/-/
Первым сигналом тревоги, о которой узнал Жон, был сигнал, разнёсшийся по Атласу. Хотя он не знал, как на него реагировать, все остальные отреагировали; Тортуга отвела его обратно в комнаты его семьи и заперла с ними. Его родители выглядели обеспокоенными и спросили, что происходит. — Это общая тревога, — ответила Тортуга. — Это может быть что угодно — нет гарантии, что это связано с вами. Я просто держу вас здесь для безопасности. Прошло полчаса, прежде чем тревога стихла, и семья Арк решила, что на этом всё закончилось. Через десять минут дверь распахнулась, и в дом ворвался Айронвуд с напряжённым лицом в сопровождении Кловера и Гарриет. — Жон! — Его голос был таким же напряжённым, как и он сам, отрывистым и резким. — У тебя ещё осталась аура? — Около восьмидесяти процентов, — ответил Жон, проверив свой свиток. Он уже совершил утренний поход в больницу и восстанавливался для второго, который должен был начаться через два часа. Айронвуд мог спрашивать его сейчас только в том случае, если что-то случилось. Что-то с большим количеством жертв. — Что случилось? — В поместье Шни произошёл теракт. Кровь отхлынула от лица Жона. — Вайс! — С ней всё в порядке, — прервал его Айронвуд. — Как и с её братом; целью нападения было заседание совета директоров, а они не имели к этому никакого отношения и находились на другой стороне особняка. Есть много погибших — члены семьи Шни и члены совета директоров ПКШ. Двадцать два раненых, некоторые в критическом состоянии, но речь идёт о погибших. Жон поднялся на ноги. — Я помогу. Не теряя времени, они вышли из дома и помчались к докам воздушных кораблей. Забравшись в небольшой летательный аппарат, Жон пристегнул себя ремнями вместе с остальными членами Арк-Опс, и вот они уже взлетают на большой скорости. Ему хотелось расспросить побольше, о том, кто виноват и когда это случилось, но все были так напряжены, а Айронвуд весь полет говорил в какое-то устройство, поэтому Жон не хотел его беспокоить. Через сорок минут корабль приземлился на лужайке, и Жон сошел с трапа. По всей лужайке стояли Атласские солдаты и множество людей — персонал, горничные, рабочие, Вайс и Уитли. Взгляд Жона остановился на поместье Шни, которое ужасно дымилось: большая часть верхнего левого крыла была снесена, обнажив обугленный, почерневший кирпич и мягко тлеющее пламя. Дым, поднимавшийся от него, был ужасного черноватого цвета. Жон также заметил нескольких солдат, напряженно стоявших вокруг двух человек, которые сидели спина к спине со связанными руками. Они были одеты как служащие ПКШ в такую же форму горничных, какую он видел у других в поместье, но на груди у них висели белые маски на верёвочках. К ним подошёл солдат и отдал честь генералу Айронвуду. — Сэр. — Капитан, — ответил Айронвуд, отдавая честь. — Раненые осмотрены? — Да, сэр. Те, кому требовалась неотложная помощь, уже отправлены в Атлас, включая члена Совета Жака Шни. Я распорядился, чтобы умерших организовали в соответствии с вашими инструкциями. Подальше отсюда, — добавил он, указывая на близлежащее здание, похожее на гараж. — Я не думал, что другие жертвы захотят их видеть. — Хорошая мысль, капитан. — Айронвуд прижал руку к спине Жона. — Ну что, пойдём? — Сэр? — сказал капитан, слабые интонации его голоса дали понять, что он сомневается в дальнейших словах. Генерал Айронвуд повернулся к нему лицом и кивнул, чтобы он продолжал. — Нам удалось обнаружить тело нападавшего. Оно в ужасном состоянии, как вы можете себе представить, но мы не были уверены, каковы будут ваши инструкции. Я приказал доставить его вместе с остальными, но держать отдельно. Я не был уверен, что... ну... — Его взгляд переместился на Жона и обратно. — Я знаю, что это необычно, сэр, но воскресив его, мы сможем допросить его, а также предотвратить его мученическую смерть. — Я подумаю над этим. — Да, сэр. — Человек повторно отдал честь. — Я позабочусь о пожаре. Жон подождал, пока тот уйдёт, и спросил: — Вы действительно хотите, чтобы я воскресил террориста? — Не раньше, чем невинных жертв, — сказал