Воскрешение (Raise)

Настал полуфинал турнира, когда Жон смог встать на ноги и ему разрешили присутствовать. Разрешили, возможно, это был неправильный способ сказать, поскольку оно подразумевало, что он желал присутствовать. С таким же удовольствием он мог бы остаться в своей больничной палате вместе с Арк-Опс и родителями, которые продолжали бы его навещать. Однако долго это продолжаться не могло. Через несколько дней он снова был на свободе и возвращался в Амити. Каким-то образом, Вайн подозревал подкупленного врача, папарацци и СМИ пронюхали об этом факте и караулили его у входа в больницу, накинувшись на него пока он выходил из больницы и усаживался в машину. Представители местных СМИ выкрикивали вопросы и держались в основном за линией разграничения, но несколько человек в куртках и пальто бросились вперёд со вспышками фотокамер, пытаясь увернуться от солдат, которые повалили их на землю. Одному из них, фавну, удалось пройти половину пути к Жону, прежде чем солдат набросился на него и повалил на землю. Поднялся шум, разбилась камера, и вдруг все остальные стали записывать это вместо него, дав Жону возможность проскользнуть в машину и скрыться. — Мне кажется, или всё стало ещё хуже? — спросил Жон, когда они оказались внутри. Объективы камер бешено мигали в окне, но оно было затонированным, так что даже когда он мог видеть всех людей, толпящихся снаружи, они, вероятно, не могли хорошо его разглядеть. Ему хотелось, чтобы окно было затонировано и изнутри. Эти жаждущие лица и его собственное, отраженное в объективах камер, заставляли его чувствовать себя неуютно. — Это потому, что все хотят знать, что с тобой случилось, — сказал Вайн. — Ходят теории заговора, что на тебя напали. Или мы над тобой издевались. Или что ты принимал наркотики и у тебя была передозировка. Жон уставился на него. — Эти три вещи совершенно разные. — Это не помешало им потребовать фотодоказательства. — Что они знают? — Пока ничего, — сказал Эльм. — Генерал Айронвуд решил уважать твою личную жизнь... — Хорошо! — Но это оставляет людям возможность самим составлять своё мнение, не говоря уже о том, что врачей подкупают. Авторитетные газеты и СМИ просто говорят, что никто ни в чём не уверен или доказательства противоречивы, но есть много жёлтых газетёнок, которые так и норовят выдать все идеи сразу. Они просто пытаются нажиться на просмотрах. Жон застонал. Он не мог поверить, что люди так пекутся о нём. Ладно, он был знаменит, конечно, но он не понимал, почему их так волнует то, что происходит в его личной жизни. — Ты хочешь сказать, что я должен рассказать им о том, что произошло? — Это полностью зависит от тебя — и я бы сначала поговорил с генералом Айронвудом. Есть мнения, которые говорят, что лучше рассказать правду и не дать людям придумывать собственные причины, и что чем дольше мы будем ждать, тем хуже будет. Однако он отказывается принимать решение по этому вопросу без твоего участия. Опять же, замечательно. Жон был бы расстроен, если бы они действовали за его спиной. Он просто не мог поверить, что всё так серьезно. Люди постоянно попадают в больницу, но как только речь заходит обо мне, это становится международной новостью. Что не так с людьми? Он знал, что такой же резонанс был бы, если бы известная кинозвезда попала в реабилитационный центр, и что он сам читал много статей об этом, но то, что он оказался на другом полюсе, показало, насколько это ужасно. Остаток пути прошёл в тишине, даже радио было выключено, пока они не добрались до частного дирижабля, который должен был доставить его наверх в Амити. Генерал Айронвуд ждал на борту вместе с его родителями. Джунипер обняла его и покачала из стороны в сторону, как будто она не была вчера в его больничной палате и знала, что с ним всё в порядке. Жон неловко улыбнулся и крепко обнял её в ответ. — Где девочки? — Осваивают Мистраль с