***
Пребывая в полубредовом состоянии, Чонгук направляется к матери; пальцами касается ссадин на шее, давит, кашляя от боли. Отворяет дверь, не постучав. Мать спит мирным сном, не шелохнувшись от шума. Чонгук давно здесь не был. Он подходит к кровати матери вплотную, осматривая спальню в полумраке. Ему никогда не нравилась эта комната. Он всегда обходил её стороной, считая, что здесь ему не рады. Чонгук всегда чувствовал, что к нему относились иначе, чем к Хёнджу. Но его всегда убеждали в обратном. Мать Чонгука шевелится, переворачиваясь на спину, и резко дёргается, увидев темный силуэт у кровати. — Чонгук? — включив прикроватный светильник, смотрит на часы, удивлённо округлив глаза. — Что ты тут делаешь в такое время? — Наш отец пил? — задаёт вопрос в лоб, не желая ходить вокруг да около. Он замечает, как меняется взгляд матери. Та мрачнеет, тяжело вздыхает, удручённо посматривая на сына. — Чонгук, ты бредишь? — недовольно спрашивает, сжав челюсть. — Ты время видел? До утра не мог подождать? И вообще, что за странные вопросы? — Я пришел узнать, пил ли наш отец? — Чонгук непреклонен. Он не уйдет отсюда, пока не развеет все сомнения. Он так отчётливо помнит запах спиртного. Будто всё то, что было почти десять лет назад, произошло совсем недавно. Но только почему он забыл об этом и только сейчас вспомнил? Не получив ответа от матери, Чонгук склоняется над ней, надеясь увидеть ответ в её глазах. — Помнишь, когда мне впервые приснился кошмар? Тогда я прибежал к тебе, сказал, что меня душили во сне, — мать молчит. В глубокой тишине Чонгук улавливает ее замедленное дыхание. Словно та сдерживается, контролируя себя. — Я плакал, как девчонка, и громко кричал в ту ночь, — сквозь подступающие слезы смеётся, чувствуя тугой ком в горле от болезненных воспоминаний. — Разбудил Хёнджу, тебя. Только вот отца не смог разбудить, странно, правда? — Я не помню такого, — резко отвечает, перебив сына. — У отца всегда был чуткий сон, а в ту ночь он спал как убитый, — тихо хмыкает, не переставая пристально вглядываться. В её глазах смятение с долей испуга. — Он притворялся? — Я не понимаю, что тебе нужно, — обеспокоенно спрашивает, глядя исподлобья. — Что за допрос посреди ночи? — Тогда ты убедила меня, что это был обычный кошмар. Запретила мне играть в компьютерные игры, сократила время на просмотр телевизора. Записала к детскому психологу, который сказал мне, что это был сонный паралич. Но знаешь, что интересно? Он у меня и вправду был, но не тогда, а позже. Вы довели меня до такого состояния, при котором я вправду начал мучиться от него. — Чонгук, я… — Мой отец душил меня, а ты покрывала его. Дыхание матери резко останавливается. Она перестает дышать, открыв рот в недоумении. Шевелит губами, пытаясь ответить, но путается в словах, мямля что-то непонятное. Прикрывает глаза, борясь с неконтролируемым приступом агрессии. — Ты хоть понимаешь, что говоришь? — произносит на выдохе. Чонгук посмеивается, увидев злость во взгляде напротив. Выпрямляется, принимаясь разминать шею круговыми движениями. Замирает, уставившись в потолок, облизывая губы, избавляясь от сухости на тонкой коже. Он так устал. Всю жизнь Чонгук не мог понять, откуда в нем такая ненависть к родным. Почему он видел в них лишь плохое? Сейчас он понимает, что, возможно, в них никогда не было ничего хорошего. — Ты никогда не верила в бога. Чонгук всегда думал, что его мать строила из себя невесть кого только из-за отца. Ему казалось, будто та боялась, что от нее отвернутся, как только она обнажит свою грешную душу. — Ты притворялась всё это время… — Довольно! Выйди из моей комнаты! — выкрикивает, не выдержав, указывая пальцем на дверь. Чонгук посмеивается, но просьбу матери выполняет. Уходит не спеша, раздражая мать ещё сильнее. — После смерти тебе всё равно не быть с отцом вместе, можешь не стараться.***
Возвращаться к себе не хочется. Сейчас ему, как никогда прежде, необходимо оказаться в объятиях брата, получить хоть чью-то поддержку. Ему так нужно, чтобы о нём позаботились, как раньше. Тихо постучав, Чонгук открывает дверь, заглядывая в темную комнату. — Ты спишь? — едва шепчет, боясь напугать брата. Ему никто не отвечает. Чонгук устало вздыхает, но проходит внутрь, закрыв дверь. В темноте натыкается на деревянную кровать, забирается сверху, руками выискивая брата, чтобы случайно не задеть. Поводив ладонями по постели, Чонгук осознает, что она пуста. Широко разинув рот, Чонгук зевает и, решив дождаться брата, забирается под одеяло, на время прикрыв глаза. Глубоко вздыхает, чувствуя усталость и не замечая, как проваливается в сон. Но ненадолго. Его снова будят, вызволяя из умиротворённого сна слишком рано. Спать в комнате брата оказалось куда спокойнее, чем в своей собственной. Сейчас пробуждение далось гораздо легче, чем в прошлый раз. Чонгук открывает глаза, продолжая ворочаться в поисках удобной позы: он все ещё надеется, что его оставят в покое и дадут поспать ещё немного. — Опять… — открыв глаза, недовольно бубнит, увидев мать перед собой. — У меня дежавю? Зевает, потирая глаза. Полусонным взглядом смотрит на взъерошенную мать, что протягивает дрожащую руку, сжимающую телефон. — Чонгук, — та взволнованно глядит и закрывает рот ладонью, сдерживая плач. Чонгук только сейчас замечает мелкую дрожь её пальцев и бегающие зрачки. — Я не понимаю, что они говорят, — начинает верещать, не отнимая руки от лица. — Они говорят какую-то чушь! Поговори с ними… Он с недоверием берёт телефон из рук, но не осмеливается поднести его к уху. — Я их не понимаю, — она придерживается за спинку кровати, чувствуя, как подкашиваются ноги. В нетерпении смотрит на Чонгука, в душе моля о том, чтобы всё это оказалось неправдой. Надежда угасает, как только сын всё же прислоняет телефон к уху. Несколько секунд его лицо не выражает никаких