Ты моя птица да неперелëтная,
Белые перья, тяжëлые крылья твои,
Ты моя птица — не знала высот, и
Не знала, не ведала, небо забыло тебя.
Мельница «Неперелëтная»
Глава 6 «Рябиновый дом»
Роз не любил Рябиновый дом. Впрочем, не то чтобы он хоть что-то в этой — или любой другой — жизни любил. Вряд ли ему что-то даже нравилось. Казалось не отвратительным? Да, вот это его максимум. Но Рябиновый дом не дотягивал и до него. Рябиновый дом — старый деревянный дом без единого окна с железной дверью и обитыми железом ступенями крыльца, с такими же обитыми порогами — мог нагнать страху на кого угодно. А ещё внутри он больше, чем снаружи. Войти туда, потеряться в бесконечном сплетении коридоров и остаться там навечно — настоящий страшный сон. Розу правда снились такие сны, и сейчас он стремительно проваливался в один из них. Его наказали «уборкой» в Рябиновом доме. Если не знать особенностей дома, наказание могло показаться не таким уж и страшным. Подумаешь, полы на двух этажах перемыть. Ну, займёт это часа два, велика беда. Но проблема была в том, что у Рябинового дома не было конца. Комнаты вились и вились, змеились коридоры, сворачивались в кольца. Связь там не ловила, техника начинала сбоить. Не было даже окон, чтобы определить время по свету. Более того, многие говорили, что время внутри течёт как-то не так. Ты можешь бродить там часами, а как выйдешь, окажется, что и минуты не прошло. Но в это Роз не верил. Слишком уж походило на магию нелюдей, а такого все в Совете чурались. Зато вполне серьёзно верил Роз в другое — в какой-то момент про него просто забудут, и он навсегда останется мыть полы Рябинового дома. Ведь если не было ни единого способа отмерить время или завершить работу, наказание заканчивалось лишь тогда, когда тебе скажут, что оно закончилось. Роз знал, что противная училка, выдавшая ему это идиотское задание, точно продержит его в Рябиновом доме так долго, что он пропустит и обед, и ужин. «Или и вовсе никогда не увидит солнца», — напомнил противный голосок страха, когда Роз, глубоко вдохнув, всё же потянул за железную ручку, предварительно натянув рукав толстовки на ладонь. У Роза была аллергия на железо, как и почти у всех здесь. На рябину тоже, но не такая сильная, как у многих. Некоторые отшатывались, как от огня, стоило им только приблизиться к рябинам. Одна девчонка прямо на глазах Роза грохнулась в обморок, когда её шутки ради подтащили к Рябиновому дому. Потом ещё несколько дней еë не было видно. Роз в обморок не падал. Но узкий полутёмный коридор, освещённый совершенно одинаковыми лампами, будто давил. Роз не знал, вызвано это рябиной или страхом перед узкими пространствами. Но первым порывом было тут же выскочить наружу и бежать слёзно извиняться перед училкой. Подавив первичную панику, Роз толкнул первую попавшуюся дверь — они все были совершенно одинаковыми, из красноватой рябиновой древесины с железными ручками — и вошёл в комнату. Она оказалась маленькой, пустой и чистой, но Роз для вида всё равно повозил шваброй по полу. Действие это было скорее ритуально-символическим. Потом была ещё одна комната и ещё. В одной из них обнаружилось непонятное сине-зелёное пятно, вязкое и гадкое. Роз понятия не имел, откуда оно взялось, но пахло от него тиной и гнилью. Надо было развернуться, да и уйти оттуда, но Роз опустился на колени и принялся его скрести. Он толком не мог объяснить, почему не ушёл. Вряд ли кто-то действительно смог бы проверить, насколько тщательно Роз отрабатывает свой проступок. Но в то же время чувство, будто в твою спину кто-то навязчиво пялится, не покидало. Роз с трудом заставлял себя не оглядываться, пока тёр злосчастное пятно. Только вот, казалось, что оно только ширится. «А всё из-за этого тупого тролля», — думал Роз, со всей злостью впечатывая тряпку в пол. Называя Хоба тупым троллем, Роз нисколько не кривил душой. Хоб действительно был троллим подменышем и интеллектом не отличался. Наверно, родители-тролли и выкинули его, потому что он тупой. Ведь только непроходимо тупому, с прямо-таки отсутствующим интеллектом, существу взбредёт в голову, что называть Роза «Роззи» — это дико смешно и надо делать так при каждой возможности. И только существо, чьи мыслительные способности уходят в минус, решит, что ему это сойдёт с рук. Но в целом по меркам своего преступления — непроходимую тупость стоит считать преступлением — Хоб отделался достаточно легко. Роз сыграл с ним довольно забавную шутку, в результате которой Хоб был подвешен за ногу на одной из крепких дубовых ветвей и висел так на солнце шесть часов. Сам Роз, как истинный приверженец гуманистических ценностей (нет), сидел на соседнем суку и полностью контролировал процесс (тоже нет). Всё это стало своего рода экспериментом, было интересно, окаменеет ли Хоб, если его продержать на солнце достаточное количество времени. К несчастью, каменеть он упорно не хотел, а дёргающийся на заговорённой для прочности верёвке троллий детёныш — зрелище, интересное только первые минут пять. Поэтому за шесть часов Роз успел почитать, позалипать в смартфон (иметь который ему было не положено), сбегать за едой, поспать и потыкать Хоба палкой, когда тот притих. А потом, когда уже вечерело, и Роз собирался отвязать Хоба (возможно), появился небольшой отряд из училки и парочки дружков Хоба. Училка орала как банши, хотя никто не умер, не окаменел даже. Сейчас Роз думал, что его наказание могло быть чуть менее жестоким и несправедливым, если бы он напустил на себя виноватый вид и рассказал, как же сильно Хоб его изводит — своей тупостью в первую очередь — но вместо этого Роз как кошка