Айронвуд, — Давай сначала сосредоточимся на тех, кто заслуживает твоей помощи. Внутреннее пространство гаража было освобождено от многочисленных дорогих спортивных машин, некоторые из которых были старыми роскошными автомобилями, а тела были разложены под драпированной тканью. В воздухе стоял запах, не похожий на запах горелого мяса, и Жон поморщился. Ему доводилось возвращать людей и в худшем состоянии, чем это, буквально изуродованные тела после автокатастроф, и своего отца после того, как его разорвал Гримм. Это не было бы проблемой, но это не мешало ему задыхаться от запаха. Генерал Айронвуд протянул ему платок, которым он зажал нос и рот. — Держите двери открытыми, — сказал Айронвуд, обращаясь к оперативникам Арк-Опс. — Впустите сюда немного воздуха. Сколько...? — Он начал считать. — Двенадцать, тринадцать, четырнадцать. Четырнадцать жертв. Жон, у тебя хватит на это сил? — Да. — У него было восемьдесят процентов, что могло составить около шестнадцати человек. Повезло, что способ смерти и... состояние тел... не стоили ему дополнительной ауры. Жизнь есть жизнь, или так говорило его Проявление. — Они не были мертвы слишком долго. Я чувствую их... — Он чуть не сказал "души", но некоторые люди становились очень странными, когда он так говорил. — Я чувствую, что их аура сохраняется. Не прошло и четырех часов. Он принялся за работу, не дожидаясь ответа, переходя от одного тела к другому, не открывая их из под ткани, омывая их белой аурой. Его Проявление работало быстро и эффективно, и жертвы приходили в себя со вздохами и криками — многие из них переживали свои последние мгновения и яростно садились или вскидывали руки, чтобы защититься. Кловер, Гарриет и Тортуга быстро объяснили каждому из них, что произошло, и помогли им подняться и выйти из дома. Они смотрели на Жона, пока их выводили, и на их лицах были написаны шок, благоговение и благодарность. Каждый из них знал, что ещё несколько минут назад был мертв, и что по всем правилам он должен был оставаться мёртвым. От начала до окончания процесса прошло полчаса. Последним Жон вернул члена семьи Шни, вероятно, дальнего кузена Вайс, поскольку он его не узнал. Мужчина, спотыкаясь, поднялся, посмотрел на Жона и с облегчением вздохнул. — А я-то протестовал против такого пакета финансовой помощи, — сказал мужчина. — Теперь я выгляжу дураком. Спасибо, молодой человек. Спасибо. Его вывели на яркое солнце и свежий воздух. Запах уже начал ослабевать, так как трупов не было. Хуже всего было то, что он все ещё мог видеть очертания пепла на полу в том месте, где они встали; это было похоже на место преступления с очертаниями людей, закрашенными чёрной краской. Лишь один остался в стороне от остальных и был укрыт тканью. — Мне...? — Это твоё решение, — сказал генерал Айронвуд. — Я не хочу заставлять тебя делать это, и я не могу советовать тебе то или иное. Этот человек не невиновен. Каковы бы ни были его причины и мотивы, он — массовый убийца. Он из Белого Клыка. Белый Клык. Жон много читал и слышал о них, но это было его первое реальное столкновение. Возможно, их пытались обвинить в связи с нападением в Вакуо, но это было не так, и ему, честно говоря, было немного жаль их. До этого момента. Белый Клык ненавидел ПКШ и семью Шни, но думать, что они зайдут так далеко, было ужасно. Вайс и Уитли могли быть легко похищены или убиты. — Что с ним будет, если я это сделаю? — спросил Жон. — Он будет арестован, допрошен и заключен в тюрьму, — ответил Айронвуд. Он обошёл тело под брезентом и осторожно откинул ногой лежащую рядом маску. — Конечно, его ждет суд, но с такими уликами он будет недолгим. Я полагаю, что он — или она — отбудет пожизненное заключение. — Это так отличается от смерти? — Кто-то может сказать, что да, а кто-то — что нет. Я думаю, это тебе решать. Жон хотел бы, чтобы это было не так. Было бы гораздо проще, если бы Айронвуд просто сказал ему, что делать; он понимал, что это... не доброта, но мера уважения. Айронвуд говорил, что Жон, как обладатель Проявления, должен сам решать, использовать