эмоций. Но даже сквозь невозмутимый взгляд мать замечает, как меняется оттенок его лица, становясь бледным, и как шокировано расширяются зрачки. Он прикрывает глаза, зажмурив веки до морщин вокруг глаз, опускает руку на кровать, роняя телефон. Молчит, часто дыша, заставляя мать переживать самые худшие долгие секунды в неведении. — Они ведь ошиблись, да? Он не отвечает, лишь сильнее сжимает кулаки, игнорируя вопрос матери. — Скажи, что это ошибка! — налетает на него, толкает в грудь, отчего тот шатается, почти падая на спину. — Что ты молчишь? — яростно кричит, замахиваясь на сына. — Они зовут нас в морг на опознание тела. А всё происходящее после уже не так отчётливо воспринимается. Отрывками он видит истерику матери, как та бьёт его по груди, прося опровергнуть сказанное. После он уже стоит на кухне перед шкафчиком с таблетками. Разбавляет успокоительное для матери и для себя заодно. Впадает в прострацию, по дороге лишь несколько раз возвращаясь к жизни, и только перед моргом окончательно понимает, что происходит. Но ему всё ещё кажется, что это недоразумение. Чья-то ошибка. Мало ли где находится его брат. Возможно, он пришел поздно ночью и ушел рано утром, не став будить домочадцев. Ведь то, что сказали по телефону — полный бред. Какое убийство? Какое мертвое тело, нуждающееся в опознании? Перед входом в старую больницу Чонгук совершает последний вызов. Он все ещё надеется, что ему удастся дозвониться. Проходят секунды, и он слышит короткие гудки. «Телефон выключен или находится вне зоны действия сети».***
Тошнотворная вонь, от которой хочется блевать, пробирается в лёгкие через распахнутый рот, стоит им открыть двустворчатую железную дверь. Внутри морга блёкло и холодно: кафельная плитка с потемневшими полосами затирки; мигающие лампы противно гудят, обращая на себя внимание посетителей. Холод морозит кожу: озноб, охвативший тело Чонгука, появляется почти сразу, стоит ему перешагнуть порог. Кожа покрывается липкой от холода испариной. Его воротит, трясёт, и шаги с каждым разом даются всё тяжелее. В центре помещения металлический стол. На нем бездыханное тело, укрытое тонкой простыней. Босые ноги с биркой на пальцах торчат из-под белой ткани, и смотреть на них мучительно больно. И страшно. — Я могу? — неуверенно спрашивает патологоанатом. А Чонгук не готов. Его мать — тем более. Та будто сжалась до малых размеров: её не видно и не слышно. Она стоит позади сына, едва прикасаясь к нему рукой. Сделать шаг боится. Не смотрит прямо, выглядывая из-за спины Чонгука. Он чувствует, как та старается удержаться на ногах, пальцами едва сжимая ткань одежды. Первым приближается Чонгук. Подходит вплотную к столу, хотя сам желает сбежать отсюда как можно дальше. Морально он не готов, но всё равно кивает головой, разрешая мужчине сдернуть простыню. Лёгкий взмах белой ткани, обдувающий лицо, и Чонгук сначала видит посиневший лоб, а после ему открывается вид на лицо полностью. Он прикасается рукой, едва дотрагиваясь. Тело холодное, с синеватым оттенком. Чонгук глядит внимательно, не отводя взгляд. Пытается разглядеть в незнакомце черты своего родного брата. Мертвец смутно напоминает Хёнджу, и Чонгук, вертя головой в несогласии, отгоняет мысль, что нагло лезет в голову. «Это не он», — шепчет внутренний голос, убеждая. Кожа не того оттенка, черты лица мягче. Нет пухлых румяных щёк и привычной улыбки. Чонгук отводит взгляд, прикрыв глаза. Сжимает кулаки, борясь с горечью, ведь здравый рассудок твердит, что перед ним Хёнджу. Но почему сердце так отчаянно говорит обратное? Чонгук прислоняет запястье к лицу, давит на лоб, пытаясь усмирить внутренний голос. Но он так нагло прёт, наплевав на его попытки. Мать стоит позади, всё ещё не решаясь выглянуть из-за спины. Она с осторожностью дёргает сына за локоть в нетерпении. Рука Чонгука тянется к лицу мертвеца. Он прикасается к впалой щеке и, вновь почувствовав холод, выпускает сдавленный всхлип, что так долго держал в себе. Склоняется над братом, дотрагивается губами до лба и уже не замечает, как мочит своими слезами неподвижное лицо. В эту же секунду его мир ломается… — Это Хёнджу, — давясь воздухом вперемешку со слезами, проговаривает Чонгук. — Нет! — голос матери режет уши. Хочется заслонить их ладонями, лишь бы не слышать… Та отталкивает его от кушетки, и он отшатывается назад, натыкаясь на кафельную стену. Скатывается вниз по скользкой скрипучей поверхности, болезненно мыча. Закрывает лицо руками, пальцами давя на кожу. Каждый звук матери бьёт по вискам, и он закрывает уши ладонями, сильно прижав. Крики заглушаются, но вместо них Чонгук слышит тихий болезненный скулёж. Собственный вой заглушает любые звуки. Голова раскалывается, в висках вибрирует, и Чонгук уже не обращает внимания на то, что происходит вокруг. Он приходит в себя уже на улице. Прибавляет шаг и налетает почти на каждого идущего навстречу человека, спотыкаясь и не обращая внимания на ругань в свою сторону. Перед глазами все кружится. Он едва не теряет равновесие, но успевает прислониться к стене какого-то здания. Согнувшись пополам, руками опирается об колени, замерев в неудобной позе. Уличный шум раздражает. Сигналы машин, голоса людей, музыка из кафе через дорогу… Почему так больно осознавать, что жизнь других продолжается? — Как же вы бесите! — желчно выплёвывает, не поднимая головы. Телефон в кармане вибрирует, и Чонгук отклоняет вызов, не посмотрев на экран. Он не хочет кого-то либо видеть, слышать. Ему никто не важен. Единственный человек, которого он любил и кто любил его в ответ, больше не принадлежит этому миру. И пусть он не хочет в это верить, но уже ничего не изменить. Стены давят. Дома так тихо и холодно. Пусто. Никто не слоняется по дому, не обсуждает новости с матерью на кухне. Не торопит Чонгука в школу, настойчиво стуча в закрытую дверь. Теперь