телохранителями и группами безопасности, — ответил отец. Он пожал плечами. — Они были увлечены турниром в первой части, но после парных раундов им стало скучно. Думаю, они были просто в восторге от новизны зрелища, а потом поняли, что это не так интересно, как они думали. Что касается шопинга при практически неограниченном бюджете? — Он фыркнул. — Ну, это совсем другое дело. Похоже, им было весело. Он был рад. Честно говоря, он и сам был в восторге от турнира — и это было отнюдь не плохо. Просто стало немного однообразно. Раунды "четыре на четыре" были самыми захватывающими, потому что восемь человек, сражающихся одновременно, представляли собой дикое попурри из боевых и командных тактик, которое стало иссякать, когда бои перешли в более одиночную стадию. — Вайн сказал, что вы хотели поговорить со мной о СМИ и моих медицинских отчётах. Его родители перестали улыбаться. Генерал Айронвуд тоже. — Я буду краток. — Он пристегнул себя к одному из кресел, а Жона — к другому, когда воздушное судно взлетело. — Существует два лагеря мнений по этому поводу. Первый, более разумный, заключается в том, что мы говорим, что это никого не касается, кроме тебя, и игнорируем всё. Мы отклоняем любой запрос СМИ на доступ к информации. — Мне нравится этот вариант, — сказал Жон. — Я думаю, что все предпочтут этот вариант в принципе. Проблема в том, что мы не живем в благоразумном мире, где "не твоё дело" останавливает людей, делающих вид, что это их дело. Вместо этого люди будут считать, что ты хочешь избежать вопросов, и начнут воображать, что это связано с тем, что проблема серьёзнее, чем мы о ней говорим. Они будут действовать по своей обычной схеме "нет дыма без огня", придумывая дым, огонь и того, кто это начал, и придут к выводу, который никто из нас не сможет предсказать. Жон застонал. — Почему их это волнует!? — Зависть, сенсация, жадность, горечь, поддержка — причин может быть сколько угодно. Важно помнить, что почти все люди, которые презирают тебя, делают это потому, что завидуют тому, что у тебя есть, и считают, что ты этого не заслуживаешь. Они против тебя в силу определенных принципов, но они не против тебя как человека. Не стоит воспринимать всерьез всё, что они говорят, потому что они сказали бы это любому на твоём месте. Они просто хотят увидеть, как известный человек терпит крах, потому что считают, что у них всё легко. Ни разу не побывав на твоём месте и даже не подумав о том, каково это. Жон стиснул зубы. — А другой вариант? — Рассказать правду, обнародовать медицинские документы и принять всё, что выпадет на нашу долю. — Айронвуд вздохнул. — Мне не нравится этот вариант, скажу прямо, но мне всегда было очень легко игнорировать подобное давление. Мое Проявление буквально позволяет мне игнорировать его, если я захочу. Таким образом, я понимаю, что ты позволишь людям вмешиваться в твою личную жизнь, и я согласен, что у них нет права находиться там, но по крайней мере они не начнут придумывать тысячи собственных догадок. По крайней мере, они будут обсуждать реальные вещи. — Личные вещи, — сказал Николас. — Глубоко личные вещи, и мой сын заслуживает того, чтобы о них не писали на первой странице каждой газеты в Ремнанте. — Я согласен. Я полностью согласен. Вот почему я готов бороться с этой чепухой и заголовками, если он решит сказать им, что это не их дело. — Генерал посмотрел на Жона, когда говорил это, и Жон полностью поверил, что тот будет бороться. Вопрос был в том, хочет ли он сражаться. — Выбор должен быть за тобой, Жон. Ты тот, кто станет объектом всего этого. Мне удалось удержать всех от того, чтобы они не сделали, по их мнению, оптимальный для тебя выбор. — Какой выбор они считают лучшим? — Я думаю, что ты должен выбрать то, что тебе нравится, без внешнего давления, — сказал Айронвуд. — В противном случае ты будешь необоснованно колебаться. Если что-то объективно