его или нет. Это было как приятно, так и досадно, и только потому, что момент был такой напряженный. Никто больше не спрашивал его мнения. В конце концов, это был двоякий выбор. Воскресить или оставить мертвым. Жизнь или смерть. Вероятно, человек хотел умереть, вероятно, он шёл на это с осознанием того, что умрёт, поэтому он не стал бы благодарить его за то, что он вернул его, как все остальные. С другой стороны, как сказал капитан, за это человек станет мучеником для террористов. Жон не сказал бы, что этому человеку сойдёт с рук его поступок, но он явно собирался избежать какого-либо значимого наказания через смерть. Давало ли это ему право что-то изменить? Имел ли он вообще на это право? Жон не знал, и поэтому вопрос сводился к одному и только к одному: сможет ли он потом посмотреть на себя в зеркало и порадоваться тому, что оставил кого-то мёртвым? Ответ был отрицательным. Он вечно будет спрашивать себя, правильное ли решение он принял и не убил ли он этого человека. И действительно, подумал Жон, если они так сильно хотят умереть, то, наверное, могут убить себя во второй раз. — Я сделаю это. — Он шагнул вперёд. — Вы... Вы будете готовы схватить его, если он бросится бежать? Генерал Айронвуд наклонился, поднял ткань так, чтобы Жон не видел тела, затем снова опустил её. — Капитан Олив уже надел на него наручники на всякий случай. Молодец. Я буду здесь на всякий случай. Можно начинать. Знакомый белый свет сжёг последние резервы его ауры. Она и раньше была на исходе, а сейчас он был близок к истощению, но этого было достаточно. Это было главное. Он никого не бросил умирать. Жон закрыл глаза, наблюдая, как тело шевелится, перестраиваясь и восстанавливаясь под одеялом, пока ткань не зашевелилась, и голос не застонал. Генерал Айронвуд откинул ткань и увидел фавна в серо-белой форме. У него, поскольку это был мужчина, были серые, как у волка, уши, каштановые волосы и шрам под левым глазом. Его глаза были жёлтыми, и он огляделся в шоке. — Вы арестованы, — сказал генерал Айронвуд. — За попытку убийства Жака Шни, членов правления ПКШ и ещё нескольких человек. — Попытка...? Но я убил... — Его глаза остановились на Жоне. Они расширились. — Нет, — прошептал фавн, качая головой. — Нет, нет, нет. — Боюсь, что так. Жертвы твоих безумных действий ожили. Как и ты. — Ты чудовище. Говоря это, мужчина обращался не к Айронвуду. Жон прикоснулся рукой к своей груди. — Я-я...? — Ты чудовище! — прорычал фавн, делая выпад, но споткнулся, когда Айронвуд повалил его на землю. — Ты злобный монстр! — кричал он. —Белый Клык этого не забудет! Они этого так не оставят! Ты встал на сторону Шни; встал на сторону этой своей шлюхи! — Фавн брызгал слюной, когда кричал, и Жон сделал шаг назад. — Ты пожалеешь об этом, Арк! Ты и вся твоя семья пожалеете об этом! — Жон. — сказал Айронвуд, вдавливая колено в спину мужчины. — Иди. Подожди снаружи. Мы разберемся с этим. Эльм, иди с ним. Вайн, помоги мне охранять этого. — Ты пожалеешь об этом! — прорычал фавн. — Предатель! Фавноненавистник! Прежде чем Жон успел пошевелиться, Эльм оказалась рядом, её огромные руки накрыли его, а затем её тело защитило его. Она шагнула вперёд, а когда у него подкосились ноги, подхватила его на руки и понесла наружу, подальше от беснующегося фавна на солнечный свет. Эльм не останавливалась, пока они не оказались в доброй сотне метров от дома, поближе к другим выжившим, которые толпились вокруг, но всё ещё находились под охраной военных. Двое других пленников, оба из Белого Клыка, гневно смотрели на воскресших людей, и этот гнев был быстро обращён на него, прежде чем их заставили подняться и уйти, отправив на корабль в качестве пленников. — Разве я...? — Не слушай ни слова из того, что говорят такие люди, — сказала Эльм. — Он был террористом, Жон, худшим из худших. Среди каждой демографической группы есть экстремисты; я гарантирую, что девяносто пять из ста фавнов были бы потрясены тем, что он сделал сегодня. Не слушай тех, кто кричит громче всех, и никогда не думай, что они говорят от