взлетел на самый высокий из местных дубов, откуда его не могли снять два часа. Он ещё думал добежать до пруда и прятаться там, но в кармане всё ещё был смартфон, топить который не хотелось. А вот Хоба, его идиотов-дружков и училку топить хотелось. Не прямо до смерти. Но хорошенько так в мутную воду макнуть и подержать. Именно с этими мыслями Роз тёр и тёр пятно. Но оно росло. Теперь Роз был в этом уверен. Чем яростнее он тёр, тем больше становилась лужа. В смысле его стараниями пятно превратилось в лужу. Гадкую, булькающую, вязкую. От неё несло гнилой водой, тиной и ещё какой-то дрянью, о которой Роз и знать ничего не хотел. Бросив тряпку, он с минуту бессмысленно смотрел, как её затягивает плесенью. Потом мерзостная гниль поползла по деревянной ручке швабры. С потолка капнуло. Огромная тёмная капля сорвалась и шмякнулась прямо в центр смердящей лужи. Ощущение чужого взгляда стало ещё сильнее, но теперь смотрели не из-за спины, а с потолка. Кто-то сверлил Роза взглядом. В комнате стало темнее. Роз бросил короткий взгляд в сторону и понял, что настенную лампу затянуло то ли плесенью, то ли ряской. Весь стеклянный плафон неведомым образом оказался залеплен ей. Роз сглотнул. Пятно гнили подбиралось к подошвам его кед, но он просто не мог заставить себя отодвинуться. Тряпка и древко швабры плотно покрылись мерзостной плесенью. В ведре булькала гниль. С потолка сорвалась ещё одна капля. А потом полился голос, скрипучий, бесполый: «Не отмыть вам моей кровушки. Не отмыться вам от моей кровушки. Не сберечь вам своей кровушки». Тут будто выстрел прозвучал, и Роз сорвался с места, за секунду вскочил, выбежал из комнаты, захлопнул дверь, стараясь не глядеть на потолок. Только не на потолок. На дверь. Только на дверь. А потом побежал по коридору так быстро, как ещё не бегал. Побежал в ту сторону, где находился выход. Раньше, по крайней мере. Теперь там был поворот в ещё один коридор, потом ещё поворот, за ним развилка, и так дальше. Одни полутёмные деревянные коридоры сменялись другими точно такими же деревянными полутëмными коридорами. Этот дом был похож на гроб, вдруг подумал Роз. Его здесь и похоронят. Во рту чувствовался привкус крови, сердце колотилось где-то в горле, мешая думать. Роз знал, в какой-то момент он просто упадёт. Упадёт и сдохнет. И никто даже не найдёт его тело. Потому что всем плевать на него. Даже родная мать бросила. Он готов был разрыдаться от страха и жалости к себе, но на это просто не было сил. А потом он увидел дверь. Не входную, просто какую-то другую. Не рябиновую. За ней могло оказаться буквально что угодно, но Роза так тошнило от вида рябины, что он ломанулся наудачу. За дверью не оказалось выхода, лишь ещё одна полутёмная комната, но она разительно отличалась от всех остальных. Потому что была жилой. В углу комнаты, сжавшись, обхватив колени руками и уронив на них голову, сидел человек. Точнее, Роз думал, что это человек. Первые пару мгновений. Но вот уж отличать людей от нелюдей и полукровок он умел отлично. Он был так ужасающе хорош в этом, что учителя — как бы он ни бесил их — не могли не признавать Роза талантливым. Он мог даже определить вещь, которую нелюди просто подержали у себя немного. Так что теперь Роз со всей своей экспертностью мог сказать, существо перед ним — чистокровнейший нечеловек. А ещё оно было живым, несмотря на абсолютнейшую неподвижность. Ещё одно открытие, которое сделал Роз — существо было пленено. В стену уходила толстая скоба, к которой была прикреплена тонкая цепь, заканчивающаяся обручем на ноге существа. Цепочка казалась скорее декоративной, такой тонкой, что её можно было бы руками порвать. К тому же она была не железной, а золотой. Или просто позолоченной, в металлах Роз не слишком хорошо разбирался. Разумнее всего было развернуться и уйти, но Роза холодный пот прошибал от одной лишь мысли о том, чтобы вернуться в коридоры. Существо, тихо сидевшее в углу, казалось куда менее опасным, чем то, что могло ждать Роза снаружи. А ещё Роз был любопытным и любил всё новое. До ужаса просто. Он буквально не мог этому противостоять. Поэтому он осторожно, беззвучно ступая по полу, прокрался к существу поближе. На самом деле «существо» было юношей. Очень тонким, изящным даже, так что Роз поначалу принял его за девушку. Хотя он вполне мог оказаться чем-то бесполым. Роз подобрался ещё ближе, сел рядом на запылившийся пол — вот где ему правда стоило помыть — и попытался заглянуть юноше в лицо. Это было плохой, очень плохой идеей. Не стоит приближаться к нелюдям, не обвешавшись при этом защитой. Но этот казался совсем безобидным, со своей этой тонкой цепочкой и жёрдочкой на стене он напоминал декоративную птичку, какого-нибудь щегла. Пристроившись сбоку, Роз всё-таки смог немного его рассмотреть. Лицо он спрятал за рукой, зато волосы были хорошо видны. Недлинные карамельного цвета, они перемежались отдельными чёрными, красными и жёлтыми прядками, похожими на цветные птичьи пёрышки. Но самое необычное — юноша, как всё вокруг, был покрыт пылью. Она осела на волосах, на белёсой коже рук, на светлой одежде. Розу захотелось узнать, будет ли его кожа холодной на ощупь. Он едва-едва коснулся пальцами тонкого запястья. Оно оказалось тёплым. А потом юноша вдруг встрепенулся, вздрогнул всем телом, мгновение ока вскочил на ноги, вжавшись в стену, и с ужасом поглядел на Роза. Будто ничего страшнее ему и видеть не приходилось. Испуг на его красивом и очень молодом лице почти завораживал. Так что с полминуты Роз просто вглядывался в его черты, будто силясь отыскать некую неуловимую неправильность, из-за которой они казались