является лучшим выбором, это не значит, что его нужно выбирать. В конце концов, именно тебе придётся столкнуться со всей реакцией публики. Реальность не объективна. Смириться с людьми, придумывающими свои собственные причины, почему он оказался в больнице, или раскрыть тот факт, что он дважды падал в обморок от стресса, и что он, возможно, страдает от депрессии и тревожных расстройств. Именно последние два фактора жгли больше всего, поскольку он не хотел, чтобы люди знали, что у него есть такие проблемы. Даже если он знал, что не должен так относиться к ним, и даже если бы он никогда никого не критиковал за это, он всё равно не хотел, чтобы люди знали, что у него есть проблемы. Но что они придумают, если он станет увиливать? Они скажут, что я принимаю наркотики, подумал Жон, скривившись от отвращения. Это была обычная версия для знаменитостей, не так ли? Наркотики, реабилитация и наркомания. Большинство из этого могло даже быть правдой, но это только ухудшало ситуацию, потому что они с ещё большей вероятностью поверят в это. Я не хочу, чтобы люди знали, что у меня есть проблемы, но я точно не хочу, чтобы они думали, что я какой-то наркоман. И это даже не единственное, что они могли придумать. — Скажите им правду. — Жон вздохнул. — Опубликуйте мои медицинские записи. — Ты уверен? — Лучше иметь дело с вопросами и вниманием к тому, что реально. По крайней мере, так я смогу прогнозировать и подготовиться к этому. — Они будут вести себя по-настоящему ублюдочно из-за этого, — сказал Николас, частично Айронвуду, но в основном Жону. — Ты это понимаешь? Психическое здоровье — это очень серьезная тема, но это не та тема, которую люди прощают. Есть те, кто любит притворяться, что это делает тебя менее достойным человеком, и те, кто говорит, что ты не можешь страдать из-за этого, потому что ты богат и у тебя идеальная жизнь. — Если они всё равно будут меня ненавидеть, тогда неважно, что я скажу, не так ли? Пока ты не будешь сомневаться... — Никаких сомнений у него не было, но... ну... какая-то часть его беспокоилась. Ему не стоило беспокоиться, потому что Николас просто фыркнул. — Ты шутишь? Я охотник, Жон. Я видел вещи, которые... — Он запнулся. — Я видел, как люди реагируют на стресс. — Одна из главных причин ухода на пенсию среди охотников и охотниц — проблемы с психическим здоровьем, — добавил Айронвуд. — Это связано с карьерой, в которой часто доводится приходить слишком поздно, чтобы успеть спасти людей, или видеть, как многие умирают, даже если ты приходишь вовремя. Аура может поддерживать тело во время ужасных физических ранений, но она мало что может сделать, чтобы залечить рану, оставленную твоими товарищами по команде, погибающими вокруг тебя. Чёрт. Жон опустил глаза, внезапно осознав, что его отец никогда не упоминал и не знакомил семью со своей собственной командой, несмотря на то, что она, несомненно, есть. Или была. Теперь, когда он подумал об этом, он не думал, что его критиковали или оскорбляли конкретно охотники, хотя трудно сказать. Все охотники, которых он знал, поддерживали его, но они тоже были в Атласе, и это была их работа. — Это только обычные люди меня ненавидят? — Они не ненавидят тебя. Они ненавидят.... — Айронвуд нахмурился. — Они ненавидят мысль о том, что кто-то получает больше, чем они, за меньший, по их мнению, труд. Они ненавидят идею, что кому-то везёт, что кто-то получает все деньги и внимание, когда они считают, что и так достаточно много работают. Они ненавидят идею избалованного, богатого ребенка с Проявлением, который носится вокруг и играет в бога. — Это не про меня. — Я знаю. Мы все знаем. Они верят, что это так — и мы хотим, чтобы и они знали это. Жон замолчал. — Тогда что, если я покажу им? — Он облизал губы. — Возможно, у меня есть идея. К его чести, генерал Айронвуд не отверг её сразу. Он наклонился к нему. — Расскажи мне.