никто не разбудит Чонгука громким поцелуем в щеку, от следа которого захочется избавиться как можно скорее. Сейчас Чонгук понимает, что многое бы отдал, лишь бы вновь почувствовать это. Но не выйдет. Потому что Хёнджу мертв, и им никогда не встретиться снова ни в этой жизни, ни в другой. Он не верит в рай и в перерождение души. Поэтому у него нет ни единого шанса и даже капли надежды на то, что ему удастся ещё раз взглянуть в родные глаза. Чонгук не может поверить в то, что Хёнджу больше нет. Всё выглядит так, словно это чья-то неудачная шутка. Он обязательно бы посмеялся над ней, но после того, как разбил бы морду шутнику. Чонгук так глупо ждёт и надеется, что сейчас раздастся звонок от брата, и ему удастся вновь услышать голос, который так необходим. Но время идёт, а заветного звонка всё нет. — Как мне теперь быть? Чонгук стоит у комнаты брата уже несколько минут, уставившись на дверь. Не спеша отворяет ее, но не осмеливается пройти внутрь. Заправленная кровать, приоткрытое окно на проветривании; на столе оплавившаяся свеча с обгоревшим фитилем рядом с иконой Девы Марии. Раньше в её взгляде он видел лишь осуждение. Но сейчас там что-то другое… Он подходит ближе и берет в руки икону, неотрывно смотря в опущенные глаза Святой. Пытается выглядеть в них хоть каплю надежды. Но её там нет. Чонгук видит на лице мягкую улыбку, а глаза полны лишь жалости и сочувствия. Он прижимает икону к напряженной груди ближе к сердцу. Плачет, обнимая то, чем так сильно дорожил Хёнджу. В скором времени лицо Девы Марии становится влажным. Тонкие дорожки солёной жидкости льются по изображению Святой, скапливаясь на рукавах Чонгука. Он, не в силах стоять на ногах, падает на колени, лицом прижимается к иконе, тихо скуля в лаковую поверхность. — Верни мне брата, умоляю… Сгибается пополам от боли, дышит в пол и не выпускает икону из рук, будто это что-то даст. Он словно надеется докричаться до Девы Марии. Но даже если она услышит его просьбу, выполнить её не сумеет. Чонгук резко задерживает дыхание, ударяясь головой об пол. Должно быть больно, но душевная мука не даёт ему ощутить физическую боль в полную меру. Пальцы, держащие икону, напрягаются и сжимают деревянный холст до хруста в суставах. Тяжелый хрип вырывается из Чонгука, и он, не контролируя себя, болезненно стонет, ругаясь. После плачет и вновь проклинает всех и всякого. — Верни мне Хёнджу! Подрывается на ноги, осматривая комнату. Ему хочется выплеснуть эмоции, кричать, биться об стену. Но, не желая осквернять священную комнату брата, он выбегает из неё, направляясь в свою. Забежав туда и громко хлопнув дверью, останавливается на мгновенье, перед тем, как сорваться и начать всё крушить. Первым, что попадается под руку, становится стол. Резким движением рук он смахивает всё со столешницы, с надрывом крича. Все валится на пол, отлетает в разные стороны. Но Чонгуку мало. Его взгляд нацеливается на ноутбук, и Чонгук в сию секунду бросает технику в стену, не заботясь о сохранности, оставляя глубокие вмятины на ровной поверхности. Тот с грохотом падает на пол, едва не задев Чонгука. Он стоит, тяжело дыша, и неотрывно смотрит на то, как сыпется штукатурка из щели. Медленно разворачивается, смотрит на кровать со смятой постелью и, не думая, переворачивает её. Прикрывает веки, поднимая голову кверху. Размеренно дышит, проговаривая про себя. «Вдох-выдох. Вдох…» Чонгук замирает, услышав шорох где-то рядом. Открывает глаза, пытаясь разглядеть, откуда идёт звук. Напротив него, у перевернутой кровати двигается постельное бельё, лежащее на полу. Он медленно идет навстречу. Схватив одеяло, резко отбрасывает его в сторону и, услышав шипение, отскакивает назад. — Что за хрень?.. Маленький уж, выпустив свой язык, делает выпады в сторону Чонгука, защищаясь. — Как ты сюда заползла, тварь? Чонгук набрасывает на рептилию одеяло сверху и прижимает её к полу. Нащупав тело змеи через толстый слой, хватает ее, заворачивая в одеяло. Открывает окно и вышвыривает на улицу. Отходит назад, присев у кровати. Склоняет голову к коленям и сидит в полной тишине, не имея желания что-либо делать. Сил у него нет. Боль поглотила злобу и в скором времени вытеснила из Чонгука другие чувства. Словно он при смерти, и ему осталась несколько секунд перед тем, как умереть. Чонгук возвращается в реальность постепенно, почувствовав лёгкое движение у своих ног, а после ощущает, как что-то переползает через него. Открыв глаза, он испуганно дёргается, увидев змею, ползущую обратно. — Вали отсюда, пока жива! — угрожает ей, но та не перестаёт двигаться, продолжая движение. Выругавшись, Чонгук вновь обхватывает её одеялом и повторяет свои действия, но в этот раз отбрасывает намного дальше. Смотрит на беспорядок на полу и, сев на корточки, собирает всё в кучу, чтобы хоть как-то отвлечься. Чонгук смотрит на разбитый ноутбук и тяжело вздыхает, сжав переносицу. Бормочет что-то под нос, выпуская истерические смешки. — Твоя мать меня прибьет, когда увидит это, — содрогается телом, не переставая смеяться. — И никто её не остановит. Утирает слезы ладонью, возвращаясь к уборке. Муторно поднимает предметы с пола, стараясь успокоиться. Ладонь, сжимающая карандаш, замирает в воздухе, как только Чонгук улавливает уже знакомый звук со стороны окна. Он, чувствуя неладное, с боязливой осторожностью поворачивает голову, медленно, стараясь не выдать себя движением. Глаза распахиваются от шока, как только он видит, что змея вновь приползла и направляется в сторону кровати. Чонгук опускает руку, но не шевелится. Щурит глаза, непрерывно глядя перед собой. Ползучая тварь исчезает в складках постельного, и только тогда Чонгук решается встать. Подходит медленно, легонько пинает одеяло и, услышав защитное шипение, резко встряхивает его. Змеи нет. Но противный звук говорит о том, что рептилия