лишь привлекательнее, а потом всё же сообразил отползти чуть дальше. Ужаса юноши это не уменьшило. Он всё смотрел на Роза огромными глазами, синими, как ягоды терновника. Роз не знал, почему в голову пришло именно такое сравнение. Он часто ловил какие-то образы, иногда они обретали значение позже, иногда нет. В конце концов, после, наверно, пары минут тягостного молчания — было бы неплохо, если бы этот юноша, Щегол, как назвал его про себя Роз, хотя бы раз моргнул — Розу стало обидно. Ну серьёзно, что в нём такого, чтобы настолько долго таращиться? Никаких иллюзий по поводу своей внешности Роз не питал. Он был худым и долговязым, его кожа — бледной. Причём не той фарфоровой белизной, какой обладала кожа Щегла, а болезненной и неживой. В худшие дни она заметно отливала синевой или зеленью. Из русого цвета волос, которые могли быть сносными, зелёный отлив не уходил вовсе. Глаза тоже были невнятного серо-зелёного цвета. В общем, казалось, что та тина, в которой Роза выкупали при рождении, так на нём и осела, поэтому временами он выглядел как свежий — спасибо и на этом — утопленник. Вероятно, именно сейчас он так выглядел. Прибавить к этому пыльную и поношенную одежду. Но неужели его вид настолько сильно оскорбил прекрасного нечеловека? Фэйри, подумал Роз, точно кто-то с Благого двора. Затем пришла другая мысль: сказать этому фейскому придурку, чтобы перестал так пялиться, потому что Роз точно больше не собирается трогать его царственную особу, нахер ему это не нужно. Но как только он собирался всё это выдать, на пороге кто-то появился. И не просто «кто-то», может, Роз был бы не против, если бы это оказалась училка, которая и отправила его сюда. Ну в том случае, если она пришла освободить его. В остальных же случаях катилась бы к той неведомой хери в комнату с лужей. Но на пороге стояла одна из Охотников. А выше Охотников только члены Совета. Но если к Совету относились с некоторой опаской и уважением — опусти глаза и поздоровайся — то Охотников откровенно побаивались и пытались избегать. Но эту охотницу Роз видел чаще других, кажется, она чуть ли не единственная из Охотников, кто жил здесь постоянно. Поэтому, повинуясь любопытству, Роз узнал о ней так много, как мог, будто это помогло бы хоть как-то пролить свет на то, чем занимались Охотники. Узнать удалось лишь то, что у неё было несколько имён. Кто-то звал её Нуфар, кто-то Крин. Путём ещё некоторого количества расспросов, удалось узнать, что первое означает кувшинка, а второе — лилия. И оба имени ей не нравились, судя по тому, как она кривилась, когда её окликали. Либо она просто всех здесь тихо ненавидела. В этом Роз мог её понять. Ни лилия, ни кувшинка в качестве имени ей не подходили, кстати. Кожа её была смуглой, кудри смолисто-чёрными, а глаза напоминали угольки, и даже неясно было, где зрачок переходит в радужку. Она, наверно, была цыганкой, хотя одежду их не носила, а одевалась во что-то чёрное, национально нейтральное. Выглядела она едва ли лет на тридцать, Но шестое чувство подсказывало, что ей больше, может, не слишком, но всё же. Взгляд человека, который многое повидал, её выдавал. К счастью, сейчас этот самый взгляд был полностью устремлён на Щегла. Выражение её лица осталось совершенно нечитаемым, так что Роз не мог определить, насколько сильно попал. Щегол, в свою очередь, оторвался от Роза и смотрел теперь на Крин. Сначала вытаращился так же испуганно, потом испуг сменился некоторым задумчивым сомнением, будто он пытался разглядеть что-то в её лице, а потом радостным оживлением, будто наконец разглядел. Он рванулся к Крин, но длина цепи быстро кончилась, и он чуть не упал. Посмотрел на цепь полным ненависти взглядом, а потом снова на Крин — с надеждой и мольбой. Но Крин качнула головой, и Щегол сник. А потом Крин наконец — не то чтобы он на самом деле этого ждал — посмотрела на Роза. Возможно, сейчас бы у него даже получилось перекинуться, хотя до этого ни разу не удавалось. Роз бы многое отдал, чтобы обратиться кем-то вроде крысы, прошмыгнуть мимо её ног и сбежать. Хотя вряд ли охотница так просто бы его упустила. — Русалий, — сказала она чуть низковатым и совершенно невыразительным голосом. Роз удивился, что она знает его имя. Прозвище точнее. Их выдавали всем, кто попадал в приют, придумывали прямо в момент заселения. И кто-то решил, что будет классно назвать его «Русалий». Хотя это было тупо. Типа как назвать кошку кошкой. Назвать русальего сына «Русалий», ого, вот это вы постарались, медальку за самый гениальный нейминг хотите? Это имя ещё и половина преподов произносила как «Розалий». Потом сокращало. Рус. Рос. Роз. На последнем в итоге остановились. Иногда его, правда, звали «навкой», но редко и больше, чтобы позлить. Потому что навкой Роз не был, спина у него не просвечивала. Но Крин откуда-то знала его полное прозвище. Знала, помнила и тут же соотнесла с ним. — Ну я, — отозвался он так, будто имел полное право здесь находиться. На самом деле выходило, что имел. Он тут убирал, решил с этого пыль протереть. А он вскочил тут, таращится, работать мешает, вон в пылище весь до сих пор, придурок. — Что ты здесь делаешь? — задала Крин самый ожидаемый вопрос. — Меня наказали, — прозвучало не так уверенно, как хотелось бы. Для большей внушительности Роз всё же решил встать. Он был ощутимо выше Крин, но уверенности это не прибавило. Роз приготовился к тому, что Крин будет его отчитывать. Мысленно разработал стратегию контрнаступления, но она сказала: — Им стоит прекратить отправлять сюда детей, разве что если ты кого-нибудь убил… Роз замотал головой. — Чудно, — сказала она всё тем