/-/

ДОВЕДЕННЫЙ ДО КРАЙНОСТИ

От: Лиза Лавендер

ВДН

Я потрясена. В восторге. Взволнована. Это редкая возможность, и меня практически заранее не предупредили об этом интервью. Я волнуюсь, несмотря на то, что занимаюсь этим уже много лет, и эта мысль вызывает нервный смех, когда меня сопровождают вооруженные солдаты, специалисты, лучшие мужчины и женщины Атласа. Арк-Опс, преданный отряд охраны самого известного гражданина Вейла в Ремнанте. Который, судя по всему, обожает этого молодого человека. Трудно не думать об этом, когда мне недвусмысленно сообщают, что меня ждет ад, если я надавлю на него или расстрою. Лейтенант Эльм Эдерни — "для вас просто лейтенант, Лаванда" — здоровенная женщина с устрашающим присутствием, и всё же невозможно не заметить, как смягчаются её глаза, когда меня проводят через дверь в комнату с человеком, о котором все говорят. Жон Арк. Он меньше, чем кажется в репортажах и на фотографиях. Высокий для своего возраста, но худой и жилистый, ещё не полностью окрепший. Он выглядит хрупким, щеки впали, а в глазах усталость. Он встает, чтобы поприветствовать меня, протягивает руку и пожимает её так, как мог бы пожать мужчина вдвое старше его, но в этот момент невозможно увидеть в нём ничего, кроме подростка. Он нервничает; я видела это и раньше, причём не только у знаменитостей, которые знают, как с этим справиться, но и у маленьких детей, у которых я брала интервью. Я спрашиваю его, о чём он хочет поговорить. Он говорит мне, что хочет, чтобы эти слухи прекратились, чтобы люди перестали выдумывать о нём и узнали правду. В его словах чувствуется отчаяние. Мы садимся. Говорим. Или пытаемся. Он всё ещё нервничает и умоляет меня задать ему вопрос. Я уже не раз играла роль интервьюера, но это первый раз, когда кто-то хочет, чтобы я задавала ему вопросы, потому что у него заплетается язык. Это очаровательно. А ещё это возможность. Я в смятении, в замешательстве, и задаю первый вопрос, который приходит мне в голову — вопрос, который приходит в голову всем в Вейле. — Почему Атлас? — Это неудачный вопрос. Я беспокоюсь, что моё интервью закончится на этом. К моему удивлению, Жон Арк отвечает. — Атлас просто оказался там в нужное время. — Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я его. Картина, которую он рисует, поражает. Это история, известная из скудных сообщений о его родной деревне Ансель, но имеющая гораздо больший вес, когда её рассказывают лично. Это история мальчика, даже не мужчины, чей отец был разорван на куски у него на глазах, а соседи были убиты. Это история мальчика, который, благодаря удаче или судьбе, открывает в себе способность спасать их жизни, и история мальчика, которого вынуждают пойти в самовольное рабство, чтобы использовать эту способность. — Мне казалось, что я должен пользоваться ею в любой момент, — говорит Жон Арк, его руки заметно дрожат, когда он подносит к груди стакан с водой. — В те моменты, когда я не использовал своё Проявление, люди умирали. Я спал в больнице. Я ел в больнице. У меня не было жизни. Проходили дни, которые я не могу вспомнить, потому что я был слишком уставшим, чтобы мыслить. Я не ходил в школу, я не ходил домой, я не делал ничего, кроме лечения и сна. Он прерывается на мгновение, чтобы перевести дух, и я понимаю, что его голос повысился, когда он пересказывает эту историю. Это беспокоит его до сих пор, это ясно. Я задаюсь вопросом, сколько в этом убеждения, что он по-прежнему должен быть заперт в больнице и таким образом, вытекать, как вода из крана, когда он им нужен, не имея собственной жизни. Я спрашиваю его, что произошло, почему это изменилось, и он смеётся. Это сломанный смех. — Они убили его, — рассказывает он. — Они... Я потерял сознание, слишком устал, чтобы передвигаться, а доктор Уайт пытался защитить врачей и медсестёр. Он... — Глаза Жона Арка закрываются, и всё его тело замирает. На моё плечо ложится рука лейтенанта Эдерни, и она тащит меня прочь, прежде чем он успевает крикнуть, чтобы она остановилась. Для него не она не лейтенант Эдерни, а просто "Эльм, пожалуйста", и она отпускает меня. Эдерни переживает за него, ей самой больно. Я чувствую, что вторгаюсь во что-то глубоко личное. Раньше это никогда не беспокоило меня как журналиста, но