все ещё рядом. Чонгук прислушивается к звуку и принимается пинать одеяло, подушку, пытаясь выгнать наглого гостя. — Давай сваливай отсюда! — раздражённо выплёвывает, чувствуя подступающую злобу. Но змея не показывается, продолжая неистово шипеть. Чонгук вытряхивает одеяло и, не увидев змеи, отбрасывает его в сторону. Пинает подушку, заставив её подтвердить свое присутствие шумом. — Ах ты тварь! — суматошно снимает наволочку с подушки и удивлённо распахивает рот, никого там не найдя. Осматривает подушку и находит небольшую дыру, расползающуюся по шву. Желая убедиться в догадках, рвет ткань и кидает подушку на пол, завидев кончик чешуйчатого хвоста. — Другого места не нашла, чтобы погреться? — спрашивает Чонгук, до конца не понимая, что происходит. Всё выглядит странным, и это не поддается никаким объяснениям. Он выходит на кухню, а после возвращается со стеклянной банкой. Не беспокоясь о своей безопасности, хватает змею голыми руками, помещает в ёмкость, закрыв крышкой с пробитыми дырками. — Посиди пока тут, — ставит банку на стол и отходит подальше. Чонгук не чувствует себя в безопасности, находясь рядом. То, как уж пытается выбраться из банки, ползя вверх и не прекращая попыток, наводит страх.***
Чимин так устал, что уже не осознает, какую по счёту таблетку принимает. С недавних пор успокоительное не помогает, лишь добавляет сонливости, а вместе с ней приходит беспокойство и тревога. Чимин смеётся, ведь это как раз то, с чем он борется. Просто он уже не понимает, каким способом помочь себе справиться. Каждую ночь он мучается от кошмаров, а самое страшное то, что, проснувшись, он не чувствует облегчения. У него перед глазами вместо яркой осени лишь серая мгла. Внутри зябко и паршиво холодно. Чимин не в себе. То ли от принятых препаратов, то ли от побочных эффектов от них же. А возможно, его организм не справляется самостоятельно, и Чимин теряет самообладание. Он не знает, и ему совершенно безразлично то, что с ним происходит. Чувства притупляются, эмоций с каждым разом всё меньше, и зачастую они наигранны: он старается выглядеть в глазах других нормальным. Только совершенно не осознает, что актер из него никудышный. О смерти старшего брата Чонгука Чимин узнаёт совершенно случайно. Перед входом в учебное заведение кучка старшеклассников обсуждает шокирующее событие, совершенно не выбирая выражений. Услышав всё в подробностях, он сразу вспоминает о Чонгуке. Тот наверняка чувствует себя также, как и он два года назад. Медленно сгорает изнутри, умирая в муках от чувства потери. Чимин должен торжествовать, ведь Чонгук заслужил это?.. Продрогший до костей, он стоит у дома семьи Чон, надеясь, что ему не откроют. Он не понимает, зачем пришел, но продолжает стоять и долбить в дверь. После третьего настойчивого стука ему все же открывают. Чимин с замершей в воздухе рукой, с полуприкрытым ртом смотрит на Чонгука. Тот стоит, не поднимая головы. Потом всё же молча отходит в сторону, позволяя войти. Чимин заходит в дом, позволив Чонгуку прикрыть дверь. И тут же чувствует тесные объятия со спины. Не ожидавший этого, он гулко сглатывает, удивлённо вскинув брови. Чонгук тяжёлый, напирает всем телом, прижимаясь к его спине вплотную. Молчит, не дёргается в рыданиях. Лишь шумно дышит, уткнувшись в макушку. Обвивает талию, сжимая её со всей силы. Одной рукой находит руки Дону и переплетает со своими собственными, ища поддержки. Чимин глотает солёные слезы, невольно вспоминая свою боль утраты. Словно вновь возвращается в те дни, переживая мучительные страдания заново. Поднимает глаза, полные влаги, на Чонгука и уже не может держать себя в руках. Так он выглядел, когда был в трауре? Как не жилец? Чимин суматошно вертит головой, борясь с подступающей паникой. Они стоят несколько секунд, не двигаясь. Чимин понятия не имеет, стоит ли что-то предпринять. Нужно ли что-то сказать? А если да, то что? Почему в голове так пусто, а на душе паршиво? Словно Чонгук, потеряв брата, заодно лишил Чимина чего-то важного. Почему именно сейчас, когда обмякшее тело позади жмётся так отчаянно, Чимин снова переживает чувства, что, казалось, давно забыты? Опустошение, боль, обида, горесть и чувство потери. Всё это так отчётливо проскальзывает в его душе, давит, давая знать, что он всё ещё способен ощущать человеческие эмоции. Он не может злорадствовать. Не может насладиться чужой болью, почувствовать облегчение. Единственное, на что способен Чимин, так это медленно развернуться лицом к Чонгуку; закрыть глаза, чтобы не видеть убитого состояния, и прислонить ладонь к мокрой от слёз щеке. Вытереть влагу, прошептать едва слышно, что всё будет хорошо, и позволить Чонгуку оказаться в своих объятиях. Чонгук обнимает Дону, всё ещё контролируя себя. Хватается за бока парня, сжимает челюсть до неприятного скрежета зубов и стоит, не дыша, пока воздух не кончается. Чувствуя, что задыхается, Чонгук широко раскрывает рот, заглатывая большое количество воздуха. И в этот момент он не выдерживает. Сначала крик выходит глухим, схожим с жалобным скулежом. А после, получив подбадривающее поглаживание по спине и услышав тихий всхлип Дону, Чонгук выпускает изо рта протяжный ор, надрывая горло. Он кричит, несколько раз замолкая, а после снова начинает извергать из себя тугие звуки, пока силы не заканчиваются. — Тише, тише, — Чимин невесомо гладит по спине, раскачиваясь вместе с рыдающим Чонгуком. — Его больше нет… Чонгук содрогается всем телом, обессиленно опустив руки. — Тише, — единственное, что может выдавить из себя Чимин. Он не знает, как успокоить. И нужно ли делать это? Вспоминая себя в таком состоянии, он понимает, что любые слова, сказанные в поддержку, будут лишь раздражать. Потому что нет тех слов, что помогут справиться с этой болью. Со временем она лишь отойдет на второй план, притупится, но не уйдет