же ничего не выражающим тоном, а потом прошла в комнату и принялась энергично отряхивать Щегла от пыли. Он сам только сейчас сообразил, в каком плачевном состоянии его внешний вид, начав активно стирать пыль с лица. Роз думал оставить их наедине и по-тихому слинять, но Крин его ещё не отпускала. — Как ты нашёл эту комнату? Вот этот вопрос был странным. Не «какого чёрта ты здесь забыл?» Не «почему ты сюда вломился?» А «как нашёл?» — Да я не искал, — честно сказал Роз. — Случайно вбежал. — Вбежал? За тобой кто-то гнался? — она оставила Щегла в покое, и посмотрела на Роза. — Ну не прям гнался. И я не совсем бежал. Просто быстро шёл. Там херня какая-то болотная была в одной из комнат. Вот я от неё… уходил. — Быстро, — Крин насмешливо изогнула бровь. — Типа. Щегол фыркнул то ли от пыли, то смеха. — Ну и хорошо, потому что я бы на твоём месте убегала со всех ног. Хотя, может, он не стал бы трогать ребёнка русалки, но не факт. — А кто это был? — Водяной. — Вы его ищете? — Уже нет, — пожала плечом Крин и снова принялась отряхивать Щегла. Розу показалось, что не ищет она водяного вовсе не потому, что нашла, а потому, что просто не хочет. То, что по дому до сих пор может бродить эта тварь, пугало. Роза разрывало между желаниями смыться отсюда поскорее и попросить Крин проводить его до выхода. — А эту комнату так сложно было найти? — продолжил расспрашивать Роз, потому что на самом деле возможность поговорить с кем-то из Охотников была довольно волнующей. — Я искала её пятнадцать лет, думаю, столько же её и не открывали. «Тайная комната снова открыта, враги наследника, трепещите». Только вот Щегол не тянул на древнее чудовище. Вид нелюдей обычно обманчив, но Щегол казался безобидным на совершенно ином уровне. Впрочем, у Роза всё равно оставался вопрос, как он нашёл эту комнату, если охотница не могла. Пятнадцать грёбаных лет. В добрую волю дома Роз не верил. То есть наличие у Рябинового дома собственной воли Роз не отрицал, но был уверен — воля эта исключительно злобная. Щегол, услышав про пятнадцать лет, тоже удивился. Или он удивлялся чем-то другому. Он всё ещё предпочитал изъясняться одними взглядами. — Да, я тебя искала, — кивнула Крин, и в голосе зазвучала неподдельная нежность, — и да, пятнадцать лет. А ты думаешь, почему я так изменилась? Щегол грустно покачал головой. — Знаю, что дело не только во времени, — Крин невесело усмехнулась. Её чёрный пиджак, чёрная же водолазка и джинсы теперь были покрыты пылью, словно она готовила и обсыпалась мукой. Но её это не волновало. Потому что они с Щеглом, как старые друзья после долгой разлуки, были полностью поглощены друг другом. Так что Роз всё же решил смотаться. Но на пороге снова кто-то возник. У Щегла сегодня был в буквальном смысле день открытых дверей. Вот только на этот раз посетитель оказался самым нежелательным. Сердце Роза рухнуло вниз, и он тут же потупился, будто хотел отыскать упавшее сердце на пыльном полу. Но, как бы его ни сковала внутренняя дрожь, он не забыл поздороваться: — Здравствуйте, господарь председатель Совета. Титул звучал ужасно, но говорили, что это «господарь» — дань традиции с тех времён, когда ещё и Совета никакого не было. Был только господарь. Роз чувствовал, как по нему скользит взгляд Председателя, поэтому едва дышал. На самом деле вроде как не было ни единой причины его бояться. Он никогда никого не наказывал (по крайней мере, самостоятельно и публично), ни на кого не кричал, наоборот, говорил вежливо и спокойно, улыбался формально-приветливо. Да и Роз, как человек (ну окей, почти человек) сменивший три детдома и имевший несколько приводов в полицию начисто утратил способность бояться дирекции. Но вот Председатель внушал ему не ужас, но трепет. Он не был стар, вряд ли старше сорока, но даже самые пожилые учителя относились к нему с почтением. Вокруг него все ходили по струнке, а сам он источал ауру такой безусловной силы и власти, что Роз невольно хотел быть на него похожим. — Русалий, — сказал Председатель. И почему всем так хорошо известно, кто он? Роз всегда считал себя не слишком заметным. Хотя, наверно, его запомнили из-за того случая, когда он чуть не поджёг общежитие. Или из-за того, когда затопил туалеты в учебке. Или… о ладно, Роз понял, почему его помнили. Но Председатель надолго на нём не остановился и перевёл взгляд дальше: — Крин, — Роз был уверен, что она поморщилась, — Щегол. Постойте, серьёзно? Этого фэйри реально звали Щеглом?! Розу уже случалось угадывать клички, но у других учеников, а не у фэйри. Скосив взгляд, Роз посмотрел на Щегла, ожидая, что тот опять вытаращится в ужасе, но выражение его лица было совсем другим. На нём отражался лишь чистый гнев такой силы, что один он, казалось, мог бы призвать ураган. Щегол рванулся вперёд, звякнула, натягиваясь, цепь. Крин удержала Щегла за плечи, шепнув ему что-то. Он чуть успокоился, но грудь его до сих пор нервно вздымалась. — Выйдем? — предложил Председатель, и это явно относилось к Крин. — Побудь с ним, — бросила она уже Розу, выходя из комнаты. «И что мне с ним делать?» — хотел поорать он, но так ничего и не сказал. Щегол принялся с силой дёргать цепь. Сначала только ногой, потом руками, но ничего не получалось. Более того, он будто и сам знал, что ничего не получится, но продолжал дёргать. Так птица бьётся в стекло, потому что недостаточно умна, чтобы понять, преграда существует и сломать её не выйдет. — Да такую бы любой слабак разорвал, — фыркнул Роз. Глаза Щегла полыхнули синим огнём. Весь его вид будто говорил: «Ну сам тогда попробуй, раз такой сильный». На самом деле Роз не был сильным, а вот