здесь беспокоит. Это не богатый плейбой или беспринципный политик. Это просто мальчик. Я предлагаю ему остановиться и продолжить позже или совсем прекратить. Я знаю, что мой редактор лишит меня головы за такие слова, но я не могу продолжать. Жон Арк качает головой, говорит, что хочет "покончить с этим" и продолжает. История печальная, но знакомая: смерть человека, который сделал всё возможное, чтобы помочь ему, непродолжительная кома в его доме, пока его разбитое тело пытается восстановиться, и деревня, доведённая до безумия, когда у них отняли воскрешение, которое они считали само собой разумеющимся. Всего один день, всего двадцать четыре часа, и если бы не приезд Атласа, который увидел опасность и установил вокруг их дома военный заслон, семья Арк была бы взята штурмом разъярёнными жителями деревни. — Это случалось и раньше, — говорит он, злясь. — В первый раз, когда они ворвались домой, они... они растоптали мою мать. Убили её. — Он запинается, начинает икать и сердито отпивает. Я замираю на стуле. — Я вернул её, но если бы у меня не было ауры... — Он прерывается. — Одна из них пыталась похитить и мою младшую сестру. Ей было двенадцать. Когда я очнулся, и Атлас был там, генерал Айронвуд сказал мне, что он защитил мою семью. Он сказал мне, что Атлас может продолжать защищать их. Я принял предложение. Всё так просто. В течение последнего года Вейл пытался понять, что он сделал не так, чтобы потерять его, и сваливал вину на всех подряд. Слишком логично слышать, что Атлас заполучил его только благодаря тому, что был рядом, когда он нуждался в помощи. Это логично, разумно, и трудно винить его за то, что он принял предложение, когда его семья была в опасности. Мы больше говорим об Атласе, о том, что они сделали и как с ним обращались, и его слова — уже не в первый раз — возвращаются к его семье. У Жона Арка семь нянек, и, слушая, как он говорит о них, становится ясно, что он их очень любит. — У них настоящая жизнь в Атласе, — говорит он, становясь всё более оживленным и взволнованным. — Они ходят в школы, где к ним не относятся по-другому из-за того, кто я такой. Эмбер — это моя младшая сестра, наконец-то начала чувствовать себя в безопасности на людях. Она говорит, что её телохранитель, её лучший друг. — Он делает паузу, и я не могу не задаться вопросом, не потому ли это, что, как и я, он считает последнее утверждение очень печальным. Что другом молодой девушки должен быть не кто-то её возраста, а кто-то, кого она должна иметь, чтобы защищать её. Он продолжает с прищуренным выражением лица. — Их жизнь теперь лучше. — А как насчет твоей жизни? — спрашиваю я его. Он уверяет меня, что его жизнь тоже стала лучше, но это происходит в той отстранённой и беззаботной манере, которую я видела у людей, когда они просто не хотят говорить об этом. Когда я его спрашиваю, он говорит, что теперь у него действительно есть время ходить на уроки. По закону, образование для ребенка его возраста обязательно во всех Королевствах, но с тех пор, как пробудилось его Проявление, его образование находится в подвешенном состоянии. Это тревожная мысль. — По крайней мере, с деньгами всё в порядке, — шучу я. — Приобрел что-нибудь хорошее? Он погасил закладную на дом своей старшей сестры, её жены и их ребёнка. Он купил машину для другой своей сестры. Он купил несколько комиксов для себя и еду, но когда я спрашиваю, что он делает с этими миллионами, он отвечает: — У меня нет времени, чтобы тратить их. Я возвращаюсь из больниц слишком уставшим, чтобы двигаться или думать, а у меня ещё есть уроки и время для общения с семьей. Он работает в больницах семь дней в неделю. Это всего два часа в день, но его аура почти полностью истощается, и он никогда не пропускал ни одного дня. На сегодняшний день он спас жизни более восьми тысяч человек. Когда я спрашиваю его, гордится ли он этим фактом, он выглядит неловко. — В Атласе в среднем 800 смертей в день, — говорит он. — Я могу спасти только восемнадцать человек во время каждого визита. Тридцать шесть человек в день. Это шокирующая мысль. Не то, что он не может сделать достаточно — он всего лишь один человек, и всё ещё больше мальчишка, но сам факт, что он об этом знает. Это показывает, что он изучил этот вопрос, это