насовсем. Чимин, схватив Чонгука за руку, ведёт его на кухню. Тот плетется следом, полностью потеряв контроль над собой. Зайдя на кухню, Чимин сажает Чонгука за стол; глазами обводит комнату и, найдя графин с водой, наполняет стакан, после поставив его перед Чонгуком. — Пей, — твердит и, почувствовав першение во рту, тут же наливает и себе небольшое количество воды, залпом выпивая. Но легче не становится. Горло дерёт. Чимина настигает приступ кашля, и он, не в силах сдерживаться, прикрывает рот ладонью, указывая пальцем в сторону двери, что ему нужно отойти. Чонгук на его действие почти не реагирует, сидит молча, пялясь на стакан с водой. Чимин практически вылетает из кухни, едва сумев найти ванную комнату. Склоняется над раковиной, испуская из себя рвотные звуки. Он кашляет, захлебываясь слюной и давясь воздухом, пытаясь сделать вдох. Приступ не утихает. Чимин чувствует, как задыхается. Он зажмуривает покрасневшие, влажные от слёз веки, изо всех сил пытаясь успокоиться и вернуть себе прежнее состояние. Открывает кран и размашистыми движениями рук принимается плескать в лицо прохладную воду. Хлорированная жидкость режет и без того раздражённую слизистую. Чимин прикрывает веки, почувствовав, что приступ отступает. Дышит равномерно, восстанавливая дыхание, и уже после, протерев лицо полотенцем, выходит. Идя по коридору, резко тормозит у комнаты Чонгука. Кашель вновь появляется, раздражая стенки горла. Чимин бьёт себя по шее и круговыми движениями растирает её. Боль прекращается. Чимин поворачивается в сторону двери и, не увидев никого поблизости, заходит внутрь. Почти сразу его внимание привлекает беспорядок в комнате. По полу разбросаны какие-то вещи, на столе лежит разбитый ноутбук, на кровати смятое постельное бельё. Кто-то устроил погром, не контролируя силу. Чимин прислоняется к двери, сложив руки за спиной в замок. Бьётся головой в деревянную поверхность, поджав губы от раздирающего внутренности неясного чувства. Мерзкий. Именно таким он себя ощущает. Нечестивый. Тот, кто выбрал наихудший путь для возмездия. Он связался с черной магией, а значит, обрёк и себя на нечто тёмное. То, что просто так не отпустит. Он закрывает глаза, потом распахивает и смотрит на пустую на вид кровать, в которой всё же кто-то есть. Чимин делает шаг вперёд, неуверенно, но не оглядывается назад, а целенаправленно движется к своей помощнице. Переступая через разбросанные вещи и подойдя к подушке, проводит пальцем по наволочке, неожиданно замерев. «Судьба Чонгука в твоих руках» — в голове проскальзывает противный голос, заставляющий его усомниться в правильности своего решения. — Нет, — отвечает ему Чимин, но руку не убирает. Пальцы подрагивают, медленно приближаясь к прорехе в наволочке. Он зажмуривает глаза, не ведая, что творит. Отец отомщен. Тэхён наверняка страдает, не в силах избавиться от проклятия и мучаясь от собственной фобии. Чимин уверен, что тот заплатил за совершенный грех сполна. Чонгуку лишь предстоит пережить весь ужас, что подготовил для него Чимин. Тем более сейчас, когда Чонгук уязвим и находится в нестабильном состоянии из-за смерти близкого человека, шансы на то, что тот не справится с действием проклятия, увеличиваются. «Какой твой страх, Чонгук?» — вспоминает свой вопрос, заданный позапрошлой ночью. «Больше всего на свете я боюсь, что кошмар никогда не закончится.» Чимин резко отскакивает назад, пряча руку за спину. Сжимает ладонь в кулак, не разрешая себе делать то, о чём было подумал. — Нет, нельзя, — вертит головой, понимая, что не должен отпускать обиду и прощать виновных людей за совершение смертельного поступка. Они так и не раскаялись, и им место в вечном пекле, из которого не будет шанса выбраться. Но, стоя здесь, перед кроватью со змеёй, нутром чувствуя её присутствие, Чимин осознает, что будет гореть на па́ру вместе с ними. Потому что и он совершает страшный грех, который невозможно искупить. Из задумчивого состояния его выводит шум, доносящийся со стороны кухни. Чимин немедля покидает комнату, не забыв прикрыть дверь как было. Дребезг стекла, звон металла о стену: ещё не дойдя до кухни, Чимин понимает, что Чонгук решил разгромить не только свою комнату. Ворвавшись на кухню, он застает яростного Чонгука, крушащего всё вокруг. Взгляд падает на яркое пятно на руке, сжимающей лезвие ножа. — Чонгук! — выкрикивает, подбегая и хватая его за запястье. Поднимает руку вверх, чтобы отнять нож, но Чонгук оказывается скован в движениях; тело его напряжено, и он не разжимает ладонь, продолжая калечить себя. — Выбрось! Чимин не замечает, как дрожит его голос. Он смотрит лишь на то, как капли стекают по пальцам Чонгука, падают на пол, марая паркет. Поднимает беспокойный взгляд на него, видит ярость и ступор в его глазах и, еле произнося слова, повторяет просьбу, надеясь достучаться. Чонгук медленно поворачивает голову, обращая внимания на слова Дону, роняет нож, позволяя ему с грохотом упасть на пол. Опускает голову, глядя на струйку крови из разжатой ладони. — Черт, снова устроил бардак, — подаёт голос, не выражая никаких эмоций. — Где аптечка? — спрашивает Чимин и отпускает чужие запястья, ища что-то, чем можно зажать рану. Увидев полотенце, он направляется к нему, но Чонгук не даёт сделать и шага. Резко дёрнув на себя, захватывает Чимина в объятия и тут же обвивает его талию кровавой рукой. Марает одежду, размазывая кровь. Тычется носом в плечо, хрипло дыша, пропуская мимо ушей упрёки в свою сторону. — Чонгук, отпусти, — Чимина пугает количество крови. Он пытается вырваться из плена, но его лишь сильнее сдавливают, пережав внутренности. — Ты истекаешь кровью! — Не дергайся, — недовольно предупреждает, не выпуская Дону из объятий. Чимин злится, отталкивается руками от груди, недовольно постанывая. Чонгук усмехается от безуспешности этих попыток. Но спустя