ловким и быстрым — да. Но главное — он был умным. — Ага, конечно, я её порву, ты сбежишь, а попадёт мне. Наверняка цепь была зачарована так, чтобы именно Щегол — и, возможно, Крин — не могли её порвать. Либо Щегол реально был таким слабаком, каким казался. Он выглядел скорее большой фарфоровой куклой, чем человеком. Впрочем, арсенал его эмоций заметно обогащался. Вот сейчас он окатил Роза ледяным презрением. — Ты просто бросил его здесь на пятнадцать лет, а теперь!.. — вдруг донёсся из коридора голос Крин. Роз прислушался. Щегол тоже перестал дёргать цепь и затих. Впрочем, больше ничего слышно не было, хотя Крин и Председатель явно стояли прямо сбоку от дверного проёма. Вслушавшись в тишину так сильно, что заболела голова, Роз всё же смог выцепить ещё одну фразу Крин: — Он ещё ребёнок, ты не можешь… Потом всё снова потонуло в тишине на несколько мучительно долгих минут, после которых Крин вернулась мрачной, как грозовая туча. Она посмотрела на Щегла, потом на Роза и проговорила снова ставшим бесцветным голосом: — Две новости. Что-то подсказывало Розу, что обе они как минимум так себе, как максимум полный кошмар. — Председатель поручил тебе заботу о Щегле. Роз и Щегол вытаращились друг на друга, будто впервые увидели. Вскоре шок перешёл в обоюдное отвращение. У Роза в голове не укладывался сам концепт слова «забота». О нём никто никогда не заботился. Он сам ни о ком не заботился, о себе-то через раз. У него не было ни домашних животных, ни даже растений. А тут ему поручали целого фэйри, да ещё такого, который из-за своего высокомерия даже разговаривать с ним не желал. Может, он снова вырубится на пятнадцать лет, и Розу ничего не нужно будет делать? Может, есть способ его вырубить? Рябиновой веткой его жахнуть? Не, от такого этот и помереть может. — Это было первое, — вздохнула Крин. — И второе: Председатель хочет, чтобы я выучила тебя, как быть Охотником.***
К своей обязанности «заботиться» о Щегле Роз отнёсся так же, как и ко всем своим обязанностям. Постарался забить и забыть. Благодаря этой прекрасной тактике, Роза оставили в покое все преподаватели. Сначала они упорно давали ему дурацкие поручения, явно надеясь на воспитательный эффект. Но Роз тоже был весьма упорен. Обычно после пары-тройки наказаний, которые Роз отрабатывал на отвяжись, учителя считали, что обязательная воспитательная часть исполнена, а тратить дальше нервы — дело неблагодарное. И отставали. Роз надеялся, что в случае с Щеглом всё будет так же. Потом ему выдадут какого-нибудь нормально… надсмотрщика? Выходило так, будто они в тюрьме. Хотя Щегол и был в тюрьме. В клетке без окон, посаженный на короткую цепь. Ну ничего. Он фэйри, для них время идёт совсем по-другому. Он и не заметит, сколько там просидит. (Конечно, не заметит, там же даже время определить невозможно, а вот двинуться из-за этого — очень даже) В конце концов, он может просто уснуть. Он же даже не стареет, так что может прождать так сколько угодно. Сколько угодно же? И ничего ему с этого не будет? Короче, сейчас Роз просто проигнорирует это задание, отбудет ещё одно какое-нибудь тупое наказание, а потом приглядывать за Щеглом назначат кого-нибудь нормального. Кого-то из учителей. Или воспитателей. А лучше какую-нибудь девчонку, которая влюбится в Щегла без ума и будет только о нём и думать. Но последние шесть дней только о нём и думал лишь Роз. Без всякого намëка на влюблëнность, конечно. Щегол не шёл из головы, вызывая то неприятное чувство, которое испытываешь, проходя мимо голодной бездомной собаки. Даже если ты сам такой же голодный и бездомный. Хотя Розу было ещё о чём подумать. Например, об Охотниках. Он знал — и то по слухам — что они охотятся на опасных нелюдей. Звучало это прикольно. Но честно говоря, Роз не горел желанием рисковать своей жизнью по приколу. Ему в целом было плевать на нелюдей. Он их не любил, так же как и людей. Большая часть и тех и других вызывала отвращение. Но ещё большее отвращение у него вызывали лишние обязательства. У Крин, судя по всему, тоже, потому что учить Роза она не рвалась, сказав, что у неё много дел, и она займётся им позже. Возможно, они придерживались одной тактики игнорирования и избегания. В таком случае сработаются. А вот с Щеглом нет. Потому что это тщедушное, изнеженное существо бесило Роза одним фактом своего существования. Особенно фактом существования в мыслях. Роз не понимал, тянет его к нему из-за человеческой жалости (мерзкое слабое чувство) или из-за обострённого нечеловеческого любопытства (однажды, оно сведёт Роза в могилу). Роз не понимал ничего, кроме одного — к концу недели Щегол полностью завладел его мыслями. Он думал о Щегле за завтраком, обедом и ужином — а нужно ли Щеглу что-то есть, чтобы не умереть? На занятиях — а когда Щегол не спит, то чем занимается? просто смотрит в стену? это же скучнее, чем уроки! Когда ложился спать — может, Щегол всё же уснул? может, всё же можно заставить его уснуть? Почему его поймали? Как долго его держат взаперти? Почему его прятали от Крин? Что их связывает? Почему Розу удалось найти комнату? Почему Председатель решил, что Роз должен заботиться о Щегле? Щегол. Щегол. Щегол. — Роз! Его резко толкнули в бок, и он вздрогнул, отрываясь от окна, в которое всё время смотрел невидящим взглядом. — Что? — недовольно спросил он. Слишком недовольно для вопроса, заданного одному из самых противных учителей. Хотя большая часть здешних учителей были довольно неприятными типами. Учитель — до омерзения чистокровный человек — посмотрел на Роза из-за толстых линз его идиотских ботанских очков в роговой оправе. Серьёзно, их носят