имени большинства. — Он решил умереть. Я воскресил его. — И убийца выбирает смерть своей жертвы, но это не значит, что мы не должны его остановить. — Эльм погладила его по голове и крепко обняла, почти сдавив его лицо под своей грудью. — О боже, — поддразнила его женщина, — Если бы взгляды могли убивать, то твоя подружка сейчас бы закапывала меня заживо. Эльм сильно преувеличивала. Вайс попросила и была приведена к ним, но не выглядела и вполовину такой расстроенной, как предполагала Эльм. Увидев его, Вайс оторвалась от своего эскорта и бросилась к нему, обхватив его шею руками и впившись в его губы неуклюжим и беспорядочным поцелуем. Жон пошатнулся, не ожидая такого неожиданного нападения, и отлетел назад к Эльм, которая поддержала их обоих и отвела глаза со смущённой ухмылкой. — Спасибо! — вздохнула Вайс, когда наконец отпустила его. Её губы были в синяках, глаза покраснели, а слезы заливали щеки. Но она всё равно крепко обняла его. — Я всегда знала, что ты герой. Ты невероятный. — Я... Да... — Жон обнял её в ответ, не понимая, почему ему так неловко от её слов. Герой остановил бы это, не мог не думать он. Всё, что он сделал, это появился после и устранил проблему. Но, более того, ему казалось, что он герой только потому, что его Проявление давало ему несправедливое преимущество. Вайс заметила его молчание и подняла голову. — Что случилось? — Просто устал. Аура почти на нуле. — Ты хочешь переночевать здесь? — Жон вернётся к своей семье, мисс Шни, — твёрдо и без обиняков заявила Эльм. — У него был тяжёлый день, и он пропустит посещение больницы сегодня днём. Никаких споров, — сказала она ему, когда он запротестовал. — Твоя аура на пятнадцати процентах и не восстановится до завтра. — Пятнадцать. — медленно произнесла Вайс. — А разве предел не десять процентов? Он может исцелить одного... Руки Эльм крепко сжали плечи Жона. — Вопрос закрыт, мисс Шни. Оставим это. — Я... Да, простите. — Вайс неловко улыбнулась и отпустила его, отступив назад и потирая пальцем переносицу. — Я не... Это... — Её смех был слабым. — Не думаю, что я в здравом уме. Пожалуйста, извините меня. — Вам не за что извиняться, мисс Шни. У вас был тяжелый день. Проведите время со своей семьей. — Да. — Вайс снова посмотрела на него и улыбнулась. — Спасибо, Жон. Спасибо тебе. Я никогда этого не забуду. Я люблю тебя. — Я тоже тебя люблю, — машинально ответил Жон. Он говорил серьёзно. Но тогда, если это так, почему он почувствовал такое облегчение, когда Вайс ушла?/-/
Новость о нападении на поместье Шни, как это неизбежно бывает со всеми новостями, стала достоянием общественности, и поначалу реакция была положительной. Атлас сорвал заговор Белого Клыка, помешал им и спас действующего члена Совета Атласа. Это была такая патриотическая и законопослушная история, которая пришлась по душе народу, а новость о том, что все лазутчики Белого Клыка были арестованы и предстанут перед судом, только добавила позитива. А потом пришло известие, что Жон пропустил свой послеобеденный визит в больницу — и сначала за него забеспокоились. Что-то пошло не так, или он был ранен, как утверждали некоторые, и Атласу пришлось выпустить пресс-релиз, чтобы объявить, что он сыграл важную роль в устранении ущерба, нанесенного Белым Клыком в поместье Шни, и что он истощил свою ауру, сделав это, из-за чего не смог работать в больнице в тот день. Обычная вещь, подумал Жон, укладываясь спать в ту ночь. Действительно, обычная. Пока он не проснулся на следующий день и не пришёл утром в больницу к огромной толпе людей, протестующих и репортеров. Один из них перегнулся через металлические перила, чтобы сунуть ему под рот микрофон, и сказал: — Жон Арк! Можете ли вы прокомментировать утверждения о том, что ваши отношения с Вайс Шни обеспечили её семье преференции по сравнению с листом ожидания? — Бвух? — тупо ответил Жон. — Мистер Арк! Мистер Арк! Атлас Таймс. — Женщина локтями пробила себе дорогу вперёд. — Считаете ли вы справедливым, что богатые и знаменитые имеют доступ к вашему Проявлению, а обычные