короткое время он всё же выпускает парня на свободу, позволяя позаботиться о себе. Они сидят в комнате брата. Чонгук сам привел сюда Дону. Рука перевязана, обработана, и теперь они сидят рядом друг с другом в полной тишине. В комнате темно: зашторенные окна не пропускают дневной свет. Это к лучшему. Так не видно следов душевной боли и того, как им тяжело с ней справляться. — Он всегда был рядом, — начинает говорить Чонгук, от неожиданности напугав Дону. — А сейчас его нет. Я совсем один. Слышать такое неприятно. Чонгук словно знает, на какие точки давить, чтобы вызвать жалость. Именно так думает Чимин. Он тоже был в таком состоянии. Считал себя одиноким, даже находясь среди толпы ведьм. Ведь у него отняли единственного человека, который был с ним с рождения. И по чьей вине умер его отец? — Он не заслуживал такого конца, — Чонгук поникает, сжимая кисти от злости. — Я спокойно спал на этой кровати, пока он умирал, возможно, мучаясь. Разве это справедливо? Почему именно он? — Никто не заслуживает смерти, — говорит Чимин, вспомнив об отце. — Заслуживают. Но не он. — Не нам решать, кому жить, а кому умирать, — говорит, злясь на слова Чонгука. — В мире полно подонков, живущих до старости, — глядит на Дону, сквозь темноту замечая влажный блеск в глазах. — Разве бог не должен быть справедливым? Не должен оберегать невинных? Где он, скажи мне, Дону? Где он был, когда убивали моего брата? Как и всегда, он лишь наблюдал, — язвительно хмыкает, опустив голову. — Мои родители всегда твердили мне, что он рядом, слышит тебя и всегда придёт на выручку. Я не верил в эти сказки и всегда пытался доказать им обратное. Услышав это, Чимин хочет узнать, что он имеет ввиду, но не рискует спрашивать. Чонгук замолкает, не желая делиться своим прошлым. — Помоги мне забыться, — говорит, а после хватает Дону за руку, волоча за собой. Чимин внешне не сопротивляется, но в душе думает о том, как оказаться подальше. Что-то во взгляде Чонгука пугает его. Его шаги быстрые, хватка крепкая; он упрямо ведёт его за собой, заводит в свою комнату, громко хлопнув дверью. Страшно. Чонгук толкает его в сторону кровати, с рвением направляясь следом. — Чонгук, постой! Чимина хватают за бока, дёргают на себя, утягивая в поцелуй. Он кажется таким отчаянным, диким, словно вместо любви у Чонгука одна сплошная ненависть. Он целует так, будто выплескивает эмоции. Кожа Чимина горит от крепкой хватки; ему страшно, и ему не удаётся сопротивляться. — Прекрати! — отрывается от губ Чонгука, отвернув голову. Открывает рот, вдыхая недостающий воздух, чувствуя влажные неконтролируемые поцелуи на шее. — Чонгук, перестань! Чонгук не слышит. В голове лишь одна мысль — отвлечься. Он кусает своего парня, когда тот пихает его в грудь. Оставляет влажные следы на шее, руками пробираясь под одежду. Размашисто целует покрасневшую от укусов шею, двигаясь выше. Находит приоткрытый рот, выпускающий из себя недовольства, и затыкает парня, вновь целуя. В этот раз нежно, чувственно, не доставляя боли. Слегка подталкивает Дону к кровати, придерживая за спину. Опускает на постель, не переставая целовать. Отрывается от опухших губ, сверху вниз смотрит, как он сжимает их в тонкую линию, как хмурит брови и как часто дышит, вздымая от недовольства грудь. — Ты — единственный, кто у меня есть. — Не говори так, — он не хочет думать, что это правда. Не собирается жалеть его, проявлять сочувствие. И Чимин в глубине души рад, что сегодня принял достаточное количество таблеток. Ведь будь он в естественном состоянии, не смог бы совладать с собой. Но даже сейчас малейшее чувство сожаления всё же проскальзывает в его груди. — Я говорю о тех, кто останется со мной до конца. Хосок в скором времени уедет, и мы не будем видеться с ним так часто, как нам бы хотелось. Мать… — он замолкает на секунду, думая о том, что будет с ней в ближайшем будущем. Останутся ли они семьёй, если до этого никогда ею не были? — Думаю, ей плевать на меня. Как и мне на неё. Остаёшься только ты, — переводит взгляд в ясные голубые глаза, рассматривая завораживающие мелкие крапинки. Дону тушуется под его напором, начинает елозить по кровати, часто смотря по обе стороны подушки. В какой-то момент он задерживает дыхание; Чонгук наблюдает, как дёргается его кадык, как бегают зрачки, словно тот напуган и пребывает в уязвимом состоянии. — Тебе некомфортно? — Мне не нравится то, что ты говоришь. — Я просто хочу, чтобы ты всегда был рядом, — наклоняется к нему ближе, проводит языком по губам, приоткрывая рот. Шепчет в поцелуй, нависая всем телом: — Ты ведь останешься со мной, правда? — Хорошо, — быстро соглашается Чимин, надеясь на время его успокоить. — Нам нужно отдохнуть, — в перерывах между поцелуями шепчет, отталкивая настойчивого парня. — Так нельзя поступать, Чонгук. Тебе не удастся притупить свою боль, трахаясь со мной! Это так не работает! Чимин с силой отталкивает его от себя, пытаясь достучаться. — Что тогда поможет? — Ничего, — твердо говорит, — разве не ты говорил мне, что сопротивляться бесполезно? Боль всё равно поглотит тебя. Истина оказалось такой простой и всё это время лежала на поверхности. Чимин, говоря вслух, сам подчеркивает для себя нечто важное. И, твердя об этом Чонгуку, он не забывает вслушиваться сам: — Перестань бороться с ней. Рано или поздно она насытиться тобой и только тогда отпустит. Чонгук прислушивается к его словам, отпускает Чимина, ложась с ним рядом. Прикрывает глаза, прижимает к себе, тяжко дыша в затылок. Кажется, он собирается спать. Но Чимину совершенно не нравится такая перспектива. Ведь спать с привороженной змеёй, что хуже смерти, ему совершенно не хочется. И даже Чонгук для него не так страшен как-то, что находится под их головами. Но усталость даёт о себе знать. Он просыпается ближе к вечеру, как только лишается тепла Чонгука. Тот ушел, оставив его в одиночестве. Голова раскалывается: Чимин хочет покинуть это место как можно скорее. На ватных ногах идёт к выходу, по пути слыша рыдания скорбящей матери. Становится тошно, и Чимин практически выбегает из злосчастного дома.***