только люди без чувства стиля и самоуважения. Из-за соседней парты довольно скалилась Всполох, которая и заехала Розу локтем по рёбрам, наверняка с одобрения учителя. Её чёрные, как угольки, глаза смотрели с нескрываемым злорадством. Ну ничего, на перемене она пожалеет, что посмела напомнить Розу о своём существовании. — Какой был вопрос? — попробовал исправиться Роз. — У тебя была попытка исправить своё положение, Розалий, и ты её бездарно истратил. Так же бездарно, как тратишь свою жизнь. — Ну, это не я учу отбросов без капли уважения и трачу на это жизнь, — пожал плечом Роз. Часть класса захихикала, часть испуганно затихла. Всполох же замерла в ожидании. — До этого ты мог бы отделаться обычным докладом о войне Туата де Даннан и фоморов, но теперь мне придётся отправить тебя в Рябиновый дом минимум на час. — То есть на самом деле вы не хотите этого делать? — Почему ты так решил? — Ну, — Роз вальяжно откинулся на спинку стула, — вы сказали: «мне придётся». Будто вы на самом деле не получаете удовольствия, компенсируя доступными вам инструментами насилия отсутствие реальной власти над учеником. — Это называется необходимыми воспитательными мерами, — учитель нахмурился сильнее, а его пальцы нервно сжались на меле. Ему явно хотелось вычертить какую-нибудь пентаграмму, которая бы заставила Роза страдать. В принципе скудоумие этого препода тоже заставляло Роза страдать, но тот об этом не знал. — Подобные методы устарели ещё в двадцатом веке. Применяя их к ученикам, вы всё больше теряете авторитет, пытаясь заменить его страхом. — Четыре часа в Рябиновом доме, Розалий. И ты остаёшься без обеда. — Кстати, в атмосфере страха информация усваивается куда хуже, что делает сам процесс обучения неэффективным. — Шесть часов. — Лишение еды — это вообще край. Человек с неудовлетворёнными базовыми потребностями, может думать только об их удовлетворении. Никак не об учёбе. В развитых странах вас бы осудили за такое. — Девять часов. Остаёшься ещё и без ужина. — Вы уже поняли, что этот метод воздействия неэффективен, но продолжаете, думая, что усиление строгости наказания решит вашу проблему? — Выйдешь только с рассветом. Тогда и посмотрим, чьи образовательные теории более верны, Розалий. — Русалий, — чисто из вредности поправил Роз. — Я так и сказал, — учитель окатил его холодным взглядом, и только после посмотрел на часы. Урок закончился десять минут назад. И, вероятно, препод уже опаздывал на урок к другому классу. Так что из комнаты он вышел довольно спешно, покидав вещи в портфель. И забыв задать домашнее. — Страдаю за ваши грехи и во имя вашего блага, — усмехнулся Роз, качнувшись на задних ножках стула. Весь класс тут же разноголосо зашумел. Пятнадцать подростков в принципе могли создать достаточно шума, а уж пятнадцать подростков нелюдей вообще никаких принципов не придерживались. — Не все герои носят плащи, некоторые носят ЧСВ и сборник советов по педагогике, — раздалось с парты сзади. Классная комната была явно для большевата для класса из пятнадцати (частично и совсем не)человек. Места между партами с боков было столько, чтобы твой сосед точно до тебя не дотянулся. Но Всполох была (альтернативно) одарённой девочкой, поэтому смогла. Но вот сзади до тебя вполне могли дотянуться и ткнуть чем-нибудь. А спина — самая беззащитная часть. Поэтому свою спину (и место позади себя) Роз доверил единственному, кого в этом классе считал достойным этой ответственной миссии. — Мой токсичный брат, лишил вас рабского удела корпеть над унылой домашкой, принял весь удар на себя и пал жертвой своего героизма, — провозгласил Ручеёк. Для пущего пафоса он залез на стул, поставив одну ногу на парту, и выглядел теперь воистину героически. Что, в общем-то, весьма завидный результат для мавки. Роза за мавку иногда принимали, но вот Ручеёк действительно ей являлся. Его кожа была ещё бледнее и зеленее, чем у Роза, и совсем не напоминала кожу живого существа. Тонкие волосы, то свисавшие по бокам лица, то забранные в хвостик, скорее напоминали водоросли. Ну кожа на спине у него правда прозрачная, через неё можно было бы рассмотреть весь богатый внутренний мир Ручейка и использовать его как пособие по анатомии, если бы всё это не пряталось под свитером с высоким горлом. Спина — это единственное по поводу чего Ручеёк комплексовал. А вот по поводу того, что его утопила родная мать — нет. — Давайте принесём герою посмертные почести, — Ручеёк указал на Роза широким жестом сверху вниз. Получился почти шутовской поклон. Класс тут же одобрительно зашумел. И неважно, что отношения с классом у Роза были специфичные. Всё дело в Ручейке. Все любили Ручейка за непривычные для этого места миролюбивость и неконфликтность, лёгкий характер и неизменный — хоть и своеобразный — оптимизм. Острые, даже хищные черты его лица с характером совсем не вязались. — Не хорони меня раньше времени, — Роз завис на задних ножках стула и, запрокинув голову, посмотрел на Ручейка. — Ну что ты, я до последнего буду верить в твоё возвращение. Потом, конечно, придётся устроить тебе достойные проводы. Но от твоего тела явно не останется даже скелета, поэтому я до конца дней своих буду сомневаться в том, правда ли ты уже окончательно откинулся. — Тяжела твоя судьба, брат. — Да, но я готов принять эту жертву. — Ну вы ещё поцелуйтесь тут! — сморщилась Всполох. Зря, очень зря, потому что Роз успел о ней забыть. А теперь вспомнил, о чём она вскоре пожалеет. — Всполох, — протянул Роз, медленно опуская передние ножки стула на пол и так же медленно оборачиваясь. — Кто разрешал тебе раскрывать рот и влезать в наш диалог? — Не помню, чтобы