показывает, что это беспокоит его, это показывает, что он ожидает, что должен иметь большее влияние. — Это тридцать шесть человек, которые могут вернуться в свои семьи, — говорю я. Он улыбается мне, но видно, что он улыбается для меня, а не потому, что счастлив. — Наверное, — говорит он таким тоном, который говорит мне, что он ничуть не шутит. — Но это не поможет всем остальным людям, не так ли? Они расстроены. Они злятся. — Они бы всё равно умерли, если бы тебя там не было, — говорю я. — Ты не сделал хуже. Его ответ леденящий душу. — Они смотрят на это по-другому. Я настораживаюсь, пугаюсь и спрашиваю, что он имеет в виду. Он объясняет, что даёт людям надежду, но эта надежда может быть ещё более мучительной, чем смерть. Когда люди умирают, все знают, что смерть — это нормально и с этим ничего не поделаешь, но его существование меняет это. Родители, дети и любимые жаждут его прихода, чтобы он просто пришёл и спас их, и у них разрывается сердце, когда он не может этого сделать. — Это делает ситуацию в десять раз хуже, — говорит он, — потому что они ЗНАЮТ, что надежда есть. Они знают, что их мать, или сын, или муж, или ребенок могут вернуться к жизни, если я их приму, но я могу принимать столько людей каждый день. А они не попали в список. — Они винят тебя? — спрашиваю я его. Я не уверена, что хочу знать ответ. Он снова улыбается. Его улыбка очень хрупкая. — Кого ещё они должны винить? Смерть, хочу сказать я, но не могу. Вы не можете винить смерть. Это естественная часть вселенной. Это Проявление Жона Арка не является естественным; это его Проявление дает им надежду, а затем отнимает её. Конечно, это не его вина — он старается изо всех сил, но когда твои усилия оказываются недостаточными, тем, кто потерял свои семьи, проще кричать и ругаться, и сложнее сказать себе, что они ведут себя неразумно. Разговор, естественно, переходит к его последнему попаданию в больницу. Слухи о причинах этого события распространяются довольно стремительно, но правда, как всегда, гораздо проще. Он показывает мне свои записи. Там полный бардак. Его физическое здоровье имеет признаки недостаточного отдыха, истощения и износа суставов. Он слишком много работает, говорится в отчётах, что резко противоречит общественному мнению, которое утверждает, что он работает недостаточно. Его аура истощается и восполняется слишком быстро, нанося ему необратимые внутренние травмы. Охотники учатся справляться с этим, но даже самые могущественные охотники, такие как Кроу Бранвен, не могут полностью истощать свою ауру дважды в день, каждый божий день. Жон Арк станет примером того, как такое изнурительное воздействие влияет на человеческое тело, и первые результаты выглядят не очень хорошо. Вдобавок к этому, последствия для его психического здоровья выглядят не лучшим образом. В отчёте фигурируют тревога и депрессия, а также знакомая аббревиатура ПТСР. Я читала в Интернете статьи, в которых задавалась вопросом, как человек с такой насыщенной жизнью может претендовать на такие вещи. Сейчас я задаюсь вопросом, насколько тяжелой должна быть их жизнь, чтобы они могли предположить, что человек, чью семью преследовали, и который видел, как на его глазах убили его родителей, может называться самодовольным. Проговорив с ним всего полчаса, я уже вижу многочисленные раны. В памяти всплывают предыдущие комментарии: как он говорит о веселье, которое устраивают его сестры, о жизни, которая есть у его сестёр, но не у него самого. Как он с удовольствием рассказывает о своей девушке, Вайс Шни, и о том, какая она замечательная, но не вдаётся в подробности. Он богат до невероятности, но почти всё богатство отдает своей семье. — Они заслуживают этого больше, чем я, — говорит он. — Их жизнь превратилась в ад из-за меня. Я говорю, что их жизнь стала тяжелее из-за людей, которые преследуют их и требуют его услуг, и что в этом нет его вины. Он выглядит обеспокоенным, опустив глаза в землю. — Да, но это происходит только из-за меня... Сзади меня раздается треск. Кулаки лейтенанта Эдерни крепко сжаты и дрожат. Рассказы о том, как близки к нему специалисты, безусловно, похожи на правду, и трудно не заметить, как сильно она заботится о нём. Возможно, даже больше, чем он сам. Мы ещё немного