Чимин приходит домой в подвешенном состоянии. — Чимин? Дома его встречает мать. По ее встревоженному виду понятно, что новость о смерти священника не прошла мимо. — Где ты был? — У Чонгука, — говорит Чимин, обходя мать. Но та хватает его за руку, останавливая. Он нехотя поднимает взгляд, не настроенный на общение с кем-либо. Та мнётся, не решается начать диалог. Но увидев недовольный взгляд сына, всё же решается задать вопрос: — Тот священник, его фамилия Чон, — подбирая слова, спрашивает Миён. — Это ведь не то, что я думаю? — О чём ты думаешь? — недовольно спрашивает Чимин, вскинув брови вверх. Он удивлен, но понимает, к чему клонит его мать. Миен пугается его взгляда, но, решив развеять сомнения, спрашивает напрямую: — Скажи, что ты не имеешь к этому никакого отношения… — Ты думаешь, что это я его убил? — удивлённо вскрикивает, взбешённый её предположениями. Приподнимая брови в недоумении, Чимин ступает ближе, чтобы заглянуть в её глаза. Он не хочет увидеть в них сомнение и тем самым удостовериться, что та действительно такого мнения о нём. То, что он видит, приводит его в шок. Его родная мать сомневается в нём. — Я не убийца! — кричит, пугая свою мать. — Неужели ты правда могла подумать, что я способен на такое? Как ты могла подумать! Чимин возмущен. Единственный родной человек считает его извергом. Он задыхается, раскрыв рот. Воздуха не хватает. Дышать так трудно, что кажется, будто скоро сознание его покинет. — Я не трогаю невиновных людей, — оправдывается он, но понимает, что заслужил такое мнение о себе. Чимин медленно выдыхает в надежде успокоиться. — Я бы никогда не смог убить человека… Я же ведь не плохой, мам… — голос ломается от проступивших слез. Он вздрагивает, опустив голову. Так больно. — Я уже не выдерживаю… Миен подходит ближе, протягивает руки, чтобы обнять Чимина. Тот делает неуверенный шаг. Но резкая хватка матери позволяет ему оказаться в её тёплых объятиях. Она укладывает макушку Чимина на своё плечо, притянув ближе. —Тише, родной мой, — шепчет, поглаживая по спине. Чимин, чувствуя необходимость в материнской ласке, обнимает её так сильно, что у неё вырывается тугой всхлип. Боясь ей навредить, он всё же ослабевает хватку. — Чимин, родной мой, давай уедем? — не теряя надежды, просит сына покинуть это злосчастное место, где нет им счастья и никогда не будет. — Хватит уже. Ты сделал всё, что мог, Чимин. Они получили сполна… — Ты правда думаешь, что этого достаточно? — говорит куда-то в плечо, утирая нос. В материнских объятиях тепло и спокойно. Он чувствует себя в безопасности, находясь в таких хрупких руках. Именно сейчас Чимину так хочется поблагодарить её за то, что она рядом. Миен не отвернулась от него, не осудила, поняла и приняла его таким, какой он есть. Несмотря ни на что, она идёт с ним до конца. И даже после её просьбы Чимин знает, что та не возразит, если услышит ответ «нет». Потому что Чимину недостаточно…***
На полке в круглосуточном магазине стоят несколько видов банок алкогольных напитков. Чонгук не выбирает. Берёт ту, что первой попалась под руку. Роняет несколько других, случайно задев локтем. На них не смотрит. Бредёт к кассе, покачиваясь в разные стороны, словно уже пьян. В кармане поддельные документы, но они ему ни к чему. Его устрашающий вид сейчас как нельзя кстати. Молоденькая продавщица продаст всё, что угодно, лишь бы Чонгук как можно скорее оказался подальше от магазина. — И сигареты, — говорит Чонгук, доставая банковскую карту. Продавщица смотрит в ожидании и, не дождавшись продолжения, на своё усмотрение достает те, что покрепче. Чонгук молча оплачивает, убирает банку пива в карман и оборачивается к выходу. Но тут же отшатывается назад, когда на него налетает покупатель. — Ты слепой? — слишком громко кричит Чонгук, напугав продавщицу. Пачка сигарет падает на пол, отчего Чонгук сильнее раздражается. — Прости, я случайно, — он поднимает глаза и узнает в парне Мингёна. — Подними, — сквозь зубы цедит Чонгук, стараясь держать эмоции под контролем. Лёгкая улыбка появляется на лице напротив, и Чонгук было облегчённо выдыхает, но то, что происходит после, заставляет его озлобиться ещё сильнее. Мингён с ухмылкой на лице подходит к пачке сигарет, медленно наклоняется, но, не дотянувшись, делает маленький шаг вперёд и пинает пачку под прилавок. — Упс, — выпрямляется, пожимая плечами, — не моя вина. — И не моя тоже, — говорит Чонгук, тут же налетая на парня. Он толкает его в грудь и, схватив за одежду, тянет на себя, пристально глядя. — Что, сейчас не такой смелый? Чонгук видит испуг в глазах напротив. Мингён улыбается, но дрожь губ не скрыть. — Я вызову полицию сейчас же, если не выйдете из моего магазина! — Ещё увидимся, — хмыкает Чонгук, с силой толкнув дрожащего парня в сторону.***