я должна была спрашивать у кого-то разрешения, — вскинулась Всполох. Её чёрные глаза блеснули краснотой, а стриженные ёжиком волосы будто вздыбились. — Раз у тебя проблемы с памятью, я напомню тебе, — начал Роз обманчиво мягким, почти нежным голосом. Он встал и подошёл к соседней парте, — ты должна спрашивать у меня разрешения с тех пор, как я знаю, чего ты боишься. Сама школа тоже чем-то напоминала Рябиновый дом. Почти такое же тёмное деревянное строение — сколько раз Роз мечтал всё здесь сжечь — только этажа три и окна всё же прорублены. Правда, толку от них немного. Если Рябиновый дом напоминал гроб, то школа — гроб с окнами. В классах всегда было темно и холодно, а сейчас стало ещё темнее и холоднее, будто серая морось, повисшая на улице, просачивалась сюда сквозь старые деревянные рамы. — С тех пор, как я знаю, как ты в ужасе распахиваешь глаза, проснувшись в ледяной темноте, которая давит на тебя водной толщей. Знаю, как беспомощно ты молотишь руками, но только сильнее вязнешь в донном иле и запутываешься в водорослях. Знаю, как ты бессмысленно тратишь весь воздух и сдаёшься, поняв, что умираешь. Знаю, как потом кричишь, проснувшись по-настоящему в своей кровати. Знаю, как редкие мысли в твоей пустой голове начинают испуганно метаться, когда ты понимаешь, что это был не сон, — Роз склонился к Всполох, и она позорно вжалась в стул, — и что я могу всё это повторить. С этого самого момента, Всполох, ты будешь спрашивать разрешения. Как и ты, Хоб. Роз нашёл взглядом тролля и весело улыбнулся кривой и совершенно недружелюбной улыбкой. Тот тут же ссутулился, будто мечтая сжаться до такого размера, чтобы суметь спрятаться под парту. С его комплекцией затея была обречена на провал. Хотя его крошечный мозг вряд ли мог это понять. Весь остальной класс тоже притих. На всякий случай. — Не ты ли вдохновенно задвигал про злоупотребление силой? — весь класс, кроме Ручейка, конечно. Он считал, что раз смерть с ним уже случилась, дальше можно ничего не бояться. — Но моя цель не научить их чему-то, — покачал головой Роз, — я даже оставляю им полную свободу меня ненавидеть и мысленно проклинать. Моя единственная цель — заставить их заткнуться. — Ну всё отбираю у тебя лавровый венок народного героя. Герои так себя не ведут, Роз. — А похоронный венок народного антигероя мне будет? — Ага, — Ручеёк весело оскалился, сверкнув слишком острыми для человека зубами, — из полыни.***
— Ответь мне, какую же цель ты преследовал, нарываясь на второе подряд наказание в Рябиновом доме, о мой токсичный младший братишка? — стоило только Розу покинуть школу, как Ручеёк тут же догнал его во дворе. Строго говоря, двором это было назвать сложно: просто здоровенный пустырь, засыпанный сероватым, плотно утоптанным песком, где островками пробивалась трава. Сверху нависало серое, дымно-грязное небо, грозившее упасть на землю дождём. Картина была удручающей. — У самурая нет цели, только путь, — дёрнул плечом Роз. — Но ты не самурай. — Значит, моё существование просто само по себе бесцельно. Я осознаю всю тщетность бытия и просто плыву по течению, не противясь потоку, — у Ручейка была своя особая манера речи, почерпнутая им от отца-водяного, и вступая в диалог, Роз всегда неминуемо заражался ей. — Я бы всё же сказал, что это больше похоже на стремление к саморазрушению, — Ручеёк задумчиво приложил к подбородку слишком длинные и слишком тонкие пальцы, — либо на то, что ты нашёл в Рябиновом доме что-то интересное. Его зелёно-карие глаза азартно блеснули. Роз не рассказал ему ни о чём. У него в принципе не было привычки кому-то о чём-то рассказывать, Ручеёк об этом знал и не обижался. Но тут дело было даже не в этом. А в том, что рассказать-то было, по сути, нечего. «Представляешь, Председатель сказал, что меня будут учить на Охотника»? Да Крин им не интересуется, а Роз и не горит желанием учиться непонятно чему непонятно зачем. «Представляешь, я нашёл фэйри в секретной комнате и теперь должен о нём заботиться»? Да Ручеёк тут же откопает у Роза совесть, надавит на неё и заставит реально заботится о Щегле. Можно было бы перекинуть эту обязанность на самого Ручейка, но тогда он будет тратить кучу времени на этого фэйри, а про Роза забудет. Ну уж нет. «Представляешь, я наткнулся на какую-то тварь, которая меня чуть не сожрала»? Об этом Роз старался не думать. Не потому что ему было так страшно, а потому что та «тварь» была водяным. Понятно, вовсе не таким миролюбивым дзен-аква-буддистом, как тот, что вырастил Ручейка, но всё равно. Никакой хорошей судьбы того водяного в Рябиновом доме не жало, поэтому Роз старался думать о нём только как о хищной твари, которая наверняка топила людей. Роз поколебался, не зная, как ответить. Ручеёк его колебания прекрасно видел, улавливал и расшифровывал его колебательные частоты, но помогать не собирался. — Я правда кое-что там нашёл, — наконец выдохнул Роз. — И, возможно, влип из-за этого во что-то. Но… — он взъерошил волосы нервным злым жестом. — Но нихера я не понимаю ещё. Мне надо проверить. — Если уверен, что это неопасно, — Ручеёк умел мгновенно становиться серьёзным, и выглядел так, будто ему реально есть дело до жизни Роза. Хотя Роз знал — без него в жизни Ручейка мало что изменится. Сам справится с тем, чтобы время от времени отпугивать от себя придурков, желающих посмотреть на его «прозрачную» спину или ещё как-то поиздеваться над мавкой. С кем поболтать в классе тоже уж сообразит. У Ручейка знакомых и приятелей было куда как больше, чем у Роза. — Забыл, что говоришь с тем, кто держит в страхе всю местную шваль, с которой знаком? — самодовольно