говорим о психическом здоровье в целом. Жон Арк очень сочувственно относится к этому и говорит, что люди не должны бояться обращаться за помощью, если чувствуют давление, но когда я спрашиваю, за какой помощью он сам обратился, он отмалчивается. Мне не в диковинку, когда интервьюируемые сами себя загоняют в угол, но обычно это вызывает радость. В данном случае это не так. Слишком много людей, страдающих от этих заболеваний, прячутся от них и пытаются сделать вид, что их не существует. Это клеймо существует и сегодня, даже когда его не должно быть. Уровень самоубийств среди охотников и охотниц один из самых высоких на Ремнанте именно по этой причине, и никто не посмеет назвать их слабыми. — Я не хотел создавать проблем, — говорит Жон. — И я знал, что если об этом станет известно, люди будут копаться в этом. — Он сгорбился, защищаясь. — Я не хотел, чтобы мою жизнь так обсуждали, и я знал, знаю, люди всё будут переиначивать. Они скажут, что мои родители недостаточно заботятся, или что мной воспользовались, или что я выдумываю свои проблемы для сочувствия. — Он прикусил губу так сильно, что пошла кровь. Трудно представить, что всё это выдумка. Мне следовало бы знать, я зарабатываю на жизнь тем, что выпытываю у людей правду.— Я думал, что смогу справиться с этим сам. Я думал, что справлюсь. Наверное, нет... а потом это случилось... и теперь все знают, и у каждого будет своё собственное мнение. Стремительный взлет к славе и всеобщему вниманию явно не был гладким или комфортным для Жона Арка, который признается, что "не понимает", почему все так интересуются им. — Люди хотят знать моё мнение о вещах, о которых я даже не знаю, — говорит он. — Что я знаю о выборах в какой-то стране, и почему важны мои мысли о скандалах знаменитостей? Я ничего не знаю ни о том, ни о другом. Я не понимаю, почему люди всё время пытаются влезть в мою жизнь. — Они хотят знать о тебе больше, — говорю я. — Тогда пусть идут работать волонтером в больницу. Я делаю всё, что могу, до такой степени, что разваливаюсь на куски, а люди только и говорят мне, что я ленивый, или претендую на что-то, или избалован. Когда они даже не пытаются помочь людям. Я спрашиваю его, собирается ли он сбавить обороты и уделить больше времени себе и восстановлению, на что он отвечает, что собирается вернуться и посетить терапевта, которого он игнорировал в Атласе в течение последних нескольких месяцев. Я заметила, что он не ответил на мой вопрос, и я сомневаюсь, что он вообще сбавит темп, учитывая то, что я видела. Он считает себя лично ответственным за невыполнимую задачу, ведь сколько бы людей он ни спас, погибнет ещё больше. Однако ему нравится его пребывание в Мистрале, и он говорит, что благодарен Атласу за то, что тот дал его семье шанс на жизнь. Он также благодарен генералу Айронвуду, который делает всё возможное, чтобы присматривать за ним. — Ты позаботишься о себе? — спрашиваю я его. Он вздрагивает. — Ты всё ещё собираешься работать в больницах дважды в день, даже после всего этого? Жон Арк долго не отвечает, но когда он отвечает, у меня в горле встаёт комок. Он смотрит на меня, измождённый, измученный и напряжённый. Я знаю ответ ещё до того, как он его даст, но он всё равно его дает. — Я должен. ... Жон Арк рассказывает о своей проблеме психического состояния, благополучии и уверенности в себе. Благодарен Атласу за то, что он спас его от невозможных условий в Анселе Атлас Таймс ... Эксклюзивное интервью Лизы Лавендер ""Доведенный до крайности" показывает борьбу Жона Арка с обществом, которое требует от него всего, что только можно Вейл Дейли Трибьюн ... Леонардо Лайонхарт говорит, что у Жона Арка "больше травм, чем у большинства охотников". Призывы к населению дать свободу действий после смелого интервью Мистраль Ревью ... Астуриас приветствует "храброго Арка", который рассказал о своих проблемах в шокирующем интервью, и призывает его взять отпуск в Вакуо. "Никакой работы, никаких больниц, только безмятежная пустыня и самое лучшее гостеприимство". Вакуо Сегодня ... Фавн-репортер подвергся НАПАДЕНИЮ в Мистрале за то, что осмелился подойти к Жону Арку; будет ли Мистраль отстаивать права фавнов и преследовать Атлас за их явную и проявленную дискриминацию? Куо Куана Экспресс ...