Чимин не проводил отца в последний путь. Когда его хоронили, он был в больнице, едва находя силы бороться за свою жизнь. Но даже если бы и присутствовал, всё равно не смог бы узреть его умиротворенное выражение лица. Не смог бы на прощание поцеловать в лоб и провести рукой по холодной щеке. Он очень надеется, что тогда, когда он лежал в пустующей палате в день церемонии, его отец находился с ним. Ведь мертвые души должны проститься со своей жизнью? Отпустить тех, кто их так любит, и уйти в место, где им будет лучше, где их, возможно, заждались? Как и сейчас. Стоя в церкви среди незнакомых людей, Чимин надеется, что душа покойника сейчас находится рядом со своим братом Чонгуком. Прошло уже несколько минут после начала прощальной церемонии, а он так и не явился. Телефон выключен, и порой Чимина настигают дурные мысли. Возможно ли, что Чонгук, не перенесший смерти брата, решил выплеснуть всю злобу на ни в чем не повинных людях? Чимин прикрывает веки, не выдерживая своих переживаний. Пытается избавиться от этих пожирающих мыслей и убедить себя в том, что ему всё равно нет никакого дела до Чонгука. Чимин должен ликовать. Радоваться тому, что Чонгук на себе испытывает, каково это — терять близких. Он должен злорадствовать. Но каждый раз, слыша тихий плач людей, он понимает, что не может радоваться чужому горю. Каким бы ни был Чонгук, его брат не заслужил такой участи. Ни одна мать не заслуживает видеть смерть своих детей. Он смотрит на женщину, едва стоящую на ногах, и у Чимина появляется ком в горле. Он давит, мешая нормально вздохнуть. Сама атмосфера угнетает, заставляет чувствовать себя неуютно. Запах парафина и эхом отдающийся шепот прихожан. Он не понимает, зачем сюда пришел. Явно не для поддержки. Ноги сами принесли его сюда, и Чимин не заметил, как оказался внутри, держа свечу в одной руке, второй же время от времени доставая телефон, проверяя, появился ли Чонгук в сети. Хосок стоит спереди, придерживает за локоть мать Чонгука и часто озирается по сторонам. По взгляду видно — волнуется, переживает. Чонгука нет. — Заснуло смертным сном тело Хенджу — друга нашего, наставника духовного, но душа его жива, — говорит священник, едва шевеля дрожащими губами. — Ушёл он в лучший мир к Богу нашему, к Всевышнему по его велению… Грохот двери раздаётся позади, и Чимин рефлекторно оборачивается, глазами выискивая причину шума. Мужчина, взлохмаченный, поникший, стоит у стены, не поднимая взгляд. Весь в черном, одежда промокла и местами замарана. Чимин не отводит взгляда. Священник всё ещё говорит, но он его не слышит. Он всё ещё смотрит на опоздавшего человека, настороженно вглядывается, нахмурив брови. Спустя несколько секунд мужчина поднимает голову, их взгляды встречаются, и дыхание Чимина замирает. — Чонгук? — сиплым голосом шепчет себе под нос, не веря своим глазам. Тот смотрит на него, но будто сквозь. Хосок оборачивается на знакомое имя и смотрит туда же, куда и Чимин. После говорит что-то матери Чонгука и осторожно идёт к другу, стараясь не перейти на бег. Чимин не двигается, а лишь смотрит, как Чонгук практически сразу падает в объятия друга, но тут же из них высвобождается, направляясь ближе к покойному. С каждым его шагом дыхание Чимина замедляется. Сейчас он более отчётливо видит его состояние. Замечает разбитую губу и слегка заплывший глаз. Опускает взгляд и видит застывшую кровь на костяшках рук. Чонгук ровняется с ним, замерев на полушаге. Смотрит прямо на священника, читающего молитву. Разбитые губы приоткрываются, но вместо слов он выпускает лишь грудной стон, от которого становится мучительно больно. Чимин закрывает глаза, потому что в какой-то момент, смотря на Чонгука, он словно смотрит в своё отражение. Несмотря на наличие одного усопшего, мёртвых душой здесь гораздо больше. И Чимин соврёт, если скажет, что счастлив от этого. Он злится сам на себя, бесится и ненавидит то чувство, что не покидает его с той минуты, как он узнал о кончине брата Чонгука. Сострадание. Он пытается прогнать переживания и переключиться на церемонию, что близится к концу. Чонгук всё ещё не шелохнулся, не одарил Дону взглядом. Словно находится не с ними… Рука Чимина сама тянется к нему. Пальцем он касается грязной кожи, нащупывая застывшую корочку от ран. Скользит по руке, пытаясь разжать напряжённую кисть. Та повинуется, и спустя секунду пальцы Чимина с силой сжимают, не выпуская из тисков. Сердце взволнованно стучит, а в ушах стоит гул, но вовсе не от физической боли. Чонгук с силой сжимает его ладонь, и Чимин чувствует, насколько тому больно. — Всё хорошо, — зачем-то шевелит губами, тихо проговаривая. Но Чонгук его не слышит. Священник заканчивает заупокойную молитву и приглашает присутствующих проститься. Чимин пытается убрать руку, чтобы отпустить Чонгука, но тот лишь сильнее сжимает её. Он поднимает взгляд. В глаза бросается раздувающиеся ноздри, с шумом втягивающие воздух, сжатые плотно губы с сочащейся кровью из ран и слезы, застывшие, оставившие еле заметные следы. Разбитый, едва живой Чонгук выпускает руку Дону, когда настает его очередь подойти к брату, попрощаться. Подходит вплотную к гробу из темного дерева, вставая перед ним на одно колено. Так ближе. Так есть ещё малейший шанс почувствовать запах родного человека. Но, вдохнув, он улавливает лишь вонь бальзамирующих средств, что мгновенно приводит его в чувство. Чонгук распахивает широко глаза, вглядываясь в симметричное лицо брата. Смотрит недоверчиво, склоняя голову в разные стороны. — Я всё ждал, когда кара настигнет меня, — говорит не громко, но достаточно, чтобы его услышали, — и почему-то твой Бог решил использовать именно тебя в своих мстительных целях. Холодный тон голоса вызывает озноб, что тут же сменяется резким повышением температуры. Чимин, чувствуя жар во всем теле, стоит позади и наблюдает, как за секунду меняется Чонгук, из жалобного превращаясь в человека, полного презрения. — Отец однажды сказал, что я был послан ему в наказание… — он поднимает взгляд, склоняет голову чуть вбок, нутром чуя присутствие Дону позади. Говорит чуть громче, надеясь, что его услышат. — Неужто ваш Бог вспомнил и обо мне и наконец-то послал для меня палача?***
На выходе из церкви Чонгук замечает человека, встречи с которым он точно не ожидал. Видеть Юнги сейчас он не рад. Чонгук двигается в его сторону и, став лицом к лицу, зло спрашивает: — Какого черта ты тут делаешь, Юнги? Тот молчит, не поднимая взгляда. — Говори! Что случилось?! — Тэхён в больнице, — отвечает, подняв голову и получая в ответ недовольный прищур. — Он поджёг себя, Чонгук. Дохён был прав. Он больной на голову. Я допустил ошибку.