люди — нет? Какие у вас есть комментарии? — Я бываю в больнице дважды в день, каждый день. Я никогда... — Вы оставили больницу вчера вечером. — У меня закончилась аура. Я не мог больше исцелять. Генерал Айронвуд сказал... — Вы хотите сказать, что генерал Айронвуд и Совет приказали вам исцелить совет директоров Шни? — Женщина казалась поражённой, но в то же время взволнованной, а камеры бешено вспыхивали. — Мистер Арк, вам был предоставлен выбор в этом вопросе, или вы были доставлены туда без... Эльм быстро оттащила его, поместив своё тело между ним и репортерами, пока его сопровождали в больницу. Они продолжали задавать ему вопросы, а толпа размахивала плакатами и выкрикивала лозунги. Один из них, который набирал обороты по мере того, как все больше голосов присоединялось к хору, гласил: "Исцеление для всех, а не для богатых". Исцеление для всех, а не для богатых". Скандирование стихло, когда двери захлопнулись, и находившиеся внутри медсестры и врачи, очень напоминавшие ему тех, кто был в Анселе в тот момент, призвали его следовать за ними. — Что происходит? — спросил Жон. — Тебе не о чем беспокоиться, — твёрдо ответил Кловер. — Произошла путаница в PR-отделе, или кто-то плохо предвидел реакцию общественности. — Он улыбнулся и сказал: — Не воспринимай их слишком серьезно. Они злятся на ситуацию, а не на тебя. Этого не чувствовалось. Жон работал молча, не обращая внимания на благодарности и речи родителей, которые привозили ему детей, погибших ночью. Они суетились и требовали его внимания, а он лишь натянуто улыбался. Они не замечали. По правде говоря, они были слишком потрясены и удивлены тем, что их дети снова живы, чтобы понять, что его сердце не на месте. Его аура уменьшилась со ста до десяти, и он покачнулся на ногах, на мгновение пошатнувшись, когда последнего человека увели. Жону не нужно было спрашивать, чтобы услышать, что люди, протестующие снаружи, всё ещё там. Даже с высоты двух этажей через соседнее окно было слышно, как они скандируют. Вот что бывает, когда я пропускаю хоть один сеанс, подумал Жон. Это было не так плохо, как в случае с Анселем, но там была самая низкая планка. Возможно, он должен быть благодарен Атласу за то, что ему потребовалось столько времени, чтобы достичь этого уровня. Жон посмотрел на Арк-Опс, безмолвно прося их совета. Кловер вздохнул. — Нам нужно выйти к БТР, а это значит пройти мимо них. Разгон толпы только ухудшит ситуацию. — А если я поговорю с ними, это поможет? — спросил Жон. — Сомневаюсь. Большинство людей к моменту протеста уже полностью настроены и совсем не в настроении слушать того, против кого они протестуют. Иначе они будут чувствовать себя глупо. Оперативники заняли позиции вокруг него, прикрывая его со всех сторон, пока они выходили из главных дверей больницы. Скандирование усилилось, вместе с камерами и вопросами репортёров. Это было громко и отдавалось эхом в его ушах, но, по крайней мере, они не прорывали металлические барьеры и не бросали в него предметами. Это был мирный протест. Это было хорошо. — Господин Арк, вы будете завтра в больницах? — крикнул кто-то. — Конечно, буду, — громко ответил он. — Я бываю в них каждый день. У меня не было ни одного выходного, ни одного дня для себя, и я ухожу совершенно измотанным. — Он окинул ошеломлённого репортёра усталым взглядом. — Разве этого не достаточно? Эльм протиснулась мимо него, и больше вопросов не было, когда он забрался в БТР и сел, откинув голову на сиденье. Вайн предложил ему банку содовой, которую он принял с пробормотанной благодарностью, открыл и выпил. Ощущение низкой ауры не отличалось от марафонского бега. Это было острое, жгучее чувство, и то, что ему приходилось терпеть его дважды в день каждый день, означало, что, хотя он и привык к боли, он всё равно чувствовал постоянную усталость. Аура — это душа, говорили они, поэтому он чувствовал не только физическое или умственное истощение, но и духовное. Даже охотники не истощали свою ауру так регулярно. — Ты не должен позволять им доставать тебя, — сказал Кловер. — Ты