устраивается поудобнее, подперев подбородок рукой. Смотрит, не отрываясь, пытаясь вслушаться в рассказ Сокджина. Но все в нём его отвлекает: длинные пальцы, на одном из которых имеется пластырь, держат тонкий прут; щеки, краснеют от жара пламени; губы изрекают что-то, шевелясь при этом так заманчиво — всё в нём прекрасно. Хочется его поцеловать, наплевав на обещание слушать. — Ты слушаешь меня? — Хосок не сразу понимает, что у него спрашивают. Он отмирает от ступора, видя хмурый взгляд, и отогнав мысли, неподходящие для данной минуты, возвращает внимание парню. — Так вот. Начну заново, если ты всё прослушал. «Эта история произошла несколько сотен лет назад. Речь пойдёт об одной известной в те времена семье, чья влиятельность росла с каждым днём, не имея границ. Их уважали, любили и, не побоюсь этого слова, боготворили. И действительно, было за что. Члены их семьи приносили много пользы простым смертным, без корысти, за просто так. Они помогали людям, избавляли их от трудностей, помогая обрести себя. И возможно, их род и по сей день существовал и помогал человечеству становится лучше, если бы не их младший сын. Он был прекрасен. О его красоте ходили легенды. Много сердец разбил юноша своим видом и романтичной натурой… А как сияли его глаза… » — Сокджин не отрывает взгляда от искорок огня, находя в них что-то родное. «Одним взглядом сражал наповал того, кто только осмелился посмотреть ему в глаза. Мало кто мог устоять перед ним, настолько он был притягательным. Но жизнь — штука не вечная… » Тяжёлый вздох срывается с его губ. Что-то во взгляде парня меняется. Напрягаются мышцы лица, при этом опущенные брови, сведённые к переносице, выдают его состояние. Хосок поначалу видит обиду, что резко меняется на злость, отчего рассказ его становится более эмоциональным. «— Молодость постепенно покидала его. Первые морщины, бледный оттенок кожи… Он понимал, что стареет, хотя ему не было и четверти века. В тот момент он понял, что не готов терять то, что у него есть. Свою красоту, молодость, жизнь. Он захотел быть бессмертным… » «— Он стал высасывать кровь девственниц или всё же выбрал купание в ней?» — про себя смеётся Хосок, в действительности же молчит, не посмев перебивать Сокджина. «— Желание исполнить задуманное было выше всяких предрассудков. Страх не помешал ему исполнить ему свою мечту. Наплевав на все возможные последствия и не подумав о плохом исходе, он обратился к Дьяволу… Глупый. Он был так слеп своей идеей, что получив ответ от тёмных сил, сразу же согласился на все условия Сатаны. Бессмертие можно было получить, выполнив лишь одно простое условие…» — Какое? — не удержавшись, спрашивает Хосок. Обессиленная улыбка появляется на лице Сокджина. Взгляд его тускнеет, а рот едва открывается из-за упадка сил. «— Вечная жизнь взамен на сто душ грешников,» — поникнув головой, продолжает говорить, игнорируя шокированное посвистывание напротив. Голос Сокджина становится тише. «— Дьявол дал ему срок в три месяца. Одержимый своим желанием, он не щадил никого, кто был достоин почётного места в аду… Он практически справился, оставалось совсем немного, но он не успел…» — сглатывает, напряжённо щелкая челюстью. «— Его жестоко убили, и вместе с ним отправили его семью подыхать, как шакалов, напрочь позабыв всё то добро, что ими было даровано.» — Охуеть, — удивлённо разинув рот, произносит Хосок до конца не веря в подобное. Все же, являясь экзорцистом, он знал, что истории о Дьяволах — не редкость. Но добровольное соглашение с нечистой силой для него в новинку. — Такой человек и вправду существовал? — Хм, да… — посмеивается, переводя взгляд на карие глаза напротив. — Этого человека звали Кристофер. Кристофер Горгóс. Своё условие он выполнить не успел, отчего отправился в ад к своему господину за все злодеяния, что он совершил… — Я даже не слышал о таком человеке. — Церковь позаботилась об этом, уничтожив все упоминания об этой семье. Но не все в этой жизни можно стереть с лица земли… — томно вздыхает, уставившись на Хосока. — Ну, теперь твоя очередь рассказывать. — Я не знаю, о чем говорить, — пожимает плечами. — Таких историй у меня нет. — Можешь просто рассказать, как проводишь время, когда меня нет рядом. Или рассказать о своих друзьях.***