усмехнулся Роз. Он попал сюда два года назад и давно усвоил местные правила, но так и не прижился. Точнее, он всеми силами старался не прижиться. Все местные разбивались на группки. Так в целом везде происходит, но здесь иерархия групп была нечёткой, границы размытыми. Казалось, местная «турнирная таблица» подчиняется то ли смене сезонов, то ли совсем уж незримым течениям энергии. Те, кто держали всех в страхе зимой, летом были тише воды, и наоборот. Роз со временем научился примерно прикидывать, от чего зависит сила каждой группы — сезон, время суток, погода, стихия, фаза луны. Он выучил всё обо всех, чтобы знать, когда нанести удар в случае чего. И регулярно этим пользовался. Поэтому сейчас он прекрасно выживал без всякой поддержки. Хотя поначалу об него вытирали ноги. Но каждой этой твари Роз уже отомстил. Примыкать ни к какой группе не хотелось просто из принципа. Роз привык быть одиночкой. В других детдомах остальные всегда безошибочно чувствовали, что он другой, и сторонились. Ему не было обидно, он жил с этим столько, сколько себя помнил, поэтому воспринимал как часть реальности. Небо синее, вода мокрая, он всегда один. Здесь же он контактировал со всеми группами по мере необходимости, враждовал по мере желания. Ручеёк был исключением только потому, что сам так захотел. Объявил Роза своим токсичным подводным братом или как-то так. — Нет, — Ручеёк качнул головой и остановился. — Я помню, что ты дикая тварь из дикого… кхм, болота. Ты очень силён, Роз, даже, наверно, не понимаешь насколько, — сказал Ручеёк с грустной серьёзностью, — поэтому я боюсь, что однажды тебя заберут в Свору. Они уже почти дошли до Рябинового дома, и ближе подходить не хотелось. На Ручейка дом оказывал столько же влияния, сколько и на Роза, но какое-то дурное предчувствие всё равно заставляло держаться подальше. — Свора — это выдумка, — Роз поморщился. Абсолютное большинство воспитанников приюта двинутые. Отличались они лишь степенью уклона крыши и радиусом поражения при её окончательном сносе. Но полумифическая Свора была совершенно отдельной категорией. Они жили отдельно и не контактировали с другими. Остальные воспитанники даже до конца не были уверены, правда ли Свора существует или это что-то вроде слуха, местной страшилки. Туда набирали самых отбитых, озлобленных и сильных. Зачем? Никто на самом деле не знал. Поговаривали, что они как-то связаны с Охотниками. Поначалу Роз испугался, что его теперь тоже заберут в Свору. Оказаться один на один с толпой поехавших полукровок и подменышей ему не хотелось. Он предпочитал и дальше оставаться главной бешеной псиной в своём классе. — Свора реальна, — уверенность Ручейка немного пугала. — Тогда почему никто не знает тех, кого туда забрали? — Потому что, забрав кого-то туда, они дают ему новое имя, а старое, данное при поступлении, уничтожают, — от того, каким стал голос Ручейка, у Роза холодок пробежал по спине. Или всё дело было в мрачной громаде Рябинового дома, нависающей над ними? — Зачем им это? — спросил Роз тем самым чуть дрожащим от волнения тоном, каким ты, слушая страшилку ночью в лесу у костра, спрашиваешь: «Что же было дальше?». Что было дальше, когда он пошёл один в чёрный-чёрный дом? Спрашиваешь, хотя знаешь, почему рассказчик прервался на этом моменте, знаешь, что было дальше. — Чтобы никто не начал задавать вопросы, когда ты пропадёшь окончательно. Роз знал, что с приютом было что-то не так. Не могло не быть. Кто-то из альтруистичных побуждений решил собрать в одном месте, отрезанном от окружающего места лесом, из которого невозможно выйти, кучу детей фэйри и полукровок, озлобленных на мир? Вау, как благородно с вашей стороны. А теперь раскройте свой коварный план и покажите лаборатории, в которых вы ставите бесчеловечные опыты над детьми. За свою недолгую ещё жизнь Роз уже успел увидеть достаточно, чтобы не верить в доброту и бескорыстность. Правда, понаблюдав за господарем Председателем, Роз немного успокоился. Он не походил на сумасшедшего учёного или главу кровавого религиозного культа. Но Роз всё равно хотел отсюда сбежать. Просто пока не придумал, как выйти из леса, который всегда выводил тебя обратно к территории приюта. — Откуда тогда тебе знать, если все всё забывают? — спросил Роз, не столько надеясь поймать Ручейка на лжи, сколько надеясь избавиться от тревоги. — Говоришь, что тебе надо проверить, вот и мне тоже, — Ручеёк задумчиво глянул сначала на Рябиновый дом, потом на хмурое небо, после зелёно-карие глаза снова вернулись к Розу. — Пусть беда обходит тебя стороной, Русалий сын из северных земель. Сказал и, обернувшись белой птицей, за пару взмахов лёгких крыльев взмыл к тяжёлому куполу неба. Роз всегда завидовал тому, как у него легко получалось перекидываться. Самому Розу такое, видимо, было попросту не дано. Он вздохнул, оборачиваясь к Рябиновому дому. Кое в чём Ручеёк был прав. У Роза была цель. Неясно, добросовестное выполнение обязанностей сделает его невидимкой, типа как любого слугу, или же, наоборот, привлечёт к нему внимание, как к чёртовому работнику месяца. Привлечь внимание инициативностью здесь легче, чем наказанием. Поэтому Роз схлопотал именно его. Никому не нужно знать, что он идёт к Щеглу по доброй воле, что у него есть план, в котором Щегол должен сыграть свою роль. Но для начала с ним стоило договориться. Не применяя при этом силы и угроз. Стоило взять с собой Ручейка. Роз глубоко вдохнул, как делают люди перед прыжком в воду. Натянул на руку плотную ткань затасканной джинсовой куртки и потянул железную ручку, открывая путь в вязкую черноту коридоров Рябинового дома.