не можешь угодить всем. — Они правы? Неужели я действительно пожертвовал детьми, чтобы спасти людей в ПКШ? — Это замкнутый круг, — сказал Вайн. — Всегда будут люди, которых ты мог бы спасти, независимо от того, кем ты работаешь. Ты не можешь быть везде и не можешь исцелить всех. Ты погубишь себя, если попытаешься. — Мы остановим тебя раньше, чем ты это сделаешь, — добавила Эльм. — Это наша работа — а ты слишком милый, чтобы позволить тебе сгореть. Поездка обратно в доки и полёт с Мантла до Атласа прошли спокойно. Он всегда чувствовал себя лучше, находясь в небе, вдали от посторонних глаз. Здесь были студенты и военные, и хотя иногда его просили помочь людям, погибшим во время тренировок, это было исключительной редкостью. За последние четыре месяца произошло всего две смерти, и обе из-за несчастных случаев, а не по неосторожности. Они были другими, и он это ценил. Жона проводили обратно в семейные покои, поскольку девочки уже разъехались по своим частным школам, а Эмбер находилась на домашнем обучении. Он съел обед, приготовленный матерью, откланялся и вернулся в свою комнату, желая проигнорировать новости и сделать вид, что их не существует, но потом вспомнил слова Вайс. Бегство от этого не остановит тех людей, которые каждый день возвращаются, чтобы протестовать; лучше знать, в чем их проблемы, чтобы попытаться их решить. Первый заголовок заставил его зарычать. Он гласил: Мальчику платят миллионы за два часа работы в день; Жон Арк спрашивает: "Разве этого не достаточно? Под ним были сотни, возможно, даже тысячи комментариев, и он точно знал, что они не были положительными. Положив свиток на бок, Жон перевернулся на спину и зарылся лицом в подушки. Этого никогда не будет достаточно, ни для них, ни для людей, у которых умерли близкие. Он был глупцом, думая, что Атлас будет чем-то отличаться от Анселя. Здесь просто управление было лучше, всё было под контролем, а его держали подальше от всех людей, которые могли бы напомнить ему о доме. Он ненавидел это. Он ненавидел людей, ненавидел новостные выпуски, ненавидел внимание, ненавидел своё Проявление, ненавидел своё пребывание в больницах. Но больше всего он ненавидел людей, которые нуждались в его помощи. Он презирал их./-/
Жон стал другим, подумала Эльм, когда они отправились в больницы в тот же день после обеда. Обычно он был тихим, но не таким тихим, и часто бывал сдержанным, но никогда не был таким сдержанным. Если раньше он опускал глаза в толпе, то теперь поднял их, глядя на протестующих без вызова, без гнева и вообще без чего бы то ни было. Он не сказал ни слова, проигнорировал их вопросы и уверенно прошёл через двери больницы. Эльм обменялась обеспокоенным взглядом с Кловером, который подал знак, чтобы она внимательно следила за ним. Первый труп ввезли в комнату. Ребёнок, как это было принято, и её родители стояли рядом в тревоге. Жон посмотрел на них, что резко отличалось от его обычного метода — просто вылечить человека и двигаться дальше. — Как она умерла? — спросил он. Брови Эльм поднялись. Жон никогда не спрашивал об этом — не потому, что это было грубо (это было грубо, но это был вполне понятный вопрос), а потому что... ну, потому что обычно он просто сразу переходил к делу, ничего не говоря. Однако родители не знали об этом, и, хотя они вздрогнули от неожиданного внимания, всё же ответили. — Карла каталась на качелях и слишком далеко прыгнула, — сказала мать. — Я увидела её, но не смогла вовремя поймать, и она упала на шею. Это был такой ужасный звук. — Понятно. — Жон отвернулся, и Эльм не была уверена, показалось ли ей, что его губы истончились. — В будущем следите за своим ребенком внимательнее — и научите её этим вещам, пока она не попала в беду. — Засиял белый свет, и девочка, Карла, снова задышала, её шея перестала быть сломанной. Родители заплакали, пообещали весь мир и ушли с дочерью. Привели следующих, на этот раз мальчика-фавна. Жон спросил: — Как умер ваш сын? Эльм не знала, что означает эта перемена; она была уверена лишь в том, что ей всё это не нравится.