«Из-за схожести с мифическим существом их стали назвать «Горгосами». «Люди их любили и были им безмерно благодарны… …но однажды всё изменилось. И вместо счастья и радости, они принесли мирным жителям страх и нескончаемую боль. Стали происходить немыслимые вещи: убийства, насилие, разбой. Много убийств. Много крови. Их стали обвинять в проклятии…» Церковь посчитала их посланниками Дьявола. Их истребили как скот... Стёрли с лица земли… » Голос Хванги отныне не успокаивает, навевает страх и чувство обреченности. Слыша во сне ее рассказ, Чимин мучается от кошмара. Волосы взмокли от высокой температуры; он вертится, пытаясь отогнать от себя нехорошее. Ему видится во сне, как тёмная сущность расположилась вокруг него, кружит, не даёт расслабиться. Это что-то страшнее, чем его нынешняя жизнь. Что-то извне хочет ему навредить. То, побороть что ему не по силам.***
Противный скрип деревянного пола не перебивает тихий шёпот молитвы. Дрожащие губы Ким Исыль едва шевелятся; боясь быть пойманной, она прячет икону за цветочным горшком, не отрывая от неё слезливого взгляда. Это её последняя надежда. «— Молю Тебя, Всевышний, избавить моего сына от чар колдовских, огради от колдовства и лукавых людей. Спаси его и не позволь нечестивым причинить ему какого-либо зла. Господи Всемилостивый, сохрани душу его и наполни ее своим Божественным светом. Защити его и утром, и днем, и на сон грядущий. Отдали от него всякие нечистия, дай ему сил устоять перед дьявольскими искушениями. Верни силой своею все зло в преисподнюю. Аминь». Крестится, кланяясь, поднимая взгляд на Пресвятую Богородицу; боковым зрением замечает тень у двери и, осознав, что её поймали, про себя начинает причитать молитву о собственном помиловании. Сокджин. Или тот, кто, по её мнению, овладел её сыном, смотрит на неё гневным взглядом. Стоит в дверном проёме, с силой сжимая ручку. Внутренности вздуваются от тяжести. Пульс учащается, сердце нещадно бьётся, вены расширяются, просвечивая через тонкую кожу, окрашивая её в голубоватый оттенок. Он мотает головой, ударяет себя по вискам тыльной стороной ладони. Бьёт себя вновь, увеличивая силу удара. Шипит сквозь зубы, размытым взглядом смотря по сторонам. Стягивает капюшон, освобождает шею от тугого ворота, желая избавится от невидимой удавки на шее. Ртом хватает воздух, судорожно заглатывая его. Почти давится, закашливаясь. — Тебе нехорошо? — боязливо спрашивает женщина и второпях прячет икону под ажурной салфеткой. Медленно встаёт с колен и неуверенно ступает ближе, трясясь от страха. Она протягивает руку к его лицу, ладонью прислоняется к щеке, едва соприкасаясь. Обессиленно всхлипывает, чувствуя дрожь в теле от пустого взгляда напротив. Смотрит, как расширяются зрачки следящих за ней глаз. — Ты снова за старое? — сквозь стиснутые зубы спрашивает Сокджин. — Ты обещала выбросить все иконы до единой! — выкрикивает он, пугая женщину. Та отнимает руку от его лица, пятится назад, как только он склоняется над ней. — Прости… — виновато опускает голову, еле слышно всхлипывает, чувствуя мокрые дорожки слез, что катятся по щеке. — Ты ведь знаешь, что я не переношу этого… В его памяти всплывают события прошлых лет. Церковная школа, в которую его буквально тащили за руки, с безразличием смотря на его слезы. Он ненавидит Церковь и всё что с ней связано. Ещё два года назад он избавился от любого упоминания о проклятой для него религии. Иконы, ранее висящее на стенах, гвозди от которых всё ещё остались как напоминание о них, давно выброшены без сожаления. Ким Исыль убедить было сложно. Но, в конце концов, видя его нескончаемые страдания, она сжалилась над ним, пообещав, что впредь не побеспокоит его душу, оставив попытки вернуть сына на путь истинный. У неё ничего не выйдет, ибо он давно погряз в грехе, а шанс на искупление упущен. — Прости… — смелости не хватает вымолвить другое слово. — Зачем ты так мучаешь себя? — ладонями обхватывает её лицо, приподнимая. Смотрит ласково, мило улыбаясь, от чего напряжённые мышцы лица женщины вмиг расслабляются. — Это ты? — в её глазах появляется отблески надежды. — Конечно я, кто же еще? — хмыкает он, успокаивающими движениями поглаживая её. — Какого числа ты родился? — Тринадцатого ноября, матушка… — сквозь улыбку, отвечает Сокджин, после прислонившись губами ко лбу. — Нет, — разочарованно всхлипнув, мотает головой в разные стороны, отодвигаясь, как от прокаженного. — Ты не мой сын… Мой Сокджин родился в другой день. — Ты снова всё путаешь, матушка, — опуская уголки губ, перечит он. — Ты принимала сегодня таблетки? — Нет, — мотает головой, после склонив её к груди сына. — Вот видишь… — он приобнимает её, поглаживая седую макушку, шепчет слова, что действуют на неё успокаивающе. — Твоя память ухудшилась, моя дорогая матушка. Не относись так наплевательски к своему здоровью… Пойди, прими таблетки, которые прописал доктор, и перестань нести чушь, хорошо? Легкий кивок головы чувствуется грудной клеткой. Юноша едва заметно подрагивает уголком губ, теснее прижимаясь к матери, когда самому хочется прекратить объятия и как можно скорее оказаться вдали от неё.